Рот заполнился сладостью и терпким ароматом. Это было очень вкусно! И я бы даже нарекла его тающим удовольствием, если бы не была так зла.
Чем они будут заниматься в театре? Элигия будет трогать руками моего ментора? Гладить его ладонями? Чертить дорожки тонкими пальцами на его лице и шее?
Картинки сменялись в моей голове, одна хуже другой. Я взяла ещё один сладкий кругляш в рот, намереваясь заесть свою разгулявшуюся фантазию. Но она лишь сильнее разбушевалась. Подозрительность звенела во мне натянутой тетивой, врезалась в разум, и я никак не могла отпустить её. Нужно было забыть о несбыточной мечте и приступить к чтению. Пожалуй, это было лучшее, что я сейчас могла сделать для самой себя. Я открыла случайную книгу, но перед глазами буквы расплывались, отказываясь складываться в слова. Вместо слов они складывались в картины двух тел — мужского и женского, соединённых жарким объятием и сладострастным поцелуем под алой занавесью.
— Да в пекло! — в миг выругалась я, откидывая книгу.
Схватила ещё одну конфету и без колебаний выбежала из домика ментора.
*
— Будь свободен, устанавливай правила, — пробубнила я себе под нос.
Куча хлама заскрипела и зазвенела осколками, когда я придавила её сапогами. Благо, этого скорбного звука поверженной рухляди в тупиковом дворике никто не услышал.
— Будь свободен, устанавливай правила, — завозила я ладонью под козырьком театра в поисках ключа.
Эту мантру я повторяла всю дорогу от самой академии. Она въелась в мой язык, как вкус шоколада, и гулким лозунгом отлетала от нёба снова и снова. Фантазии так и не оставили меня, разжигая яростный огонь в крови. Я то билась в сухой истерике на спине капрана, то замирала, врастая в седло, как сгорбленная старуха. То, что я в очередной раз нарушила правила, выехав за стены академии без сопровождения, волновало меня меньше всего. Те самые дурацкие правила, что пытались закрыть меня за каменной плитой, как в Зандагате. Но ничего, теперь Юну Горст было не так просто остановить. Кроуниц отныне — мой город, который я узнала лучше многих местных.
— Будь свободен, уста… Есть! — ладонь нащупала холодный металлический цилиндр. — Наконец-то!
Я спрыгнула, подняв облачко пыли, и тихо чихнула.
В прошлый раз я была здесь с Каасом, и впереди меня ждала одна из самых чудесных ночей в моей жизни. Теперь же… теперь меня ждал спектакль.
Ключ легко вошёл в скважину одинокой двери, и я замерла. Что это со мной? Я сама себе была отвратительна. Я бегала за Джером, как верная шавка, что ждёт, чтобы её хозяин кинул ей обглоданную кость. И он совсем не воспринимал меня всерьёз. Был добр, только и всего.
Отчего бы ему сразу не сказать мне, что его любовь — не для меня? Что я не тревожу его мыслей, и моя неумелая нежность только обуза для него? Догадывался ли он вообще об этой самой нежности?
Рельеф паучих лап под пальцами сейчас казался особенно холодным. Может, повернуть обратно, пока не поздно? Может мне не стоит видеть того представления, что подготовила для меня судьба?
В дворик вбежала тощая собака, обдав меня запахом нечистот. Она выплюнула грязную кость, и та с гулким лязком ударилась о серую брусчатку. Собака повела носом, повернула голову, демонстрируя только один здоровый глаз. Второй заплыл какой-то гадостью. Оценив меня, как незванную гостью в собственном доме, псина оскалилась и глухо зарычала. Даже лязгнула разок слюнавой челюстью, чтобы угроза казалась серьёзнее.
— Да не ори, — успокоила я свою новую компанию. — У меня и без тебя паршивый день.
Зверюгу я не боялась, хоть она рычала вполне убедительно. Она думала, что в своём праве: облупившиеся стены и ржавые сточные трубы были её укрытием.
— А ты достаточно умная, чтобы понимать, что со мной тебе не справиться, да? — спросила я у грозной собеседницы.
Та ответила утробным звуком — не то лаем, не то воем. Сам по себе он был ещё больше смешон, чем предыдущие попытки напугать меня, но оказался эффективным, потому что на зов из тёмной арки явились другие собаки. Такие же облезлые, с вытянутыми мордами, больше похожие на подросших волчат.
Сражаться со стаей не входило в мои планы, поэтому я резво провернула ключ и быстро скрылась за хлипкой дверью. Замкнулась, кинула ключ в карман. Как раз вовремя, потому что на улице послышался истошный лай.
— Даже у бродячей псины есть верные друзья, — фыркнула я, поднимаясь по леснице.
Я же была всегда и везде чужой. Целый мир против меня одной!
Здесь, в пыльном затхлом помещении среди поломанных декораций я почувствовала себя загнанной в тупик. Меня словно довели до крайности, толкнули в угол. Впервые в жизни я стала лишней даже для того, в ком всегда находила утешение. Моя последняя связь с миром оборвалась, разлетелась вдрызг, больно заколола осколками грудь, и дышать стало тяжелее. Но я всё ещё дышала. А значит, должна была двигаться дальше.
Дверь за кулисы сцены была приоткрыта, но я побоялась приближаться. Могли заметить. Любопытство подталкивало меня заглянуть хоть одним глазком, но я бесшумно юркнула мимо, на лестницу, — туда, где находилась тайная ложа.
И не прогадала — под самой крышей театра было пусто, только лебёдки и тросы шумели, ездили туда-сюда грузы, приводя в движение занавес и декорации. Я осторожно ступала по нешироким доскам, внимательно выбирая место для шага. В широких щелях мелькали актеры в костюмах, бегали рудвики с пёстрыми нарядами в лапах, что-то падало, звенело и шуршало. Суетливое буйство красок, блёсток и перьев совсем не наводило на мысли об Ордене Крона. Мне и в голову не могло прийти, что под театральными масками могли скрываться те, кому было, что скрывать.
Сквозь резную ширму в тайной ложе лился свет от пламени сотен свечей. Я припала глазом к искусному узору и задержала дыхание от восторга: театр ожил! Хрустальные люстры и десятки кадебляров освещали взволнованную и нарядную толпу, что усаживалась на свои места. Золочёные витые колонны отражали жёлтые блики, алые занавеси почти не скрывали зрителей на балконе, а лишь кидали лёгкую тень на лица. Зал пестрел нарядами, драгоценными украшениями и даже масками. Я изучала народ сквозь ширму. Здесь собралась аристократия и знать. Мужчины выглядели расслабленными и довольными, а дамы сиянием могли бы заслонить звёзды на небосводе. От сложных причёсок, кружев, блеска тканей и бликов камней у меня зарябило в глазах, и я на какое-то время оторвалась от созерцания, зажмурившись. Для меня это был иной мир, даже более таинственный, чем магия. Я бы могла вписаться в него, разве что, прося подать у входа.
Следующий раз я прижалась ещё ближе к ширме, всматриваясь в толпу.
Джермонда заметила сразу.
Взгляд как будто без команды выхватил из толпы безошибочно фигуру в тёмном камзоле. Он стоял в окружении трёх женщин, спиной ко мне, в проходе между рядами бархатных кресел. Какая-то ужасно жёлтая блондинка в бежевом платье вытянула руку в атласной перчатке, и мой ментор вежливо приложился к ней губами. Гадость.
Элигия стояла рядом, положив ладонь на мужское плечо. То самое плечо, на которое так часто опиралась я сама. Даже среди местных леди певичка была безупречно красива: в длинном платье с глубоким вырезом на белой спине, с точёным силуэтом и изящными плавными жестами. Взмах руки, поворот головы, алые губы — всё подчёркивало её яркую сексуальность. Ах, как жалко, что у меня не было с собой лука!
Кажется, леди Веллильер была отвратительна не только мне: та самая златовласка улыбнулась Элигии, но даже отсюда я увидела самый ненавидящий оскал. Я и не сомневалась, что перед спектаклем в фойе и ложах театра происходил настоящий бал лицемерия, и даже порадовалась, что мне никогда не придётся в этом участвовать.
— Сраный стервятник, — выругалась я. — Да вы похуже Ракель Зулейтон с её свитой!
В уши врезался противный звон, и зрители стали рассаживаться по местам. Мне с местом повезло больше других, потому что от сверкающего и заискивающего кошмара меня отделяла узорная ширма, позволяющая рассмотреть всё в подробностях. Жаль, сцену отсюда было не видно. Сейчас там явно происходило какое-то действо, потому что зрители зааплодировали.
Спектакль начался, а по моей спине пробежался странный холодок, совершенно невовремя напоминая мне ощущение чужого взгляда. Я попыталась отогнать излишнюю нервозность, которая одолевала меня в последнее время, и проследила за Джером — он с отрешённым интересом наблюдал за актёрами, явно не подозревая о моей слежке. Изредка он косился на Элигию и, кажется, даже любовался ею.
Пальцы рук в прорезях ширмы похолодели, и воздух вокруг как будто напитался туманом, стал крутым и вязким.
— Безумие! — вскрикнул актёр так, что даже я услышала. — Вот что с тобой, Мелли! Ты безумна, раз способна на такое… даже ради любви!
Мелли что-то ответила, но отсюда было не разобрать. Актёр был прав. Безумие. Вот что со мной. Зачем я прибежала в театр? Чтобы продлить свои мучения? Чтобы поближе посмотреть на зарождающуюся страсть между моим ментором и той, которую я ненавидела? Я оторвалась от ширмы и попятилась. Безумие… Юна Горст бывала самонадеянной, наивной, излишне отважной, глупой, но безумной? Безумной ещё ни разу.
Нужно уходить. Бежать отсюда, обратно в академию… в библиотеку или бестиатриум. Куда-нибудь.
Ещё шаг назад и… я уперлась спиной в кого-то, кого точно не должно было там быть.
Животный ужас перерезал моё нутро, скрутил жилы и вырвался испуганным вскриком. Мужская ладонь легла на губы и зажала рот, легко, даже нежно. Но этим прикосновением из меня как будто высосали все жизненные силы. Руки и ноги налились свинцом, тело покрылось крупными мурашками. Это было так… таинственно и жутко.
— Любите наблюдать из тени, Юна Горст? — раздался тяжёлый шёпот над самым ухом.
Я задышала шумно и заморгала часто-часто. По венам вместо крови потёк расплавленный воск, ускоряясь и подгоняя сознание. Вся напускная бравада и решительность слетела с меня в один миг, и я совершенно ясно ощутила себя добычей этого человека. Даже не добычей, нет… Безвольной тряпичной куклой в руках увлечённого игрой владельца.
Незнакомец надавил, опуская мою голову себе на грудь. Другой рукой он обхватил мою талию, чтобы я не рухнула на подкосившихся ногах. Перед глазами оказался мужской подрободок — гладкой выбритый, с едва заметной ямочкой.
Я не понимала, почему моё тело не слушается меня — следовало бы вытащить Кааса, попытаться защититься, сбежать или хотя бы закричать, но я лишь полулежала на тёплом мужском теле и ловила тихое дыхание, обжигающее мой висок.
— Кто вы? — собственный голос показался мне чужим, будто он прозвучал вне меня.
— Я владелец этой ложи, — мужчина осторожно убрал прядь волос от моего лба, пригладил за ухом. — И этого театра.
Такой успокаивающий жест, но я задрожала сильнее. Почему-то ответ вертелся на языке сам собой: Кирмос лин де Блайт, Чёрный Консул. Не-человек, порождение тьмы. Распускает леденящие душу свои липкие руки, щупальца, когти, зубы. Пугает, чтобы я покрывалась холодным потом, ослабляет кровавой магией. Окутывает разум тёплым, сладковатым запахом пряного хмеля и крови. Он пришёл за мной, он сам меня убьёт… Только почему я до сих пор жива?
— Несчастная Мелли!.. — раздалось со сцены. — Ты его невольница отныне, он управляет тобой, как кукольник! Ты погубила себя и своего сына!
Напоминание о том, что за ширмой находятся люди отрезвило меня. Я задёргалась, что было силы, ударила наотмашь пяткой, заколотила локтями. Старалась придать действиям уверенность и последовательность, но слишком торопилась, барахталась и мазала.
К счастью, даже такая слабая попытка высвободиться сработала, я отлетела обратно к ширме, развернулась и вытащила Кааса. Выставила кинжал перед собой.
Нет, это был не Кирмос лин де Блайт.
Соврешенно точно — не он.
Кое-кто другой, кто не уступал Чёрному Консулу ни в силе, ни в могуществе, ни во власти.
— Господин Демиург, — однозначно узнала я того, кого видела раньше лишь мельком.
Мужчина скинул капюшон глухого серого плаща и застыл, позволяя себя рассмотреть. Гладкие волосы создателя Ордена Крона были тщательно зачёсаны назад, но больше ничего не выдавало в этом ещё молодом и крепком человеке истинного аристократа или древнего кровавого мага. Наоборот, вид у него был вполне неброский. В своей простой накидке он казался мне гораздо привлекательнее всех тех, кто сидел в бархатных креслах.
Самыми яркими оказались глаза. Острые, обрамленные темными ровными бровями, они представляли собой диковинное и приметное зрелище: ярко-зелёный контрастировал с фиолетовым, придавая мужчине пугающий и одновременно завораживающий вид.
Господин Демиург улыбнулся, почти не растягивая губ, слегка склонил голову набок.
— Вы ослабили меня кровавой магией? — я опустила кинжал, но убирать в ножны пока не спешила.
Лезвие подрагивало в моих руках в такт сердцебиению, и я прижала ладонь к бедру, чтобы скрыть волнение.
Скосила глаза в зрительный зал.
Джер больше не смотрел ни на сцену, ни на Элигию, а вытянулся в своём кресле и блуждал сосредоточенным взглядом по толпе. Потом поднял глаза к ширме, прищурился.
Связь! О Ревд, я испугалась, и ментор наверняка это почувствовал.
— Я мог бы, — Демиург помедлил, делая шаг ближе, и я резко повернулась к нему. — Но в этом не было необходимости. Ты оказалась удивительно податливой.
В зале заиграл оркестр, и музыка грохнула, торжественным эхом отражаясь от сводов. Величественная, напевная, возвышенная мелодия летела над залом, врывалась в наше укрытие. Голоса актёров слились в стройный хор, восславляющий власть любви.
— Не подходите, — я снова вытянула руку с остриём.
Стоило бы отойти к резной перегородке, но боялась, что Джер заметит меня из зала. Выход мне перегораживал Господин Демиург, так что я оказалась зажата в этой крохотной ложе, как клинок в щипцах кузнеца в ожидании удара, который расплющит разгоряченную сталь. И эта музыка… Она разгоняла кровь ещё сильнее, впивалась в уши высокими нотами, пробегала мурашками по коже. Или это было не от музыки?
— Право, меня это даже немного оскорбляет, — мужчина повернул голову, сверкнул глазами. — Мне нравится управлять ритмами сердец, Юна. Но не кровавой магией, а посредством впечатлений. Воистину, я чувствую себя создателем и драматургом самой жизни. Это такое удовольствие, с которым не сравнится простое обладание телом. Неужели я похож на обычного садиста?
— Вы похожи на призрака, — заторможенно ответила я, убирая кинжал. — Что неслышно и незримо бродит по людному зданию.
Это было правдой. Бессмертный человек, сейчас стоящий прямо напротив меня, в каком-то смысле и был призраком. Призраком Квертинда из легенд, возвышающих его почти до божественной сути. Вся новейшая история, Квертинд без Иверийцев, в котором жили все мы теперь, который знала я, были порождением этого человека. Господин Демиург изменил судьбу королевства так же, как изменил когда-то мою — легко, незаметно, парой фраз, неощутимым вмешательством в нужный момент.
Перед глазами поплыли воспоминания прошлого: как отец в нашем доме кланяется этому странному господину, как Кем Горст почти падает на кровать после сообщения о смерти Тезарии, как разноглазый человек говорит мне о величайшей из опасностей у озера Фарелби. Я тогда ещё ничего не смыслила в магии, но интуитивно, нутром чувствовала силу и могущество в жутком госте.
— Я напугал Вас излишней театральностью, — Демиург подошёл совсем близко. — Но мы ведь в теаре! О, это совершенно волшебное место, не находите? — он дал мне несколько секунд на ответ, но я промолчала, и мужчина продолжил: — Сцена — алтарь Нарцины. Она тоже требует жертв, как и всё прекрасное в этом мире. Сюда актёры и режиссёры несут свой талант, рвут душу на куски и кормят ими зрителя, умирают и возрождаются вновь, чтобы прожить сотни жизни. И главная награда, — он поднял ладони и тихо похлопал, на удивление точно попав в гром аплодисментов в зале. — Признание публики.
Создатель Ордена Крона встал рядом, посмотрел сквозь ширму, и причудливые световые пятна осыпали его фигуру. Я застыла, завороженная этим мужчиной и моментом. В нём действительно было волшебство, но не из-за игры света и проникающей под кожу музыки, не из-за звенящих голосов актёров. Таинство заключалось в самом этом человеке: словно он и был магией, противоречием, кидающим вызов законам мира и природы. Слова его возносили хвалу театру, но во всех движениях сквозила едкая презрительность. Даже когда он хлопал, казалось, что это были аплодисменты самому себе.
— Как вам спектакль? — он повернулся, и я едва удержалась, чтобы не попятиться. — Не правда ли, он заполняет острой и живой эмоцией, в которой и есть всё удовольствие людского существования?
Чем они будут заниматься в театре? Элигия будет трогать руками моего ментора? Гладить его ладонями? Чертить дорожки тонкими пальцами на его лице и шее?
Картинки сменялись в моей голове, одна хуже другой. Я взяла ещё один сладкий кругляш в рот, намереваясь заесть свою разгулявшуюся фантазию. Но она лишь сильнее разбушевалась. Подозрительность звенела во мне натянутой тетивой, врезалась в разум, и я никак не могла отпустить её. Нужно было забыть о несбыточной мечте и приступить к чтению. Пожалуй, это было лучшее, что я сейчас могла сделать для самой себя. Я открыла случайную книгу, но перед глазами буквы расплывались, отказываясь складываться в слова. Вместо слов они складывались в картины двух тел — мужского и женского, соединённых жарким объятием и сладострастным поцелуем под алой занавесью.
— Да в пекло! — в миг выругалась я, откидывая книгу.
Схватила ещё одну конфету и без колебаний выбежала из домика ментора.
*
— Будь свободен, устанавливай правила, — пробубнила я себе под нос.
Куча хлама заскрипела и зазвенела осколками, когда я придавила её сапогами. Благо, этого скорбного звука поверженной рухляди в тупиковом дворике никто не услышал.
— Будь свободен, устанавливай правила, — завозила я ладонью под козырьком театра в поисках ключа.
Эту мантру я повторяла всю дорогу от самой академии. Она въелась в мой язык, как вкус шоколада, и гулким лозунгом отлетала от нёба снова и снова. Фантазии так и не оставили меня, разжигая яростный огонь в крови. Я то билась в сухой истерике на спине капрана, то замирала, врастая в седло, как сгорбленная старуха. То, что я в очередной раз нарушила правила, выехав за стены академии без сопровождения, волновало меня меньше всего. Те самые дурацкие правила, что пытались закрыть меня за каменной плитой, как в Зандагате. Но ничего, теперь Юну Горст было не так просто остановить. Кроуниц отныне — мой город, который я узнала лучше многих местных.
— Будь свободен, уста… Есть! — ладонь нащупала холодный металлический цилиндр. — Наконец-то!
Я спрыгнула, подняв облачко пыли, и тихо чихнула.
В прошлый раз я была здесь с Каасом, и впереди меня ждала одна из самых чудесных ночей в моей жизни. Теперь же… теперь меня ждал спектакль.
Ключ легко вошёл в скважину одинокой двери, и я замерла. Что это со мной? Я сама себе была отвратительна. Я бегала за Джером, как верная шавка, что ждёт, чтобы её хозяин кинул ей обглоданную кость. И он совсем не воспринимал меня всерьёз. Был добр, только и всего.
Отчего бы ему сразу не сказать мне, что его любовь — не для меня? Что я не тревожу его мыслей, и моя неумелая нежность только обуза для него? Догадывался ли он вообще об этой самой нежности?
Рельеф паучих лап под пальцами сейчас казался особенно холодным. Может, повернуть обратно, пока не поздно? Может мне не стоит видеть того представления, что подготовила для меня судьба?
В дворик вбежала тощая собака, обдав меня запахом нечистот. Она выплюнула грязную кость, и та с гулким лязком ударилась о серую брусчатку. Собака повела носом, повернула голову, демонстрируя только один здоровый глаз. Второй заплыл какой-то гадостью. Оценив меня, как незванную гостью в собственном доме, псина оскалилась и глухо зарычала. Даже лязгнула разок слюнавой челюстью, чтобы угроза казалась серьёзнее.
— Да не ори, — успокоила я свою новую компанию. — У меня и без тебя паршивый день.
Зверюгу я не боялась, хоть она рычала вполне убедительно. Она думала, что в своём праве: облупившиеся стены и ржавые сточные трубы были её укрытием.
— А ты достаточно умная, чтобы понимать, что со мной тебе не справиться, да? — спросила я у грозной собеседницы.
Та ответила утробным звуком — не то лаем, не то воем. Сам по себе он был ещё больше смешон, чем предыдущие попытки напугать меня, но оказался эффективным, потому что на зов из тёмной арки явились другие собаки. Такие же облезлые, с вытянутыми мордами, больше похожие на подросших волчат.
Сражаться со стаей не входило в мои планы, поэтому я резво провернула ключ и быстро скрылась за хлипкой дверью. Замкнулась, кинула ключ в карман. Как раз вовремя, потому что на улице послышался истошный лай.
— Даже у бродячей псины есть верные друзья, — фыркнула я, поднимаясь по леснице.
Я же была всегда и везде чужой. Целый мир против меня одной!
Здесь, в пыльном затхлом помещении среди поломанных декораций я почувствовала себя загнанной в тупик. Меня словно довели до крайности, толкнули в угол. Впервые в жизни я стала лишней даже для того, в ком всегда находила утешение. Моя последняя связь с миром оборвалась, разлетелась вдрызг, больно заколола осколками грудь, и дышать стало тяжелее. Но я всё ещё дышала. А значит, должна была двигаться дальше.
Дверь за кулисы сцены была приоткрыта, но я побоялась приближаться. Могли заметить. Любопытство подталкивало меня заглянуть хоть одним глазком, но я бесшумно юркнула мимо, на лестницу, — туда, где находилась тайная ложа.
И не прогадала — под самой крышей театра было пусто, только лебёдки и тросы шумели, ездили туда-сюда грузы, приводя в движение занавес и декорации. Я осторожно ступала по нешироким доскам, внимательно выбирая место для шага. В широких щелях мелькали актеры в костюмах, бегали рудвики с пёстрыми нарядами в лапах, что-то падало, звенело и шуршало. Суетливое буйство красок, блёсток и перьев совсем не наводило на мысли об Ордене Крона. Мне и в голову не могло прийти, что под театральными масками могли скрываться те, кому было, что скрывать.
Сквозь резную ширму в тайной ложе лился свет от пламени сотен свечей. Я припала глазом к искусному узору и задержала дыхание от восторга: театр ожил! Хрустальные люстры и десятки кадебляров освещали взволнованную и нарядную толпу, что усаживалась на свои места. Золочёные витые колонны отражали жёлтые блики, алые занавеси почти не скрывали зрителей на балконе, а лишь кидали лёгкую тень на лица. Зал пестрел нарядами, драгоценными украшениями и даже масками. Я изучала народ сквозь ширму. Здесь собралась аристократия и знать. Мужчины выглядели расслабленными и довольными, а дамы сиянием могли бы заслонить звёзды на небосводе. От сложных причёсок, кружев, блеска тканей и бликов камней у меня зарябило в глазах, и я на какое-то время оторвалась от созерцания, зажмурившись. Для меня это был иной мир, даже более таинственный, чем магия. Я бы могла вписаться в него, разве что, прося подать у входа.
Следующий раз я прижалась ещё ближе к ширме, всматриваясь в толпу.
Джермонда заметила сразу.
Взгляд как будто без команды выхватил из толпы безошибочно фигуру в тёмном камзоле. Он стоял в окружении трёх женщин, спиной ко мне, в проходе между рядами бархатных кресел. Какая-то ужасно жёлтая блондинка в бежевом платье вытянула руку в атласной перчатке, и мой ментор вежливо приложился к ней губами. Гадость.
Элигия стояла рядом, положив ладонь на мужское плечо. То самое плечо, на которое так часто опиралась я сама. Даже среди местных леди певичка была безупречно красива: в длинном платье с глубоким вырезом на белой спине, с точёным силуэтом и изящными плавными жестами. Взмах руки, поворот головы, алые губы — всё подчёркивало её яркую сексуальность. Ах, как жалко, что у меня не было с собой лука!
Кажется, леди Веллильер была отвратительна не только мне: та самая златовласка улыбнулась Элигии, но даже отсюда я увидела самый ненавидящий оскал. Я и не сомневалась, что перед спектаклем в фойе и ложах театра происходил настоящий бал лицемерия, и даже порадовалась, что мне никогда не придётся в этом участвовать.
— Сраный стервятник, — выругалась я. — Да вы похуже Ракель Зулейтон с её свитой!
В уши врезался противный звон, и зрители стали рассаживаться по местам. Мне с местом повезло больше других, потому что от сверкающего и заискивающего кошмара меня отделяла узорная ширма, позволяющая рассмотреть всё в подробностях. Жаль, сцену отсюда было не видно. Сейчас там явно происходило какое-то действо, потому что зрители зааплодировали.
Спектакль начался, а по моей спине пробежался странный холодок, совершенно невовремя напоминая мне ощущение чужого взгляда. Я попыталась отогнать излишнюю нервозность, которая одолевала меня в последнее время, и проследила за Джером — он с отрешённым интересом наблюдал за актёрами, явно не подозревая о моей слежке. Изредка он косился на Элигию и, кажется, даже любовался ею.
Пальцы рук в прорезях ширмы похолодели, и воздух вокруг как будто напитался туманом, стал крутым и вязким.
— Безумие! — вскрикнул актёр так, что даже я услышала. — Вот что с тобой, Мелли! Ты безумна, раз способна на такое… даже ради любви!
Мелли что-то ответила, но отсюда было не разобрать. Актёр был прав. Безумие. Вот что со мной. Зачем я прибежала в театр? Чтобы продлить свои мучения? Чтобы поближе посмотреть на зарождающуюся страсть между моим ментором и той, которую я ненавидела? Я оторвалась от ширмы и попятилась. Безумие… Юна Горст бывала самонадеянной, наивной, излишне отважной, глупой, но безумной? Безумной ещё ни разу.
Нужно уходить. Бежать отсюда, обратно в академию… в библиотеку или бестиатриум. Куда-нибудь.
Ещё шаг назад и… я уперлась спиной в кого-то, кого точно не должно было там быть.
Животный ужас перерезал моё нутро, скрутил жилы и вырвался испуганным вскриком. Мужская ладонь легла на губы и зажала рот, легко, даже нежно. Но этим прикосновением из меня как будто высосали все жизненные силы. Руки и ноги налились свинцом, тело покрылось крупными мурашками. Это было так… таинственно и жутко.
— Любите наблюдать из тени, Юна Горст? — раздался тяжёлый шёпот над самым ухом.
Я задышала шумно и заморгала часто-часто. По венам вместо крови потёк расплавленный воск, ускоряясь и подгоняя сознание. Вся напускная бравада и решительность слетела с меня в один миг, и я совершенно ясно ощутила себя добычей этого человека. Даже не добычей, нет… Безвольной тряпичной куклой в руках увлечённого игрой владельца.
Незнакомец надавил, опуская мою голову себе на грудь. Другой рукой он обхватил мою талию, чтобы я не рухнула на подкосившихся ногах. Перед глазами оказался мужской подрободок — гладкой выбритый, с едва заметной ямочкой.
Я не понимала, почему моё тело не слушается меня — следовало бы вытащить Кааса, попытаться защититься, сбежать или хотя бы закричать, но я лишь полулежала на тёплом мужском теле и ловила тихое дыхание, обжигающее мой висок.
— Кто вы? — собственный голос показался мне чужим, будто он прозвучал вне меня.
— Я владелец этой ложи, — мужчина осторожно убрал прядь волос от моего лба, пригладил за ухом. — И этого театра.
Такой успокаивающий жест, но я задрожала сильнее. Почему-то ответ вертелся на языке сам собой: Кирмос лин де Блайт, Чёрный Консул. Не-человек, порождение тьмы. Распускает леденящие душу свои липкие руки, щупальца, когти, зубы. Пугает, чтобы я покрывалась холодным потом, ослабляет кровавой магией. Окутывает разум тёплым, сладковатым запахом пряного хмеля и крови. Он пришёл за мной, он сам меня убьёт… Только почему я до сих пор жива?
— Несчастная Мелли!.. — раздалось со сцены. — Ты его невольница отныне, он управляет тобой, как кукольник! Ты погубила себя и своего сына!
Напоминание о том, что за ширмой находятся люди отрезвило меня. Я задёргалась, что было силы, ударила наотмашь пяткой, заколотила локтями. Старалась придать действиям уверенность и последовательность, но слишком торопилась, барахталась и мазала.
К счастью, даже такая слабая попытка высвободиться сработала, я отлетела обратно к ширме, развернулась и вытащила Кааса. Выставила кинжал перед собой.
Нет, это был не Кирмос лин де Блайт.
Соврешенно точно — не он.
Кое-кто другой, кто не уступал Чёрному Консулу ни в силе, ни в могуществе, ни во власти.
— Господин Демиург, — однозначно узнала я того, кого видела раньше лишь мельком.
Мужчина скинул капюшон глухого серого плаща и застыл, позволяя себя рассмотреть. Гладкие волосы создателя Ордена Крона были тщательно зачёсаны назад, но больше ничего не выдавало в этом ещё молодом и крепком человеке истинного аристократа или древнего кровавого мага. Наоборот, вид у него был вполне неброский. В своей простой накидке он казался мне гораздо привлекательнее всех тех, кто сидел в бархатных креслах.
Самыми яркими оказались глаза. Острые, обрамленные темными ровными бровями, они представляли собой диковинное и приметное зрелище: ярко-зелёный контрастировал с фиолетовым, придавая мужчине пугающий и одновременно завораживающий вид.
Господин Демиург улыбнулся, почти не растягивая губ, слегка склонил голову набок.
— Вы ослабили меня кровавой магией? — я опустила кинжал, но убирать в ножны пока не спешила.
Лезвие подрагивало в моих руках в такт сердцебиению, и я прижала ладонь к бедру, чтобы скрыть волнение.
Скосила глаза в зрительный зал.
Джер больше не смотрел ни на сцену, ни на Элигию, а вытянулся в своём кресле и блуждал сосредоточенным взглядом по толпе. Потом поднял глаза к ширме, прищурился.
Связь! О Ревд, я испугалась, и ментор наверняка это почувствовал.
— Я мог бы, — Демиург помедлил, делая шаг ближе, и я резко повернулась к нему. — Но в этом не было необходимости. Ты оказалась удивительно податливой.
В зале заиграл оркестр, и музыка грохнула, торжественным эхом отражаясь от сводов. Величественная, напевная, возвышенная мелодия летела над залом, врывалась в наше укрытие. Голоса актёров слились в стройный хор, восславляющий власть любви.
— Не подходите, — я снова вытянула руку с остриём.
Стоило бы отойти к резной перегородке, но боялась, что Джер заметит меня из зала. Выход мне перегораживал Господин Демиург, так что я оказалась зажата в этой крохотной ложе, как клинок в щипцах кузнеца в ожидании удара, который расплющит разгоряченную сталь. И эта музыка… Она разгоняла кровь ещё сильнее, впивалась в уши высокими нотами, пробегала мурашками по коже. Или это было не от музыки?
— Право, меня это даже немного оскорбляет, — мужчина повернул голову, сверкнул глазами. — Мне нравится управлять ритмами сердец, Юна. Но не кровавой магией, а посредством впечатлений. Воистину, я чувствую себя создателем и драматургом самой жизни. Это такое удовольствие, с которым не сравнится простое обладание телом. Неужели я похож на обычного садиста?
— Вы похожи на призрака, — заторможенно ответила я, убирая кинжал. — Что неслышно и незримо бродит по людному зданию.
Это было правдой. Бессмертный человек, сейчас стоящий прямо напротив меня, в каком-то смысле и был призраком. Призраком Квертинда из легенд, возвышающих его почти до божественной сути. Вся новейшая история, Квертинд без Иверийцев, в котором жили все мы теперь, который знала я, были порождением этого человека. Господин Демиург изменил судьбу королевства так же, как изменил когда-то мою — легко, незаметно, парой фраз, неощутимым вмешательством в нужный момент.
Перед глазами поплыли воспоминания прошлого: как отец в нашем доме кланяется этому странному господину, как Кем Горст почти падает на кровать после сообщения о смерти Тезарии, как разноглазый человек говорит мне о величайшей из опасностей у озера Фарелби. Я тогда ещё ничего не смыслила в магии, но интуитивно, нутром чувствовала силу и могущество в жутком госте.
— Я напугал Вас излишней театральностью, — Демиург подошёл совсем близко. — Но мы ведь в теаре! О, это совершенно волшебное место, не находите? — он дал мне несколько секунд на ответ, но я промолчала, и мужчина продолжил: — Сцена — алтарь Нарцины. Она тоже требует жертв, как и всё прекрасное в этом мире. Сюда актёры и режиссёры несут свой талант, рвут душу на куски и кормят ими зрителя, умирают и возрождаются вновь, чтобы прожить сотни жизни. И главная награда, — он поднял ладони и тихо похлопал, на удивление точно попав в гром аплодисментов в зале. — Признание публики.
Создатель Ордена Крона встал рядом, посмотрел сквозь ширму, и причудливые световые пятна осыпали его фигуру. Я застыла, завороженная этим мужчиной и моментом. В нём действительно было волшебство, но не из-за игры света и проникающей под кожу музыки, не из-за звенящих голосов актёров. Таинство заключалось в самом этом человеке: словно он и был магией, противоречием, кидающим вызов законам мира и природы. Слова его возносили хвалу театру, но во всех движениях сквозила едкая презрительность. Даже когда он хлопал, казалось, что это были аплодисменты самому себе.
— Как вам спектакль? — он повернулся, и я едва удержалась, чтобы не попятиться. — Не правда ли, он заполняет острой и живой эмоцией, в которой и есть всё удовольствие людского существования?