Подспудно я по-прежнему ожила от него чего-нибудь эдакого: либо новых дежурств, либо ещё чего похуже. Но нет, ничего из этого не было. И со временем я всё же успокоилась.

После своего последнего дежурства я продолжала работать по обычному своему графику, что, к сожалению, не позволяло мне видеться с Свободиным и побыть хоть пару минут с ним рядом. Лишь редкие встречи взглядами в коридоре клиники. Этого было дико мало. Что меня не могло не огорчать.

Но всё же мы нашли с ним способ общения: обменялись номерами в тот самый, последний день моего дежурства. И после этого часто переписывались, по вечерам созванивались и разговаривали, рассказывая друг другу про свою жизнь.

В большинстве случаев я рассказывала ему про себя. Мужчина же ограничился лишь рассказами про свою карьеру, которые мне было очень интересно слушать, и награды, которых было немало, поскольку Свободин ещё не проиграл ни одного заезда. И я гордилась им, слушая с улыбкой на лице очередной рассказ.

К тому же он побывал в нескольких странах, тогда как сама я не выезжала почти никуда. Лишь несколько раз с родителями на море за границу, посвящая свою жизнь медицине. Но и этого мне было вполне достаточно.

Но несмотря на то, что я гордилась им и его выигрышами, его образ жизни не давал мне покоя. А точнее — его гонки, во время каждой из которых он подвергал риску свою жизнь. Я боялась за него, потому что одна вот такая гонка могла закончиться очень плохо.

При мысли об этом меня пронзала дрожь, перед глазами начинали мельтешить чёрные точки, отчего приходилось, прикрыв глаза, проделывать дыхательные упражнения. И это помогало, но ровно до того момента, пока перед мысленным взором не разворачивалось воспоминание, как Егор лежит на операционном столе весь в ранах и ссадинах.

С каждым днём мы всё больше и больше с ним сближались. И однажды я поняла, что просто не могу уснуть без его голоса.

Мы поговорили несколько часов назад, но всё равно мне его до одури не хватало. Внутри образовывалась ноющая пустота, и заполнить её мог лишь один человек.

Рука потянулась к тумбочке, на которой лежал мобильный телефон. Была уже глубокая ночь, и утром мне предстояло вставать на работу, но сна не было ни в одном глазу. Я скучала. Скучала по тому, к кому с каждым днём, кажется, всё больше и больше начала привыкать. Привязываться.

Найдя в списке номер мужчины, занесла над кнопкой вызова палец, но не могла решиться нажать на него. Внутри было волнение и боязнь помешать, разбудив его. Но мне так его не хватало сейчас, что я всё же не выдержала и нажала на кнопку и, поднеся аппарат к уху, стала ждать первых гудков и голоса, по которому тосковала.

Уже на втором гудке подняли трубку, и это отозвалось внутри меня приятным теплом, которое тут же разлилось по моим венам. Будто на том конце ждали, что я позвоню.

— Соскучилась? — услышала я низкий мужской голос, от которого волоски на моей коже встали дыбом, а сердце затрепетало.

Секундная заминка, и в ответ тихое:

— А ты нет?

— Опять отвечаешь вопросом на вопрос. Накажу маленькую проказницу, — наиграно угрожающе проговорил Егор.

Я в ответ тихонько рассмеялась, не в силах сдерживать переполняющее меня, рвущееся наружу счастье. Да, счастье — и только от того, что я просто могу слышать его голос.

На душе стало спокойно и так хорошо.

— Тебе для начала нужно меня поймать, — знаю, что нарываюсь сама, но ничего поделать с собой не могу. Сама провоцирую, потому что в глубине души сама же хочу быть «наказанной» им, как бы я этого ни отрицала.

— Ты, видно, забыла, маленькая принцесса, что завтра меня выписывают, и тогда тебе от меня не скрыться, как это происходит в последнее время.

Вот только я не скрываюсь, а в действительности не получается увидеться с мужчиной в стенах клиники, потому как на это есть несколько причин. Одна из которых — завотделением Шестинский, который запретил мне приближаться к Свободину. И если я попадусь на этом, то беды не миновать.

Да к тому же сама работа не позволяет этого сделать: график моих дежурств вновь вернулся в привычное русло, и это не позволяет поздно вечером заглядывать в палату к мужчине, когда стены клиники пустеют.

— Я не скрываюсь, а у меня действительно не получается с тобой увидеться. Всё же я не до ночи работаю, как это было прежде, а до шести. И не могу заглянуть к тебе.

— И это хорошо, Соня, — уже серьёзно и твёрдо отвечает Егор, и я понимаю, к чему он клонит.

После того разговора, когда мы целовались с ним в его палате, эта тема более не поднималась. Он видел, что я работаю по своему прежнему графику, и этого ему было достаточно. Вот только мне, кажется, нет.

Потому что мне с каждым последующим днём всё больше его не хватало: рук, тепла его тела и поцелуев, которые распаляли внутри меня страсть, а на губах разжигали огонь, ещё долго ощущаемый мной. Не хватало его самого, когда он прижимал меня к себе, сдавливал в объятиях.

Какое-то время мы ещё проговорили, а потом он отправил меня спать, потому как утром мне вставать на смену.





‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 24





Соня



Проснулась я задолго до будильника. Спокойно и размеренно, смакуя каждое мгновение, я приняла прохладный душ. А после, укутавшись в белоснежное полотенце, обхватившее мою талию и грудь, направилась на кухню заваривать себе утренний кофе, что взбодрит и принесёт ещё больше радости мне.

После того, как приготовила себе напиток, телефон, что лежал недалеко от меня, пиликнул, сообщая о приходе нового сообщения.

Сердце забилось чаще. На каком-то подсознательном уровне я уже знала, от кого пришло сообщение. А на лице проскользнула глупая, но такая счастливая улыбка.


Потянулась рукой к телефону, разблокировала и увидела сообщение от того самого абонента, от которого моё сердце замирало, а всё тело бросало в дрожь, заставляя меня саму трепетать.

Егор: Доброе утро, принцесса. Не буду желать тебе прекрасного дня и настроения. Просто потому, что твоё прекрасное настроение — это я.

Я громко рассмеялась, чуть не опрокинув на себя кружку обжигающего кофе. Какой же он всё-таки самоуверенный мужчина. Но мне всё равно, чёрт возьми, это нравится.

Я: Доброе утро. Не будь таким самоуверенным.

Напечатала и тут же отправила. Через пару мгновений получила ответ от того же пользователя, которому так же, как и мне, видимо, не спалось. До моего выхода из дома оставалось ещё довольно много времени, и я была даже очень рада этому.

Егор: А это разве не так? Не я ли твоё прекрасное настроение?

Я на это только покачала головой, не отвечая на его сообщение. Пускай теперь подумает, так это или всё же нет. Несмотря на то, что меня к нему сильно тянет, я старалась не бросаться с разбегу в этот омут.

Я не знаю Егора толком: какой он человек и что у него в голове. Чётко я понимала только одно: он знаменитость и звезда гонок. Вон, даже девчонки в клинике его знают и буквально капают слюной, глядя на него. Что мне определённо не нравится.

Я ужасно сильно ревновала. И из последних сил сдерживала себя, чтобы не подойти к ним и не оттянуть всех прилипал от Егора за волосы.

И у него может быть любая, какую он только захочет, стоит только ему поманить пальчиком. А я всего лишь обычная медсестра. Без какой-либо соблазнительной фигуры и красивой мордашки. Поэтому я пыталась сохранить холодную голову и рассуждать разумно. Хоть и кажется, что думать об этом уже совсем поздно.

Но в то же время я старалась не думать об этом. А просто плыть по течению.

На работу я приехала вся в снегу — всю ночь и утро шёл крупными хлопьями пушистый снег, а небольшой морозец щипал за щёки. Зима приближалась к концу, и уже через какие-то две недели в окно постучится весна.

В сестринской меня встретила Канаева, которая уже попивала свой чай.

— Привет. Не замело тебя там?

— Привет, Лен. Замело, но добралась без происшествий. Что не может не радовать. Ты сегодня со мной на смене? — спросила, расстёгивая и снимая свой пуховик.

— Да. Нина Михайловна попросила сегодня выйти, потому что Дашка заболела, и её, скорей всего, неделю точно не будет. Поэтому наверняка она её смены на нас раскидает.

Я замерла на мгновение — эта новость мне совершенно не нравилась. Послезавтра мы уже договорились с Егором встретиться, а теперь всё придётся переносить — и неизвестно, на сколько.

Меня заполнили разочарование и грусть, и даже злость на Крылову, у которой так не вовремя что-то там случилось. Я так радовалась, что мы наконец сможем остаться вдвоём, и не придётся скрываться и шифроваться перед Шестинским, чтобы не схлопотать выговор и дежурства. А теперь ничего не получится.

— Ты чего сразу скисла? Ты же знаешь: со старшей, как, впрочем, и с Шестинским, лучше не спорить.

— Да, я знаю, — махнула на неё рукой. — Просто планы были на эти выходные.

— Понимаю, — понимающе кивнула мне. — У самой сегодня были дела, а теперь всё передвинулось на неопределённое время.

Мы обе замолчали, думая каждая о своём. У меня же сегодня по расписанию утром стоит операция вместе с Шестинским и Шведовым, поэтому раздумывать обо всём этом нет времени.

В операционной, как и прежде, все мы работали слаженно и аккуратно, как один большой организм. Операция была не сложная, но довольно-таки изнурительная, и поняла я это, когда вышла из оперблока и почувствовала, как по моему виску стекает капелька пота.

Я сняла шапочку и вышла из помещения, двинувшись в сторону ванной комнаты, и тут меня окликнул Герман Витальевич, от голоса которого я на миг застыла, ожидая чего-то нехорошего.

Развернулась к мужчине, встречаясь с ним взглядом, который был каким-то другим. Но каким, я не могла понять.

— Да, Герман Витальевич. Что-то случилось? — вопросительно посмотрела на него, ожидая его слов и в то же время чего-то боясь.

— Всё хорошо. Операция прошла отлично. Ты, как всегда, молодец, — говоря это, он неожиданно протянул правую руку к моему лицу.

Дотронулся до моего виска, влажных от пота волос и заправил прядь за ухо, при этом улыбнулся… Улыбнулся?..

Поначалу мне захотелось отшатнуться — это было естественной реакцией на него, — но я силой воли приказала себе никак не реагировать на его действия.

— Что вы делаете? — удивлённо, даже шокированно, с нотками недовольства в голосе вскрикнула я.

Его действия и вправду меня шокировали, и я не знала, как к ним относиться. И уж тем более мне не хотелось, чтобы нас кто-либо увидел в стенах клиники, когда Шестинский позволяет себе такие вольности. Могут поползти неприятные слухи. К тому же мне неприятны его касания.

— А что, тебе неприятно?

— Неприятно, — ответила и отодвинулась от него подальше. — Что вы хотели?

— Хм. Ну хорошо. Как примешь душ, зайди к Нине Михайловне. По поводу нового графика. Так как вместо неё я этим ранее занимался, а после того, как она вернулась, то теперь как обычно всё это на ней.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Хорошо. Это всё? Я могу идти?

— Да, Ярославская. Ты можешь идти, — ответил после минутной заминки, во время которой он буровил меня своим недовольным взглядом.

Я же ничего ему не ответила, а просто развернулась и направилась в сторону душевой. Нужно смыть с себя пот и привести в порядок.

Сделав все процедуры, я направилась искать старшую медсестру, чтобы поговорить о моём новом временном графике. Я надеялась, что это продлится недолго, но возвращению Нины Михайловны я рада. Но только потому, что теперь мой график будет составлять она, а не этот гад Шестинский, который тогда просто не стал упускать удачу из своих рук и, так сказать, наказывал меня дежурствами за то, что я отказала ему.