– Ты думаешь, она не волновалась, как ты здесь одна? – напустился на меня папа, совершенно не желая принимать во внимание мои слова. – Она же не просто так в госпиталь попала, а после скандала с Лоренцом, не так ли?
– Инор Шварц, я ей говорила, просила, чтобы вы у нас здесь пожили, – смущенно сказала тетя, – но она не хотела вас лишний раз беспокоить. Сказала, что у нас хорошая охранная система и работает артефакт вызова Сыска.
– Не хотела лишний раз беспокоить, – повторил отец. – Штефани, я для тебя, получается, чужой? Если считаешь, что для меня собственное спокойствие много важнее твоей жизни и здоровья, ты сильно ошибаешься.
– Ну что вы, в самом деле, – смущенно сказала я. – Ничего же не случилось. Значит, я оказалась права.
– Ничего не случилось, потому что у нас узнали о планах Лоренца в отношении тебя и серьезно с ним поговорили, – зло ответил отец. – И только поэтому ничего не случилось.
Тетя ахнула и приложила руку к сердцу, я испуганно к ней кинулась, бросая умоляющие взгляды на отца. Не следует ему сейчас об этом говорить. Как бы опять целителей вызывать не пришлось. Я заполняла накопитель артефакта каждый вечер, но не уверена, что там сейчас достаточно энергии для нового портала. Папа подхватил тетю Маргарету с другой стороны и сказал:
– Извините, мне следовало поговорить со Штефани наедине, чтобы вас не беспокоить.
– Оставьте эти мысли, – слабо ответила тетя. – Я бы тогда еще больше волновалась. То, чего не знаешь, всегда кажется страшней. Что хотел лорд Лоренц?
Она не могла больше стоять и тяжело села в кресло для посетителей. Ее тревожный взгляд перебегал с меня на отца и назад. Как же не вовремя он решил со мной поговорить, дождался бы, пока мы наедине останемся! Но слишком он за меня испугался, не смог сдержать эмоций. Я вдруг подумала, что очень сложно охранять человека, если не знаешь, что ему грозит. Он, наверное, постоянно помнил, что не смог уберечь мою мать, и если бы еще со мной что-то случилось, простить бы себе не смог, хотя вина была бы не на нем. Как можно уберечь от того, о чем ты и не подозреваешь? Об ухаживаниях Николаса я ему не рассказывала, считая их этакой блажью аристократа. Мое мнение не изменилось, даже когда он заговорил о помолвке. Я слишком привыкла никому не рассказывать о своих проблемах, слишком сжилась с этим. Я совсем не думала, что моя жизнь сейчас тесно связана с жизнями других людей, которые имеют право на мою откровенность. Я виновато посмотрела на папу, который сейчас решал, что же ему говорить, чтобы окончательно не запугать тетю Маргарету, для которой волнение губительно.
– Неважно, – наконец мрачно сказал он. – Важно, что сейчас он этого не хочет. И не захочет в ближайшее время, потому что сейчас у него достаточно собственных проблем с начальником, которому очень не понравилось, что его подчиненный собирался устроить противоправные действия по отношению к беззащитной инорите.
– Я думала, что ты против него ничего не сможешь сделать, – смутилась я окончательно. – Только бы переживал за меня, и все. Поэтому и говорить ничего не хотела.
– Я бы не только переживал, но и охранял, – возразил отец. – Хорошо, что один из тех, кого Лоренц нанимал, сразу пошел к нам, так как знал, что ты моя дочь, а связываться с родственниками сыскарей посчитал глупым. А если бы нет? Если бы взял деньги и устроил тут погром? И все потому, что ты считаешь этого… Лоренца более влиятельным, чем меня. Да кто он такой, по-твоему? Мелкая сошка в своем министерстве, за все годы даже до приличной должности не дослужился. От него там вообще ничего не зависит.
Я вспомнила высокомерие отца Николаса, который всем своим видом показывал, сколь он недостижимая для меня величина. Оказывается, был он не столь велик, больше надувался. Как только не лопнул от собственной важности!
– Я этого не знала.
– Какая разница? – устало спросил отец. – Знала, не знала… Я чуть с ума не сошел, когда узнал, что тебе грозило. А ты даже не сочла нужным мне рассказать. Кто тебе поможет, как не я? Пусть у меня не так много возможностей, но я их все использую ради родной дочери.
– Прости, – пристыженно сказала я. – Но история такая гадкая, мне не хотелось лишний раз о ней вспоминать.
– От того, что ты про нее не вспоминаешь, она никуда не исчезнет, – возразил папа. – О таких вещах ты должна мне непременно рассказывать, понимаешь? И сразу же, не дожидаясь возможных проблем.
– Я тоже виновата, – прошелестела тетя. – Не настояла. Штеффи сказала, что он больше не появлялся, и я успокоилась. Лорд Лоренц не казался мне способным на что-то большее, чем выплюнуть из себя гадкие грязные слова. Показать, насколько он выше нас всех, и забыть о существовании столь недостойных персон.
– Я его серьезно задела, – ответила я. – Я дала ему пощечину. Наверное, это оказалось для него слишком сильным потрясением. От таких, как я, он ждет смиренного согласия, но никак не такого ответа. Но я об этом не жалею, нет.
Я поняла, что это действительно так. Пусть на тот момент я даже не сознавала, что делает моя рука, настолько все неожиданно случилось для меня самой, но Лоренц это заслужил, вволю потоптавшись на моей гордости, унизив меня, как только смог. От одних лишь воспоминаний о его мерзком предложении кровь приливает к щекам и последние доводы покидают рассудок. Нет, если бы все открутить назад, я бы поступила так же. Разве что перчатки надела, чтобы не пачкать руку об этого омерзительного представителя мужского рода.
– Представляю, что он тебе наговорил, – сказал отец. – Наверняка из-за сына взбеленился. Брайнер предупреждал меня, что вокруг тебя вьется Лоренц-младший. Но я значения не придал, решил – будь что серьезное, ты бы мне непременно рассказала. А сейчас выяснилось, что серьезное ты все так же предпочитаешь утаивать, как и раньше.
Он укоризненно на меня посмотрел. Но меня слишком удивили его слова, чтобы оправдываться. Я встретила Рудольфа всего два раза, из которых в компании Николаса он меня видел единожды. Но моему отцу он говорит, что тот вокруг меня вьется. Неужели он следит за мной? Да нет, что за глупости мне в голову приходят… Если он за кем и следит, то за Николасом…
– Папа, а что, Лоренц-младший в чем-то замешан, если Рудольф за ним наблюдает? – небрежно спросила я.
– Брайнер мне такого не говорил, – ответил отец. – Сказал, что курсанты сами по себе легкомысленно к девушкам относятся, а этот еще и в чересчур значимое семейство входит, чтобы с его стороны было что серьезное. Слишком безупречная у них родословная, чтобы связывать судьбу с девушкой твоего сословия. Я ответил, что ты при виде мундиров головы не потеряешь. И что непременно рассказала бы, если бы он что-нибудь для тебя значил.
– Он за мной ухаживал, – неохотно ответила я, поглядывая на тетю – не стало ли ей хуже. Но она лишь внимательно слушала наш разговор и изредка кивала, соглашаясь с папиными словами. – А когда уезжал на сборы, спросил, не откажусь ли я от его браслета. Я была уверена, что он благополучно про все забудет за две недели, поэтому и ответила, что поговорим, когда вернется. Но он, видимо, посчитал это согласием и сообщил родителям.
Мои слова папу успокоили.
– Но замуж ты за него не хочешь? – усмехнулся он.
– Даже если бы хотела, – ответила я, – то после визита его отца это желание у меня бы прошло. Но я и не хотела.
Сигнальный артефакт прозвучал столь неожиданно, что тетя Маргарета испуганно охнула и посмотрела на нас, ожидая поддержки. Но я понятия не имела, кто мог прийти в такое время. Для Регины было слишком поздно, а больше к нам просто так никто не заходил.
– Я посмотрю, кто это, – правильно понял мое замешательство папа.
– Может, не надо? – ответила я. – Кто бы это ни был, пусть приходит завтра утром.
– Так и сейчас еще совсем не поздно, – заметил папа.
Он уверенно направился к двери, а я с запозданием вспомнила, что не включила сигнализацию. И это меня настолько напугало, что я подскочила и пошла к прилавку, где у нас был установлен артефакт вызова Сыска. Папа, конечно, тоже его представитель, но он один, а кто за дверью – неизвестно. Но там оказался лишь посыльный, передавший корзину нежных, едва распустившихся розовых бутонов, которую папа мне и вручил, предварительно убедившись, что там нет ничего постороннего, кроме конверта с монограммой. У меня даже сомнения не возникло, от кого это письмо, но я все же открыла его, чтобы убедиться.
«Глубокоуважаемая инорита Ройтер!
Несколько дней назад между нами произошло досадное недоразумение. Я уверен, что вы неверно истолковали мои слова, которые показались вам оскорбительными и которыми я вас оскорбить не желал. К сожалению, трагическое происшествие с вашей тетей, инорой Эберхардт, не дало мне возможности сразу же прояснить ситуацию, что позволило бы нам понять друг друга. И теперь я лишь могу смиренно просить вашего прощения в надежде, что ваше великодушие не уступает вашей красоте и поможет забыть этот неприятный инцидент, которого, я уверен, вы не желали так же страстно, как и я».
Небрежная закорючка внизу письма изображала подпись лорда Лоренца, скромного аристократа, просящего прощения даже за то, чего он не делал. Не думаю, что это непонятно-витиеватое сочинение – результат разговора с начальством, скорее – с леди Лоренц. Она была уверена, что заставит его извиниться. Но считать ли эту отписку извинением? Это письмо ничего не меняло, лишь подчеркивало, что честности и открытости от этой семьи ждать не приходится.
– Зря ты взял у посыльного корзину, папа, – сказала я. – Нужно было вернуть ее отправителю. Пусть сам нюхает свои розы.
Глава 15
Я думала, леди Лоренц придет на следующий день, чтобы удостовериться – корзина с цветами и извинениями попала в цель, я больше не питаю обид на их семью, и мы сможем сделать вид, что ничего не случилось. Ждать ее визита в магазине я не стала, и без того пропустила много занятий, но Анне, которая ответственно пришла с самого утра, наказала, что никаких изменений в отношении леди Лоренц не будет, что тетю Маргарету не приглашать ни при каких условиях и что при появлении лорда Лоренца сразу вызывать Сыск, не дожидаясь от него каких-нибудь действий. Оставляла я магазин с неспокойным сердцем, пусть тетя и пообещала никуда без меня не выходить. Мне все казалось – стоит уйти, и непременно случится что-нибудь плохое. Но рано или поздно покинуть магазин мне бы пришлось, поэтому я постаралась не думать о возможных неприятностях.
В Академии Регина обрадовалась мне так, словно не видела пару месяцев, не меньше. Она вывалила на меня целую кучу новостей, и в том числе – что инор Вайс на лекции внезапно заговорил о том, что ищет студентов, которые будут делать у него дипломную работу. Рассказывала это Регина со смехом, как об очередном его промахе из-за забывчивости, ведь у нас был впереди еще целый год для выбора, чем хотим заниматься. Но меня ее слова заставили задуматься – работа по профилю Вайса была как раз тем, что меня интересовало, и упускать такую возможность не хотелось. Вдруг он в следующем году разочаруется и не станет никого набирать? А вот тех, кого он уже взял, непременно доведет до конца.
– Много у него набралось, не знаешь? – спросила я Регину.
– Он третьему курсу так и забыл об этом объявить, – фыркнула она. – А что?
– Я хочу у него учиться, – пояснила я. – Как думаешь, если к нему подойти сейчас, он откажет?
– Он и не вспомнит, какой у тебя курс. Штеффи, зачем тебе это? Ты и так все время учишься или в магазине торчишь. У тебя свободного времени на Николаса не будет.
– На Николаса у меня свободного времени не будет никогда и ни при каких условиях! – резко ответила я. – И ты это прекрасно знаешь.
– Я думала, ты уже успокоилась, – невозмутимо ответила подруга. – Скандал устроил его отец, а не он сам. А виновным вдруг оказывается он, это неправильно.
Я вздохнула. Что я думаю о Николасе и его семье, я говорила ей не раз и не два, но так и не смогла убедить в своей правоте. Она продолжала верить, что курсанты вернутся и все наладится, нужно только настроиться на борьбу за собственное счастье. Но разве может наладиться то, чего нет? Пусть воспоминания о поцелуе Николаса уходить не хотели и сам он снился мне, иной раз вместе с Рудольфом, иной раз – пытаясь того заместить, но я была уверена, что не люблю Николаса. Его семье я не нравлюсь, а сама я для него – просто прихоть. Ради чего мне бороться? Ради приставки к фамилии слова «леди»? Без этого я и раньше прекрасно обходилась, и дальше обойдусь, не имело это слово надо мной такой магической власти, как над подругой. На высокородных дам мы обе в нашем магазине насмотрелись вдоволь, но для нее с аристократии так и не слетел волшебный флер, которым щедро посыпали своих героев авторы любовных романов. А ведь в реальной жизни были они в точности такие, как и остальные люди, ничуть не лучше, с теми же недостатками и достоинствами, разве что более высокомерные, кичащиеся своей родовитостью на каждом шагу. Я допускала, что во мне, выросшей в приюте и не знавшей о своей семье до восемнадцати лет, говорит обычная зависть к тем, кто мог отследить своих предков на много веков назад, но проверять, так ли это, вливаясь в их круг через брак с Лоренцом, не хотела.
– В любом случае, Ина, алхифакторика мне интересна, Лоренц – нет, – ответила я. – Поэтому говорить на эту тему бессмысленно. Попробую подойти к Вайсу после занятий.
Теперь вздохнула Регина. В ее голове, украшенной подаренным Моникой гребнем с ярким цветочком, никак не укладывалось, как мне может быть неинтересен такой красивый молодой инор, в меня влюбленный. Ведь все при нем – и внешность, и форма, и титул!
– Это все потому, что Николаса нет рядом, – наконец уверенно сказала она, решив, что нашла причину моей холодности. – А его отец довел до госпиталя тетю Маргарету. Вот увидишь, Николас вернется, и ты сразу поймешь, что он самый лучший. До его приезда осталось всего ничего.
– Регина, так если я понимаю, что он самый лучший, только рядом с ним, значит, это совсем не любовь, – и не удержавшись, все же ее поддела: – В твоих романах наверняка так и написано. Если двое любят друг друга, то расставание лишь укрепляет их чувство. А вот если нет…
Регина возмущенно фыркнула на мои слова, но задумалась. И слава Богине! Вдруг поймет: если только приезд Лоренца покажет, что мне его не хватало, – получается, я без него прекрасно обхожусь, и о настоящей любви даже речи быть не может. И тогда она перестанет ко мне приставать с этим курсантом. Регина молчала недолго и была ужасно недовольна тем, что ее поставили перед таким странным выбором.
– Посмотрим, – наконец сказала она.
Мы подошли к кафедре алхифакторики, но дверь была закрыта, и инор Вайс даже не забыл включить магическую охрану – силовые линии перетекали друг в друга, создавая запутанные узоры, в которых не так-то легко было разобраться.
– Закрыто, – с удовлетворением сказала Регина. – А это значит, судьба против.
– Мы просто слишком рано подошли, – возразила я. – Занятия только закончились, а инор Вайс наверняка отвечает на вопросы после лекции.
– Ждать будешь? – уточнила подруга, зачем-то опираясь на стену рядом со мной.
– Буду. Ты можешь со мной не стоять.
– Хочу убедиться, что Вайс тебе откажет, – важно сказала Регина. – У тебя и так времени нет с вашим магазином, а ты еще и последнее свободное собираешься гробить.
– Мне интересно заниматься алхифакторикой, так что для меня это в удовольствие будет, – возразила я.
– Не тем ты интересуешься, – проворчала она. – Я бы еще поняла, если бы тебе сам Вайс нравился – если его хорошенько отскрести от алхимических пятен, то он даже ничего так… Но алхифакторика – это же извращение какое-то!
– Кхм, – громко откашлялся Вайс, который незаметно подошел к нам, – мне приятно, что вы так высоко меня оцениваете, но относительно алхифакторики вы не правы, инорита Беккер.
Регина улыбнулась, но вид у нее при этом был довольно кислым. Расстроило ее не то, что Вайс услышал ее мнение о его собственной внешности – такое он долго не помнил, а то, что он пользовался любым удобным случаем прочитать лекцию про свой любимый предмет и показать его с выгодной стороны. Не изменил он своей привычке и сейчас. А поскольку говорилось это только для нас двоих, подруге приходилось выслушивать, не имея ни малейшей возможности отвлечься. Ничего, ей это полезно…
– Так вот, инориты, теперь вы сами видите, какое большое будущее ожидает мой предмет! – торжествующе закончил Вайс.
Регина опять ему улыбнулась, теперь с искренней радостью, так как нечаянная лекция закончилась, и даже быстрее, чем она надеялась. Наверное, положительно повлияла близость любимого помещения. Желание заняться любимым делом победило у Вайса желание поговорить на любимую тему.
– Мы в этом никогда не сомневались, инор Вайс, – сказала я. – Я и пришла к вам, чтобы узнать, берете ли вы еще студентов. Вы же приглашали к себе на диплом?
Он задумчиво на меня посмотрел, потом сказал:
– Вы не третий курс? Второй, верно? А я беру после третьего…
– Верно, – радостно подтвердила Регина. – Я ей уже сказала, что вы нас не возьмете.
Почему она вдруг решила говорить за нас обеих, я так и не поняла. Возможно, в благодарность за прекрасную короткую лекцию, желая сделать что-то приятное преподавателю в ответ? Чем-чем, а алхифакторикой заниматься она не собиралась, про алхимию подумывала, но пока так, не слишком серьезно. У нее же вся надежда была на собственную историю любви, а не на учебу.
– Почему не возьму? – неожиданно ответил Вайс. – Страсть к познанию – вот что я больше всего ценю в студентах, а не курсы. Годы и знания прибавляются, а вот желание узнавать новое – или есть, или нет, на пустом месте оно не возникает. Но у вас, инорита Беккер, насколько я знаю, не складываются отношения с артефактами, хотя алхимия идет очень хорошо. Кстати, инора Схимли вас обеих хвалила, да…
Регина растерялась и покосилась на меня в надежде на поддержку в том, как бы незаметно для преподавателя увильнуть от неожиданно возникшей почетной вакансии. Брать дополнительную нагрузку она не хотела. Но сейчас от ее желания ничего не зависело – наверное, среди студентов третьего курса Вайсу не удалось найти никого на свою кафедру, поэтому наш вопрос и вызвал у него такой энтузиазм.
– Инор Шварц, я ей говорила, просила, чтобы вы у нас здесь пожили, – смущенно сказала тетя, – но она не хотела вас лишний раз беспокоить. Сказала, что у нас хорошая охранная система и работает артефакт вызова Сыска.
– Не хотела лишний раз беспокоить, – повторил отец. – Штефани, я для тебя, получается, чужой? Если считаешь, что для меня собственное спокойствие много важнее твоей жизни и здоровья, ты сильно ошибаешься.
– Ну что вы, в самом деле, – смущенно сказала я. – Ничего же не случилось. Значит, я оказалась права.
– Ничего не случилось, потому что у нас узнали о планах Лоренца в отношении тебя и серьезно с ним поговорили, – зло ответил отец. – И только поэтому ничего не случилось.
Тетя ахнула и приложила руку к сердцу, я испуганно к ней кинулась, бросая умоляющие взгляды на отца. Не следует ему сейчас об этом говорить. Как бы опять целителей вызывать не пришлось. Я заполняла накопитель артефакта каждый вечер, но не уверена, что там сейчас достаточно энергии для нового портала. Папа подхватил тетю Маргарету с другой стороны и сказал:
– Извините, мне следовало поговорить со Штефани наедине, чтобы вас не беспокоить.
– Оставьте эти мысли, – слабо ответила тетя. – Я бы тогда еще больше волновалась. То, чего не знаешь, всегда кажется страшней. Что хотел лорд Лоренц?
Она не могла больше стоять и тяжело села в кресло для посетителей. Ее тревожный взгляд перебегал с меня на отца и назад. Как же не вовремя он решил со мной поговорить, дождался бы, пока мы наедине останемся! Но слишком он за меня испугался, не смог сдержать эмоций. Я вдруг подумала, что очень сложно охранять человека, если не знаешь, что ему грозит. Он, наверное, постоянно помнил, что не смог уберечь мою мать, и если бы еще со мной что-то случилось, простить бы себе не смог, хотя вина была бы не на нем. Как можно уберечь от того, о чем ты и не подозреваешь? Об ухаживаниях Николаса я ему не рассказывала, считая их этакой блажью аристократа. Мое мнение не изменилось, даже когда он заговорил о помолвке. Я слишком привыкла никому не рассказывать о своих проблемах, слишком сжилась с этим. Я совсем не думала, что моя жизнь сейчас тесно связана с жизнями других людей, которые имеют право на мою откровенность. Я виновато посмотрела на папу, который сейчас решал, что же ему говорить, чтобы окончательно не запугать тетю Маргарету, для которой волнение губительно.
– Неважно, – наконец мрачно сказал он. – Важно, что сейчас он этого не хочет. И не захочет в ближайшее время, потому что сейчас у него достаточно собственных проблем с начальником, которому очень не понравилось, что его подчиненный собирался устроить противоправные действия по отношению к беззащитной инорите.
– Я думала, что ты против него ничего не сможешь сделать, – смутилась я окончательно. – Только бы переживал за меня, и все. Поэтому и говорить ничего не хотела.
– Я бы не только переживал, но и охранял, – возразил отец. – Хорошо, что один из тех, кого Лоренц нанимал, сразу пошел к нам, так как знал, что ты моя дочь, а связываться с родственниками сыскарей посчитал глупым. А если бы нет? Если бы взял деньги и устроил тут погром? И все потому, что ты считаешь этого… Лоренца более влиятельным, чем меня. Да кто он такой, по-твоему? Мелкая сошка в своем министерстве, за все годы даже до приличной должности не дослужился. От него там вообще ничего не зависит.
Я вспомнила высокомерие отца Николаса, который всем своим видом показывал, сколь он недостижимая для меня величина. Оказывается, был он не столь велик, больше надувался. Как только не лопнул от собственной важности!
– Я этого не знала.
– Какая разница? – устало спросил отец. – Знала, не знала… Я чуть с ума не сошел, когда узнал, что тебе грозило. А ты даже не сочла нужным мне рассказать. Кто тебе поможет, как не я? Пусть у меня не так много возможностей, но я их все использую ради родной дочери.
– Прости, – пристыженно сказала я. – Но история такая гадкая, мне не хотелось лишний раз о ней вспоминать.
– От того, что ты про нее не вспоминаешь, она никуда не исчезнет, – возразил папа. – О таких вещах ты должна мне непременно рассказывать, понимаешь? И сразу же, не дожидаясь возможных проблем.
– Я тоже виновата, – прошелестела тетя. – Не настояла. Штеффи сказала, что он больше не появлялся, и я успокоилась. Лорд Лоренц не казался мне способным на что-то большее, чем выплюнуть из себя гадкие грязные слова. Показать, насколько он выше нас всех, и забыть о существовании столь недостойных персон.
– Я его серьезно задела, – ответила я. – Я дала ему пощечину. Наверное, это оказалось для него слишком сильным потрясением. От таких, как я, он ждет смиренного согласия, но никак не такого ответа. Но я об этом не жалею, нет.
Я поняла, что это действительно так. Пусть на тот момент я даже не сознавала, что делает моя рука, настолько все неожиданно случилось для меня самой, но Лоренц это заслужил, вволю потоптавшись на моей гордости, унизив меня, как только смог. От одних лишь воспоминаний о его мерзком предложении кровь приливает к щекам и последние доводы покидают рассудок. Нет, если бы все открутить назад, я бы поступила так же. Разве что перчатки надела, чтобы не пачкать руку об этого омерзительного представителя мужского рода.
– Представляю, что он тебе наговорил, – сказал отец. – Наверняка из-за сына взбеленился. Брайнер предупреждал меня, что вокруг тебя вьется Лоренц-младший. Но я значения не придал, решил – будь что серьезное, ты бы мне непременно рассказала. А сейчас выяснилось, что серьезное ты все так же предпочитаешь утаивать, как и раньше.
Он укоризненно на меня посмотрел. Но меня слишком удивили его слова, чтобы оправдываться. Я встретила Рудольфа всего два раза, из которых в компании Николаса он меня видел единожды. Но моему отцу он говорит, что тот вокруг меня вьется. Неужели он следит за мной? Да нет, что за глупости мне в голову приходят… Если он за кем и следит, то за Николасом…
– Папа, а что, Лоренц-младший в чем-то замешан, если Рудольф за ним наблюдает? – небрежно спросила я.
– Брайнер мне такого не говорил, – ответил отец. – Сказал, что курсанты сами по себе легкомысленно к девушкам относятся, а этот еще и в чересчур значимое семейство входит, чтобы с его стороны было что серьезное. Слишком безупречная у них родословная, чтобы связывать судьбу с девушкой твоего сословия. Я ответил, что ты при виде мундиров головы не потеряешь. И что непременно рассказала бы, если бы он что-нибудь для тебя значил.
– Он за мной ухаживал, – неохотно ответила я, поглядывая на тетю – не стало ли ей хуже. Но она лишь внимательно слушала наш разговор и изредка кивала, соглашаясь с папиными словами. – А когда уезжал на сборы, спросил, не откажусь ли я от его браслета. Я была уверена, что он благополучно про все забудет за две недели, поэтому и ответила, что поговорим, когда вернется. Но он, видимо, посчитал это согласием и сообщил родителям.
Мои слова папу успокоили.
– Но замуж ты за него не хочешь? – усмехнулся он.
– Даже если бы хотела, – ответила я, – то после визита его отца это желание у меня бы прошло. Но я и не хотела.
Сигнальный артефакт прозвучал столь неожиданно, что тетя Маргарета испуганно охнула и посмотрела на нас, ожидая поддержки. Но я понятия не имела, кто мог прийти в такое время. Для Регины было слишком поздно, а больше к нам просто так никто не заходил.
– Я посмотрю, кто это, – правильно понял мое замешательство папа.
– Может, не надо? – ответила я. – Кто бы это ни был, пусть приходит завтра утром.
– Так и сейчас еще совсем не поздно, – заметил папа.
Он уверенно направился к двери, а я с запозданием вспомнила, что не включила сигнализацию. И это меня настолько напугало, что я подскочила и пошла к прилавку, где у нас был установлен артефакт вызова Сыска. Папа, конечно, тоже его представитель, но он один, а кто за дверью – неизвестно. Но там оказался лишь посыльный, передавший корзину нежных, едва распустившихся розовых бутонов, которую папа мне и вручил, предварительно убедившись, что там нет ничего постороннего, кроме конверта с монограммой. У меня даже сомнения не возникло, от кого это письмо, но я все же открыла его, чтобы убедиться.
«Глубокоуважаемая инорита Ройтер!
Несколько дней назад между нами произошло досадное недоразумение. Я уверен, что вы неверно истолковали мои слова, которые показались вам оскорбительными и которыми я вас оскорбить не желал. К сожалению, трагическое происшествие с вашей тетей, инорой Эберхардт, не дало мне возможности сразу же прояснить ситуацию, что позволило бы нам понять друг друга. И теперь я лишь могу смиренно просить вашего прощения в надежде, что ваше великодушие не уступает вашей красоте и поможет забыть этот неприятный инцидент, которого, я уверен, вы не желали так же страстно, как и я».
Небрежная закорючка внизу письма изображала подпись лорда Лоренца, скромного аристократа, просящего прощения даже за то, чего он не делал. Не думаю, что это непонятно-витиеватое сочинение – результат разговора с начальством, скорее – с леди Лоренц. Она была уверена, что заставит его извиниться. Но считать ли эту отписку извинением? Это письмо ничего не меняло, лишь подчеркивало, что честности и открытости от этой семьи ждать не приходится.
– Зря ты взял у посыльного корзину, папа, – сказала я. – Нужно было вернуть ее отправителю. Пусть сам нюхает свои розы.
Глава 15
Я думала, леди Лоренц придет на следующий день, чтобы удостовериться – корзина с цветами и извинениями попала в цель, я больше не питаю обид на их семью, и мы сможем сделать вид, что ничего не случилось. Ждать ее визита в магазине я не стала, и без того пропустила много занятий, но Анне, которая ответственно пришла с самого утра, наказала, что никаких изменений в отношении леди Лоренц не будет, что тетю Маргарету не приглашать ни при каких условиях и что при появлении лорда Лоренца сразу вызывать Сыск, не дожидаясь от него каких-нибудь действий. Оставляла я магазин с неспокойным сердцем, пусть тетя и пообещала никуда без меня не выходить. Мне все казалось – стоит уйти, и непременно случится что-нибудь плохое. Но рано или поздно покинуть магазин мне бы пришлось, поэтому я постаралась не думать о возможных неприятностях.
В Академии Регина обрадовалась мне так, словно не видела пару месяцев, не меньше. Она вывалила на меня целую кучу новостей, и в том числе – что инор Вайс на лекции внезапно заговорил о том, что ищет студентов, которые будут делать у него дипломную работу. Рассказывала это Регина со смехом, как об очередном его промахе из-за забывчивости, ведь у нас был впереди еще целый год для выбора, чем хотим заниматься. Но меня ее слова заставили задуматься – работа по профилю Вайса была как раз тем, что меня интересовало, и упускать такую возможность не хотелось. Вдруг он в следующем году разочаруется и не станет никого набирать? А вот тех, кого он уже взял, непременно доведет до конца.
– Много у него набралось, не знаешь? – спросила я Регину.
– Он третьему курсу так и забыл об этом объявить, – фыркнула она. – А что?
– Я хочу у него учиться, – пояснила я. – Как думаешь, если к нему подойти сейчас, он откажет?
– Он и не вспомнит, какой у тебя курс. Штеффи, зачем тебе это? Ты и так все время учишься или в магазине торчишь. У тебя свободного времени на Николаса не будет.
– На Николаса у меня свободного времени не будет никогда и ни при каких условиях! – резко ответила я. – И ты это прекрасно знаешь.
– Я думала, ты уже успокоилась, – невозмутимо ответила подруга. – Скандал устроил его отец, а не он сам. А виновным вдруг оказывается он, это неправильно.
Я вздохнула. Что я думаю о Николасе и его семье, я говорила ей не раз и не два, но так и не смогла убедить в своей правоте. Она продолжала верить, что курсанты вернутся и все наладится, нужно только настроиться на борьбу за собственное счастье. Но разве может наладиться то, чего нет? Пусть воспоминания о поцелуе Николаса уходить не хотели и сам он снился мне, иной раз вместе с Рудольфом, иной раз – пытаясь того заместить, но я была уверена, что не люблю Николаса. Его семье я не нравлюсь, а сама я для него – просто прихоть. Ради чего мне бороться? Ради приставки к фамилии слова «леди»? Без этого я и раньше прекрасно обходилась, и дальше обойдусь, не имело это слово надо мной такой магической власти, как над подругой. На высокородных дам мы обе в нашем магазине насмотрелись вдоволь, но для нее с аристократии так и не слетел волшебный флер, которым щедро посыпали своих героев авторы любовных романов. А ведь в реальной жизни были они в точности такие, как и остальные люди, ничуть не лучше, с теми же недостатками и достоинствами, разве что более высокомерные, кичащиеся своей родовитостью на каждом шагу. Я допускала, что во мне, выросшей в приюте и не знавшей о своей семье до восемнадцати лет, говорит обычная зависть к тем, кто мог отследить своих предков на много веков назад, но проверять, так ли это, вливаясь в их круг через брак с Лоренцом, не хотела.
– В любом случае, Ина, алхифакторика мне интересна, Лоренц – нет, – ответила я. – Поэтому говорить на эту тему бессмысленно. Попробую подойти к Вайсу после занятий.
Теперь вздохнула Регина. В ее голове, украшенной подаренным Моникой гребнем с ярким цветочком, никак не укладывалось, как мне может быть неинтересен такой красивый молодой инор, в меня влюбленный. Ведь все при нем – и внешность, и форма, и титул!
– Это все потому, что Николаса нет рядом, – наконец уверенно сказала она, решив, что нашла причину моей холодности. – А его отец довел до госпиталя тетю Маргарету. Вот увидишь, Николас вернется, и ты сразу поймешь, что он самый лучший. До его приезда осталось всего ничего.
– Регина, так если я понимаю, что он самый лучший, только рядом с ним, значит, это совсем не любовь, – и не удержавшись, все же ее поддела: – В твоих романах наверняка так и написано. Если двое любят друг друга, то расставание лишь укрепляет их чувство. А вот если нет…
Регина возмущенно фыркнула на мои слова, но задумалась. И слава Богине! Вдруг поймет: если только приезд Лоренца покажет, что мне его не хватало, – получается, я без него прекрасно обхожусь, и о настоящей любви даже речи быть не может. И тогда она перестанет ко мне приставать с этим курсантом. Регина молчала недолго и была ужасно недовольна тем, что ее поставили перед таким странным выбором.
– Посмотрим, – наконец сказала она.
Мы подошли к кафедре алхифакторики, но дверь была закрыта, и инор Вайс даже не забыл включить магическую охрану – силовые линии перетекали друг в друга, создавая запутанные узоры, в которых не так-то легко было разобраться.
– Закрыто, – с удовлетворением сказала Регина. – А это значит, судьба против.
– Мы просто слишком рано подошли, – возразила я. – Занятия только закончились, а инор Вайс наверняка отвечает на вопросы после лекции.
– Ждать будешь? – уточнила подруга, зачем-то опираясь на стену рядом со мной.
– Буду. Ты можешь со мной не стоять.
– Хочу убедиться, что Вайс тебе откажет, – важно сказала Регина. – У тебя и так времени нет с вашим магазином, а ты еще и последнее свободное собираешься гробить.
– Мне интересно заниматься алхифакторикой, так что для меня это в удовольствие будет, – возразила я.
– Не тем ты интересуешься, – проворчала она. – Я бы еще поняла, если бы тебе сам Вайс нравился – если его хорошенько отскрести от алхимических пятен, то он даже ничего так… Но алхифакторика – это же извращение какое-то!
– Кхм, – громко откашлялся Вайс, который незаметно подошел к нам, – мне приятно, что вы так высоко меня оцениваете, но относительно алхифакторики вы не правы, инорита Беккер.
Регина улыбнулась, но вид у нее при этом был довольно кислым. Расстроило ее не то, что Вайс услышал ее мнение о его собственной внешности – такое он долго не помнил, а то, что он пользовался любым удобным случаем прочитать лекцию про свой любимый предмет и показать его с выгодной стороны. Не изменил он своей привычке и сейчас. А поскольку говорилось это только для нас двоих, подруге приходилось выслушивать, не имея ни малейшей возможности отвлечься. Ничего, ей это полезно…
– Так вот, инориты, теперь вы сами видите, какое большое будущее ожидает мой предмет! – торжествующе закончил Вайс.
Регина опять ему улыбнулась, теперь с искренней радостью, так как нечаянная лекция закончилась, и даже быстрее, чем она надеялась. Наверное, положительно повлияла близость любимого помещения. Желание заняться любимым делом победило у Вайса желание поговорить на любимую тему.
– Мы в этом никогда не сомневались, инор Вайс, – сказала я. – Я и пришла к вам, чтобы узнать, берете ли вы еще студентов. Вы же приглашали к себе на диплом?
Он задумчиво на меня посмотрел, потом сказал:
– Вы не третий курс? Второй, верно? А я беру после третьего…
– Верно, – радостно подтвердила Регина. – Я ей уже сказала, что вы нас не возьмете.
Почему она вдруг решила говорить за нас обеих, я так и не поняла. Возможно, в благодарность за прекрасную короткую лекцию, желая сделать что-то приятное преподавателю в ответ? Чем-чем, а алхифакторикой заниматься она не собиралась, про алхимию подумывала, но пока так, не слишком серьезно. У нее же вся надежда была на собственную историю любви, а не на учебу.
– Почему не возьму? – неожиданно ответил Вайс. – Страсть к познанию – вот что я больше всего ценю в студентах, а не курсы. Годы и знания прибавляются, а вот желание узнавать новое – или есть, или нет, на пустом месте оно не возникает. Но у вас, инорита Беккер, насколько я знаю, не складываются отношения с артефактами, хотя алхимия идет очень хорошо. Кстати, инора Схимли вас обеих хвалила, да…
Регина растерялась и покосилась на меня в надежде на поддержку в том, как бы незаметно для преподавателя увильнуть от неожиданно возникшей почетной вакансии. Брать дополнительную нагрузку она не хотела. Но сейчас от ее желания ничего не зависело – наверное, среди студентов третьего курса Вайсу не удалось найти никого на свою кафедру, поэтому наш вопрос и вызвал у него такой энтузиазм.