– Ник, я не понимаю, о чем ты? – продолжал он вести свою игру. – Пришла твоя невеста к бывшему любовнику, так о таком лучше узнавать до свадьбы. Считай, тебе повезло, что до свадьбы не дошло. Но все же зря ты так с ним. Вдруг не выживет? Под суд попадешь. И все из-за ревности.
Я задохнулась от возмущения, но промолчала, не стала оправдываться. Даже если Николас поверит, какая мне разница? А отвлекать его сейчас не стоит – Вернер только и ждет этого. Но Николас не поверил.
– Ложь, – коротко сказал он уже где-то за моей спиной.
А передо мной был уже Вернер, и я могла смотреть ему в лицо. Честное, наполненное искренней заботой и переживанием за друга, за его будущее и личную жизнь. Но его выдавали глаза: колючие и злые, они не позволяли полностью ему поверить. Да и руки, напряженные, чуть подрагивающие, тоже выдавали. Приготовленный им удар не был дружеским, хотя и не столь сильным – я могла лишь догадываться, что он есть, но ничего не видела.
– Моника тоже считала, что на приютских девочек наговаривают, – с явным сожалением о непонятливости друга сказал Вернер. – Говорила, Регина – замечательная, добрая, понимающая, честная. И что? Это добрая и честная инорита обокрала ее сразу, как появилась возможность.
Они скользили вокруг меня, медленно перетекая из точки в точку и внимательно следя за противником. Одна ошибка – каждый ждал от другого лишь одной ошибки. И обоих останавливала я. Точнее, Николас боялся меня задеть, почему-то я была уверена, что пришел он по сигналу моего артефакта и теперь не знает, насколько он разряжен. А вот Вернер опасался другого – что своим ударом не нанесет урона противнику, а лишь сделает мой браслет обычным украшением, после чего останется без дополнительной защиты. Сейчас я мешала Николасу, но помогала Вернеру, и это было совершенно неправильно. Мозг лихорадочно работал, пытаясь найти выход. Я не была уверена, что любое мое вмешательство пойдет на пользу Николасу. Даже если я схвачу Вернера за одежду, это будет неожиданностью для обоих. И я продолжала сидеть и изображать статую, лишь глазами отслеживая чужие перемещения. Мое движение могло отвлечь любого из них. Но боялась я лишь за одного.
– После кражи твой Дар, незадолго до этого упавший, опять вырос, – отметил Николас. – А сам ты перестал искать, где бы занять деньги.
– Это от злости и обиды за любимую девушку! – возмущенно сказал Вернер. – Сам посуди, Моника так страдает, что ее доверие было обмануто, самым наглым образом обмануто. Я заметил, на мой Дар очень влияет состояние души. Когда мне плохо – Дар падает.
Сейчас он стоял как раз напротив меня и выражал полную готовность раскрыть глаза другу, помочь ему понять, как оно все обстоит. Лучше, конечно, посмертно – руки Вернера, направленные в сторону Николаса, были сложены для магического удара, одного из тех, что им вдалбливали столько лет в Академии.
– Вернер, когда у тебя падает Дар, ты злиться начинаешь, а никак не наоборот.
– Ник, ты меня в чем-то обвиняешь? Давай поговорим начистоту.
Вернер поднял руки в жесте примирения. Но сам был по-прежнему напряжен. Рисковал он не так уж и сильно. Его защита выдержала бы несколько ударов магией и дала бы возможность собраться.
– Нет никакой семейной методики, – сказал Николас, продолжавший стоять за моей спиной. – Есть зелье, которое ты принимаешь. И срок его действия контролировать ты не можешь.
– Ник, что ты говоришь? – с искренним возмущением сказал Вернер. – Если я не поделился с тобой семейным секретом, это не значит, что его нет.
– Не надо мне рассказывать сказки. Не поверю. Здесь просто смердит орочьими штучками. И друг твой ими увешан… был.
Вернер бросил короткий взгляд на Эдди, и я тоже скосила глаза в ту сторону. Вдруг он только притворяется и сейчас лишь ждет возможности нанести удар в спину? Но тот так и лежал без движения, темным комом у стены. Я пожалела, что падал он медленно, а не плашмя вперед – в этом случае он непременно разбил бы нос и пол под ним сейчас украсился бы живописной кровяной лужицей. Вот и Вернер не нашел там ничего интересного.
– Хорошо, не будем сказки рассказывать, – серьезно сказал он. – Если ты помнишь, год назад стоял вопрос о моем отчислении. Уровень Дара был предельно низкий. Когда меня брали, рассчитывали, что он в результате постоянных занятий увеличится.
Николас ничего не ответил. Я его не видела, но, наверное, он кивнул, подтверждая слова Вернера, потому что тот продолжил.
– А как раз год назад ввели новые требования по Дару, и ректор решил проверить всех, у кого в документах стояли значения ниже нужного. Проверить и отчислить. У меня до новых норм не хватало самой малости, и я смог всех убедить, что нужный будет. Сказал, что постоянно занимаюсь, и Дар хоть и медленно, но растет. Это было неправдой. После роста на первом курсе он замер, что бы я ни делал. Куратор сказал, что через месяц замеряют, если подвижки будут – оставят, если нет…
Вернер замолчал. Молчал и Николас.
– Я был в отчаяньи, – продолжил Вернер, так и не дождавшись сочувствия. – Да, тебе меня трудно понять. Ты не зависишь от жалованья. Не взяли бы в армию – прожигал бы жизнь в столичных ресторанах.
– Это не слишком интересно, – заметил Николас.
У Вернера блеснули глаза – он дождался хоть какого-то отклика.
– Я не говорил, что это интересно мне, – возразил он. – Ты же знаешь, я всю жизнь мечтал защищать интересы Гарма.
Мне показалось, что он врет. Похоже, не только мне.
– Теперь я в этом не так уверен, – сказал Николас. – Твои новые знакомые не похожи на тех, кто заботится об интересах нашей страны.
– Мои новые знакомые помогли мне решить мою маленькую проблему, – возразил Вернер.
– Раске, а ты заметил, что у тебя времени между приемами проходит все меньше?
– С чего ты взял? – Вернер зло на него посмотрел.
– Первый раз у тебя Дар вырос почти на четыре месяца, – ответил Николас. – А последний прием дал рост меньше чем на две недели. А что потом? Будешь пить зелье ежедневно?
– А хоть и так, – бросил Вернер, уже не пытаясь притворяться. – Тебе-то что? Тебе меня не понять – тебе вся жизнь на блюдечке поднесена. У тебя есть все. Титул. Деньги. Девку захотел – так, смотрю, на ней уже твой браслет.
– Инорита Ройтер вернет его мне через несколько дней.
– Вот как? – Вернер чуть насмешливо скривился. – Выяснил, что денег там не так много? Я тоже заблуждался, но мне сегодня разъяснили. Правильно. От приютских девок нужно держаться подальше. И Моника это поняла.
Мне казалось, что он намеренно меня оскорбляет – чтобы я начала кричать, вскочила, привлекла к себе внимание Николаса. Но урок лорда Лоренца не прошел для меня даром. Теперь меня так просто из себя не вывести. Для меня не существовало курсанта Раске. И его мнения тоже не существовало. Пусть хоть весь изойдет на грязь и фекалии. Я его не вижу и не слышу.
– Моника поняла, что других людей можно использовать, – сказал Николас. – Или это ты ей подсказал, а, Раске? Ценности ее семьи пошли на твое зелье? Ты без него еще вообще можешь?
– Не могу, – зло сказал Вернер. – И стоит оно недешево. Но оно того стоит, Лоренц. Чувствую себя всемогущим. Мы сейчас с тобой почти равны. Да ты и сам это понимаешь, поэтому не торопишься нападать.
Легкое, едва заметное касание. Рука Николаса прошлась чуть выше лопаток. Это была совсем не ласка, это был приказ. Очень четкий и очень для меня понятный. Я не могла встать и сдвинуться с места, и Николас это прекрасно видел, но я могла уйти с линии магического огня и по-другому – и тем самым дать ему возможность разобраться с противником. Что я и сделала, резко наклонившись вправо и упав вместе со стулом. Удар был очень болезненным – плечо и бедро тут же заныли. Но Вернеру досталось больше. Грохот падающего стула привлек его внимание на краткий миг, но этого мига Николасу оказалось достаточно, чтобы пробить и защиту, и самого бывшего друга. Вернера сначала выгнуло, потом скрутило. Мне было видно, как из него засочилось что-то темное, похожее не то на туман, не то на мелкую взвесь. Ходили слухи, что в нашей армии есть заклинания, позволяющие убрать шаманское зелье из противника. Очень было похоже, что слухи правдивы и сейчас использовалось как раз такое. Вернер упал на пол с глухим стуком. Почему-то я сразу поняла, что он мертв, хотя каких-то видимых повреждений и не было. Разве что рот так и застыл в беззвучном крике. И глаза… глаза были такие, как полтора года назад у Петера, – стеклянные, смотрящие в никуда.
– Не надо туда смотреть, Штефани, – Николас уже стоял рядом со мной и подавал руку, помогая встать. – К сожалению, по-другому было нельзя.
Когда он снял с меня заклинание пут, я не заметила, но мои ноги уже освободились. Я подала руку Николасу и невольно ойкнула – движение отдалось сильной болью в плече.
– Только ушиб, – сказал Николас. – Любой целитель снимет. Я не умею.
Мне хотелось сказать, что он и без того умеет предостаточно. Хотелось выразить ему свою благодарность. Но заклинание пут словно переместилось с ног на рот – я не могла ничего сказать, да и слов, чтобы выразить обуревающие меня чувства, не было. А потом стало поздно. Потому что пришел Рудольф, и не один, а с целой толпой. Сотрудники Сыска никак не могли оставить случившееся без внимания. Но где же они были раньше, когда меня убивали?
– Как я ненавижу, когда в нашу операцию лезут вояки, – в сердцах сказал Рудольф. – Раз-два – и допрашивать уже некого. И предъявлять нечего.
– Этот живой, – Николас указал на Эдди, который все так же без движения лежал у стены. – Извиняться не буду. Мне нужно было дождаться, пока они убьют инориту Ройтер?
Один из пришедших с Рудольфом осмотрел Эдди, удовлетворенно хмыкнул и надел ему на руки какой-то артефакт. Но арестованный преступник все так же не подавал признаков жизни.
– А мы на что? – Рудольф подошел ко мне и внимательно осмотрел. – Сидим, пишем. Нет, вваливается герой, и все! Годовая работа насмарку. Нам Раске живой нужен был, придурок, он в вашей Академии еще кому-то зелье продавал.
Это было так несправедливо по отношению к Николасу, так гадко со стороны Рудольфа.
– Сидите, пишете? – зло сказала я. – Я уже умирать приготовилась.
– А зачем ты вообще сюда потащилась? – возмутился Рудольф.
– Потому что Регина… Потому что Регину… – Я не выдержала и заплакала.
– Ну что ты, Штеффи, не надо, – Рудольф обнял меня и заговорил тихо, успокаивающе: – Разве я бы позволил, чтобы с тобой что-то случилось, сама подумай? Артефакт на тебе хороший, Раске сказал, что ему не меньше часа для разрядки потребуется. Мы уже к захвату готовились, группа собиралась. Очень испугалась?
– Очень.
Я чуть отстранилась от Рудольфа. Почему-то он казался мне совсем чужим и незнакомым. Посторонним человеком, которому не было места в моей жизни и до которого мне не было никакого дела.
– Все закончилось. Совсем все, понимаешь?
Рудольф опять притянул меня к себе и заговорил. Быстро, горячо, глотая окончания слов и предложений. Что полтора года назад, когда я вернула браслет, он решил, что это потому, что он не смог меня защитить от Эдди. Тогда он пошел в храм Богини и принес клятву у алтаря, что в следующий раз придет ко мне, когда Хофмайстер будет арестован. Но тогда Рудольф даже не догадывался, что арест потребует столько времени, были зацепки, позволявшие думать, что преступника поймают со дня на день. И что все это время Рудольф лишь издали мог на меня смотреть, смотреть и надеяться, что я тоже его не забуду. А сейчас преступник арестован, и нам уже ничего не мешает быть вместе.
А я смотрела на Николаса, который что-то говорил одному из пришедших с группой захвата, и хотела быть с ним, а вовсе не с тем инором, что сейчас рядом. Это оказалось так странно, так необъяснимо дико. Я же люблю Рудольфа? Но желание отстраниться от него становилось все сильнее, находиться рядом было невыносимо, и совсем не потому, что браслет причинял мне боль. После того как я стала пить присланное Рудольфом зелье, артефакт больше меня не беспокоил. Но чувство неправильности все усиливалось. Если бы я только была уверена, что это мое желание, а не навязанное артефактом!
Браслет словно только и ждал, когда я об этом подумаю. Он расстегнулся и упал на пол с неожиданно громким звуком. Неужели закончилась магическая энергия?
Глава 31
Я наклонилась и подняла артефакт, который принес мне столько мучений. Разрядился он или нет, я не могла понять. Но выглядел он сейчас совсем не так блестяще, как на моей руке. Серебро потускнело, и рубины сияли совсем не так хищно. И все же браслет был очень красив, той красотой старинных вещей, в создание которых было вложено не только мастерство, но и что-то еще. Душа создателя?
– Странно, что расстегнулся, – с некоторым смущением сказал Рудольф. – Разрядиться он никак не мог…
Я поняла, что он подумал – расстегнись браслет чуть раньше – и спасать было бы уже некого, Вернер же первые броски делал, не заботясь о том, чтобы меня не убить. Не таким уж надежным оказался артефакт Лоренцов. И все же… Я провела пальцем по тускловатому металлу. Если бы не этот артефакт, Эдди бы сразу понял, что нужного ему рецепта я не знаю, а потом… Кто знает, что было бы потом? В прошлый раз группа захвата не помешала ему уйти. В этот раз он тоже бы мог мной прикрыться. Только смысл думать о том, что не случилось?
– Ты можешь вернуть браслет Лоренцу, – напомнил мне Рудольф.
Я посмотрела на Николаса. Он стоял, внешне такой спокойный, но внутренне… Я чувствовала, как каждая его жилка напряжена в ожидании моего решения. Да что там решать? У меня нет причин оставлять себе его артефакт до оговоренного недельного срока.
– Ему и без того будет чем заняться, – продолжил свою мысль Рудольф. – Сейчас его затаскают из-за этого, – он махнул рукой в сторону тела Вернера.
– Затаскают? – недоуменно спросила я. – Но Вернер хотел его убить. И его, и меня.
– Это в расчет примут, – сказал Рудольф. – Но проверок много будет. Гибель курсанта Военной Академии, да еще и с выпускного курса, незамеченной не пройдет. Когда Лоренц сюда вламывался, он не мог не знать, что его ждет.
Я опять посмотрела на Николаса. Он слышал наш разговор, поэтому сразу сказал:
– Штефани, это вас ни к чему не обязывает. Это был мой выбор, мне и отвечать.
– Это неправильно, – возразила я. – За что вам отвечать, Николас?
– Вот на допросе так и скажешь, – недовольно заметил Рудольф. – За что ему отвечать? За труп человека, который много чего знал про то, кто в их Академии тоже сидит на этих зельях. А трупы допросить не всегда удается, в отличие от живого преступника.
Я посмотрела на Рудольфа и внезапно поняла – ничего у нас с ним не получится. И совсем не потому, что для него самое важное – его работа, а сейчас он даже не испытывает благодарности к человеку, который меня, без всякого сомнения, спас. А потому, что мы с ним упустили свой шанс быть счастливыми еще полтора года назад, когда я вернула ему браслет и сказала, что не хочу встречаться, ничего при этом не объяснив, а он пошел в храм и дал эту глупую клятву, нарушить которую без последствий нельзя. В том, что наша любовь засохла, так и не успев распуститься, виноваты только мы, и никто более. Все эти полтора года я вытаскивала из памяти лишь гербарий, смотрела на него и думала, как было бы прекрасно, если бы этот цветок расцвел. Но разве может расцвести то, что уже давно мертво и даже успело высохнуть? Тронь неловко – и все посыплется трухой, которую разнесет даже слабый ветер. Вдохнуть в это жизнь может теперь лишь некромант, да и то – разве это будет жизнь? Лишь ее подобие.
Забыть друг друга нам не позволяла только клятва, данная Рудольфом Богине. И если бы Эдди не арестовали, я бы всю жизнь промучилась ожиданием чего-то неслучившегося и не поняла, что это – не мои чувства, а божественное желание. Желание дать возможность Рудольфу выполнить свою клятву, наградой за которую он считал меня. Да только так ли нужна ему эта награда? Клятва выполнена только сейчас, но, насколько я успела понять, арестовать Эдди можно было и раньше. Возможно, Рудольф на этом настаивал – не зря же его начальник знает про опрометчиво данное обещание. Но дальше разговора дело не пошло, арест был отложен до того времени, как из Эдди вытянут все, что только можно.
Браслет лежал в руке как обычное украшение, бездушное и холодное. Хотя нет, совсем не холодное – держать его было приятно, он не казался чуждым, чем-то таким, от чего хотелось немедленно избавиться. Я погладила его рельефную поверхность. Если бы не этот артефакт, меня бы уже не было. Если бы не он и не Николас. Да, очень даже может быть, что своевременное появление моего тогда еще жениха предотвратило если не мою смерть, то увечье. Вернеру щадить меня было незачем, да и Эдди тоже. Я подняла глаза на владельца браслета. Он смотрел на меня. Ждал моего решения.
Я задохнулась от возмущения, но промолчала, не стала оправдываться. Даже если Николас поверит, какая мне разница? А отвлекать его сейчас не стоит – Вернер только и ждет этого. Но Николас не поверил.
– Ложь, – коротко сказал он уже где-то за моей спиной.
А передо мной был уже Вернер, и я могла смотреть ему в лицо. Честное, наполненное искренней заботой и переживанием за друга, за его будущее и личную жизнь. Но его выдавали глаза: колючие и злые, они не позволяли полностью ему поверить. Да и руки, напряженные, чуть подрагивающие, тоже выдавали. Приготовленный им удар не был дружеским, хотя и не столь сильным – я могла лишь догадываться, что он есть, но ничего не видела.
– Моника тоже считала, что на приютских девочек наговаривают, – с явным сожалением о непонятливости друга сказал Вернер. – Говорила, Регина – замечательная, добрая, понимающая, честная. И что? Это добрая и честная инорита обокрала ее сразу, как появилась возможность.
Они скользили вокруг меня, медленно перетекая из точки в точку и внимательно следя за противником. Одна ошибка – каждый ждал от другого лишь одной ошибки. И обоих останавливала я. Точнее, Николас боялся меня задеть, почему-то я была уверена, что пришел он по сигналу моего артефакта и теперь не знает, насколько он разряжен. А вот Вернер опасался другого – что своим ударом не нанесет урона противнику, а лишь сделает мой браслет обычным украшением, после чего останется без дополнительной защиты. Сейчас я мешала Николасу, но помогала Вернеру, и это было совершенно неправильно. Мозг лихорадочно работал, пытаясь найти выход. Я не была уверена, что любое мое вмешательство пойдет на пользу Николасу. Даже если я схвачу Вернера за одежду, это будет неожиданностью для обоих. И я продолжала сидеть и изображать статую, лишь глазами отслеживая чужие перемещения. Мое движение могло отвлечь любого из них. Но боялась я лишь за одного.
– После кражи твой Дар, незадолго до этого упавший, опять вырос, – отметил Николас. – А сам ты перестал искать, где бы занять деньги.
– Это от злости и обиды за любимую девушку! – возмущенно сказал Вернер. – Сам посуди, Моника так страдает, что ее доверие было обмануто, самым наглым образом обмануто. Я заметил, на мой Дар очень влияет состояние души. Когда мне плохо – Дар падает.
Сейчас он стоял как раз напротив меня и выражал полную готовность раскрыть глаза другу, помочь ему понять, как оно все обстоит. Лучше, конечно, посмертно – руки Вернера, направленные в сторону Николаса, были сложены для магического удара, одного из тех, что им вдалбливали столько лет в Академии.
– Вернер, когда у тебя падает Дар, ты злиться начинаешь, а никак не наоборот.
– Ник, ты меня в чем-то обвиняешь? Давай поговорим начистоту.
Вернер поднял руки в жесте примирения. Но сам был по-прежнему напряжен. Рисковал он не так уж и сильно. Его защита выдержала бы несколько ударов магией и дала бы возможность собраться.
– Нет никакой семейной методики, – сказал Николас, продолжавший стоять за моей спиной. – Есть зелье, которое ты принимаешь. И срок его действия контролировать ты не можешь.
– Ник, что ты говоришь? – с искренним возмущением сказал Вернер. – Если я не поделился с тобой семейным секретом, это не значит, что его нет.
– Не надо мне рассказывать сказки. Не поверю. Здесь просто смердит орочьими штучками. И друг твой ими увешан… был.
Вернер бросил короткий взгляд на Эдди, и я тоже скосила глаза в ту сторону. Вдруг он только притворяется и сейчас лишь ждет возможности нанести удар в спину? Но тот так и лежал без движения, темным комом у стены. Я пожалела, что падал он медленно, а не плашмя вперед – в этом случае он непременно разбил бы нос и пол под ним сейчас украсился бы живописной кровяной лужицей. Вот и Вернер не нашел там ничего интересного.
– Хорошо, не будем сказки рассказывать, – серьезно сказал он. – Если ты помнишь, год назад стоял вопрос о моем отчислении. Уровень Дара был предельно низкий. Когда меня брали, рассчитывали, что он в результате постоянных занятий увеличится.
Николас ничего не ответил. Я его не видела, но, наверное, он кивнул, подтверждая слова Вернера, потому что тот продолжил.
– А как раз год назад ввели новые требования по Дару, и ректор решил проверить всех, у кого в документах стояли значения ниже нужного. Проверить и отчислить. У меня до новых норм не хватало самой малости, и я смог всех убедить, что нужный будет. Сказал, что постоянно занимаюсь, и Дар хоть и медленно, но растет. Это было неправдой. После роста на первом курсе он замер, что бы я ни делал. Куратор сказал, что через месяц замеряют, если подвижки будут – оставят, если нет…
Вернер замолчал. Молчал и Николас.
– Я был в отчаяньи, – продолжил Вернер, так и не дождавшись сочувствия. – Да, тебе меня трудно понять. Ты не зависишь от жалованья. Не взяли бы в армию – прожигал бы жизнь в столичных ресторанах.
– Это не слишком интересно, – заметил Николас.
У Вернера блеснули глаза – он дождался хоть какого-то отклика.
– Я не говорил, что это интересно мне, – возразил он. – Ты же знаешь, я всю жизнь мечтал защищать интересы Гарма.
Мне показалось, что он врет. Похоже, не только мне.
– Теперь я в этом не так уверен, – сказал Николас. – Твои новые знакомые не похожи на тех, кто заботится об интересах нашей страны.
– Мои новые знакомые помогли мне решить мою маленькую проблему, – возразил Вернер.
– Раске, а ты заметил, что у тебя времени между приемами проходит все меньше?
– С чего ты взял? – Вернер зло на него посмотрел.
– Первый раз у тебя Дар вырос почти на четыре месяца, – ответил Николас. – А последний прием дал рост меньше чем на две недели. А что потом? Будешь пить зелье ежедневно?
– А хоть и так, – бросил Вернер, уже не пытаясь притворяться. – Тебе-то что? Тебе меня не понять – тебе вся жизнь на блюдечке поднесена. У тебя есть все. Титул. Деньги. Девку захотел – так, смотрю, на ней уже твой браслет.
– Инорита Ройтер вернет его мне через несколько дней.
– Вот как? – Вернер чуть насмешливо скривился. – Выяснил, что денег там не так много? Я тоже заблуждался, но мне сегодня разъяснили. Правильно. От приютских девок нужно держаться подальше. И Моника это поняла.
Мне казалось, что он намеренно меня оскорбляет – чтобы я начала кричать, вскочила, привлекла к себе внимание Николаса. Но урок лорда Лоренца не прошел для меня даром. Теперь меня так просто из себя не вывести. Для меня не существовало курсанта Раске. И его мнения тоже не существовало. Пусть хоть весь изойдет на грязь и фекалии. Я его не вижу и не слышу.
– Моника поняла, что других людей можно использовать, – сказал Николас. – Или это ты ей подсказал, а, Раске? Ценности ее семьи пошли на твое зелье? Ты без него еще вообще можешь?
– Не могу, – зло сказал Вернер. – И стоит оно недешево. Но оно того стоит, Лоренц. Чувствую себя всемогущим. Мы сейчас с тобой почти равны. Да ты и сам это понимаешь, поэтому не торопишься нападать.
Легкое, едва заметное касание. Рука Николаса прошлась чуть выше лопаток. Это была совсем не ласка, это был приказ. Очень четкий и очень для меня понятный. Я не могла встать и сдвинуться с места, и Николас это прекрасно видел, но я могла уйти с линии магического огня и по-другому – и тем самым дать ему возможность разобраться с противником. Что я и сделала, резко наклонившись вправо и упав вместе со стулом. Удар был очень болезненным – плечо и бедро тут же заныли. Но Вернеру досталось больше. Грохот падающего стула привлек его внимание на краткий миг, но этого мига Николасу оказалось достаточно, чтобы пробить и защиту, и самого бывшего друга. Вернера сначала выгнуло, потом скрутило. Мне было видно, как из него засочилось что-то темное, похожее не то на туман, не то на мелкую взвесь. Ходили слухи, что в нашей армии есть заклинания, позволяющие убрать шаманское зелье из противника. Очень было похоже, что слухи правдивы и сейчас использовалось как раз такое. Вернер упал на пол с глухим стуком. Почему-то я сразу поняла, что он мертв, хотя каких-то видимых повреждений и не было. Разве что рот так и застыл в беззвучном крике. И глаза… глаза были такие, как полтора года назад у Петера, – стеклянные, смотрящие в никуда.
– Не надо туда смотреть, Штефани, – Николас уже стоял рядом со мной и подавал руку, помогая встать. – К сожалению, по-другому было нельзя.
Когда он снял с меня заклинание пут, я не заметила, но мои ноги уже освободились. Я подала руку Николасу и невольно ойкнула – движение отдалось сильной болью в плече.
– Только ушиб, – сказал Николас. – Любой целитель снимет. Я не умею.
Мне хотелось сказать, что он и без того умеет предостаточно. Хотелось выразить ему свою благодарность. Но заклинание пут словно переместилось с ног на рот – я не могла ничего сказать, да и слов, чтобы выразить обуревающие меня чувства, не было. А потом стало поздно. Потому что пришел Рудольф, и не один, а с целой толпой. Сотрудники Сыска никак не могли оставить случившееся без внимания. Но где же они были раньше, когда меня убивали?
– Как я ненавижу, когда в нашу операцию лезут вояки, – в сердцах сказал Рудольф. – Раз-два – и допрашивать уже некого. И предъявлять нечего.
– Этот живой, – Николас указал на Эдди, который все так же без движения лежал у стены. – Извиняться не буду. Мне нужно было дождаться, пока они убьют инориту Ройтер?
Один из пришедших с Рудольфом осмотрел Эдди, удовлетворенно хмыкнул и надел ему на руки какой-то артефакт. Но арестованный преступник все так же не подавал признаков жизни.
– А мы на что? – Рудольф подошел ко мне и внимательно осмотрел. – Сидим, пишем. Нет, вваливается герой, и все! Годовая работа насмарку. Нам Раске живой нужен был, придурок, он в вашей Академии еще кому-то зелье продавал.
Это было так несправедливо по отношению к Николасу, так гадко со стороны Рудольфа.
– Сидите, пишете? – зло сказала я. – Я уже умирать приготовилась.
– А зачем ты вообще сюда потащилась? – возмутился Рудольф.
– Потому что Регина… Потому что Регину… – Я не выдержала и заплакала.
– Ну что ты, Штеффи, не надо, – Рудольф обнял меня и заговорил тихо, успокаивающе: – Разве я бы позволил, чтобы с тобой что-то случилось, сама подумай? Артефакт на тебе хороший, Раске сказал, что ему не меньше часа для разрядки потребуется. Мы уже к захвату готовились, группа собиралась. Очень испугалась?
– Очень.
Я чуть отстранилась от Рудольфа. Почему-то он казался мне совсем чужим и незнакомым. Посторонним человеком, которому не было места в моей жизни и до которого мне не было никакого дела.
– Все закончилось. Совсем все, понимаешь?
Рудольф опять притянул меня к себе и заговорил. Быстро, горячо, глотая окончания слов и предложений. Что полтора года назад, когда я вернула браслет, он решил, что это потому, что он не смог меня защитить от Эдди. Тогда он пошел в храм Богини и принес клятву у алтаря, что в следующий раз придет ко мне, когда Хофмайстер будет арестован. Но тогда Рудольф даже не догадывался, что арест потребует столько времени, были зацепки, позволявшие думать, что преступника поймают со дня на день. И что все это время Рудольф лишь издали мог на меня смотреть, смотреть и надеяться, что я тоже его не забуду. А сейчас преступник арестован, и нам уже ничего не мешает быть вместе.
А я смотрела на Николаса, который что-то говорил одному из пришедших с группой захвата, и хотела быть с ним, а вовсе не с тем инором, что сейчас рядом. Это оказалось так странно, так необъяснимо дико. Я же люблю Рудольфа? Но желание отстраниться от него становилось все сильнее, находиться рядом было невыносимо, и совсем не потому, что браслет причинял мне боль. После того как я стала пить присланное Рудольфом зелье, артефакт больше меня не беспокоил. Но чувство неправильности все усиливалось. Если бы я только была уверена, что это мое желание, а не навязанное артефактом!
Браслет словно только и ждал, когда я об этом подумаю. Он расстегнулся и упал на пол с неожиданно громким звуком. Неужели закончилась магическая энергия?
Глава 31
Я наклонилась и подняла артефакт, который принес мне столько мучений. Разрядился он или нет, я не могла понять. Но выглядел он сейчас совсем не так блестяще, как на моей руке. Серебро потускнело, и рубины сияли совсем не так хищно. И все же браслет был очень красив, той красотой старинных вещей, в создание которых было вложено не только мастерство, но и что-то еще. Душа создателя?
– Странно, что расстегнулся, – с некоторым смущением сказал Рудольф. – Разрядиться он никак не мог…
Я поняла, что он подумал – расстегнись браслет чуть раньше – и спасать было бы уже некого, Вернер же первые броски делал, не заботясь о том, чтобы меня не убить. Не таким уж надежным оказался артефакт Лоренцов. И все же… Я провела пальцем по тускловатому металлу. Если бы не этот артефакт, Эдди бы сразу понял, что нужного ему рецепта я не знаю, а потом… Кто знает, что было бы потом? В прошлый раз группа захвата не помешала ему уйти. В этот раз он тоже бы мог мной прикрыться. Только смысл думать о том, что не случилось?
– Ты можешь вернуть браслет Лоренцу, – напомнил мне Рудольф.
Я посмотрела на Николаса. Он стоял, внешне такой спокойный, но внутренне… Я чувствовала, как каждая его жилка напряжена в ожидании моего решения. Да что там решать? У меня нет причин оставлять себе его артефакт до оговоренного недельного срока.
– Ему и без того будет чем заняться, – продолжил свою мысль Рудольф. – Сейчас его затаскают из-за этого, – он махнул рукой в сторону тела Вернера.
– Затаскают? – недоуменно спросила я. – Но Вернер хотел его убить. И его, и меня.
– Это в расчет примут, – сказал Рудольф. – Но проверок много будет. Гибель курсанта Военной Академии, да еще и с выпускного курса, незамеченной не пройдет. Когда Лоренц сюда вламывался, он не мог не знать, что его ждет.
Я опять посмотрела на Николаса. Он слышал наш разговор, поэтому сразу сказал:
– Штефани, это вас ни к чему не обязывает. Это был мой выбор, мне и отвечать.
– Это неправильно, – возразила я. – За что вам отвечать, Николас?
– Вот на допросе так и скажешь, – недовольно заметил Рудольф. – За что ему отвечать? За труп человека, который много чего знал про то, кто в их Академии тоже сидит на этих зельях. А трупы допросить не всегда удается, в отличие от живого преступника.
Я посмотрела на Рудольфа и внезапно поняла – ничего у нас с ним не получится. И совсем не потому, что для него самое важное – его работа, а сейчас он даже не испытывает благодарности к человеку, который меня, без всякого сомнения, спас. А потому, что мы с ним упустили свой шанс быть счастливыми еще полтора года назад, когда я вернула ему браслет и сказала, что не хочу встречаться, ничего при этом не объяснив, а он пошел в храм и дал эту глупую клятву, нарушить которую без последствий нельзя. В том, что наша любовь засохла, так и не успев распуститься, виноваты только мы, и никто более. Все эти полтора года я вытаскивала из памяти лишь гербарий, смотрела на него и думала, как было бы прекрасно, если бы этот цветок расцвел. Но разве может расцвести то, что уже давно мертво и даже успело высохнуть? Тронь неловко – и все посыплется трухой, которую разнесет даже слабый ветер. Вдохнуть в это жизнь может теперь лишь некромант, да и то – разве это будет жизнь? Лишь ее подобие.
Забыть друг друга нам не позволяла только клятва, данная Рудольфом Богине. И если бы Эдди не арестовали, я бы всю жизнь промучилась ожиданием чего-то неслучившегося и не поняла, что это – не мои чувства, а божественное желание. Желание дать возможность Рудольфу выполнить свою клятву, наградой за которую он считал меня. Да только так ли нужна ему эта награда? Клятва выполнена только сейчас, но, насколько я успела понять, арестовать Эдди можно было и раньше. Возможно, Рудольф на этом настаивал – не зря же его начальник знает про опрометчиво данное обещание. Но дальше разговора дело не пошло, арест был отложен до того времени, как из Эдди вытянут все, что только можно.
Браслет лежал в руке как обычное украшение, бездушное и холодное. Хотя нет, совсем не холодное – держать его было приятно, он не казался чуждым, чем-то таким, от чего хотелось немедленно избавиться. Я погладила его рельефную поверхность. Если бы не этот артефакт, меня бы уже не было. Если бы не он и не Николас. Да, очень даже может быть, что своевременное появление моего тогда еще жениха предотвратило если не мою смерть, то увечье. Вернеру щадить меня было незачем, да и Эдди тоже. Я подняла глаза на владельца браслета. Он смотрел на меня. Ждал моего решения.