— Кажется, около одиннадцати. — Восторженное сияние ее не улеглось до сих пор. Она вся светилась.
— Через какую дверь выходили?
— Через парадную. Мне это не сразу удалось. Была пара неудачных попыток, пока я не додумалась выключить галогенную лампу. А то соседи, мистер и миссис Б., торчали у окон всю ночь. А мне еще предстояло как-то добраться до Хай-Уикома.
— Но зачем туда? — спросил Барнаби с иронией. — Ведь до «Лавров» было рукой подать.
— Я стучала, стучала, но никто не отозвался.
— А может, вы просто не хотели допустить, чтобы Сара или кто-нибудь еще видел вас в деревне в ночь смерти вашего мужа?
— Тогда я еще не знала, что он умер, — немедленно ответила Симона и печально вздохнула, придав лицу выражение кроткой обреченности.
Если Барнаби и был обескуражен ловкостью, с которой подозреваемая избежала расставленных им хитрых ловушек, он этого не обнаружил.
— И в любом случае я не могла рисковать тем, что меня кто-нибудь увидит, пока я все еще остаюсь похищенной.
— Как вы добрались до Хай-Уикома, миссис Холлингсворт?
— Решила дойти пешком до Ферн-Бассетта и там вызвать такси. Расстояние всего-то миля.
— Довольно рискованно, — заметил сержант Берилл, — пробираться пешком одной по проселку в такой час ночи.
— Не вы один так думаете, — подхватила Симона и рассмеялась, весело, от души. — Подвезший меня старикан на «моррисе майноре» тоже так решил. Он как раз ехал через Хай-Уиком. И я подумала: «Вот славно!» Но когда он разглядел мое лицо, домой не повез. Настоял на том, чтобы доставить в больницу. — Она с трудом удерживалась от хохота.
Оба полицейских смотрели на нее с бесстрастным видом. Джилл Гэмбл сказала:
— Успокойтесь, миссис Холлингсворт, — и протянула ей стакан с водой.
— О господи, господи, — повторила Симона. Ее плечики все еще сотрясались от смеха. — Все хорошо. Я в порядке. Ну вот. Мне пришлось улизнуть из больницы через запасной выход и взять такси на стоянке. Смею предположить, — тут ее плечи снова дрогнули от сдерживаемого смеха, — он и сейчас еще торчит там, ожидая моего возвращения.
— Вам повезло, что вы встретили участливого человека, — заметил сержант Берилл.
— А я вообще везучая.
В конце третьего раунда, безоружный перед ее холодной, наглой решимостью, Барнаби признал свое поражение.
Снова подали чай. И на сей раз Симона, явно отпустившая туго натянутые поводья, после того как благополучно проскочила самый неприятный эпизод, позволила себе подкрепиться. Умяла сэндвич с сыром и помидорами и два фруктово-ореховых бисквита. Ее жемчужные зубки испачкались шоколадом. Она послюнявила платочек и манерно утерла губы.
— Хорошо, миссис Холлингсворт. Теперь расскажите-ка нам про Этертонов. Как они затесались в эту вашу волшебную сказку о гномах и феях?
— Я бы на вашем месте поостереглась говорить о «феях»[76] при Ронни…
— Вы собираетесь отвечать на мой чертов вопрос или нет?!
— Извините. — Она съежилась и обиженно захлопала глазами. — Я просто хотела пошутить…
Барнаби, обозленный тем, что позволил себя спровоцировать, постарался подавить гнев.
— Думаю, за свою жизнь моя клиентка уже достаточно натерпелась всякого рода оскорблений. Не так ли, старший инспектор?
— Мы, миссис Гэмбл, пытаемся выяснить всю правду о смерти ее мужа. Она же склонна использовать это прискорбное событие как повод для веселья.
— Ничего подобного, неправда это! — вскричала Симона. — Люди по-разному ведут себя при стрессе. У меня, можно сказать, начинается истерика. Со мной так всегда бывает…
— Пусть так. Теперь вы ответите наконец на вопрос?
— Ну конечно, как и прежде. — Она провела рукой по волосам и слегка потерла пальцем лоб. — Рене Этертон — моя свекровь. Бывшая свекровь, так сказать. Мы с ней всегда отлично ладили. Когда мы с Джимом разбежались, я продолжала навещать ее и все такое. До того, как я опять вышла замуж. После я часто ей звонила из будки, когда в этой жалкой, чопорной деревушке становилось особенно невмоготу. Болтала с братом Джимми. Я всегда ему нравилась, но для меня он был просто хороший друг.
— Тот, на кого можно положиться в трудную минуту, верно?
— Вот именно что, — подтвердила Симона и просияла оттого, что ее так правильно и быстро поняли. — Ну вот, вернувшись на Флевелл-стрит, я им позвонила.
— Это среди ночи-то?
— Они поздние пташки. Я знала, что они не рассердятся. Ну, я объяснила, что мне позарез надо где-то пересидеть недельку, что это срочно.
— С чего вы вдруг решили покинуть квартиру?
— Сама не знаю. Может, предчувствие?.. Просто я немного запаниковала. Рональд хотел приехать прямо сразу… — Она с ласковой укоризной покачала головой. — Он у нас шустрый парень.
— Но это вас не устраивало, не так ли, миссис Холлингсворт?
— Извините, не поняла.
— Не было смысла убегать с пустыми руками.
— Если он собирается язвить и дальше, то не услышит от меня больше ни слова, — она обернулась к Джилл.
Джилл Гэмбл зашептала ей что-то, сержант Берилл удостоил тяжелого взгляда оклеенный полистироловой плиткой потолок, а Барнаби скрипнул зубами.
Наконец, с видом оскорбленной невинности, Симона изволила продолжить свою повесть:
— Я сказала ему, что будет лучше, если он заедет за мной в два часа на следующий день. Пусть припаркуется возле многоэтажки. Я позвоню ему на мобильный, когда расчистятся горизонты.
— Ну, хорошо, а какое место в вашем плане отводилось бывшему супругу?
— Джимми? Никакого. Он в Австралии.
— Нам это известно. Но даже если и так…
— Он и с родными-то почти не общается. С чего бы ему поддерживать отношения со мной?
— Пусть так. — Еще одна соблазнительная версия лопалась как мыльный пузырь. — Значит, Рональд вас подобрал. И он же, видимо, выкинул вас на мостовую.
— Не надо так говорить! — укоризненно воскликнула Симона, осторожно трогая ушибленный лоб. — Мы просто стремились, чтобы все выглядело убедительно, но он немного не рассчитал и толкнул меня сильнее, чем требовалось. Сара появилась где-то около часа. И честно скажу, инспектор, если до того я еще колебалась, стоит ли мне от нее убегать, то… — Симона замолчала и вздрогнула. Веки ее затрепетали, а ладонь взметнулась к груди, словно ей стало трудно дышать. — Эта женщина возомнила, что, если она принесла деньги, то, можно сказать, купила меня. Высыпала их на постель и принялась подбрасывать в воздух с хохотом. Честно говоря, я решила, что она малость тронулась.
— Могу себе представить, — бросил Барнаби. Он действительно вполне отчетливо вообразил, как Сара, счастливая оттого, что все самые опасные, противозаконные действия позади, беззаботно кружит по комнате в радостном облегчении.
— «Смотри, вон их сколько! — кричала Сара. — Бери сколько хочешь!» И она стала запихивать их мне за вырез платья и все пыталась расстегнуть на нем пуговицы. Мне это очень не понравилось. И я напомнила ей про обещание, что мы будем просто друзьями. Не успела я договорить, как она принялась меня целовать и полезла под юбку. Это было чертовски противно.
Барнаби попытался представить и эту сцену, но на сей раз без успеха. Однако он отдавал себе полный отчет в том, какой мощный эффект ее пересказ произведет на судей и присяжных. В особенности если добавить кое-какие смачные подробности.
— Потом Сара вышла прикупить еды к ланчу. О боже, ей захотелось столько всего! Лосось, фуа-гра, пирожные, шампанское. Все это она собиралась купить немедленно! Сказала, что после пары бокалов шампанского я наверняка передумаю насчет того, ложиться ли с ней в постель. Как только она вышла, я сразу позвонила Ронни.
— И сбежали.
— А вы бы не сбежали?
— Сбежали и прихватили деньги.
— Я взяла свою долю!
— Какую долю?
— Ровно половину. План, конечно, принадлежал ей, но без моих фотографий грош цена ему была бы. Так что я заслужила.
— По нашей информации, вы взяли все целиком.
— Сара знает, сколько я взяла, и не будет возводить на меня напраслину. — Симона улыбнулась и, смерив обоих мужчин торжествующим взглядом, добавила: — Хоть она и старая кобла.
Барнаби подумал о Саре, медленно угасающей без солнечного света в темной камере, об Алане Холлингсворте в гробу, в сырой, холодной могиле. Однако он не мог позволить себе снова сорваться. Не мог, имея дело с особой, которая стоила целого выводка скользких ядовитых кобр. Иное дело — отставить в сторону вежливость. На это у него есть право и полномочия.
— Какой разительный контраст между вами и Сарой. Вы не находите, миссис Холлингсворт?
Симона уставилась на него в недоумении.
— Вот вы сейчас обзываете ее последними словами. А она скорее умерла бы, чем сказала о вас хоть одно плохое слово.
— Надеюсь. — Она все-таки покраснела. Так, легкий намек на краску.
— И вы знали это с самого начала. Ведь так? Знали, что вам ничего не грозит, потому что она любит вас без памяти?
— Он говорит загадками. Я не понимаю о чем, — сказала Симона, обращаясь не к нему, а к своему защитнику, Джилл Гэмбл.
После этого Симона решила, что с нее довольно, что все ее попытки помогать следствию принимаются без тени благодарности и больше ей нечего сказать. Допрос вскоре закончили, и ее увели вниз.
В комнате с бледно-голубыми стенами, металлическими стульями и постером, изображающим колорадского жука, остался один Барнаби. Он сидел, закрыв глаза и опустив голову на руки. Так же ясно, как если бы это происходило на самом деле, он видел Симону Холлингсворт, какой она предстанет перед судом.
В туфлях без каблуков она будет казаться совсем крохотной на свидетельской трибуне. Он не удивится, если, и без того стройная, она специально поморит себя голодом перед процессом.
Ее волосам будет позволено возвратиться к их естественному цвету. Искусно наложенная косметика, оставаясь незаметной, подчеркнет ее хрупкость. На ней будет что-нибудь простенькое и недорогое, может, чуть поношенное. И никаких украшений, кроме обручального кольца.
Защищать ее возьмется какая-нибудь знаменитость. И показания она будет давать робким, еле слышным голоском, так что судье придется не раз и не два просить подсудимую говорить погромче.
— Через какую дверь выходили?
— Через парадную. Мне это не сразу удалось. Была пара неудачных попыток, пока я не додумалась выключить галогенную лампу. А то соседи, мистер и миссис Б., торчали у окон всю ночь. А мне еще предстояло как-то добраться до Хай-Уикома.
— Но зачем туда? — спросил Барнаби с иронией. — Ведь до «Лавров» было рукой подать.
— Я стучала, стучала, но никто не отозвался.
— А может, вы просто не хотели допустить, чтобы Сара или кто-нибудь еще видел вас в деревне в ночь смерти вашего мужа?
— Тогда я еще не знала, что он умер, — немедленно ответила Симона и печально вздохнула, придав лицу выражение кроткой обреченности.
Если Барнаби и был обескуражен ловкостью, с которой подозреваемая избежала расставленных им хитрых ловушек, он этого не обнаружил.
— И в любом случае я не могла рисковать тем, что меня кто-нибудь увидит, пока я все еще остаюсь похищенной.
— Как вы добрались до Хай-Уикома, миссис Холлингсворт?
— Решила дойти пешком до Ферн-Бассетта и там вызвать такси. Расстояние всего-то миля.
— Довольно рискованно, — заметил сержант Берилл, — пробираться пешком одной по проселку в такой час ночи.
— Не вы один так думаете, — подхватила Симона и рассмеялась, весело, от души. — Подвезший меня старикан на «моррисе майноре» тоже так решил. Он как раз ехал через Хай-Уиком. И я подумала: «Вот славно!» Но когда он разглядел мое лицо, домой не повез. Настоял на том, чтобы доставить в больницу. — Она с трудом удерживалась от хохота.
Оба полицейских смотрели на нее с бесстрастным видом. Джилл Гэмбл сказала:
— Успокойтесь, миссис Холлингсворт, — и протянула ей стакан с водой.
— О господи, господи, — повторила Симона. Ее плечики все еще сотрясались от смеха. — Все хорошо. Я в порядке. Ну вот. Мне пришлось улизнуть из больницы через запасной выход и взять такси на стоянке. Смею предположить, — тут ее плечи снова дрогнули от сдерживаемого смеха, — он и сейчас еще торчит там, ожидая моего возвращения.
— Вам повезло, что вы встретили участливого человека, — заметил сержант Берилл.
— А я вообще везучая.
В конце третьего раунда, безоружный перед ее холодной, наглой решимостью, Барнаби признал свое поражение.
Снова подали чай. И на сей раз Симона, явно отпустившая туго натянутые поводья, после того как благополучно проскочила самый неприятный эпизод, позволила себе подкрепиться. Умяла сэндвич с сыром и помидорами и два фруктово-ореховых бисквита. Ее жемчужные зубки испачкались шоколадом. Она послюнявила платочек и манерно утерла губы.
— Хорошо, миссис Холлингсворт. Теперь расскажите-ка нам про Этертонов. Как они затесались в эту вашу волшебную сказку о гномах и феях?
— Я бы на вашем месте поостереглась говорить о «феях»[76] при Ронни…
— Вы собираетесь отвечать на мой чертов вопрос или нет?!
— Извините. — Она съежилась и обиженно захлопала глазами. — Я просто хотела пошутить…
Барнаби, обозленный тем, что позволил себя спровоцировать, постарался подавить гнев.
— Думаю, за свою жизнь моя клиентка уже достаточно натерпелась всякого рода оскорблений. Не так ли, старший инспектор?
— Мы, миссис Гэмбл, пытаемся выяснить всю правду о смерти ее мужа. Она же склонна использовать это прискорбное событие как повод для веселья.
— Ничего подобного, неправда это! — вскричала Симона. — Люди по-разному ведут себя при стрессе. У меня, можно сказать, начинается истерика. Со мной так всегда бывает…
— Пусть так. Теперь вы ответите наконец на вопрос?
— Ну конечно, как и прежде. — Она провела рукой по волосам и слегка потерла пальцем лоб. — Рене Этертон — моя свекровь. Бывшая свекровь, так сказать. Мы с ней всегда отлично ладили. Когда мы с Джимом разбежались, я продолжала навещать ее и все такое. До того, как я опять вышла замуж. После я часто ей звонила из будки, когда в этой жалкой, чопорной деревушке становилось особенно невмоготу. Болтала с братом Джимми. Я всегда ему нравилась, но для меня он был просто хороший друг.
— Тот, на кого можно положиться в трудную минуту, верно?
— Вот именно что, — подтвердила Симона и просияла оттого, что ее так правильно и быстро поняли. — Ну вот, вернувшись на Флевелл-стрит, я им позвонила.
— Это среди ночи-то?
— Они поздние пташки. Я знала, что они не рассердятся. Ну, я объяснила, что мне позарез надо где-то пересидеть недельку, что это срочно.
— С чего вы вдруг решили покинуть квартиру?
— Сама не знаю. Может, предчувствие?.. Просто я немного запаниковала. Рональд хотел приехать прямо сразу… — Она с ласковой укоризной покачала головой. — Он у нас шустрый парень.
— Но это вас не устраивало, не так ли, миссис Холлингсворт?
— Извините, не поняла.
— Не было смысла убегать с пустыми руками.
— Если он собирается язвить и дальше, то не услышит от меня больше ни слова, — она обернулась к Джилл.
Джилл Гэмбл зашептала ей что-то, сержант Берилл удостоил тяжелого взгляда оклеенный полистироловой плиткой потолок, а Барнаби скрипнул зубами.
Наконец, с видом оскорбленной невинности, Симона изволила продолжить свою повесть:
— Я сказала ему, что будет лучше, если он заедет за мной в два часа на следующий день. Пусть припаркуется возле многоэтажки. Я позвоню ему на мобильный, когда расчистятся горизонты.
— Ну, хорошо, а какое место в вашем плане отводилось бывшему супругу?
— Джимми? Никакого. Он в Австралии.
— Нам это известно. Но даже если и так…
— Он и с родными-то почти не общается. С чего бы ему поддерживать отношения со мной?
— Пусть так. — Еще одна соблазнительная версия лопалась как мыльный пузырь. — Значит, Рональд вас подобрал. И он же, видимо, выкинул вас на мостовую.
— Не надо так говорить! — укоризненно воскликнула Симона, осторожно трогая ушибленный лоб. — Мы просто стремились, чтобы все выглядело убедительно, но он немного не рассчитал и толкнул меня сильнее, чем требовалось. Сара появилась где-то около часа. И честно скажу, инспектор, если до того я еще колебалась, стоит ли мне от нее убегать, то… — Симона замолчала и вздрогнула. Веки ее затрепетали, а ладонь взметнулась к груди, словно ей стало трудно дышать. — Эта женщина возомнила, что, если она принесла деньги, то, можно сказать, купила меня. Высыпала их на постель и принялась подбрасывать в воздух с хохотом. Честно говоря, я решила, что она малость тронулась.
— Могу себе представить, — бросил Барнаби. Он действительно вполне отчетливо вообразил, как Сара, счастливая оттого, что все самые опасные, противозаконные действия позади, беззаботно кружит по комнате в радостном облегчении.
— «Смотри, вон их сколько! — кричала Сара. — Бери сколько хочешь!» И она стала запихивать их мне за вырез платья и все пыталась расстегнуть на нем пуговицы. Мне это очень не понравилось. И я напомнила ей про обещание, что мы будем просто друзьями. Не успела я договорить, как она принялась меня целовать и полезла под юбку. Это было чертовски противно.
Барнаби попытался представить и эту сцену, но на сей раз без успеха. Однако он отдавал себе полный отчет в том, какой мощный эффект ее пересказ произведет на судей и присяжных. В особенности если добавить кое-какие смачные подробности.
— Потом Сара вышла прикупить еды к ланчу. О боже, ей захотелось столько всего! Лосось, фуа-гра, пирожные, шампанское. Все это она собиралась купить немедленно! Сказала, что после пары бокалов шампанского я наверняка передумаю насчет того, ложиться ли с ней в постель. Как только она вышла, я сразу позвонила Ронни.
— И сбежали.
— А вы бы не сбежали?
— Сбежали и прихватили деньги.
— Я взяла свою долю!
— Какую долю?
— Ровно половину. План, конечно, принадлежал ей, но без моих фотографий грош цена ему была бы. Так что я заслужила.
— По нашей информации, вы взяли все целиком.
— Сара знает, сколько я взяла, и не будет возводить на меня напраслину. — Симона улыбнулась и, смерив обоих мужчин торжествующим взглядом, добавила: — Хоть она и старая кобла.
Барнаби подумал о Саре, медленно угасающей без солнечного света в темной камере, об Алане Холлингсворте в гробу, в сырой, холодной могиле. Однако он не мог позволить себе снова сорваться. Не мог, имея дело с особой, которая стоила целого выводка скользких ядовитых кобр. Иное дело — отставить в сторону вежливость. На это у него есть право и полномочия.
— Какой разительный контраст между вами и Сарой. Вы не находите, миссис Холлингсворт?
Симона уставилась на него в недоумении.
— Вот вы сейчас обзываете ее последними словами. А она скорее умерла бы, чем сказала о вас хоть одно плохое слово.
— Надеюсь. — Она все-таки покраснела. Так, легкий намек на краску.
— И вы знали это с самого начала. Ведь так? Знали, что вам ничего не грозит, потому что она любит вас без памяти?
— Он говорит загадками. Я не понимаю о чем, — сказала Симона, обращаясь не к нему, а к своему защитнику, Джилл Гэмбл.
После этого Симона решила, что с нее довольно, что все ее попытки помогать следствию принимаются без тени благодарности и больше ей нечего сказать. Допрос вскоре закончили, и ее увели вниз.
В комнате с бледно-голубыми стенами, металлическими стульями и постером, изображающим колорадского жука, остался один Барнаби. Он сидел, закрыв глаза и опустив голову на руки. Так же ясно, как если бы это происходило на самом деле, он видел Симону Холлингсворт, какой она предстанет перед судом.
В туфлях без каблуков она будет казаться совсем крохотной на свидетельской трибуне. Он не удивится, если, и без того стройная, она специально поморит себя голодом перед процессом.
Ее волосам будет позволено возвратиться к их естественному цвету. Искусно наложенная косметика, оставаясь незаметной, подчеркнет ее хрупкость. На ней будет что-нибудь простенькое и недорогое, может, чуть поношенное. И никаких украшений, кроме обручального кольца.
Защищать ее возьмется какая-нибудь знаменитость. И показания она будет давать робким, еле слышным голоском, так что судье придется не раз и не два просить подсудимую говорить погромче.