Эрик не стал слушать разглагольствования Зоргана.
– Прости, дружище, мне нужно отойти, – оборвал он бывшего сослуживца и, не оглядываясь, направился к дверям. Внутри, в районе сердца – да, что бы ни говорила Аврил, у него есть сердце, – скреблось какое-то неприятное предчувствие грядущих неприятностей. А, к ресу предчувствия! Что он, старая тера, что ли?
Соседняя зала оказалась чем-то средним между кабинетом и будуаром. Взгляд мгновенно выхватил двоих: хрупкую фигурку в белоснежном платье и Поглотителя, жадно тянущего энергию из почти бездыханного тела.
Эрик и сам не понял, что произошло. В груди запекло то темное, с чем он боролся последние три месяца, забурлило, взорвалось, и он резко выкинул вперед правую руку и выкрикнул:
– Астарио!
Овенбау дернулся, как от удара, оторвался от девицы и медленно повернулся. Горящие полученной энергией глаза встретились с его, и герцог злобно оскалился.
– Вы! – прошипел Овенбау.
В лице Поглотителя не было ничего человеческого.
– Что вы здесь делаете?
– Оставьте девушку.
Эрик слышал, как сипит собственный голос, чувствовал, как все быстрее колотится сердце. Рес! Только приступа не хватало.
– Леди Эвелин – моя невеста, – Овенбау облизнул толстые губы и уставился на него с плохо скрытым превосходством. – И если нам с ней захотелось уединиться, это никого не касается.
Невеста? Вот как?
Эрик попытался просчитать варианты. Если герцог не лжет и Браге действительно его невеста, то он не должен вмешиваться. Семейное право в Кроненгауде недалеко ушло от Темных веков, и всякий, кто попытается влезть в дела рода, может оказаться под судом. Но чутье настойчиво толкало разобраться.
– В таком случае, я хотел бы услышать подтверждение этого от самой леди Браге.
«Ну же, давай, ответь!»
Сердце билось тяжело, так, будто он пробежал без остановки десять или пятнадцать рье, в груди пекло болью, но Эрик привычно не обращал на нее внимания. Он, не отрываясь, смотрел на бледную девицу с застывшим взглядом зеленых, как первая весенняя листва глаз. Ее лицо выглядело таким юным и трогательно-беззащитным… Интересно, откуда взялась эта нелепая сентиментальность? Подумать только – весенняя листва…
– Не забывайтесь, лорд Каллеман, – с угрозой произнес Овенбау. – Здесь вам не Дартштейн, и вашего всесильного покровителя тут нет.
Крупная рука плотнее перехватила талию девушки. Порочные губы изогнулись в издевательской усмешке.
Видит Единый, он хотел сдержаться. Но то темное, что клокотало внутри, вырвалось из-под контроля, и он ударил сырой силой – не раздумывая о последствиях, на одних лишь инстинктах.
– Вы!
Овенбау дрогнул и выпустил из рук свою жертву.
– Как вы посмели?
Герцог покраснел, глаза его выкатились из орбит, а Эвелин, оказавшись на свободе, попятилась, оперлась о стену и огляделась так, будто не могла сообразить, где находится. А уже в следующую секунду девица вскинула голову, и Эрик увидел в ее взгляде дикий, неконтролируемый страх.
– Леди Эвелин, могу я поздравить вас с помолвкой? – спросил он, уже зная, каким будет ответ.
– Что? – переспросила девица. – Нет. Нет, что вы! Я не помолвлена!
В выразительных глазах плеснулся ужас.
– В таком случае, будет лучше, если вы вернетесь к своей тетушке.
Проклятье! Кто бы знал, как не хотелось ему отправлять девицу к герцогине Авенау, но выхода не было. Не разбираться же с Овенбау при ней?
– Да, конечно, – торопливо закивала Эвелин и попятилась к выходу.
Эрик видел, как она с отвращением отерла ладонью рот и бросила на Овенбау испуганный взгляд.
– Леди Браге, вы все неправильно поняли!
Герцог сделал шаг в ее сторону, но девушка, подобрав подол, припустила к дверям. По глазам мазнуло видением изящных ног в тонких чулках, но он заставил себя отвернуться. Мало, что ли, женских ножек повидал?
– Леди Эвелин, постойте! – не унимался Овенбау. – Это всего лишь недоразумение!
– Не трудитесь, герцог, – усмехнулся Эрик. – Боюсь, леди Браге не впечатлили ваши… поцелуи.
Он не стал называть вещи своими именами. Овенбау знал, что он видел, и о чем говорит. Жаль, что нельзя привлечь негодяя к суду. В Кроненгауде Поглотители пользуются слишком многими поблажками, в том числе и возможностью выпивать небольшую часть энергии без ведома жертвы. Рес бы побрал Вильгельма, оставившего кронам их старые законы! Горн не зря убеждал императора, что ни к чему хорошему это не приведет. Жаль, что Вильгельм послушал не Дерека, а Дарвена, с его идеей объединения старого и нового мира.
Эрик с горечью смотрел на потерявшего человеческий облик Поглотителя. Вот тот самый «старый мир», с которым он, представитель империи, наделенный немалой властью, ничего не может сделать.
– Вы ответите за свое самоуправство! – с ненавистью глядя на него, прошипел Овенбау. – Я этого так не оставлю!
– Всегда к вашим услугам, герцог, – усмехнулся он, прикидывая, хватит ли у того смелости на магическую дуэль.
Лицо Поглотителя исказила злобная гримаса, кулаки сжались, но на бой его светлость не решилась. Что ж, он так и думал. Повадки Равенского выдавали в нем труса.
– Я буду жаловаться наместнику, – пятясь к выходу, бормотал Овенбау.
– Ваше право, – ухмыльнулся он, наблюдая за крупной фигурой, затянутой в модный блестящий костюм. – Желаю удачи, лорд Овенбау.
Герцог посмотрел на него с такой ненавистью, что сразу стало очевидно, что в Кроненгауде спокойной жизни не будет. Впрочем, он уже давно успел забыть, что это такое, а потому не особо огорчился. Одной неприятностью больше, одной – меньше. Какая разница?
* * *
Я бежала по длинному коридору, не видя ничего вокруг. В груди засела тупая боль, но я ее почти не чувствовала, изо всех сил пытаясь стереть с губ мерзкие поцелуи герцога – горький вкус его рта, настырные движения языка…
Мне казалось, что все это осталось внутри, отпечаталось на коже, смешалось с дыханием, и что мне никогда не удастся избавиться от мерзкого ощущения холодных, похожих на склизких червяков губ.
Единый, как же мне хотелось оказаться как можно дальше отсюда! Вырваться из замкнутого пространства особняка. Убежать, исчезнуть, не видеть – ни снующих по коридору лакеев, ни смеющиеся парочки, ни открытые двери многочисленных покоев. Я не думала об оставшейся в зале тетушке и о том, что она скажет или сделает. Меня гнала вперед одна единственная мысль – бежать. Бежать, как можно дальше!
Коридор вывел в холл, впереди показались распахнутые входные двери, я рванулась к ним…
– Эви?
Единый! Тетушка. Откуда она здесь взялась?
Леди Шарлотта вышла из распахнутых дверей какого-то зала, и я оказалась почти в ее объятиях.
– Что ты здесь делаешь, дорогая?
Строгий взгляд пронизывал, пытая своей чернотой.
– Мне нехорошо, миледи, – с трудом выдавила в ответ.
– Темный бог, да ты вся дрожишь! – воскликнула тетушка и взяла меня под руку. – Пусть подгонят нашу карету, – обратилась она к стоящим у дверей лакеям. – Идем, дорогая. Я отвезу тебя домой.
Холодные пальцы крепко сжали мой локоть.
– Вероятно, это простуда, – тихо произнесла леди Шарлотта, подталкивая меня к выходу, но я заметила, как в темной глубине ее глаз мелькнул расчетливый огонек. – Эта вечная сырость…
Да при чем тут сырость?! Я посмотрела на тетушку, пытаясь понять, знает ли она о том, что произошло?
Герцогиня выглядела встревоженной, в ее взгляде читалось сочувствие, но кто разберет, насколько оно было искренним? После того, как тетушка заперла меня в подвале, у меня больше не было веры ее заботе.
При воспоминании о подвале стало холодно. А рука, поддерживающая мой локоть, показалась просто ледяной. И в ушах зашумело – тонко, едва слышно, но невыносимо надоедливо.
– Что, Эви? – спросила леди Шарлотта. – Совсем худо? Мое бедное дитя!
Тетушка замолчала, дожидаясь, пока подъедет наша карета, а потом лично помогла мне забраться внутрь и приказала кучеру: – «Гони!»
Колеса загрохотали по брусчатке двора, и вскоре мы уже выехали на Вайден-брау и помчались по ночному проспекту в сторону Оллен-брау.
Мимо мелькали светящиеся вывески магазинов, я успела заметить рекламу варьете «Зордакс» – яркие, крутящиеся на сияющей подставке женские фигурки, танцующие задорный ка-де-рос. Сквозь неплотно прикрытую дверцу кареты долетал аромат цветущих гиацинтов.
– Эви, накинь мою шаль, – стягивая с плеч ажурный палантин, предложила леди Шарлотта. – Нет, это просто злой рок какой-то, – укутывая меня, вздохнула она. – Второй прием, и второй раз ты попадаешь в неприятности!
Я не отвечала. Меня все сильнее била дрожь, и я просто не могла произнести ни слова. А в голове звучало только одно – бежать! Мне нужно бежать из Амвьена!
Но стук колес убаюкивал, сил оставалось все меньше, и вскоре я уже не могла толком понять, зачем куда-то бежать, когда можно бесконечно ехать в карете и ни о чем не думать.
– Ничего, приедем домой, тебя осмотрит мой доктор, все будет хорошо, – герцогиня все говорила и говорила, ее слова кружили вокруг меня черным вороньем, и сквозь туман, застилающий сознание, пробилась вялая мысль: а с чего это тетушка так суетится? И почему в ее голосе мне слышится фальшь и странное предвкушение?
Правда, подумать об этом не успела. Перед глазами все побелело, шум в ушах стал нестерпимо громким, а потом разом стих, и я потерялась в окружившей меня темноте.
* * *
– Прости, дружище, мне нужно отойти, – оборвал он бывшего сослуживца и, не оглядываясь, направился к дверям. Внутри, в районе сердца – да, что бы ни говорила Аврил, у него есть сердце, – скреблось какое-то неприятное предчувствие грядущих неприятностей. А, к ресу предчувствия! Что он, старая тера, что ли?
Соседняя зала оказалась чем-то средним между кабинетом и будуаром. Взгляд мгновенно выхватил двоих: хрупкую фигурку в белоснежном платье и Поглотителя, жадно тянущего энергию из почти бездыханного тела.
Эрик и сам не понял, что произошло. В груди запекло то темное, с чем он боролся последние три месяца, забурлило, взорвалось, и он резко выкинул вперед правую руку и выкрикнул:
– Астарио!
Овенбау дернулся, как от удара, оторвался от девицы и медленно повернулся. Горящие полученной энергией глаза встретились с его, и герцог злобно оскалился.
– Вы! – прошипел Овенбау.
В лице Поглотителя не было ничего человеческого.
– Что вы здесь делаете?
– Оставьте девушку.
Эрик слышал, как сипит собственный голос, чувствовал, как все быстрее колотится сердце. Рес! Только приступа не хватало.
– Леди Эвелин – моя невеста, – Овенбау облизнул толстые губы и уставился на него с плохо скрытым превосходством. – И если нам с ней захотелось уединиться, это никого не касается.
Невеста? Вот как?
Эрик попытался просчитать варианты. Если герцог не лжет и Браге действительно его невеста, то он не должен вмешиваться. Семейное право в Кроненгауде недалеко ушло от Темных веков, и всякий, кто попытается влезть в дела рода, может оказаться под судом. Но чутье настойчиво толкало разобраться.
– В таком случае, я хотел бы услышать подтверждение этого от самой леди Браге.
«Ну же, давай, ответь!»
Сердце билось тяжело, так, будто он пробежал без остановки десять или пятнадцать рье, в груди пекло болью, но Эрик привычно не обращал на нее внимания. Он, не отрываясь, смотрел на бледную девицу с застывшим взглядом зеленых, как первая весенняя листва глаз. Ее лицо выглядело таким юным и трогательно-беззащитным… Интересно, откуда взялась эта нелепая сентиментальность? Подумать только – весенняя листва…
– Не забывайтесь, лорд Каллеман, – с угрозой произнес Овенбау. – Здесь вам не Дартштейн, и вашего всесильного покровителя тут нет.
Крупная рука плотнее перехватила талию девушки. Порочные губы изогнулись в издевательской усмешке.
Видит Единый, он хотел сдержаться. Но то темное, что клокотало внутри, вырвалось из-под контроля, и он ударил сырой силой – не раздумывая о последствиях, на одних лишь инстинктах.
– Вы!
Овенбау дрогнул и выпустил из рук свою жертву.
– Как вы посмели?
Герцог покраснел, глаза его выкатились из орбит, а Эвелин, оказавшись на свободе, попятилась, оперлась о стену и огляделась так, будто не могла сообразить, где находится. А уже в следующую секунду девица вскинула голову, и Эрик увидел в ее взгляде дикий, неконтролируемый страх.
– Леди Эвелин, могу я поздравить вас с помолвкой? – спросил он, уже зная, каким будет ответ.
– Что? – переспросила девица. – Нет. Нет, что вы! Я не помолвлена!
В выразительных глазах плеснулся ужас.
– В таком случае, будет лучше, если вы вернетесь к своей тетушке.
Проклятье! Кто бы знал, как не хотелось ему отправлять девицу к герцогине Авенау, но выхода не было. Не разбираться же с Овенбау при ней?
– Да, конечно, – торопливо закивала Эвелин и попятилась к выходу.
Эрик видел, как она с отвращением отерла ладонью рот и бросила на Овенбау испуганный взгляд.
– Леди Браге, вы все неправильно поняли!
Герцог сделал шаг в ее сторону, но девушка, подобрав подол, припустила к дверям. По глазам мазнуло видением изящных ног в тонких чулках, но он заставил себя отвернуться. Мало, что ли, женских ножек повидал?
– Леди Эвелин, постойте! – не унимался Овенбау. – Это всего лишь недоразумение!
– Не трудитесь, герцог, – усмехнулся Эрик. – Боюсь, леди Браге не впечатлили ваши… поцелуи.
Он не стал называть вещи своими именами. Овенбау знал, что он видел, и о чем говорит. Жаль, что нельзя привлечь негодяя к суду. В Кроненгауде Поглотители пользуются слишком многими поблажками, в том числе и возможностью выпивать небольшую часть энергии без ведома жертвы. Рес бы побрал Вильгельма, оставившего кронам их старые законы! Горн не зря убеждал императора, что ни к чему хорошему это не приведет. Жаль, что Вильгельм послушал не Дерека, а Дарвена, с его идеей объединения старого и нового мира.
Эрик с горечью смотрел на потерявшего человеческий облик Поглотителя. Вот тот самый «старый мир», с которым он, представитель империи, наделенный немалой властью, ничего не может сделать.
– Вы ответите за свое самоуправство! – с ненавистью глядя на него, прошипел Овенбау. – Я этого так не оставлю!
– Всегда к вашим услугам, герцог, – усмехнулся он, прикидывая, хватит ли у того смелости на магическую дуэль.
Лицо Поглотителя исказила злобная гримаса, кулаки сжались, но на бой его светлость не решилась. Что ж, он так и думал. Повадки Равенского выдавали в нем труса.
– Я буду жаловаться наместнику, – пятясь к выходу, бормотал Овенбау.
– Ваше право, – ухмыльнулся он, наблюдая за крупной фигурой, затянутой в модный блестящий костюм. – Желаю удачи, лорд Овенбау.
Герцог посмотрел на него с такой ненавистью, что сразу стало очевидно, что в Кроненгауде спокойной жизни не будет. Впрочем, он уже давно успел забыть, что это такое, а потому не особо огорчился. Одной неприятностью больше, одной – меньше. Какая разница?
* * *
Я бежала по длинному коридору, не видя ничего вокруг. В груди засела тупая боль, но я ее почти не чувствовала, изо всех сил пытаясь стереть с губ мерзкие поцелуи герцога – горький вкус его рта, настырные движения языка…
Мне казалось, что все это осталось внутри, отпечаталось на коже, смешалось с дыханием, и что мне никогда не удастся избавиться от мерзкого ощущения холодных, похожих на склизких червяков губ.
Единый, как же мне хотелось оказаться как можно дальше отсюда! Вырваться из замкнутого пространства особняка. Убежать, исчезнуть, не видеть – ни снующих по коридору лакеев, ни смеющиеся парочки, ни открытые двери многочисленных покоев. Я не думала об оставшейся в зале тетушке и о том, что она скажет или сделает. Меня гнала вперед одна единственная мысль – бежать. Бежать, как можно дальше!
Коридор вывел в холл, впереди показались распахнутые входные двери, я рванулась к ним…
– Эви?
Единый! Тетушка. Откуда она здесь взялась?
Леди Шарлотта вышла из распахнутых дверей какого-то зала, и я оказалась почти в ее объятиях.
– Что ты здесь делаешь, дорогая?
Строгий взгляд пронизывал, пытая своей чернотой.
– Мне нехорошо, миледи, – с трудом выдавила в ответ.
– Темный бог, да ты вся дрожишь! – воскликнула тетушка и взяла меня под руку. – Пусть подгонят нашу карету, – обратилась она к стоящим у дверей лакеям. – Идем, дорогая. Я отвезу тебя домой.
Холодные пальцы крепко сжали мой локоть.
– Вероятно, это простуда, – тихо произнесла леди Шарлотта, подталкивая меня к выходу, но я заметила, как в темной глубине ее глаз мелькнул расчетливый огонек. – Эта вечная сырость…
Да при чем тут сырость?! Я посмотрела на тетушку, пытаясь понять, знает ли она о том, что произошло?
Герцогиня выглядела встревоженной, в ее взгляде читалось сочувствие, но кто разберет, насколько оно было искренним? После того, как тетушка заперла меня в подвале, у меня больше не было веры ее заботе.
При воспоминании о подвале стало холодно. А рука, поддерживающая мой локоть, показалась просто ледяной. И в ушах зашумело – тонко, едва слышно, но невыносимо надоедливо.
– Что, Эви? – спросила леди Шарлотта. – Совсем худо? Мое бедное дитя!
Тетушка замолчала, дожидаясь, пока подъедет наша карета, а потом лично помогла мне забраться внутрь и приказала кучеру: – «Гони!»
Колеса загрохотали по брусчатке двора, и вскоре мы уже выехали на Вайден-брау и помчались по ночному проспекту в сторону Оллен-брау.
Мимо мелькали светящиеся вывески магазинов, я успела заметить рекламу варьете «Зордакс» – яркие, крутящиеся на сияющей подставке женские фигурки, танцующие задорный ка-де-рос. Сквозь неплотно прикрытую дверцу кареты долетал аромат цветущих гиацинтов.
– Эви, накинь мою шаль, – стягивая с плеч ажурный палантин, предложила леди Шарлотта. – Нет, это просто злой рок какой-то, – укутывая меня, вздохнула она. – Второй прием, и второй раз ты попадаешь в неприятности!
Я не отвечала. Меня все сильнее била дрожь, и я просто не могла произнести ни слова. А в голове звучало только одно – бежать! Мне нужно бежать из Амвьена!
Но стук колес убаюкивал, сил оставалось все меньше, и вскоре я уже не могла толком понять, зачем куда-то бежать, когда можно бесконечно ехать в карете и ни о чем не думать.
– Ничего, приедем домой, тебя осмотрит мой доктор, все будет хорошо, – герцогиня все говорила и говорила, ее слова кружили вокруг меня черным вороньем, и сквозь туман, застилающий сознание, пробилась вялая мысль: а с чего это тетушка так суетится? И почему в ее голосе мне слышится фальшь и странное предвкушение?
Правда, подумать об этом не успела. Перед глазами все побелело, шум в ушах стал нестерпимо громким, а потом разом стих, и я потерялась в окружившей меня темноте.
* * *