И мы пошли за ними на север, по дороге между крохотными полями ячменя. Часть колосьев уже была сжата, женщины и дети махали в сумерках серпами.

– Как урожай? – поинтересовался Эгил.

– Плоховат! Придется взять часть у народа на юге.

– Даже будь он хорош, вы все равно бы взяли, – заметил Эгил.

– Что верно, то верно, – согласился провожатый.

Путешествие оказалось коротким. Мы пересекли невысокий хребет в середине острова и увидели более крупное поселение. Оно лежало на берегу каменистой бухты, где на якоре стояли семь драккаров. Длинный низкий господский дом находился в самом центре деревни, к нему-то и проводили нас всадники.

– Мечи нужно кому-то сдать? – уточнил я у них, зная, что большинство ярлов запрещают носить оружие в своих домах. Мечи, секиры и эль способны сильно испортить вечер.

– Оставь при себе! – беззаботно отмахнулся один из конных. – Вас числом задавят!

Через широкую дверь мы попали в зал, освещенный тростниковыми свечами и двумя большими очагами. В нем на скамьях восседало около сотни мужчин. Когда мы вошли, все замолчали, потом здоровяк за высоким столом проревел приветственно:

– Эгил! Почему мне не доложили, что это твой корабль?

– Я приплыл на другом, лорд! Как жизнь?

– Скукотища! – Человек разглядывал меня сквозь пелену дыма. – Это твой отец?

– Друг, – ответил Эгил с нажимом.

Здоровяк, которым, как я понял, был Торфинн Раскалыватель Черепов, хмуро посмотрел на меня.

– Подойдите-ка, – буркнул он, и мы с Эгилом покорно прошли по утоптанному земляному полу зала мимо двух очагов с дымящим торфом и остановились перед низким помостом, где за столом восседали с десяток воинов.

– У друзей должны быть имена, не так ли? – требовательно спросил он. – Мое имя Торфинн Хаусаклюйфр.

– А мое – Утредэрв, – представился я. Так меня прозвали христиане. Это означает Утред Проклятый.

– Это Утред, лорд Беббанбургский, – добавил Эгил.

Реакция в зале была лестной: народ начал тут же перешептываться. Кое-кто поднимался, чтобы получше меня разглядеть. Торфинн просто смотрел, а потом ни с того ни с сего разразился хохотом.

– Утред Беббанбургский! – насмешливо воскликнул он и поднял руку, призывая зал к тишине. – А ты старый!

– Притом что многие пытались меня убить, – напомнил я.

– Как и меня! – усмехнулся Торфинн.

– Тогда я молю богов, чтобы и ты дожил до преклонных лет.

– И что понадобилось Утреду Беббанбургскому в моих владениях? – поинтересовался ярл.

– Приехал посмотреть на Торфинна Раскалывателя Черепов. И убедиться лично, так ли он ужасен, как говорит молва.

– Ну и как? – Торфинн раскинул могучие руки, как бы выставляя себя во всей красе.

– Не страшнее Уббы Ужасного, которого я убил. И уж точно не страшнее Кнута Длинного Меча, тоже зарезанного мною. Люди боялись Свейна Белая Лошадь, но он сразился со мной и погиб, как и ульфхедин Скёлль. Теперь их черепа украшают ворота моей крепости.

Несколько ударов сердца Торфинн пристально смотрел на меня, потом громогласно расхохотался, и в ответ на этот смех люди в зале застучали по столам и разразились криками. Норманнам нравятся воины, нравится воинская похвальба, и я угодил им. Всем, кроме одного человека.

Человек этот сидел по правую руку от Торфинна, на почетном месте. И он вовсе не веселился. Это был молодой мужчина, и он с первого взгляда показался мне самым уродливым из всех, кого мне доводилось встречать. А еще от него исходили мощь и угроза. У него был высокий лоб с наколотым изображением оскалившегося дракона, широко расставленные глаза, очень голубые, и рот с тонкими губами, кончики которых были опущены. Каштановые волосы он заплел в дюжину косичек, как и бороду. Угадывалось что-то звериное в этом лице, вот только зверь этот был не из числа мне известных и не из тех, на кого хотелось бы поохотиться. На меня смотрело свирепое, жестокое лицо, взгляд немигающих глаз следил за мной, как за добычей. Человек этот явно принадлежал к высокому рангу, так как на шее у него висела искусной работы золотая цепь, а на заплетенных в косицы волосах возлежал простой золотой обруч. В руке он держал длинный нож с узким лезвием: видимо, разрезал им пищу. Обратившись к Торфинну, он направил острие в мою сторону. Ярл склонился, чтобы выслушать, поглядел на меня, потом выпрямился.

– Лорд Утред! – Лицо Торфинна все еще излучало радость. – Познакомься со своим королем!

Я на миг растерялся, но сумел подобрать верные слова:

– Каким именно?

– А он у тебя не один? – с любопытством спросил Торфинн.

– На мои земли претендуют Константин и Этельстан. – Я помедлил, потом посмотрел на молодого человека с белесыми глазами и понял, о ком вел речь Торфинн. Неужели это правда? Следующие мои слова были продиктованы внезапным порывом гнева. – Есть еще и какой-то нахальный юнец из Дифлина.

Улыбка сошла с лица Торфинна. В зале повисла тишина.

– Нахальный? – переспросил ярл с угрозой в голосе.

– Не наглость ли претендовать на трон, которого никогда не видел? Не говоря уж о попытке на него усесться? Если достаточно только заявить претензию на трон, то почему бы мне не потребовать себе трон Дифлина? Претендовать на престол легко, а вот занять его – трудно.

Парень воткнул нож в стол, и тот остался стоять, дрожа.


– Брать саксонскую землю просто, – заявил он. Голос у него был резкий, грубый. Он пристально смотрел на меня своими на удивление бледными глазами. Торфинн мог строить из себя наводящего ужас, этот тип действительно был таким.

– Я король Нортумбрии, – твердо провозгласил он. Собравшиеся в зале одобрительно зашумели.

– Гутрум пытался захватить саксонское королевство, – сказал я, перекрывая гомон. Выходит, это и есть Анлаф, король Дифлина, а значит, внук Гутрума. – И я был в армии, заставившей его обратиться в трусливое бегство и оставить залитый кровью северян склон холма.

– Ты не признаешь, что я король? – спросил Анлаф.

– Войско Константина стоит в Камбрии, а Этельстан занимает Йорвик, – напомнил я. – Где твои дружины? – Я помедлил, но он не проронил ни слова. – А вскоре, – продолжил я, – силы Этельстана займут и Камбрию.

Он в ответ хмыкнул:

– Этельстан – щенок. Он тявкает, как дворняга, но не осмелится воевать с Константином.

– Тогда тебе стоит знать, – сказал я, – что армия этого щенка уже севернее реки Фойрт, а его флот идет вдоль побережья.

Анлаф и Торфинн оба уставились на меня. Зал притих. Они ничего не знали. Да и откуда? Новости путешествуют не быстрее чем лошадь или корабль, везущие их, а мой корабль был первым, достигшим Оркнейяр с тех пор, как Этельстан вторгся в земли Константина.

– Он говорит правду, – сухо подтвердил Эгил.

– Это война? – Торфинн оправился первым.

– Король Этельстан устал от вероломства скоттов, – пояснил я. – Устал от того, что норманны норовят стать монархами в его стране. Так что да, это война.

Анлаф молчал. Его претензия на трон Нортумбрии основывалась на праве родства, но в осуществлении своего права он полагался на царящий на севере хаос. Мои новости означали, что армия Этельстана искоренит этот хаос. Так что если Анлаф хочет стать королем Нортумбрии, ему предстоит сразиться с Этельстаном. Парень это понимал. И его явно не устраивали открывающиеся перспективы.

Торфинн нахмурился:

– Ты говоришь, что флот щенка идет на север?

– Да. Мы оставили его в устье Фойрта.

– Но корабли Константина прошли на запад мимо этих островов три дня назад.

Это подтверждало мои догадки: Константин, не подозревая о планах Этельстана, отправил большую часть флота досаждать берегам Камбрии.

– До них не успели дойти вести, – предположил я.

– Скамью для моих гостей, – произнес Торфинн, потом сел, хлопнул по столешнице и указал на конец высокого стола.

Анлаф наблюдал, как нас усаживают и угощают элем.

– Ты убил Гутфрита? – спросил он вдруг.

– Да, – беззаботно ответил я.

– Он приходился мне двоюродным братом!

– И ты его не любил, – напомнил я. – К тому же теперь ты получил шанс взойти на трон. Тебе следует меня благодарить.

В зале раздались смешки, быстро стихшие под сердитым взглядом Торфинна. Анлаф выдернул нож из столешницы.

– Почему бы мне не убить тебя? – поинтересовался он.

– Потому что моя смерть ничего тебе не даст. Потому что я гость в доме Торфинна. И к тому же я тебе не враг.

– Неужели?

– Все, что меня заботит, государь, – я почтил его титулом, так как он был королем Дифлина, – это мой дом. Беббанбург. Весь остальной мир может погружаться в хаос, но свой дом я буду защищать. Мне без разницы, кто сидит на престоле Нортумбрии, до тех пор, пока меня не трогают. – Я отхлебнул эля, потом взял с блюда жареную гусиную ножку. – К тому же я стар! Скоро отправлюсь в Валгаллу и повидаюсь там еще с кучей твоих родичей, павших от моей руки. Неужели ты хочешь поторопить эту встречу?

Эта реплика вызвала оживление вокруг, но не у Анлафа. Тот, не обращая на меня внимания, перешептывался с Торфинном. Тем временем арфист играл, а служанки разносили еду и выпивку. Посланец, провожавший нас до дома, жаловался на недостаток эля, но на самом деле эль лился рекой, и оживление в зале усиливалось, пока Эгил не попросил арфу. Собравшиеся разразились радостными криками, но Эгил ударил по струнам, требуя тишины.

Он исполнил песню собственного сочинения. Песню, полную битв, пропитанной кровью земли и воронов, пирующих плотью врагов. Но нигде не было сказано, кто сражался, кто победил, кто проиграл. Я слышал ее раньше, Эгил называл ее «Песнь о побоище». «Она должна послужить предупреждением о нашей судьбе, – сказал он мне однажды. – И напомнить нам, что мы все глупцы. И разумеется, глупцы от нее в восторге».

Когда смолк последний аккорд, слушатели разразились криками. Потом снова пел арфист Торфинна, но часть пирующих уже уснула, а другие выходили, шатаясь, в северную ночь в поисках ночлега.

– Вернемся на корабль? – вполголоса спросил Эгил. – Мы узнали все, что хотели.

Выяснили мы то, что большая часть кораблей Константина ушла на запад, и это хорошая новость для Этельстана, и ее следует ему сообщить. Я вздохнул.

– Значит, отходим с утренним отливом?

– И будем надеяться, что ветер переменится, – проворчал Эгил. – Если он останется юго-западным, назад плестись нам придется долго и мучительно.