Я не догадался, отвечал я. Просто читал во всяких книжках, что такое бывает. Углекислота, метан, в общем, всякие газы. И шахтеры с собой канареек берут, в клетках, берут и смотрят, в порядке ли птичка. Ну, и лампочки у них шахтерские, особые, от которых газ не взрывается.
И ещё раз — я не спускался в подвал?
И мысли не было. Темно ж.
Она попросила меня лишнего не болтать, нечего панику сеять, я прочитал протокол, написал «с моих слов записано верно», расписался, и мы расстались.
Вот так… Этого я не ожидал. Или ожидал? Но не захотел Чижик быть канарейкой у Ивана Корнеевича.
И что их так в подвал тянуло? У пожарных, думаю, есть баллоны с воздухом, чтобы работать в задымленных условиях, вот их бы и позвали. Ну, и открыли бы дверь, воздух стали закачивать.
Но не пошли на это. Торопились. Почему? Доложить кому-то, что дело сделано?
А институт в смятении. С одной стороны, четверо преподавателей погибло. Траур. С другой — сто четвертая годовщина дня рождения Владимира Ильича Ленина. Праздник.
Совместить никак не получится.
Решили сделать вид, что ничего и не случилось. Продолжили учебный процесс. А траур объявят завтра.
У меня от этого процесса осталась третья пара. Физкультура. От которой я освобождён. Как чемпион СССР.
А девочки пошли.
Глава 22
7 мая 1974 года, вторник
МАЙСКИЙ ДЕНЬ БЕЗ ГРОЗЫ
Я сидел и крепился. Не подавал виду, что страшно. И вовсе не страшно, а даже весело мне. Весело! Весело!
Но получалось не очень.
Сидел я рядом с Ольгой. Пассажиром. А она была за рулём. Новенькие «Жигули» 2103, «троечка», неслись по шоссе на скорости сто двадцать километров в час. И это ещё не предел!
Наконец, Ольга сжалилась надо мной, и сбросила скорость до девяноста.
Время было раннее, половина пятого утра, шоссе пустынно, кроме нас никого, а всё-таки, всё-таки… Вдруг выскочит заяц, собака, олень?
Наконец, автомобиль остановился.
— Ну, как? — спросила Ольга. Глаза её горели, что для пантеры и неудивительно.
— У меня седые волосы есть? — ответил вопросом на вопрос я.
— Нет.
— Будут. Ну, если доживу. Вот скажи мне, куда ты торопишься? Мы же договаривались: семьдесят километров в час. Семьдесят, а не сто двадцать!
— Семьдесят — это для старушек. Я ж не старушка ещё. Вот стану…
— С такой ездой очень может быть, что и нет. Не станешь. И второе. Помнишь «Одноэтажную Америку»?
— Ну, помню. Смутно.
— Там что написано? Первые пять тысяч миль нужно ехать на скорости не более сорока миль в час. Быстрее для мотора вредно. Пусть поначалу прирабатывается, притирается, приноравливается к твоей езде. А то ведь загонишь машину, а судьба что лошадей загнанных, что автомобилей печальна. Приобретенный порок мотора не лечится.
— Нет у моторов никаких приобретенных пороков, — сказала Ольга, но я попал в цель. Машину она любила первой, самой искренней любовью, да она того и стоила — новенькая, резвая, блестящая, как не полюбить. Владеет машиной три дня, и все три дня я только и слышу «Панночка то, Панночка это…». Это она машину так назвала — Панночка. Говорит, что так Чичиков называл свою бричку, в которой изъездил некую губернию в поисках мёртвых душ. Возможно, даже нашу.
Но я сомневаюсь. То есть губерния-то да, наша, а вот насчёт брички вряд ли. Я недавно перечитывал Гоголя. Лошадей помню, Заседатель, Гнедой и лентяй Чубарый, а вот бричка безымянна.
Но спорить не стал.
Тут нас догнала Надежда на «ЗИМе». Выехали мы на двух авто, так, на всякий случай. Всю весну девушки упражнялись в вождении, иногда на «Москвиче», на курсах, а чаще на «ЗИМе». Выезжали как сейчас, по утрам, и ездили. Вырабатывали навыки.
Надя села за руль, а Ольга перешла в «ЗИМ». Вторая часть автопробега.
Я опять начал внушать себе «Весело! Весело! Весело!», но Лиса не гнала. Шестьдесят километров в час её совершенно устраивали. Ну, а меня и подавно. Проехав десять километров, она затормозила.
— Куда легче управлять, чем «ЗИМом».
— Отож. Це Европа!
Дело, конечно, не в Европе: «Жигули» легче «ЗИМа» вдвое, оттого и отзывчивее. Для девушек — самое то.
Теперь девушки обе сели в «ЗИМ», а за руль «Панночки» — я.
Отличная машина. Чуткая и стремительная, как лань.
Но «ЗИМ» на неё я не променяю.
Вернулись в Сосновку к семи утра, ещё по пустым дорогам. Редкие работяги-грузовики, единичные рейсовые автобусы — пусть. Привыкать к вождению нужно именно так. Постепенно. Ничего, приучатся. Уже приучились. Вот в чём проблема: обыкновенно человек покупает собственный авто годам к пятидесяти, ну, к сорока. А в пятьдесят и рефлексы обычно не те, и обучаемость не та. Другое дело в девятнадцать! Да ещё с навыками эффективного мышления! А в США, пишут, так и в двенадцать за руль пускают, чему я не очень верю. Может, неофициально, в сельской местности разве. Там, говорят, в булочную пешком не ходят. Только на авто.
Должно быть, далеко до булочной. Фермеры же на хуторах живут, а не сёлами, как у нас. А на хуторах булочных нет. Либо сами пекут хлебушек, либо едут до ближайшего тауна. Бедняги.
Девушки поставили «Панночку» в гараж обкомовской дачи. А то он всё пустует и пустует: Андрей Николаевич, когда приезжает, то машину всегда отпускает. А сам за руль садиться не хочет. Собственного автомобиля у него нет. Личная скромность. Ну, а Ольга… Кто скажет, что она не заработала машину, тот злобный завистник, и только. Опера наша идёт в сорока семи музыкальных театрах страны. С соответствующими авторскими отчислениями. Более того, пьеса с названием «Земля Героев» — та же опера, переделанная для драматической сцены, — поставлена в пяти театрах. Не сорок восемь, нет, но тоже немало. Правда, там у нас есть третий соавтор, Профессиональный Драматург, которому причитается сорок процентов от авторских отчислений. Но мы не жадные: сорок процентов получает Ольга, а двадцать, по обоюдному решению, мы переводим на счёт интерната для инвалидов войны нашей области. Никаких соплей и возвышенных слов: просто денег у нас и так больше, чем можно потратить в Советском Союзе, это первое, и этот поступок стал хорошей рекламой, это второе. Потому мы ещё, пожалуй, и выиграли, в деньгах. А хоть и не выиграли, нужно же совесть иметь. Вот только с переводом было не все просто: это Юрий Деточкин запросто тысячи посылал в детские дома, а на самом деле так дело не делается. Денег от неизвестных детдом ли, школа, да любое бюджетное учреждение просто не может принять на счет, да и от известных… Натурой — другое дело, ну, телевизоры там или холодильники. И то с закавыками. Не могут они брать на баланс дары от частного лица. Нелегально — это пожалуйста. Мол, больной оставил. А иначе любая комиссия спросит: откуда? Где инвентарный номер? Спрашивать у нас умеют. И что делать, если понадобится ремонт того же телевизора? За счет заведения нельзя. Подсудное дело. Я уже столкнулся с этим, когда деньги, вырученные за дедушкину картину «Малая Земля», потратил на телевизоры «Горизонт» и добрым дедушкой Морозом осчастливливал больницы. Хорошо, Андрей Николаевич помог.
И, уж как на духу, я ведь за «Землю Героев» ещё и как композитор деньги получаю. В пьесе используется моя музыка из оперы, а за это идёт отдельно.
Куда мне столько денег? Ну, мои они лишь в том смысле, что я могу их взять в сберкассе и потратить. Я и трачу понемножку. Но в основном они, эти деньги, в распоряжении государства. Поскольку то, что относят люди в сберкассу, не лежит в сундуках, а используется государством для государственных же нужд. Потому моя комсомольская совесть совершенно спокойна.
Переодевшись и позавтракав, мы отправились в город. В институт. Учиться. На Ольгиной «Панночке». Не может Ольга удержаться, чтобы не похвастаться обновкой. Ну, и зачем, собственно, иметь автомобиль, если не для того, чтобы им пользоваться?
Я сидел на заднем сидении. Ничего, удобно. Не так, конечно, как в «ЗИМе», но часто ли я ездил в «ЗИМе» пассажиром? Несколько раз, когда дедушка был жив.
Вот будет фурор, когда мы поедем в институт на двух машинах. А если на трёх?
Я не раз и не два намекал Лисе, что только скажи. Она же отказывается категорически. Ну, на самом-то деле она, машина, ей, пожалуй, сейчас и не нужна. Пока она с Ольгой душа в душу, ну, и со мной. Но всё-таки, всё-таки… Зависимость портит отношения. Исподволь, незаметно, но портит. С другой стороны, стремление к независимости подвигает на свершения, и Надежда уверенно растёт, как комсомольский вожак. Институтская звезда если не первой, то второй величины точно. Для второкурсницы это, пожалуй, и максимум, на что можно рассчитывать. Возглавляет сельхозотряд курса, это первое, и зачинательница движения эстафетных субботников — это второе. Почет и уважение есть.
А машины нет.
Но не мытьем, так катаньем, эту проблему я решу. Уже решаю. Самым простым способом.
«ЗИМ» я подарю Вере Борисовне. Фиктивно, конечно. Для вида. Сам буду ездить по доверенности. И покупаю себе «троечку» — у меня ордер на свободную покупку автомобиля за победу на чемпионате СССР. Не пропадать же! И даю доверенность на авто Лисе. Мол, бери, когда нужно. Пользуйся, может, в райком понадобиться съездить, в райцентр договориться насчет работы сельхозотряда, да мало ли дел у человека. Какие тут могут быть счёты между комсомольцами. А я как-нибудь на «ЗИМе». Будет она брать машину, не будет — это уже другой вопрос. Главное, сознание того, что в её распоряжении всегда есть автомобиль с полным баком бензина, снизит чувство зависимости от Ольги. Ну, я так думаю.
А зависимость от меня?
А женщины вовсе не против зависеть от мужчин. Напротив, только за. Это естественно. Это биологическая норма. Это воспринимается не как зависимость, а как доминирование. Предназначение. На то они, мужчины, и нужны — обеспечивать женщинам возможность существования. По возможности, приятного. И чем больше этих возможностей, тем лучше: мамонта добыть, пещеру благоустроить, дров наколоть… Пусть сегодня идеи равноправия вошли в каждый дом, но биология есть биология. Миллионы лет эволюции запросто со счетов не сбросишь, не перечеркнёшь декретами, принятыми в годы Революции.
Вот так я и ехал пассажиром, предаваясь малопродуктивным раздумьям. А мог бы учебник почитать.
Ольга аккуратно припарковала «Панночку» слева от входа, там, где обычно паркуюсь я. Вообще-то перед институтом стоят семь-восемь автомобилей, редко больше. Нет, машины есть у многих преподавателей, но он, автомобиль, по-прежнему воспринимается как роскошь, которую нужно лелеять и холить, а не вот так запросто использовать, словно это и не машина, а калоши. И в самом деле, зачем машина, когда есть трамвай или троллейбус? К тому же преподаватели приобретают автомобили как раз в возрасте сорока, а то и пятидесяти лет. Опасаются аварий и происшествий. Ну, и сломайся что — большой вопрос. Это Ольгин автомобиль, если что, починят быстро-быстро, а какой-нибудь доцент с кафедры гигиены — да кому он нужен со своим «Москвичом» и даже «Волгой»? Нет, если хорошо заплатить, то очень нужен, так ведь расходы не всякому по нутру.
Приехали. С ленцой покинул я авто, и мы, под взглядами студентов и преподов, стали подниматься ко входу. Три ступеньки, площадочка, и ещё четыре ступеньки. Лестница славы. Ну, в некотором роде. Если ты студент — уже замечательно. А если приехал на собственном автомобиле, заработанным собственным трудом — это замечательнее втройне.
А вот когда мы приедем сюда на трех машинах, опять зазудела мысль.
Но нет, это будет политически неверное решение. По крайней мере, сейчас. А там как знать. На то и диалектика, которая утверждает, что нет в мире незыблемых правил, и что нельзя сегодня, завтра будет не только можно, но и жизненно необходимо.
Демонстрировать достаток? Нет. Просто идти своим путём. Как три витязя Васнецова. На картине они в раздумье. Кони стоят, ждут приказа, а витязи смотрят — вперед и в стороны. На что они смотрят, Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алёша Попович? Да на камень они смотрят, на знаменитый камень: прямо пойдешь — убитому быть, налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь — в нелюдь обратишься.
Стоят они, и размышляют — кому куда. Потому что идти нужно обязательно.
Ольгину обновку группа заметила. Как не заметить? А если и не заметить, то непременно найдется добрый человек, который скажет, что Оля Стельбова приехала на новой «троечке», живут же некоторые… А тут стипендию не дают из-за пары троек!
— Папа подарил? — спросила Зайцева милейшим голосом.
— С чего бы вдруг? — ответила Ольга моею присказкой. — Сама, на свои. Папа напротив, отговаривал.
— Это почему же?
— Говорил, завистников много, будут шипеть.
— А ты?
— А я думаю, что жить с оглядкой на завистников не стоит.
Мы сидели в учебной комнате, ждали преподавателя. Ольга с Ниной пикировались, остальные внимательно слушали. Гадали, кто победит? Смешно.
И ещё раз — я не спускался в подвал?
И мысли не было. Темно ж.
Она попросила меня лишнего не болтать, нечего панику сеять, я прочитал протокол, написал «с моих слов записано верно», расписался, и мы расстались.
Вот так… Этого я не ожидал. Или ожидал? Но не захотел Чижик быть канарейкой у Ивана Корнеевича.
И что их так в подвал тянуло? У пожарных, думаю, есть баллоны с воздухом, чтобы работать в задымленных условиях, вот их бы и позвали. Ну, и открыли бы дверь, воздух стали закачивать.
Но не пошли на это. Торопились. Почему? Доложить кому-то, что дело сделано?
А институт в смятении. С одной стороны, четверо преподавателей погибло. Траур. С другой — сто четвертая годовщина дня рождения Владимира Ильича Ленина. Праздник.
Совместить никак не получится.
Решили сделать вид, что ничего и не случилось. Продолжили учебный процесс. А траур объявят завтра.
У меня от этого процесса осталась третья пара. Физкультура. От которой я освобождён. Как чемпион СССР.
А девочки пошли.
Глава 22
7 мая 1974 года, вторник
МАЙСКИЙ ДЕНЬ БЕЗ ГРОЗЫ
Я сидел и крепился. Не подавал виду, что страшно. И вовсе не страшно, а даже весело мне. Весело! Весело!
Но получалось не очень.
Сидел я рядом с Ольгой. Пассажиром. А она была за рулём. Новенькие «Жигули» 2103, «троечка», неслись по шоссе на скорости сто двадцать километров в час. И это ещё не предел!
Наконец, Ольга сжалилась надо мной, и сбросила скорость до девяноста.
Время было раннее, половина пятого утра, шоссе пустынно, кроме нас никого, а всё-таки, всё-таки… Вдруг выскочит заяц, собака, олень?
Наконец, автомобиль остановился.
— Ну, как? — спросила Ольга. Глаза её горели, что для пантеры и неудивительно.
— У меня седые волосы есть? — ответил вопросом на вопрос я.
— Нет.
— Будут. Ну, если доживу. Вот скажи мне, куда ты торопишься? Мы же договаривались: семьдесят километров в час. Семьдесят, а не сто двадцать!
— Семьдесят — это для старушек. Я ж не старушка ещё. Вот стану…
— С такой ездой очень может быть, что и нет. Не станешь. И второе. Помнишь «Одноэтажную Америку»?
— Ну, помню. Смутно.
— Там что написано? Первые пять тысяч миль нужно ехать на скорости не более сорока миль в час. Быстрее для мотора вредно. Пусть поначалу прирабатывается, притирается, приноравливается к твоей езде. А то ведь загонишь машину, а судьба что лошадей загнанных, что автомобилей печальна. Приобретенный порок мотора не лечится.
— Нет у моторов никаких приобретенных пороков, — сказала Ольга, но я попал в цель. Машину она любила первой, самой искренней любовью, да она того и стоила — новенькая, резвая, блестящая, как не полюбить. Владеет машиной три дня, и все три дня я только и слышу «Панночка то, Панночка это…». Это она машину так назвала — Панночка. Говорит, что так Чичиков называл свою бричку, в которой изъездил некую губернию в поисках мёртвых душ. Возможно, даже нашу.
Но я сомневаюсь. То есть губерния-то да, наша, а вот насчёт брички вряд ли. Я недавно перечитывал Гоголя. Лошадей помню, Заседатель, Гнедой и лентяй Чубарый, а вот бричка безымянна.
Но спорить не стал.
Тут нас догнала Надежда на «ЗИМе». Выехали мы на двух авто, так, на всякий случай. Всю весну девушки упражнялись в вождении, иногда на «Москвиче», на курсах, а чаще на «ЗИМе». Выезжали как сейчас, по утрам, и ездили. Вырабатывали навыки.
Надя села за руль, а Ольга перешла в «ЗИМ». Вторая часть автопробега.
Я опять начал внушать себе «Весело! Весело! Весело!», но Лиса не гнала. Шестьдесят километров в час её совершенно устраивали. Ну, а меня и подавно. Проехав десять километров, она затормозила.
— Куда легче управлять, чем «ЗИМом».
— Отож. Це Европа!
Дело, конечно, не в Европе: «Жигули» легче «ЗИМа» вдвое, оттого и отзывчивее. Для девушек — самое то.
Теперь девушки обе сели в «ЗИМ», а за руль «Панночки» — я.
Отличная машина. Чуткая и стремительная, как лань.
Но «ЗИМ» на неё я не променяю.
Вернулись в Сосновку к семи утра, ещё по пустым дорогам. Редкие работяги-грузовики, единичные рейсовые автобусы — пусть. Привыкать к вождению нужно именно так. Постепенно. Ничего, приучатся. Уже приучились. Вот в чём проблема: обыкновенно человек покупает собственный авто годам к пятидесяти, ну, к сорока. А в пятьдесят и рефлексы обычно не те, и обучаемость не та. Другое дело в девятнадцать! Да ещё с навыками эффективного мышления! А в США, пишут, так и в двенадцать за руль пускают, чему я не очень верю. Может, неофициально, в сельской местности разве. Там, говорят, в булочную пешком не ходят. Только на авто.
Должно быть, далеко до булочной. Фермеры же на хуторах живут, а не сёлами, как у нас. А на хуторах булочных нет. Либо сами пекут хлебушек, либо едут до ближайшего тауна. Бедняги.
Девушки поставили «Панночку» в гараж обкомовской дачи. А то он всё пустует и пустует: Андрей Николаевич, когда приезжает, то машину всегда отпускает. А сам за руль садиться не хочет. Собственного автомобиля у него нет. Личная скромность. Ну, а Ольга… Кто скажет, что она не заработала машину, тот злобный завистник, и только. Опера наша идёт в сорока семи музыкальных театрах страны. С соответствующими авторскими отчислениями. Более того, пьеса с названием «Земля Героев» — та же опера, переделанная для драматической сцены, — поставлена в пяти театрах. Не сорок восемь, нет, но тоже немало. Правда, там у нас есть третий соавтор, Профессиональный Драматург, которому причитается сорок процентов от авторских отчислений. Но мы не жадные: сорок процентов получает Ольга, а двадцать, по обоюдному решению, мы переводим на счёт интерната для инвалидов войны нашей области. Никаких соплей и возвышенных слов: просто денег у нас и так больше, чем можно потратить в Советском Союзе, это первое, и этот поступок стал хорошей рекламой, это второе. Потому мы ещё, пожалуй, и выиграли, в деньгах. А хоть и не выиграли, нужно же совесть иметь. Вот только с переводом было не все просто: это Юрий Деточкин запросто тысячи посылал в детские дома, а на самом деле так дело не делается. Денег от неизвестных детдом ли, школа, да любое бюджетное учреждение просто не может принять на счет, да и от известных… Натурой — другое дело, ну, телевизоры там или холодильники. И то с закавыками. Не могут они брать на баланс дары от частного лица. Нелегально — это пожалуйста. Мол, больной оставил. А иначе любая комиссия спросит: откуда? Где инвентарный номер? Спрашивать у нас умеют. И что делать, если понадобится ремонт того же телевизора? За счет заведения нельзя. Подсудное дело. Я уже столкнулся с этим, когда деньги, вырученные за дедушкину картину «Малая Земля», потратил на телевизоры «Горизонт» и добрым дедушкой Морозом осчастливливал больницы. Хорошо, Андрей Николаевич помог.
И, уж как на духу, я ведь за «Землю Героев» ещё и как композитор деньги получаю. В пьесе используется моя музыка из оперы, а за это идёт отдельно.
Куда мне столько денег? Ну, мои они лишь в том смысле, что я могу их взять в сберкассе и потратить. Я и трачу понемножку. Но в основном они, эти деньги, в распоряжении государства. Поскольку то, что относят люди в сберкассу, не лежит в сундуках, а используется государством для государственных же нужд. Потому моя комсомольская совесть совершенно спокойна.
Переодевшись и позавтракав, мы отправились в город. В институт. Учиться. На Ольгиной «Панночке». Не может Ольга удержаться, чтобы не похвастаться обновкой. Ну, и зачем, собственно, иметь автомобиль, если не для того, чтобы им пользоваться?
Я сидел на заднем сидении. Ничего, удобно. Не так, конечно, как в «ЗИМе», но часто ли я ездил в «ЗИМе» пассажиром? Несколько раз, когда дедушка был жив.
Вот будет фурор, когда мы поедем в институт на двух машинах. А если на трёх?
Я не раз и не два намекал Лисе, что только скажи. Она же отказывается категорически. Ну, на самом-то деле она, машина, ей, пожалуй, сейчас и не нужна. Пока она с Ольгой душа в душу, ну, и со мной. Но всё-таки, всё-таки… Зависимость портит отношения. Исподволь, незаметно, но портит. С другой стороны, стремление к независимости подвигает на свершения, и Надежда уверенно растёт, как комсомольский вожак. Институтская звезда если не первой, то второй величины точно. Для второкурсницы это, пожалуй, и максимум, на что можно рассчитывать. Возглавляет сельхозотряд курса, это первое, и зачинательница движения эстафетных субботников — это второе. Почет и уважение есть.
А машины нет.
Но не мытьем, так катаньем, эту проблему я решу. Уже решаю. Самым простым способом.
«ЗИМ» я подарю Вере Борисовне. Фиктивно, конечно. Для вида. Сам буду ездить по доверенности. И покупаю себе «троечку» — у меня ордер на свободную покупку автомобиля за победу на чемпионате СССР. Не пропадать же! И даю доверенность на авто Лисе. Мол, бери, когда нужно. Пользуйся, может, в райком понадобиться съездить, в райцентр договориться насчет работы сельхозотряда, да мало ли дел у человека. Какие тут могут быть счёты между комсомольцами. А я как-нибудь на «ЗИМе». Будет она брать машину, не будет — это уже другой вопрос. Главное, сознание того, что в её распоряжении всегда есть автомобиль с полным баком бензина, снизит чувство зависимости от Ольги. Ну, я так думаю.
А зависимость от меня?
А женщины вовсе не против зависеть от мужчин. Напротив, только за. Это естественно. Это биологическая норма. Это воспринимается не как зависимость, а как доминирование. Предназначение. На то они, мужчины, и нужны — обеспечивать женщинам возможность существования. По возможности, приятного. И чем больше этих возможностей, тем лучше: мамонта добыть, пещеру благоустроить, дров наколоть… Пусть сегодня идеи равноправия вошли в каждый дом, но биология есть биология. Миллионы лет эволюции запросто со счетов не сбросишь, не перечеркнёшь декретами, принятыми в годы Революции.
Вот так я и ехал пассажиром, предаваясь малопродуктивным раздумьям. А мог бы учебник почитать.
Ольга аккуратно припарковала «Панночку» слева от входа, там, где обычно паркуюсь я. Вообще-то перед институтом стоят семь-восемь автомобилей, редко больше. Нет, машины есть у многих преподавателей, но он, автомобиль, по-прежнему воспринимается как роскошь, которую нужно лелеять и холить, а не вот так запросто использовать, словно это и не машина, а калоши. И в самом деле, зачем машина, когда есть трамвай или троллейбус? К тому же преподаватели приобретают автомобили как раз в возрасте сорока, а то и пятидесяти лет. Опасаются аварий и происшествий. Ну, и сломайся что — большой вопрос. Это Ольгин автомобиль, если что, починят быстро-быстро, а какой-нибудь доцент с кафедры гигиены — да кому он нужен со своим «Москвичом» и даже «Волгой»? Нет, если хорошо заплатить, то очень нужен, так ведь расходы не всякому по нутру.
Приехали. С ленцой покинул я авто, и мы, под взглядами студентов и преподов, стали подниматься ко входу. Три ступеньки, площадочка, и ещё четыре ступеньки. Лестница славы. Ну, в некотором роде. Если ты студент — уже замечательно. А если приехал на собственном автомобиле, заработанным собственным трудом — это замечательнее втройне.
А вот когда мы приедем сюда на трех машинах, опять зазудела мысль.
Но нет, это будет политически неверное решение. По крайней мере, сейчас. А там как знать. На то и диалектика, которая утверждает, что нет в мире незыблемых правил, и что нельзя сегодня, завтра будет не только можно, но и жизненно необходимо.
Демонстрировать достаток? Нет. Просто идти своим путём. Как три витязя Васнецова. На картине они в раздумье. Кони стоят, ждут приказа, а витязи смотрят — вперед и в стороны. На что они смотрят, Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алёша Попович? Да на камень они смотрят, на знаменитый камень: прямо пойдешь — убитому быть, налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь — в нелюдь обратишься.
Стоят они, и размышляют — кому куда. Потому что идти нужно обязательно.
Ольгину обновку группа заметила. Как не заметить? А если и не заметить, то непременно найдется добрый человек, который скажет, что Оля Стельбова приехала на новой «троечке», живут же некоторые… А тут стипендию не дают из-за пары троек!
— Папа подарил? — спросила Зайцева милейшим голосом.
— С чего бы вдруг? — ответила Ольга моею присказкой. — Сама, на свои. Папа напротив, отговаривал.
— Это почему же?
— Говорил, завистников много, будут шипеть.
— А ты?
— А я думаю, что жить с оглядкой на завистников не стоит.
Мы сидели в учебной комнате, ждали преподавателя. Ольга с Ниной пикировались, остальные внимательно слушали. Гадали, кто победит? Смешно.