– Она всегда бежит, огибает любые препятствия. Ничто её не остановит. Будто знает: застоишься – превратишься в болото.
Питер поставил склянку и посмотрел на реку по-новому, с интересом. Ему нравилось слушать Джейд.
– И к тому же эта река особенная. Понимаешь, она моя.
– Твоя?
– У меня бабушка с дедушкой жили на этой реке. Ниже по течению, миль шестьдесят отсюда. То есть они и сейчас там живут, в крошечной деревушке. Там не было военных действий и у всех есть колодцы, так что никто оттуда не уехал. В детстве я всегда проводила у них лето. У меня была своя лодка, и я знала каждую заводь, каждую бобровую запруду, каждое лебединое гнездо на этой реке. Вот почему она моя.
Джейд взяла новую склянку и опять вошла в воду. Они проработали ещё час – спокойно, ритмично. Река тихонько журчала в свете предзакатного солнца, никуда не спеша. Питеру казалось, что и его подхватило и несёт это мирное течение…
Тут Джейд прикоснулась к его локтю. Питер вздрогнул, посмотрел на свой чемоданчик с пробами.
– Я что, неправильно их уложил?
Джейд помотала головой и взглядом показала наверх, в сосновую крону.
– Видишь вон ту малышку? – прошептала она. – Это синичка-гаичка. Кажется, она готовится нанести нам визит.
Питер проследил за взглядом Джейд. Птичка сидела высоко – футов десять над ними – и пристально их изучала.
– Просто не боится нас, у неё же крылья, – сказал Питер. – Но вряд ли она приблизится.
– Ну нет, она вьётся вокруг нас с тех пор, как мы распаковали вещи. Ей любопытно. Если мы дадим ей хоть крошечный шанс, она к нам спустится. Смотри.
Джейд достала из кармана злаковый батончик, подняла повыше, словно показывая гаичке, потом осторожными, точными движениями сняла обёртку. Медленно опустилась, села, скрестив ноги, похлопала ладонью по земле – садись тоже. Питер отложил маркер в сторону и устроился рядом, собираясь наблюдать.
Но Джейд удивила его, шепнув:
– Давай ты.
Она отломила от батончика несколько злаковых крошек и высыпала Питеру на ладонь, остальное спрятала в карман. Потом высоко подняла его руку.
– Видишь? – обратилась она к гаичке. – Мы друзья. – А Питеру сказала: – Можем разговаривать, но только тихонько, ладно? И без резких движений.
Они посидели так с минуту – три живых существа, наблюдающих друг за другом. Потом Джейд чуть повернула голову к Питеру.
– У тебя никогда не бывает такого чувства, будто они пробуют установить с нами контакт? Будто говорят: «Эй, ты любишь поесть, и я люблю поесть, смотри, сколько у нас общего!»
Питер кивнул.
– Когда у меня был мой лис… – Он отвернулся, глянул на реку: сейчас в горле набухнет комок и придётся ждать, пока слова смогут просочиться наружу. Но в этот раз комок не появился. – Когда у меня был мой лис, разные люди мне часто рассказывали одну и ту же историю: «Однажды я шёл по лесу и заметил лису. Она шла поодаль, но в том же направлении, как будто нам с ней просто случайно оказалось по пути». И эти люди всегда объясняли, что лиса на них смотрела как-то… по-приятельски, понимаешь? На равных. Потом человек идёт себе дальше и забывает про лису, и вдруг – она опять тут. И опять, и опять. Все описывали это одинаково, как будто лиса им говорила: «Привет, ты гуляешь, и я гуляю, мы вместе гуляем, круто, да?»
Гаичка слетела на три ветки ниже и наклонила голову, чтобы лучше рассмотреть угощение у Питера на ладони.
– У меня тоже так бывало, – сказала Джейд. – Белки, воро́ны… а однажды за мной шёл оленёнок, пока мама-олениха его не увела. И правильно сделала, она-то знает, что мы их едим.
Питер проследил, как гаичка перепорхнула на нижнюю ветку. Она почистила пёрышки, повернулась к Питеру одной чёрной быстрой бусинкой и принялась его изучать.
Питер перешёл на шёпот:
– И каждый из этих людей говорил, что чувствовал себя избранным. Как будто лиса решила, что он достоин доверия.
Гаичка приставными шажками спустилась на самый конец ветки, покачалась на тоненьком пучке сосновых иголок. Питер и Джейд умолкли. Они смотрели друг на друга, словно не хотели смущать гостью даже взглядами.
Питер краешком глаза уловил движение – и тут же ощутил, как гаичка приземляется к нему на кончик пальца, как обхватывает палец крошечными коготками, чтобы удержаться.
Джейд застыла – только восхищённо вскинула брови. Питер в ответ тоже вскинул брови и почувствовал, как тепло стало внутри от беззвучного радостного смеха. Джейд медленно повернула голову, увидела, как гаичка кормится с руки Питера, и лицо её озарилось улыбкой. Вот это улыбка, подумал Питер. Кого угодно проймёт, будь он хоть человек, хоть синичка.
Гаичка распушила пёрышки на груди и улетела прочь, и тогда Питер наконец рассмеялся вслух. И тут же понял, что это опять она, доброта Джейд. Её секретное оружие. Джейд устроила ему встречу с маленьким вольным созданием – и услышала, как он смеётся.
Она вынула из кармана остаток батончика, разломила надвое и вручила половинку Питеру.
– Это наше причастие. Ты, я и птица – мы вместе преломляем хлеб. Понимаешь, как нам повезло?
Питер откусил кусочек и вдумчиво прожевал.
– Вола тоже сказала, что мне повезло. Когда узнала про моего лиса. Сказала, мало кому из людей дана такая связь с диким существом. Она это называла «двое, но не двое». Неразделимы. Это из буддизма.
Джейд кивнула:
– Ага, недвойственность. Я знаю это понятие. А ты заведёшь себе нового питомца, когда вернёшься?
– Вернусь – куда?
– Ну, домой. К этой Воле. Когда закончишь тут.
То ли дело было в гаичке, то ли в сонном, убаюкивающем журчании реки, но Питер ослабил бдительность и проговорился:
– Я не собираюсь туда возвращаться. Мой старый дом как раз за верёвочной фабрикой. Там и останусь.
Джейд села очень прямо.
– А как же… а кто ещё там живёт?
– Сейчас пока никто. Но когда Воины доделают свою работу, люди вернутся.
– Нет, я не об этом… – Джейд положила руки на колени, словно пыталась успокоиться – или успокоить. – Тебе тринадцать. Ты не можешь жить один.
Питер вспомнил про осторожность.
– Я… нет, конечно нет! Я хотел сказать, что не собираюсь возвращаться к Воле прямо сейчас. Сначала я… Короче, мне надо развеять прах отца. И в доме навести порядок. Вот и всё. Я там пробуду недели две. От силы.
Джейд разглядывала его на пару мгновений дольше, чем ему бы хотелось, но ничего такого не сказала.
– Вот там-то у тебя, наверное, и заведётся питомец, – предположила она. – Стоит отпереть дом – и всё, один ты не останешься, это уж точно.
– В смысле?
– Когда была эвакуация, многим пришлось бросить домашних животных. Но едва звери учуют, что кто-то вернулся, – сразу явятся.
Только не в его дом. Это Питер знал точно. Пакс метил двор пять лет; ни одна собака и ни одна кошка не посмеют сунуть нос на эту территорию.
– Нет. Не явятся. И мне не нужен другой питомец.
Джейд снова окинула его острым проницательным взглядом. Открыла было рот – но тут вернулся Сэмюэл.
– Завтра гроза, – сказал он. – Нужно будет выдвинуться пораньше.
Питер вскочил, помог ему выгрузить пробы и снаряжение. Следующий час он записывал данные, собирал дрова, разводил костёр. Помог упаковать оборудование, сам вызвался готовить ужин. Поставил на огонь банку бобов и делал вид, будто сосредоточенно их помешивает. Потом раздал всем миски с едой, а после ужина вымыл посуду.
И всё это время он ощущал на себе внимательный взгляд Джейд.
23
Лёжа в мшистой ложбинке, лис с дочерью наблюдали, как просыпается мир. В ивняке за рекой перекрикивались краснокрылые дрозды, в ворохе лежалых листьев под мёртвым дубом шныряли бурундуки, выискивая жёлуди, над водой клубилась, как туман, мошкара. Наконец появились те, кого дожидался Пакс.
На голые ветки дуба спикировала пара ворон, за ними ещё пара, и ещё, и ещё, пока от их разговоров мёртвое дерево не стало казаться живым.
Слушай, велел дочери Пакс. Вороны летают быстро. И далеко. Знают, что где произошло. И щедро делятся новостями.
С опущенными хвостами, припадая к земле – это был знак воронам «мы не опасны», – они приблизились к дубу и устроились прямо под ним.
Что ты слышишь?
Дочь сосредоточилась. Они расстроены.
Да. Почему?
Из-за людей. Большая стая людей пришла по реке с севера.
Лисы старательно вслушивались и узнали много нового. Люди – те самые, которые жгли костры у водохранилища. Среди них несколько совсем юных. Они движутся медленно, сообщили вороны, и выглядят мирными. Но несут с собой поклажу – как те, больные войной, в прошлом году.
Пакс поднялся и начал ходить туда-сюда. Медленные люди в любой момент могут стать быстрыми. Мирные люди без всякого предупреждения могут стать агрессивными.
Пакс чувствовал себя в ловушке. Вчера опять долетал запах дыма – люди снова жгли траву, на этот раз дальше к востоку, так что им с дочерью придётся идти вдоль реки – так безопаснее. И, что ещё важнее, вода скроет их следы от койотов и медведей. Значит, либо на север, к Игле и к дому, либо на юг, к Широкой Долине, а потом уж оттуда, в обход, домой. Если они пойдут на север, столкнутся там со многими, многими людьми; если на юг – могут встретить Питера и двух его спутников.
Питер поставил склянку и посмотрел на реку по-новому, с интересом. Ему нравилось слушать Джейд.
– И к тому же эта река особенная. Понимаешь, она моя.
– Твоя?
– У меня бабушка с дедушкой жили на этой реке. Ниже по течению, миль шестьдесят отсюда. То есть они и сейчас там живут, в крошечной деревушке. Там не было военных действий и у всех есть колодцы, так что никто оттуда не уехал. В детстве я всегда проводила у них лето. У меня была своя лодка, и я знала каждую заводь, каждую бобровую запруду, каждое лебединое гнездо на этой реке. Вот почему она моя.
Джейд взяла новую склянку и опять вошла в воду. Они проработали ещё час – спокойно, ритмично. Река тихонько журчала в свете предзакатного солнца, никуда не спеша. Питеру казалось, что и его подхватило и несёт это мирное течение…
Тут Джейд прикоснулась к его локтю. Питер вздрогнул, посмотрел на свой чемоданчик с пробами.
– Я что, неправильно их уложил?
Джейд помотала головой и взглядом показала наверх, в сосновую крону.
– Видишь вон ту малышку? – прошептала она. – Это синичка-гаичка. Кажется, она готовится нанести нам визит.
Питер проследил за взглядом Джейд. Птичка сидела высоко – футов десять над ними – и пристально их изучала.
– Просто не боится нас, у неё же крылья, – сказал Питер. – Но вряд ли она приблизится.
– Ну нет, она вьётся вокруг нас с тех пор, как мы распаковали вещи. Ей любопытно. Если мы дадим ей хоть крошечный шанс, она к нам спустится. Смотри.
Джейд достала из кармана злаковый батончик, подняла повыше, словно показывая гаичке, потом осторожными, точными движениями сняла обёртку. Медленно опустилась, села, скрестив ноги, похлопала ладонью по земле – садись тоже. Питер отложил маркер в сторону и устроился рядом, собираясь наблюдать.
Но Джейд удивила его, шепнув:
– Давай ты.
Она отломила от батончика несколько злаковых крошек и высыпала Питеру на ладонь, остальное спрятала в карман. Потом высоко подняла его руку.
– Видишь? – обратилась она к гаичке. – Мы друзья. – А Питеру сказала: – Можем разговаривать, но только тихонько, ладно? И без резких движений.
Они посидели так с минуту – три живых существа, наблюдающих друг за другом. Потом Джейд чуть повернула голову к Питеру.
– У тебя никогда не бывает такого чувства, будто они пробуют установить с нами контакт? Будто говорят: «Эй, ты любишь поесть, и я люблю поесть, смотри, сколько у нас общего!»
Питер кивнул.
– Когда у меня был мой лис… – Он отвернулся, глянул на реку: сейчас в горле набухнет комок и придётся ждать, пока слова смогут просочиться наружу. Но в этот раз комок не появился. – Когда у меня был мой лис, разные люди мне часто рассказывали одну и ту же историю: «Однажды я шёл по лесу и заметил лису. Она шла поодаль, но в том же направлении, как будто нам с ней просто случайно оказалось по пути». И эти люди всегда объясняли, что лиса на них смотрела как-то… по-приятельски, понимаешь? На равных. Потом человек идёт себе дальше и забывает про лису, и вдруг – она опять тут. И опять, и опять. Все описывали это одинаково, как будто лиса им говорила: «Привет, ты гуляешь, и я гуляю, мы вместе гуляем, круто, да?»
Гаичка слетела на три ветки ниже и наклонила голову, чтобы лучше рассмотреть угощение у Питера на ладони.
– У меня тоже так бывало, – сказала Джейд. – Белки, воро́ны… а однажды за мной шёл оленёнок, пока мама-олениха его не увела. И правильно сделала, она-то знает, что мы их едим.
Питер проследил, как гаичка перепорхнула на нижнюю ветку. Она почистила пёрышки, повернулась к Питеру одной чёрной быстрой бусинкой и принялась его изучать.
Питер перешёл на шёпот:
– И каждый из этих людей говорил, что чувствовал себя избранным. Как будто лиса решила, что он достоин доверия.
Гаичка приставными шажками спустилась на самый конец ветки, покачалась на тоненьком пучке сосновых иголок. Питер и Джейд умолкли. Они смотрели друг на друга, словно не хотели смущать гостью даже взглядами.
Питер краешком глаза уловил движение – и тут же ощутил, как гаичка приземляется к нему на кончик пальца, как обхватывает палец крошечными коготками, чтобы удержаться.
Джейд застыла – только восхищённо вскинула брови. Питер в ответ тоже вскинул брови и почувствовал, как тепло стало внутри от беззвучного радостного смеха. Джейд медленно повернула голову, увидела, как гаичка кормится с руки Питера, и лицо её озарилось улыбкой. Вот это улыбка, подумал Питер. Кого угодно проймёт, будь он хоть человек, хоть синичка.
Гаичка распушила пёрышки на груди и улетела прочь, и тогда Питер наконец рассмеялся вслух. И тут же понял, что это опять она, доброта Джейд. Её секретное оружие. Джейд устроила ему встречу с маленьким вольным созданием – и услышала, как он смеётся.
Она вынула из кармана остаток батончика, разломила надвое и вручила половинку Питеру.
– Это наше причастие. Ты, я и птица – мы вместе преломляем хлеб. Понимаешь, как нам повезло?
Питер откусил кусочек и вдумчиво прожевал.
– Вола тоже сказала, что мне повезло. Когда узнала про моего лиса. Сказала, мало кому из людей дана такая связь с диким существом. Она это называла «двое, но не двое». Неразделимы. Это из буддизма.
Джейд кивнула:
– Ага, недвойственность. Я знаю это понятие. А ты заведёшь себе нового питомца, когда вернёшься?
– Вернусь – куда?
– Ну, домой. К этой Воле. Когда закончишь тут.
То ли дело было в гаичке, то ли в сонном, убаюкивающем журчании реки, но Питер ослабил бдительность и проговорился:
– Я не собираюсь туда возвращаться. Мой старый дом как раз за верёвочной фабрикой. Там и останусь.
Джейд села очень прямо.
– А как же… а кто ещё там живёт?
– Сейчас пока никто. Но когда Воины доделают свою работу, люди вернутся.
– Нет, я не об этом… – Джейд положила руки на колени, словно пыталась успокоиться – или успокоить. – Тебе тринадцать. Ты не можешь жить один.
Питер вспомнил про осторожность.
– Я… нет, конечно нет! Я хотел сказать, что не собираюсь возвращаться к Воле прямо сейчас. Сначала я… Короче, мне надо развеять прах отца. И в доме навести порядок. Вот и всё. Я там пробуду недели две. От силы.
Джейд разглядывала его на пару мгновений дольше, чем ему бы хотелось, но ничего такого не сказала.
– Вот там-то у тебя, наверное, и заведётся питомец, – предположила она. – Стоит отпереть дом – и всё, один ты не останешься, это уж точно.
– В смысле?
– Когда была эвакуация, многим пришлось бросить домашних животных. Но едва звери учуют, что кто-то вернулся, – сразу явятся.
Только не в его дом. Это Питер знал точно. Пакс метил двор пять лет; ни одна собака и ни одна кошка не посмеют сунуть нос на эту территорию.
– Нет. Не явятся. И мне не нужен другой питомец.
Джейд снова окинула его острым проницательным взглядом. Открыла было рот – но тут вернулся Сэмюэл.
– Завтра гроза, – сказал он. – Нужно будет выдвинуться пораньше.
Питер вскочил, помог ему выгрузить пробы и снаряжение. Следующий час он записывал данные, собирал дрова, разводил костёр. Помог упаковать оборудование, сам вызвался готовить ужин. Поставил на огонь банку бобов и делал вид, будто сосредоточенно их помешивает. Потом раздал всем миски с едой, а после ужина вымыл посуду.
И всё это время он ощущал на себе внимательный взгляд Джейд.
23
Лёжа в мшистой ложбинке, лис с дочерью наблюдали, как просыпается мир. В ивняке за рекой перекрикивались краснокрылые дрозды, в ворохе лежалых листьев под мёртвым дубом шныряли бурундуки, выискивая жёлуди, над водой клубилась, как туман, мошкара. Наконец появились те, кого дожидался Пакс.
На голые ветки дуба спикировала пара ворон, за ними ещё пара, и ещё, и ещё, пока от их разговоров мёртвое дерево не стало казаться живым.
Слушай, велел дочери Пакс. Вороны летают быстро. И далеко. Знают, что где произошло. И щедро делятся новостями.
С опущенными хвостами, припадая к земле – это был знак воронам «мы не опасны», – они приблизились к дубу и устроились прямо под ним.
Что ты слышишь?
Дочь сосредоточилась. Они расстроены.
Да. Почему?
Из-за людей. Большая стая людей пришла по реке с севера.
Лисы старательно вслушивались и узнали много нового. Люди – те самые, которые жгли костры у водохранилища. Среди них несколько совсем юных. Они движутся медленно, сообщили вороны, и выглядят мирными. Но несут с собой поклажу – как те, больные войной, в прошлом году.
Пакс поднялся и начал ходить туда-сюда. Медленные люди в любой момент могут стать быстрыми. Мирные люди без всякого предупреждения могут стать агрессивными.
Пакс чувствовал себя в ловушке. Вчера опять долетал запах дыма – люди снова жгли траву, на этот раз дальше к востоку, так что им с дочерью придётся идти вдоль реки – так безопаснее. И, что ещё важнее, вода скроет их следы от койотов и медведей. Значит, либо на север, к Игле и к дому, либо на юг, к Широкой Долине, а потом уж оттуда, в обход, домой. Если они пойдут на север, столкнутся там со многими, многими людьми; если на юг – могут встретить Питера и двух его спутников.