— Простите, владычица. Боюсь, я не могу этого сделать, последствия могут быть…
— Тогда я сама, — не дав ему договорить, с силой ударила ногой по пластине, что находилась под Кейсаном. Раздался сильный лязг металла, который ещё долго звенел в тишине, что накрыла окружающее нас пространство, в то время как я без труда подхватила готовое упасть тело молодого демона, не давая рухнуть ему на каменный пол.
— Что ты творишь?! — первым от шока отошел Мортис, подбежав ко мне. — Что творишь, спрашиваю! — совершенно забыв о положенных церемониях, попытался было ухватить меня за плечо, но я, как это ни странно, оказавшись быстрее, весьма небрежно ухватила его за тончайшую нить. Мортис ошарашено замер, когда его ладонь остановилась всего в нескольких сантиметрах от моего плеча.
— Стой и смотри… лекарь, — последнее слово я буквально выплюнула ему в лицо, не зная, как именно называется то, чем он тут занимается, потому и подобрала то, как понимала согласно человеческим понятиям. Вот только, несмотря на всю свою отсталость, у людей больных не умертвляли, даже если понимали, что случай безнадежный. С трудом подавляя ужас, что отразился на самом дне его антрацитово-черных глаз, мужчина нервно сглотнул, даже не пытаясь сопротивляться и, казалось, задержал дыхание. Он молча взирал на меня сверху вниз, но весь его облик говорил о том, как он напряжен и напуган. Этот пряно-сладкий аромат страха заставил трепетать все мое естество, отвлекая внимание от того, кто был сейчас гораздо важнее. — Ты воняешь, Мортис, — с трудом узнавая свой голос, почти прошипела я. — Сделай что-нибудь со своими эмоциями! Не провоцируй меня!
Больше не смотря на него, я отбросила его нить, как нечто незначительное, и полностью сконцентрировалась на юноше, чья голова сейчас находилась у меня на коленях. Осторожно взяла его руку в свою, наблюдая за тем, как уплотняются нити, связывающие нас. Я не знала, что именно делаю в тот момент, но отчего-то была стойкая уверенность в том, что делаю все верно. Так, как и должно быть. Сквозь нашу незримую связь я ощущала его и всего лишь потянула к себе, помогая освободиться от оков навеянного сна. Как если бы я оказалась внутри чужого тела или же, словно я и Кейсан были одним цельным организмом, я ощутила момент, когда он был готов распахнуть глаза, как-будто сама вот-вот собиралась это сделать.
Пушистые темно-красные ресницы демона затрепетали, один прерывистый вдох, и полные непонимания, гнева, страха и растерянности черные глаза взирают на меня.
Его порыв освободиться от моей хватки я почувствовала тут же и всего лишь обратилась к нашей связи, говоря с ним через неё.
— Нет, — коротко и жестко, но так, что невозможно было бы не подчиниться. Склонившись над ним, я думала о том, что чувствовала, когда потеряла Кима, о том, какая безысходность тогда владела мной, и о том, как в моем таком сером мире вдруг появилась надежда. Я знала, что он чувствует сквозь меня мои эмоции, как свои собственные. — Вспоминай! — не отрываясь от его глаз, приказала я, воскрешая в памяти ту пустошь, где мы совсем недавно были с ним вдвоем.
— Звезда, — пересохшими губами прошептал он, в то время как его взгляд стал более осмысленным, а тело расслабленным.
— Звезда, — согласилась я, позволяя напряжению последних минут отпустить и меня.
— Но что… — начал было он.
— Все вопросы потом, — коротко оборвала его я. — А сейчас, — посмотрела я на своих притихших телохранителей, — поднимите его и пойдемте туда, где у вас отлеживаются перед выпиской, — хмыкнула я.
Глава моей охраны нес на руках мирно посапывающего демона, а я продолжала крепко держать его за руку, когда наша молчаливая компания двинулась к верхним ярусам. Вопросы, что мучили присутствующих, казалось, повисли в воздухе. Но прояснять происходящее для присутствующих не было ни сил, ни желания. Тогда очень важным казалось не разорвать наш контакт с Кейсаном. Я просто физически не могла себя заставить отойти от него.
Оказалось, что в Центре нет отделения, где 'отлеживаются', но Мортис сделал что-то, и наверху появилась комната, в которой мы расположились почти с удобством. Юношу устроили на небольшой кушетке, обитой белой тканью, мне же предоставили стул, на котором я могла присесть рядом, продолжая удерживать руку Кейсана. На тот момент я словно бы отстранилась от происходящего вокруг нас, полностью сконцентрировавшись на нитях, что незримо связывали нас в этот момент. Они крепли. Я чувствовала это. Словно наливаясь серебристым сиянием, уплотнялись. От этого мне становилось спокойнее.
Сколько я так просидела, точно не скажу. Просторная комната утонула в предвечерних сумерках, даря успокаивающий полумрак. Когда что-то в нашей связи натянулось, словно пробуждаясь ото сна, вздрогнуло, и лишь мерцающая серебристая пыль закружилась в невидимой окружающим реальности, обрывками нитей, Кейсан открыл глаза. Глаза цвета спелой вишни осмысленно и серьезно смотрели на меня.
— Ты очнулся? — должно быть, спрашивать было ни к чему, но я все равно сделала это, желая удостовериться в реальности происходящего.
Кейсан тяжело сглотнул, прежде чем сказал как-то глухо и сипло:
— Да.
— Хорошо.
— Надеюсь, — раздался серьезный голос Мортиса со спины, — Вы найдете время на разговор со мной?
* * *
Казалось, что он смотрит на открывшийся вид ночного Кайруса, стоя у широкого окна погруженной в полумрак гостиной, на самом же деле, он странным образом вглядывался в свой собственный взгляд, стараясь найти ответы, известные лишь ему одному.
Сложно доверять окружающим, но ещё тяжелее поверить самому себе… Чувствам, что приходят нежданно… Не предупреждая… Не к той женщине… Не в то время… и не тогда, когда ты полностью готов.
'Любовь не может быть удобной', - усмехнулась когда-то давно Лаисса, когда Лео высказывал свои соображения, как это должно быть у него.
'У меня будет!', - уверенно заявил он ей в ответ.
Она ничего ему не ответила тогда.
Глупец! Он считал, что сумел убедить её, что именно так и произойдет.
И сейчас, стоя у широкого окна на самом верхнем ярусе своей резиденции, он словно заглядывал в пропасть своей собственной души. Стараясь выискать там веру, которую давно заменил четкий расчет; доверие, на смену которому пришел контроль над окружающими; безрассудство, присущее тем, кто любит, и которое так легко превращается в смелость, но… ведь и его давно подменили все тот же расчет и привычка контролировать все вокруг.
Словно зависимый от своих вредных привычек он сжимал в ладони пиалу, в которой уже давно смешал кровь, которая даст все ответы на вопросы. Позволит почувствовать себя уверенно… Тогда почему больше всего на свете хочется с силой швырнуть эту чашу в пропасть у своих ног? Впервые в жизни он чувствовал подобную нерешительность, и это неимоверно выводило из себя.
Раздраженно потерев открытой ладонью грудь и недовольно поморщившись, пробурчал сам себе:
— Бесит-то как…
— Глава, — неожиданное появление Пэм в его кабинете окончательно отвлекло Лео от мыслей попробовать очередную дозу чужих воспоминаний, потому он лишь накинул на чашу заклятие сохранности и бережно отложил в сторону, понимая, что рано или поздно, но примет твердое и окончательное решение в этом вопросе.
— Чего? — несколько грубо буркнул он.
— Вы просили сказать, когда будет первая трансляция 'Дневника Эм'.
Поняв, что Пэм не собирается продолжать разговор, Лео раздраженно прикрыл веки, призывая себя к спокойствию, и чересчур медленно поинтересовался:
— И?
— Это будет сейчас, — как ни в чем не бывало отозвался Дух.
— Ты знаешь, мне, конечно, очень нравится, что ты перестала напоминать мне об ошибках моей молодости (за исключением той, что сейчас на тебе), но ты стала… несколько медлительна с этим символом, — ткнул он в неё пальцем. — Свободна, — коротко приказал он, выводя изображение первой программы с участием его Мары на экран через маленький транслятор на своем столе.
Спустя всего час он уже не мог найти в себе сил отвести взгляда от того, как юная владычица возвращает из небытия совсем ещё молодого демона Дома Огня.
Именно в тот момент он принял решение. Вовсе не потому, что не доверял ей, как думал прежде, а потому, что совершенно осознанно понял одну простую вещь: впервые он должен стать для кого-то опорой. Он не имеет права быть уязвимым лишь потому, что не знает или не помнит чего-то. Это сделает его слабым в момент, когда он может быть нужен.
Он не боялся того, что может увидеть… он верил. Впервые в жизни. Верил кому-то. Верил в кого-то! Он видел всю силу натуры юной демоницы, интуитивно чувствовал её потенциал, но в то же самое время осознавал и слабость чересчур хрупкого сердца, нежной души, излишне мягкой для мира, который он привык называть своим.
Осторожно взяв пиалу с краешка стола, он ещё раз задумчиво покачал содержимое, старательно рассматривая его, тяжело вздохнул и, решительно откинувшись на спинку кресла, сделал один глоток, выпивая его.
Он чувствовал себя хомячком, который еле перебирая лапками, бежит в каком-то ненормальном колесе. Уроки, занятия, снова уроки… и теперь ещё душевные мытарства. "Как же он ему нравится… Такой красивый, зеленоглазый, сильный… Мой эльф", — думал он, — "самый лучший". Умиленно взирая на своего наставника, он в который раз ловил себя на мысли, что совершенно не понимает, о чем тот говорит, зато сердечко замирает от одного его взгляда. Такого серьезного и холодного, но такого невероятного и захватывающего дух.
'Лиамиэль', - засыпать с этим именем на губах такое счастье…
Да, так и было, пока… Все, что он чувствовал, это непрекращающуюся, будто выжигающую до основания, боль. Казалось, от него должны были остаться лишь обуглившиеся кости, но когда он пришел в себя, как это ни странно, он был жив и полон сил. Невероятное чувство! Немыслимо, но впервые в жизни он осознавал себя здоровым. Впервые чувствовал силу, бурлящую в его венах. С осознанием собственной натуры пришел и необъяснимый страх. Но даже он не мог побороться за место в его сердце, отданное чувству радости, когда он понял, что больше нет надобности в эликсирах и снадобьях для поддержания сил в его таком слабом и несовершенном теле. Вот, только вместе с изменением пришло и первое разочарование. Эльф увидел в нем что-то, что раз и навсегда развело их по разные стороны в этой жизни. И хотя сам Лео полностью растворялся в чужих переживаниях, эмоциях и мыслях, где эльф продолжал оставаться неким романтическим объектом воздыхания, чем-то недосягаемым и светлым, мысли принадлежавшие уже ему одному, слабо проникающие в слои тех, что были навеяны заклинанием, были однозначны: "Эльф должен умереть. Кто он такой, что смеет брезговать им?"
Шло время и, казалось, он заново познает свое собственное тело, характер, натуру.
Странные ощущения.
Словно его сознание расщепилось на три части, три естества: человек, молодой демон и сам Лео. Он смотрел на жизнь глазами трех различных существ одновременно, оценивая происходящее сквозь призму трех разных сущностей.
Человек был слаб. Слишком великодушен, чересчур подвержен внутренним противоречиям, излишне эмоционален. Его сердце все время болело.
Демон был жесток. Ему не хватало опыта, самообладания и рассудка. Его боялись, и выходить он мог лишь тогда, когда человек не справлялся с гневом.
Лео же вообще слабо понимал, что он тут забыл и почему позволяет задвигать себя на самый нижний уровень восприятия, оставаясь лишь сторонним наблюдателем.
Он уже почти привык плакать каждую ночь, страдая по эльфу, когда приключилась новая напасть. Пришла пора поступать в МАМ. Тут уже злились оба: Демон и Наблюдатель сходились в том, что то, что происходит, ниже их достоинства. Человек же терпел, продолжая угнетать того, кого все это время сознательно отделял от себя.
Жирный, как про себя продолжал называть Лео своего брата-человека (нелепость-то какая), вконец распоясался. С Демоном они опять сходились во мнении, что брат — предатель. Именно так и никак иначе! Здесь не может быть оправданий. Но Человек любил. До непостижимого странной любовью, нежной, ранимой, бережной. Хоть и сам не понимал, как это объяснить. Не знал, как вернуть их отношения в нужное русло, а потому просто ничего не делал. Бездействие, наполненное страхом окончательной потери и гневом, очень странная смесь.
Столько эмоций Лео не испытывал и за всю свою жизнь. Казалось, он совершенно сумасшедший, который без конца переживает из-за всего, когда есть и куда более простые способы избавиться от дискомфорта.
На фоне всего происходящего, когда, казалось бы, и так голова идет кругом, с ним произошло ещё кое-что. Случился дракон.
Изначально расы Демоны и Драконы существовали, как антиподы друг друга. Отличные во всем и столь же похожие. Вражда жила в их крови веками. Даже спустя тысячелетия вынужденного сосуществования в одном крошечном мире они с трудом могли выносить друг друга. Им приходилось договариваться, терпеть и держать себя под контролем. Это было вопросом выживания не одной конкретно взятой расы, а целого мира. Если война начнется, то не выдержит вся планета, сгорев в этой ярости.
А тут… любовь? Влюбленность?! Симпатия?!!
Что, Бездна его раздери, с ним творится?! Он видел все развитие их отношений, и расщепление его 'я' становилось все серьезнее. Сейчас он был не участником событий, а лишь сторонним наблюдателем, который не в силах что-либо сделать. Лишь смотреть.
Сотни оттенков эмоций двух различных существ, что не могли соединиться воедино. Любовь, принадлежавшая человеческой сущности, и едва сдерживаемое чувство превосходства, неприятие этих отношений истинной натуры, которая лишь ждала возможности скинуть их с себя как ненужное бремя. Странная противоестественная многослойная смесь переживаний сознания и бессознательного пока естества. Вера в истинность чувств и проблески понимания в глубинах собственной души, что этого всего не может быть. Лео осознавал, что то, что с ним происходит, совершенно не понимает Человеческое 'я', в котором он застрял.
Он видел, как развиваются эти отношения, переходя от простых прикосновений и поцелуев на более серьезный виток. В такие моменты Демон будто засыпал, не находя в себе сил отстоять свое право. Вместе с ним странным образом отстранялся и он, думая о происходящем, как о театральной постановке, не более.
Полгода в МАМ пролетели перед ним, как миг. Все это время сам Лео прибывал на странной грани между яростью и неприятием всего происходящего. Ощущения были такими, словно его вместе с демонической сущностью опутали неподъемными цепями, не давая ни малейшей возможности противостоять. Это угнетало его и очень сильно подавляло демона.
Все изменилось в одно мгновение, вместе со словами, сказанными на укрытой ночью галерее МАМ: 'Это я знаю, что означает 'невеста' по-драконьи! А она? Знает?'
Подслушанного хватило, чтобы по немыслимо тяжелым цепям побежали сотни трещин, разрывая их на мелкие звенья. Хватило, чтобы вздохнуть полной грудью и отринуть те чувства, что так обременяли его внутреннее естество… выпустить ярость, сохраняя остатки самообладания, чтобы уйти… убежать как можно дальше… пока новые слова и события не меняют направленность его гнева, а сил на сопротивление уже не остается… Последнее, что он увидел, когда высоко в горах рыжие языки пламени, шипя, умирали на стылом ветру.
Распахнув глаза и осознав, что уже находится в собственном кабинете, Лео продолжал видеть серое пепелище, словно грязную кляксу на белоснежном покрывале. По щеке скатилась одинокая золотая слеза, небрежно смахнув её, он с каждым глубоким вздохом возвращался в реальность, отстраняясь от увиденного.
В этот раз это было не так-то просто.
— Бездна, как же жирного жалко, — тяжело сглотнув и прикрыв глаза, прошептал он.
За окном занимался алый рассвет, а у него перед глазами все кружила снежная буря, когда казалось, что мир раскололся на крошечные осколки, превратившиеся в колючие снежинки. И в этом вихре, посреди разрушенного бытия, остался только он. Один.
В самом глубоком смысле этого слова.
У него было все, чтобы этого не произошло. Но он не смог. Подвел. И потерял все, что в действительности имело значение. Это была его… нет, это была её вина. Вот, как она решила тогда.
— Я с ней точно свихнусь.
Выуживая из кармана остатки серебристой жидкости, он, придирчиво всматриваясь в них, размышлял над тем, насколько ему нужно вообще продолжать. От неожиданно возникшей картинки из чужой памяти его ощутимо встряхнуло, отчего он едва не выронил фиал.
— У-у-у… как же противно-то! Не думать! Только не думать! У меня с этим облезлым ничего не было! Да! Не было! — продолжая вздрагивать всем телом, бормотал он. — Пэм! Ванна! Нет, бассейн! Сейчас же! — скидывая на ходу одежду, продолжал выкрикивать он.
— Тогда я сама, — не дав ему договорить, с силой ударила ногой по пластине, что находилась под Кейсаном. Раздался сильный лязг металла, который ещё долго звенел в тишине, что накрыла окружающее нас пространство, в то время как я без труда подхватила готовое упасть тело молодого демона, не давая рухнуть ему на каменный пол.
— Что ты творишь?! — первым от шока отошел Мортис, подбежав ко мне. — Что творишь, спрашиваю! — совершенно забыв о положенных церемониях, попытался было ухватить меня за плечо, но я, как это ни странно, оказавшись быстрее, весьма небрежно ухватила его за тончайшую нить. Мортис ошарашено замер, когда его ладонь остановилась всего в нескольких сантиметрах от моего плеча.
— Стой и смотри… лекарь, — последнее слово я буквально выплюнула ему в лицо, не зная, как именно называется то, чем он тут занимается, потому и подобрала то, как понимала согласно человеческим понятиям. Вот только, несмотря на всю свою отсталость, у людей больных не умертвляли, даже если понимали, что случай безнадежный. С трудом подавляя ужас, что отразился на самом дне его антрацитово-черных глаз, мужчина нервно сглотнул, даже не пытаясь сопротивляться и, казалось, задержал дыхание. Он молча взирал на меня сверху вниз, но весь его облик говорил о том, как он напряжен и напуган. Этот пряно-сладкий аромат страха заставил трепетать все мое естество, отвлекая внимание от того, кто был сейчас гораздо важнее. — Ты воняешь, Мортис, — с трудом узнавая свой голос, почти прошипела я. — Сделай что-нибудь со своими эмоциями! Не провоцируй меня!
Больше не смотря на него, я отбросила его нить, как нечто незначительное, и полностью сконцентрировалась на юноше, чья голова сейчас находилась у меня на коленях. Осторожно взяла его руку в свою, наблюдая за тем, как уплотняются нити, связывающие нас. Я не знала, что именно делаю в тот момент, но отчего-то была стойкая уверенность в том, что делаю все верно. Так, как и должно быть. Сквозь нашу незримую связь я ощущала его и всего лишь потянула к себе, помогая освободиться от оков навеянного сна. Как если бы я оказалась внутри чужого тела или же, словно я и Кейсан были одним цельным организмом, я ощутила момент, когда он был готов распахнуть глаза, как-будто сама вот-вот собиралась это сделать.
Пушистые темно-красные ресницы демона затрепетали, один прерывистый вдох, и полные непонимания, гнева, страха и растерянности черные глаза взирают на меня.
Его порыв освободиться от моей хватки я почувствовала тут же и всего лишь обратилась к нашей связи, говоря с ним через неё.
— Нет, — коротко и жестко, но так, что невозможно было бы не подчиниться. Склонившись над ним, я думала о том, что чувствовала, когда потеряла Кима, о том, какая безысходность тогда владела мной, и о том, как в моем таком сером мире вдруг появилась надежда. Я знала, что он чувствует сквозь меня мои эмоции, как свои собственные. — Вспоминай! — не отрываясь от его глаз, приказала я, воскрешая в памяти ту пустошь, где мы совсем недавно были с ним вдвоем.
— Звезда, — пересохшими губами прошептал он, в то время как его взгляд стал более осмысленным, а тело расслабленным.
— Звезда, — согласилась я, позволяя напряжению последних минут отпустить и меня.
— Но что… — начал было он.
— Все вопросы потом, — коротко оборвала его я. — А сейчас, — посмотрела я на своих притихших телохранителей, — поднимите его и пойдемте туда, где у вас отлеживаются перед выпиской, — хмыкнула я.
Глава моей охраны нес на руках мирно посапывающего демона, а я продолжала крепко держать его за руку, когда наша молчаливая компания двинулась к верхним ярусам. Вопросы, что мучили присутствующих, казалось, повисли в воздухе. Но прояснять происходящее для присутствующих не было ни сил, ни желания. Тогда очень важным казалось не разорвать наш контакт с Кейсаном. Я просто физически не могла себя заставить отойти от него.
Оказалось, что в Центре нет отделения, где 'отлеживаются', но Мортис сделал что-то, и наверху появилась комната, в которой мы расположились почти с удобством. Юношу устроили на небольшой кушетке, обитой белой тканью, мне же предоставили стул, на котором я могла присесть рядом, продолжая удерживать руку Кейсана. На тот момент я словно бы отстранилась от происходящего вокруг нас, полностью сконцентрировавшись на нитях, что незримо связывали нас в этот момент. Они крепли. Я чувствовала это. Словно наливаясь серебристым сиянием, уплотнялись. От этого мне становилось спокойнее.
Сколько я так просидела, точно не скажу. Просторная комната утонула в предвечерних сумерках, даря успокаивающий полумрак. Когда что-то в нашей связи натянулось, словно пробуждаясь ото сна, вздрогнуло, и лишь мерцающая серебристая пыль закружилась в невидимой окружающим реальности, обрывками нитей, Кейсан открыл глаза. Глаза цвета спелой вишни осмысленно и серьезно смотрели на меня.
— Ты очнулся? — должно быть, спрашивать было ни к чему, но я все равно сделала это, желая удостовериться в реальности происходящего.
Кейсан тяжело сглотнул, прежде чем сказал как-то глухо и сипло:
— Да.
— Хорошо.
— Надеюсь, — раздался серьезный голос Мортиса со спины, — Вы найдете время на разговор со мной?
* * *
Казалось, что он смотрит на открывшийся вид ночного Кайруса, стоя у широкого окна погруженной в полумрак гостиной, на самом же деле, он странным образом вглядывался в свой собственный взгляд, стараясь найти ответы, известные лишь ему одному.
Сложно доверять окружающим, но ещё тяжелее поверить самому себе… Чувствам, что приходят нежданно… Не предупреждая… Не к той женщине… Не в то время… и не тогда, когда ты полностью готов.
'Любовь не может быть удобной', - усмехнулась когда-то давно Лаисса, когда Лео высказывал свои соображения, как это должно быть у него.
'У меня будет!', - уверенно заявил он ей в ответ.
Она ничего ему не ответила тогда.
Глупец! Он считал, что сумел убедить её, что именно так и произойдет.
И сейчас, стоя у широкого окна на самом верхнем ярусе своей резиденции, он словно заглядывал в пропасть своей собственной души. Стараясь выискать там веру, которую давно заменил четкий расчет; доверие, на смену которому пришел контроль над окружающими; безрассудство, присущее тем, кто любит, и которое так легко превращается в смелость, но… ведь и его давно подменили все тот же расчет и привычка контролировать все вокруг.
Словно зависимый от своих вредных привычек он сжимал в ладони пиалу, в которой уже давно смешал кровь, которая даст все ответы на вопросы. Позволит почувствовать себя уверенно… Тогда почему больше всего на свете хочется с силой швырнуть эту чашу в пропасть у своих ног? Впервые в жизни он чувствовал подобную нерешительность, и это неимоверно выводило из себя.
Раздраженно потерев открытой ладонью грудь и недовольно поморщившись, пробурчал сам себе:
— Бесит-то как…
— Глава, — неожиданное появление Пэм в его кабинете окончательно отвлекло Лео от мыслей попробовать очередную дозу чужих воспоминаний, потому он лишь накинул на чашу заклятие сохранности и бережно отложил в сторону, понимая, что рано или поздно, но примет твердое и окончательное решение в этом вопросе.
— Чего? — несколько грубо буркнул он.
— Вы просили сказать, когда будет первая трансляция 'Дневника Эм'.
Поняв, что Пэм не собирается продолжать разговор, Лео раздраженно прикрыл веки, призывая себя к спокойствию, и чересчур медленно поинтересовался:
— И?
— Это будет сейчас, — как ни в чем не бывало отозвался Дух.
— Ты знаешь, мне, конечно, очень нравится, что ты перестала напоминать мне об ошибках моей молодости (за исключением той, что сейчас на тебе), но ты стала… несколько медлительна с этим символом, — ткнул он в неё пальцем. — Свободна, — коротко приказал он, выводя изображение первой программы с участием его Мары на экран через маленький транслятор на своем столе.
Спустя всего час он уже не мог найти в себе сил отвести взгляда от того, как юная владычица возвращает из небытия совсем ещё молодого демона Дома Огня.
Именно в тот момент он принял решение. Вовсе не потому, что не доверял ей, как думал прежде, а потому, что совершенно осознанно понял одну простую вещь: впервые он должен стать для кого-то опорой. Он не имеет права быть уязвимым лишь потому, что не знает или не помнит чего-то. Это сделает его слабым в момент, когда он может быть нужен.
Он не боялся того, что может увидеть… он верил. Впервые в жизни. Верил кому-то. Верил в кого-то! Он видел всю силу натуры юной демоницы, интуитивно чувствовал её потенциал, но в то же самое время осознавал и слабость чересчур хрупкого сердца, нежной души, излишне мягкой для мира, который он привык называть своим.
Осторожно взяв пиалу с краешка стола, он ещё раз задумчиво покачал содержимое, старательно рассматривая его, тяжело вздохнул и, решительно откинувшись на спинку кресла, сделал один глоток, выпивая его.
Он чувствовал себя хомячком, который еле перебирая лапками, бежит в каком-то ненормальном колесе. Уроки, занятия, снова уроки… и теперь ещё душевные мытарства. "Как же он ему нравится… Такой красивый, зеленоглазый, сильный… Мой эльф", — думал он, — "самый лучший". Умиленно взирая на своего наставника, он в который раз ловил себя на мысли, что совершенно не понимает, о чем тот говорит, зато сердечко замирает от одного его взгляда. Такого серьезного и холодного, но такого невероятного и захватывающего дух.
'Лиамиэль', - засыпать с этим именем на губах такое счастье…
Да, так и было, пока… Все, что он чувствовал, это непрекращающуюся, будто выжигающую до основания, боль. Казалось, от него должны были остаться лишь обуглившиеся кости, но когда он пришел в себя, как это ни странно, он был жив и полон сил. Невероятное чувство! Немыслимо, но впервые в жизни он осознавал себя здоровым. Впервые чувствовал силу, бурлящую в его венах. С осознанием собственной натуры пришел и необъяснимый страх. Но даже он не мог побороться за место в его сердце, отданное чувству радости, когда он понял, что больше нет надобности в эликсирах и снадобьях для поддержания сил в его таком слабом и несовершенном теле. Вот, только вместе с изменением пришло и первое разочарование. Эльф увидел в нем что-то, что раз и навсегда развело их по разные стороны в этой жизни. И хотя сам Лео полностью растворялся в чужих переживаниях, эмоциях и мыслях, где эльф продолжал оставаться неким романтическим объектом воздыхания, чем-то недосягаемым и светлым, мысли принадлежавшие уже ему одному, слабо проникающие в слои тех, что были навеяны заклинанием, были однозначны: "Эльф должен умереть. Кто он такой, что смеет брезговать им?"
Шло время и, казалось, он заново познает свое собственное тело, характер, натуру.
Странные ощущения.
Словно его сознание расщепилось на три части, три естества: человек, молодой демон и сам Лео. Он смотрел на жизнь глазами трех различных существ одновременно, оценивая происходящее сквозь призму трех разных сущностей.
Человек был слаб. Слишком великодушен, чересчур подвержен внутренним противоречиям, излишне эмоционален. Его сердце все время болело.
Демон был жесток. Ему не хватало опыта, самообладания и рассудка. Его боялись, и выходить он мог лишь тогда, когда человек не справлялся с гневом.
Лео же вообще слабо понимал, что он тут забыл и почему позволяет задвигать себя на самый нижний уровень восприятия, оставаясь лишь сторонним наблюдателем.
Он уже почти привык плакать каждую ночь, страдая по эльфу, когда приключилась новая напасть. Пришла пора поступать в МАМ. Тут уже злились оба: Демон и Наблюдатель сходились в том, что то, что происходит, ниже их достоинства. Человек же терпел, продолжая угнетать того, кого все это время сознательно отделял от себя.
Жирный, как про себя продолжал называть Лео своего брата-человека (нелепость-то какая), вконец распоясался. С Демоном они опять сходились во мнении, что брат — предатель. Именно так и никак иначе! Здесь не может быть оправданий. Но Человек любил. До непостижимого странной любовью, нежной, ранимой, бережной. Хоть и сам не понимал, как это объяснить. Не знал, как вернуть их отношения в нужное русло, а потому просто ничего не делал. Бездействие, наполненное страхом окончательной потери и гневом, очень странная смесь.
Столько эмоций Лео не испытывал и за всю свою жизнь. Казалось, он совершенно сумасшедший, который без конца переживает из-за всего, когда есть и куда более простые способы избавиться от дискомфорта.
На фоне всего происходящего, когда, казалось бы, и так голова идет кругом, с ним произошло ещё кое-что. Случился дракон.
Изначально расы Демоны и Драконы существовали, как антиподы друг друга. Отличные во всем и столь же похожие. Вражда жила в их крови веками. Даже спустя тысячелетия вынужденного сосуществования в одном крошечном мире они с трудом могли выносить друг друга. Им приходилось договариваться, терпеть и держать себя под контролем. Это было вопросом выживания не одной конкретно взятой расы, а целого мира. Если война начнется, то не выдержит вся планета, сгорев в этой ярости.
А тут… любовь? Влюбленность?! Симпатия?!!
Что, Бездна его раздери, с ним творится?! Он видел все развитие их отношений, и расщепление его 'я' становилось все серьезнее. Сейчас он был не участником событий, а лишь сторонним наблюдателем, который не в силах что-либо сделать. Лишь смотреть.
Сотни оттенков эмоций двух различных существ, что не могли соединиться воедино. Любовь, принадлежавшая человеческой сущности, и едва сдерживаемое чувство превосходства, неприятие этих отношений истинной натуры, которая лишь ждала возможности скинуть их с себя как ненужное бремя. Странная противоестественная многослойная смесь переживаний сознания и бессознательного пока естества. Вера в истинность чувств и проблески понимания в глубинах собственной души, что этого всего не может быть. Лео осознавал, что то, что с ним происходит, совершенно не понимает Человеческое 'я', в котором он застрял.
Он видел, как развиваются эти отношения, переходя от простых прикосновений и поцелуев на более серьезный виток. В такие моменты Демон будто засыпал, не находя в себе сил отстоять свое право. Вместе с ним странным образом отстранялся и он, думая о происходящем, как о театральной постановке, не более.
Полгода в МАМ пролетели перед ним, как миг. Все это время сам Лео прибывал на странной грани между яростью и неприятием всего происходящего. Ощущения были такими, словно его вместе с демонической сущностью опутали неподъемными цепями, не давая ни малейшей возможности противостоять. Это угнетало его и очень сильно подавляло демона.
Все изменилось в одно мгновение, вместе со словами, сказанными на укрытой ночью галерее МАМ: 'Это я знаю, что означает 'невеста' по-драконьи! А она? Знает?'
Подслушанного хватило, чтобы по немыслимо тяжелым цепям побежали сотни трещин, разрывая их на мелкие звенья. Хватило, чтобы вздохнуть полной грудью и отринуть те чувства, что так обременяли его внутреннее естество… выпустить ярость, сохраняя остатки самообладания, чтобы уйти… убежать как можно дальше… пока новые слова и события не меняют направленность его гнева, а сил на сопротивление уже не остается… Последнее, что он увидел, когда высоко в горах рыжие языки пламени, шипя, умирали на стылом ветру.
Распахнув глаза и осознав, что уже находится в собственном кабинете, Лео продолжал видеть серое пепелище, словно грязную кляксу на белоснежном покрывале. По щеке скатилась одинокая золотая слеза, небрежно смахнув её, он с каждым глубоким вздохом возвращался в реальность, отстраняясь от увиденного.
В этот раз это было не так-то просто.
— Бездна, как же жирного жалко, — тяжело сглотнув и прикрыв глаза, прошептал он.
За окном занимался алый рассвет, а у него перед глазами все кружила снежная буря, когда казалось, что мир раскололся на крошечные осколки, превратившиеся в колючие снежинки. И в этом вихре, посреди разрушенного бытия, остался только он. Один.
В самом глубоком смысле этого слова.
У него было все, чтобы этого не произошло. Но он не смог. Подвел. И потерял все, что в действительности имело значение. Это была его… нет, это была её вина. Вот, как она решила тогда.
— Я с ней точно свихнусь.
Выуживая из кармана остатки серебристой жидкости, он, придирчиво всматриваясь в них, размышлял над тем, насколько ему нужно вообще продолжать. От неожиданно возникшей картинки из чужой памяти его ощутимо встряхнуло, отчего он едва не выронил фиал.
— У-у-у… как же противно-то! Не думать! Только не думать! У меня с этим облезлым ничего не было! Да! Не было! — продолжая вздрагивать всем телом, бормотал он. — Пэм! Ванна! Нет, бассейн! Сейчас же! — скидывая на ходу одежду, продолжал выкрикивать он.