Ния и Арабесса расположились вокруг потертого деревянного стола в центре кухни.

– Только для того, чтобы забрать ваш сладкий хлеб, – заявил Ачак, прежде чем пробормотать проклятие. – У вас нет сладкого хлеба.

– Мы скоро его сделаем. – Ларкира вытащила ингредиенты и поспешила к одному из немногих свободных мест на столешнице.

– Убирайтесь. – Ачак указал на входную дверь. – Я не приглашаю в свой дом лжецов.

– Технически мы не лгали, – сказала Ния перед тем, как откусить яблоко, которое стащила из стоящей на виду чаши. – Мы сказали «свежеиспеченный», а что может быть свежее, чем еще не приготовленный?

– Только что из духовки, – возразил Ачак.

Казалось, Ния задумалась об этом, пока жевала, откинувшись на спинку стула.

– Верно, но только что из духовки в твоем доме намного вкуснее, чем только из духовки в Джабари, ведь так он бы перенес путешествие по Яману, через мост Увядания, затем поднялся бы по лестнице в мешке, чтобы, без сомнения, угодить в капкан к твоим отвратительным ползучим растениям, а затем еще и протиснуться через дверь. Разве ты так не думаешь?

– Если бы тебе и правда было дело до того, что я думаю, никто из вас не сидел бы сейчас здесь.

– Ачак? – хмыкнула Ния. – Ну и кто теперь лжец?

Ларкире казалось, что, если бы у импозантного мужчины, стоявшего в дверном проеме, были перья, в этот момент он бы точно недовольно нахохлился.

– Где твоя сестра? – спросила Арабесса.

– Побежала прятаться, как только вы все постучали. – Ачак скрестил руки на груди, его роскошный шелковый халат шевелился словно жидкость в теплом сиянии комнаты.

– Чушь, – заявила Арабесса. – Твоя сестра обожает нас.

– Еще один вопрос, в котором, к счастью, у нас нет ничего общего. – Он настороженно наблюдал за ними, пока Ларкира и ее сестры чувствовали себя на его кухне как дома.

Ларкира улыбнулась, смешивая в миске ингредиенты.

– Да ладно, – пробормотала Ния с полным ртом. – А как насчет того, чтобы ты всегда переживаешь за нас?

– Потому что беда верный друг ваших теней, – ответил Ачак, направляясь к тушеному мясу, которое, по всей видимости, готовил до того, как его прервали.

Ларкира подавила смешок, замешивая свежеприготовленное тесто на деревянной столешнице. Они постоянно играли в эту игру – брат ворчал, когда они без конца поддразнивали его, пока не появлялась сестра. Близнецы всегда, сколько Ларкира себя помнила, присутствовали в жизни девочек, и, хотя у них было много имен, все, кроме одного, Ачак, засосало в Небытие.





Близнецы еще в самом начале объяснили это сестрам Бассетт, когда малышки удивились, что у Ачак нет фамилии.

– Нам она не нужна, – ответил брат.

– Но вы ведь родом из какой-то семьи, – сказала Арабесса. – Как вы узнаете своих родственников, не имея фамилии?

– Ярлыки бессмысленны, не говоря уже о тех, которые занимают второе место по сравнению с первыми. Чтобы считаться кому-то родственником, вам просто нужно общаться с этим человеком, – объяснил Ачак. – Кроме того, если у нас и были родственники, то все свидетельства о них исчезли в Небытие.

– «Не» что? – переспросила Ния.

– Небытие, – повторил Ачак, раздраженно фыркнув. – Слушай внимательно, дитя. Когда из коллективной памяти общества исчезает определенное количество воспоминаний о чем-либо, энергия, позволяющая ему существовать, утекает, как вода через сито, просто заставляя его превратиться в Небытие. Его затягивает в дыру, которая поглощает любой мир, место или вещь, о которых забыли.

– Например, что? – спросила Ларкира, глядя на него широко раскрытыми глазами.

– Понятия не имею, дорогая, ведь его больше не существует. Разве ты не понимаешь? Это и есть Небытие.

Все три сестры с одинаково благоговейным страхом смотрели на говорящего.

– В то время как в Адилоре есть множество таинственного и волшебного, – продолжал Ачак, – нет ничего более загадочного и беспорядочного, чем Небытие или то, что оно забирает.

Ларкира и ее сестры с восторгом слушали, как Ачак продолжал объяснять, что сюда же относится и дом, из которого изначально ускользнула их мать, и сами Ачак.

– Возможно, мы единственное существо, оставшееся по эту сторону Забвения, способное вернуть забытые земли, – сказал Ачак.

– Правда? – спросила Арабесса. – И как бы вы это сделали?

Он пожал плечами.

– Полагаю, просто начали бы рассказывать свои истории. Но мы никогда этого не сделаем, – предупредил Ачак. – Так что нет смысла и просить.

– Но почему вы не станете делиться ими? – заныла Ларкира.


– Потому что о некоторых вещах, – сказал Ачак, – лучше навсегда забыть.





Положив хлеб в духовку, Ларкира стояла, размышляя над воспоминаниями и тем, как, несмотря на предупреждения Ачак, они с сестрами продолжали умолять рассказать истории об их матери, прекрасной волшебнице Джоанне.

Казалось, для Ачак воспоминания об их самом дорогом друге были слабостью, поэтому древние часто уступали мольбам. На протяжении многих лет Ларкира жадно слушала и собирала маленькие крупицы информации о женщине, которую любила, но видела лишь однажды.

Как улыбка Джоанны заставила цветы прорасти вдоль тропинки, по которой она шла. То, как ее темные волосы сияли фиолетовым после ливня. Особый, звонкий смех, который мог вызвать у нее только их отец. Одержимость Джоанны сбором выброшенных ниток, как она непрерывно связывала их вместе, чтобы в конечном итоге соткать гобелен во время каждой из ее беременностей: три ковра, которые теперь висели в спальне их отца. Вот что заставляло девушек Бассетт рисковать, возвращаясь на этот крошечный островок на краю существования. Более того, несмотря на постоянные насмешки над братом, Ларкира и ее сестры очень любили Ачак. И это существо, несмотря на то, что никогда не признавалось в этом, определенно любило их.

– Если бы ты вышел из тени, мой дорогой Ачак, – Арабесса выгнула бровь, глядя на брата, пока он помешивал свое рагу, – беда перестала бы иметь значение.

– Вот почему мы никогда и не пытались заполучить такой бесполезный аксессуар. – Ачак зачерпнул немного густой серой жижи в керамическую миску.

Ларкира едва не поморщилась. Возможно, пахло восхитительно, но выглядело ужасно.

– Так когда вернется твоя сестра? – спросила Ния.

– Понятия не имею.

– Как такое возможно? – Ния положила огрызок на стол. – Она это ты.

Ачак чуть не уронил ложку в большой железный котел.

– Она определенно не я. – Он выпрямился во весь рост, бросив на Нию уничтожающий взгляд. – Большое тебе спасибо, мы каждый сам по себе. А теперь, если вы собираетесь и дальше грубить, – он снова указал в сторону двери, – пожалуйста, идите в другое место. Я слышал, в это время года цветет пастернак. Почему бы вам не растоптать его, если так хочется повредничать?

– Ачак… – начала Арабесса.

Но прежде чем она успела сказать хоть слово, спину Ачак свело судорогой, и, когда брат выругался, его зеленый халат, словно подхваченный бурей, взлетел вверх, прежде чем превратиться в роскошное красное платье. Тело похудело и слегка изогнулось, когда похожие василькового цвета глаза появились на совершенно изменившемся лице, уже не бородатом, а гладком, с угловатыми чертами лица. Рот растянулся, став шире, а губы полнее, когда теплая улыбка осветила черты нового существа, гладко выбритая голова блестела в свете свечей.

– Вы должны простить моего грубого брата, – сказала сестра, ее голос был подобен двум благозвучно играющим скрипкам. – Вчера ночью он проиграл мне в шахматы и все еще страдает от уязвленного самолюбия.

– Ты должна мне монету, – сказала Ния Ларкире. – Он продержался меньше четверти водопада, а ты сказала, что он останется на целый.

– Зараза, – пробормотала Ларкира, роясь в карманах юбки в поисках монеты. – Понятия не имею как, но уверена, что ты жульничала.

– Если не знаешь как, тогда это не имеет значения, – ухмыляясь, ответила Ния, когда выхватила серебро из пальцев Ларкиры.

– Пожалуйста, только не говорите, что вы поспорили на то, как долго брат сможет выносить нас? – вздохнула Арабесса. – Ну правда, девочки, что я говорила о спорах на деньги?

– Прости. – Ния смиренно посмотрела себе под ноги. – В следующий раз мы обязательно возьмем и тебя.

– Только этого и жду. – Арабесса разгладила юбки.

– Вы, Бассетты, всегда были моими любимицами, – заявила Ачак с улыбкой, прежде чем повернуться к рагу своего брата, ее усмешка превратилась в гримасу. Щелчок пальцев, и липкая жижа исчезла из очага, а на столе перед ними появилось правильное угощение из вина, сыра и восхитительных маленьких шоколадок.

– Наконец-то. – Ния наклонилась вперед, набирая еду на маленькую тарелку. – Я мечтала о сладком с тех пор, как мы покинули Яману.

– Но Ния… – Ларкира смотрела, как сестра отправила в рот три маленькие шоколадки. – Я пеку сладкий хлеб.

– Да, на десерт.

– Ты бесподобна, – сказала Ларкира, садясь.

– Я – Бассетт. – Ния пожала плечами, как будто это все объясняло. Ачак рассмеялась, усаживаясь в кресло рядом с Нией.

– Ачак, тебе понравилась прошлая ночь? – спросила Арабесса, которая рядом с Нией выглядела как жираф. Или, может быть, сестра делала Нию похожей на жабу? В любом случае Ларкира держала эти конкретные размышления при себе.

– Мне всегда нравятся ваши шоу, – ответила Ачак.

– Кто выступил лучше? – спросила Ния.

– Когда вы выступаете как Мусаи, есть только одно представление.

– Конечно. – Ния откинулась назад. – Но кто из трех приложил больше сил?

– Как, по-твоему, мы справились? – Ларкира перефразировала.

– Половина тех, у кого не было даров, упала в обморок, – пояснила Ачак. – И несколько из них врезались в стены.

Ларкира была не единственной в комнате, кто радостно улыбался.

– А ведь струны моей скрипки были совсем не новыми. – Арабесса оторвала кусочек сыра, проткнув его ножом.