— Напрямую откуда? — вступила в разговор Лу.

— Да ни откуда, mademoiselle ex-robot! Отовсюду.

— Ну, а всё-таки?

— Хорошо, давайте перейдем на звуковые волны… то есть голосом будем разговаривать. Вот, послушайте:

Я здесь, и не здесь, я везде, и нигде,

В сыпучем песке, и прозрачной воде…

Я в воздухе, что между пальцев течет,

Я — птица, чей вам не доступен полет…

Я — разум, что вам до сих пор непонятен,

Я мал и в то время, я так необъятен…

Я — демон, что души у вас искушает,

Я — Бог, что вас раем затем награждает…

Я — алая кровь и я — белый цветок,

Я — горькая правда, я — лжи сладкий сок…

Я — образ прекрасный, что видели в дыме,

Я — вечный никто, пустота — мое имя…





Волшебные, загадочные слова, полные щемящей и прозрачной грусти и тронувшие самые глубинные струны души, растворились в темном холодном воздухе. Алексею почудилось эфемерное, вибрирующее эхо. Прекрасные строки так запали в душу, что Ненароков спросил неожиданно для самого себя:

— Алишер Навои или Омар Хайям?

— Попал в девятку! — удивился Эдуард Семенович или Велор. — Почти угадал, Ненароков. Почти… Это Фирдоуси. Абулькасим Фирдоуси, десятый век. Написано чуть раньше Омара Хайяма и много раньше Алишера Навои, жившего и творившего в шестнадцатом веке. Олаф, ты глянь, а Наблюдатель-то каков! Ведь не знал и никогда не читал ни одного, ни второго, ни третьего! Не зря мы тебя искали, ох — не зря.

— Велор, может быть, вы позволите перейти к делу? — чувствовалось, что Олафу не впервой пресекать словесные излияния Велора.

— Я уже и перешел, Олаф. Просто ты, как всегда, не заметил.

За спиной раздался негромкий шорох, и Алексей обернулся. В нескольких метрах позади стоял высокий человек в строгом костюме и темных очках.

— А вот и господин Сухов, собственной персоной, — прошелестел голос Олафа. — Наблюдатель, ты хотел встретиться с этим господином, но ты не знаешь, кто он на самом деле.

— И кто же? — спросил заинтригованный Ненароков.

— Коллекционер. Тот, кого ты так ищешь. Можешь делать с ним, что считаешь нужным — задавать вопросы, драться…

Аристократ выставил перед собой трость с золотым набалдашником, и его фигура тут же оказалась в едва заметном светящемся цилиндре.

Алексей полностью развернулся в сторону коллекционера:

— Это правда, Евгений Петрович?

— Нет, я не коллекционер, но имею некоторое отношение к этому делу, — прозвучал ответ.

— А-а-а… Зачем всё это?

— Что «это», Алексей Иванович? Вы, наверное, имеете в виду сбор материала для исследований?

Несколько секунд Ненароков не мог подыскать слов, чтобы ответить на столь циничный выпад.

— Именно, — наконец, выдавил он.

— Позвольте мне отвлечься на секундочку, уважаемый Алексей Иванович. Меня занимает вопрос, кто это невидимый здесь вещает. У меня создается впечатление, смутное такое… Извините.

Аристократ взмахнул тростью и Алексея вместе с Пантелеем и Лу будто сдуло коротким ураганным порывом ветра и повалило на невидимый звездный пол. Сухов прошел мимо растерянно сидящих сабспейсеров и, задрав голову, громко спросил:


— С кем имею честь? Уж не с апостолами ли?

— Догадливый… — прозвучало в ответ из мрака.

— Я так и думал. Везде мутите воду, вернее, пространство. Ну, вот что вам здесь, в этой, Галактике надо?

— Нам «надо» во всех галактиках, которые доступны. Наш эксперимент носит всеобщий характер.

— Боже мой! Какие грандиозные амбиции!

— Вот только не надо хамить. Против вас лично, Сифферт, мы ничего не имеем.

— О, меня, оказывается, тут хорошо знают! И что, я могу повернуться и уйти отсюда?

— Нет. Не имея ничего против вас лично, мы не можем далее терпеть вашу активность, то есть активность коллекционеров ни здесь, на Земле, ни где бы то ни было.

— Это почему же, позвольте вас спросить? Кстати, как к вам обращаться, апостолы? Вы у нас апостолы в соответствии с Новым Заветом?

— Повторяю, прекратите хамить, Сифферт. Да, мы — апостолы. Это ответ на второй вопрос. На первый: ваша деятельность ведет к смерти индивидуумов разных цивилизаций. Это нарушает баланс разумной-живой и мертвой-неживой материй во Вселенной. Мы этого допустить не можем. И не надо ёрничать, Сифферт.

Аристократ стер с лица кривую ухмылку и несколько секунд молчал. Потом скользнул взглядом по поднявшемуся с пола Алексею и произнес:

— Иногда у меня складывается впечатление, что мы с вами делаем одно дело, но совершенно разными методами. И вы, и мы стремимся к одному — как можно более полному пониманию замысла Творца. Для этого мы изучаем космогонию, астрофизику, химию и много чего другого, — Сухов взмахнул своей тростью, и защитное поле вокруг него исчезло, зато появился стул, на который он сел и вытянул вперед длинные ноги в остроносых лакированных ботинках. — Вы бы появились в нормальном, зрительном диапазоне, а то как-то неудобно — некоторые тут вроде как гости.

— Извольте, — прозвучал мягкий низкий голос после короткой паузы.

В нескольких метрах перед Сиффертом материализовались две фигуры. Одна принадлежала долговязому горбоносому Кирштейну, вторая — крепкому и стройному длинноволосому блондину Олафу, которого Алексей до этого только слышал, но не видел. Кирштейн был одет довольно легкомысленно — потертые джинсы, невыразительная рубашка и столь же тривиальный клубный пиджак в клеточку. Если бы Леша доподлинно не знал, что все это куплено или заказано в ослепительно дорогих бутиках, и не был знаком с Эдуардом Семеновичем, то мог бы подумать, что тот, в лучшем случае, работает завхозом в каком-нибудь затрапезном кафе. Однако сам Кирштейн чувствовал себя вполне комильфо и стоял, слегка расставив ноги и глубоко засунув руки в карманы. Взгляд его темных, глубоко посаженных глаз, был направлен на аристократа. Рядом с Кирштейном стройный Олаф, одетый в темный костюм, выглядел, как участник дипломатического раута.

— Вот так намного лучше! — одобрительно кивнул аристократ. — Ну-с, что вы имеете мне сказать?

— Нет, Олаф, ты только посмотри на этого нахала, — Велор-Кирштейн передернул плечами. — Он собрался председательствовать на нашем заседании!

— Шутки в сторону, Сифферт. Мы предлагаем тебе добровольно свернуть все работы по вашему проекту. Теперь мы знаем, что именно ты стоишь во главе всего этого. Если проявишь благоразумие, то…

— Эй, вот только не надо меня прессовать! — поднял руку тот. — Не на того напали. Я вам не сабспейсер, об меня и зубы обломать можно. Раскомандовались…

— Так, что, согласен? — наклонил голову и прищурился Велор, будто не услышав гневной реплики Сифферта.

Повисло короткое, ватное молчание.

— Вам повезло, апостолы, — наконец заговорил аристократ. — Эксперимент уже свернут. По причине некоторых полученных результатов.

— Результатов? — поразился Алексей.

Сифферт слегка повернул к нему голову:

— Ох уж эта молодежь! Конечно, результатов. Вы что же, думаете, что я, то есть мы, далимы — древняя цивилизация Вселенной — занимались, как вы это называете, вивисекцией живых душ, только из желания получить выгоду себе лично? И какую, позвольте полюбопытствовать, молодой человек? Смелее!

Алексей обернулся к Пантелею и Лу, ища у них помощи, но сабспейсеры как воды в рот набрали. Велор и Олаф тоже стояли молча.

— Не напрягайтесь, Алексей Иванович, всё втуне! Неужели мне — представителю далимов, что-то еще нужно от жизни? Я же всё имею. ВСЁ! Единственное, что меня может реально интересовать — это поиск, научный и философский поиск. Мы искали носителей разума, мысли…

— И умертвили сотни миллионов разумных существ, — произнес Олаф. — Целыми планетами уничтожали. И хитро так! На планете Гелда вообще целую многоходовую, многолетнюю операцию провели. Конечно, лес рубят — щепки летят.

— Не передергивайте! — возразил аристократ. — Да, вначале были ошибки. Но мы не стояли на месте. Мы находились в постоянном поиске. Но мы сами-то ничего не делали, мы находили исполнителей и поручали им. Ставили задачу и поручали. А Гелда — это уже тот этап, когда сабспейсеры и силариане нам на пятки наступать начали. Главным образом, силариане. И вы, апостолы, тоже все время болтались рядом. Пришлось коллекционерам придумать целую цепочку с изобретением нового принципа связи, его внедрением и распространением. Заметьте — не нам, а коллекционерам. Мы занимаемся чистой наукой, а коллекционеры просто выполняли наш заказ. Я и знаю-то не больше десятка из них, а кого они там нанимали для выполнения задач, не ведаю и знать не хочу.

— Вот такой вот белый и пушистый наш далим… — донесся голос Велора.

Стул, на котором сидел Сифферт, повернулся вместе с ним, и он вперил взгляд своих глубоко посаженных глаз в сабспейсеров. Алексей заметил, что лицо аристократа сильно изменилось с того момента, как он зашел в зал: оно стало более худым, нос заострился, подбородок с небольшой бородкой клинышком вытянулся вперед, резко обозначились скулы.

— Никто, повторяю — никто — никогда не собирался просто так уничтожать разумных. Это был эксперимент, один из тысяч, десятков, сотен тысяч, которые мы, далимы, проводим испокон века. Почему вас не заинтересовали наши изыскания в области физики сверхтонкой организации, исследования темной энергии и черного света?

— Пока вы занимались мертвой материей, никого, в том числе и нас, апостолов, это не беспокоило, — ответил Велор.

Стул с аристократом-далимом вновь развернулся, и он посмотрел на апостолов:

— Кто вам сказал, что черный свет — мертвая материя? Это еще вопрос… Вы продолжаете упорствовать в своем незнании. Хорошо. Вас не шокируют и не удивляют некоторые явления в живой природе, рационального объяснения которым наука дать не может. Для того, чтобы присутствующий здесь вундеркинд с Земли не чувствовал себя ущербным, — изящный жест в сторону Алексея, — я приведу несколько примеров, которые известны земным ученым. Почему лемминги, такие обычно безобидные и симпатичные зверьки, раз в несколько лет как будто сходят с ума, сбиваются в стаи и, не обращая никакого внимания на любые препятствия, неудержимой живой волной направляются на север, к морю, в котором почти все и гибнут? Какие механизмы памяти включаются у них, или кто ими управляет? Почему на массовые выбросы на берег или мельководья решаются киты и дельфины? Кто их на это надоумил? Всё это больше напоминает массовые самоубийства. Это то, что касается животного мира. Теперь сами люди. Кто такой Каспар Хаузер, откуда он взялся, из какого мира? Честно говоря, я думаю, что это один из ваших, из апостолов, угодил в передрягу и сгинул в глуби земных веков…

— Ты прав, коллекционер, это был Апостол, — кивнул Велор. — Он попал в петлю времени, и его выбросило на Землю в 1828 году. Память его аварийно закрылась, и незнание им элементарных вещей было неоднозначно воспринято в обществе. В 1833 году его убили. Мы нашли его слишком поздно и не смогли помочь. Внушили местным жителям поставить памятник на месте его гибели с эпитафией «Здесь убит неизвестно кто неизвестно кем».

— Знаю, видел. Но я не коллекционер, а далим. Я же объяснил вам. Коллекционеры — это те, кого мы использовали в этом эксперименте. Коллекционером был Трувор. Кстати, довольно странная и лично для меня не очень приятная персона, — Сифферт посмотрел на сабспейсеров. — Именно он в конечном итоге довел до абсурда весь эксперимент и завел его в тупик. На Зее мы до сих пор не знаем, что делать с монстром, который появился в подземных лабораториях зоны «К». Наверное, придется его уничтожить, хотя образование очень любопытное. С несчастным народцем Толедо, сбежавшем в Город-призрак от всех и от самих себя, в первую очередь, тоже придется что-то делать… Да, заигрался, запутался Трувор, и, если бы не вы, то Роланд сам бы его уничтожил. И все равно, в данном случае вмешательство Станции было правильным и уместным. Но я отвлекся. Так вот, земные исследователи не могут объяснить многие вещи, происходящие на планете. Примерно то же самое происходит и с нами, но на уровне галактик, в масштабах всей Вселенной и даже не одной, а нескольких. Главный вопрос, на который мы пока не можем ответить, это как соотносятся живая и мертвая материя, что в них принципиально различного и что схожего. Почему живая материя часто ведет себя подобно мертвой, а мертвая — подобно живой? Почему поведение многих живых существ, разумных, в том числе, выглядит таким же инертным, как и мертвой материи? И, наоборот, в горниле рождения вселенных и миров начинают работать механизмы, которые невозможно придумать просто так, на ровном месте, которые не подчиняются никакой логике. Для их разработки требуется разум, удивительный разум, Разум с большой буквы. Что это за противоречие, и противоречие ли это? Ведь всё во Вселенной взаимосвязано и взаимозависимо. Вот вы, — Сифферт встал и повернулся к сабспейсерам, — поняли, что речь идет об августинской эпохе. О том невозможном, с точки зрения нормальной логики, периоде, который предшествовал всему. То есть был до того, как стало всё. Или, говоря иначе — был тогда, когда еще ничего не существовало. И существовало НИЧТО.

Далим замолчал. Олаф и Велор безмолствовали.

— Бартоломео и его народ я трогать не позволю. Я им слово дал и я его сдержу, — стараясь не вникать в смысл того, что произнес Сухов-Сифферт, сказал Алексей, чувствуя, что иначе мозг заклинит.