На рассвете я проснулся один. Я точно помнил, как засыпал в обнимку с Катей, уткнувшись носом в ее макушку, а сейчас я был один. Холодок побежал по телу, и чувство тревоги зародилось в душе. Я сфокусировал зрение на настенных часах. Пять утра. За окном уже светало, и первые птички уже проснулись, но было слишком рано. Я поднялся и направился на поиски беглянки. Я обнаружил Катю в гостиной. Она мирно спала на диване, укутавшись пледом. В ее ногах, свернувшись калачиком, спал Цезарь. Я тихонько подошел к ней и присел у ее лица на корточки. Она была прекрасна. Расслабленная, умиротворенная, счастливая. Легкая улыбка тронула мои губы. Она ангел. Маленький спящий ангел. Я протянул руку и нежно убрал прядь ее волос с лица. Она вздохнула и открыла изумрудные глаза. В предрассветной дымке цвет ее глаз был еще более невероятный. Лазурный, словно океан. И в этом океане мелькнул ужас. Она резко вскочила, сев на диване и поджав ноги к груди, дикий вопль вырвался из ее груди. Я поднялся на ноги ошарашенный ее поведением. Цезарь спрыгнул с дивана и кинулся на меня, громко лая и скалясь. Я отшатнулся к дверному проему. Я растерялся, не понимал, что произошло и почему у нее такая странная реакция, а она закрыла лицо руками и тихо, что-то шептала.

– Катя успокойся, это я. Я Ники. Твой Ники.

– Уйди. Прошу уйди, – простонала она.

– Что происходит? – я шагнул в ее сторону, но пес преградил мне путь, угрожающе рыча.

– Прости меня, я думала, что смогу, но у меня не выходит, – сказала она.

– Что? Ты снова гонишь меня? – она ничего не ответила, просто взглянула на меня.

И этого было достаточно. Одним взглядом она перевернула мою душу. Жалость. Вот, что я там увидел. Ни любви, ни сострадания. Жалость… Она снова играла моими чувствами. Втаптывала в грязь. Позволяла приблизиться, но не остаться. Волна ярости вспыхнула внутри, наполняя каждую клеточку моего тела, горячей волной разливаясь по венам. Все достаточно! Мы выясним все раз и навсегда, здесь и сейчас. Я строго взглянул на свирепствующего пса и так как он меня неплохо знал он отступил, и я направился к ней. Катя не сводила с меня глаз полные ужаса.

– Мне надоело Катя. Я устал. Чего ты добиваешься? Чего ты хочешь от меня? – она отвернулась. Я сел рядом с ней, схватил за подбородок и развернул к себе. – Не смей отворачиваться! Я не игрушка! Я живой человек с чувствами, которыми ты играешь, и я устал от этого! – я был зол, хотя нет, я был в гневе, поэтому кричал на нее, и Цезарь моментально отреагировал на мой тон. Он подлетел к нам, но не успел он предпринять какие-либо действия, я резко развернулся к нему и скомандовал. – Место! – пес растерянно оглянулся и отступил назад. – А теперь ты, – перевел я свое внимание на Катю, – долго ты будишь издеваться надо мной?

– Я и не думала издеваться, – пробормотала она.

– Да ладно! – вскочил я не в силах контролировать эмоции. – А как это называется? Ты полночи кувыркаешься со мной в постели, получаешь удовольствие, называешь меня лучшим, а потом гонишь? Тебе насрась на меня и на мои чувства! Ты всю душу мне вытрепала!

– Ты прав Ник. Я просто получила то, что хотела, – безразлично произнесла она.

И это было больно. Разрушающе. Словно она сама вонзила кол мне в сердце и смеялась, когда я истекал кровью. Она взглянула на меня, и я окончательно умер. Сбежать. Уйти. Забыть. И больше ни когда не возвращаться! Вот что крутилось в моей голове, но я словно пригвожденный ее безжалостным взглядом не мог сдвинуться с места. Я не понимал, как можно быть такой сукой, как можно так просто играть чувствами других людей. Она открыла мне глаза. И из милого, душевного человечка превратилась в безжалостную суку. Наверное, это и есть возмездие. Она нанесла удар за всех обиженных мной женщин.

– Уйди, Ник, – произнесла она, глядя в мои глаза.

И я собрал вещи и ушел…

***

Тянулись дни, недели. Прошел месяц, но терзания в моей душе продолжались. И пусть она разбила мне сердце, уничтожила любую надежду, но я продолжал слепо ее любить. Идиот! Да это так, но я ничего не мог с собой поделать. Я спасался работой. Внеурочные смены, бесконечные операции, пока меня буквально не стали выгонять из клиники. И тогда я садился на байк, и бездумно гонял по городу. Я перестал общаться с друзьями. Но не потому, что не хотел, я просто не мог. Все будто сошли с ума. Вадим был полностью поглощен своей Марикой. Он свихнулся окончательно. Он не отпускал ее ни на секунду. Что разрывало мое сердце. Я мог бы быть счастлив вот также. Мог бы растворяться в любимой вот также. И не замечать окружающих. Но мое сердце ныло каждый раз, когда я видел их вместе.

Но любовная лихорадка накрыла не только Вадима. Толян прилип к своей блондинке. Толян, который никогда не был сторонником постоянности, завел себе девушку! Меня тошнило от этого. Ее звали Света. Из его уст это имя звучало словно мантра. Каждый раз, рассказывая о ней, он глупо улыбался, а меня это злила. Я срывался на нем, дерзил, подкалывал и иногда очень обидно. И я понимал, что нельзя так вести себя, но мне хотелось, чтобы окружающие почувствовали туже боль, что и я. Вот такой я эгоист.

И даже Надя была счастлива. И хоть она избегала меня, я ни мог не заметить ее горящий взгляд, направленный на Серого. Да именно на Серого. И верь после этого в дружбу между мужчиной и женщиной.

Спустя месяц затворнической жизни и избегания друзей я все же решил приехать на «Ваську». Оседлав свой мотоцикл, я наблюдал за Невой. За блеском на воде, отражениям золотого шпиля Петропавловки и даже чувствовал себя немного счастливым, пока не заметил друзей. Вадим и Марика направились в мою сторону. Счастливые и довольные. Я не мог смотреть на это. Резко заведя двигатель мотоцикла, я рванул с места. Колесил часа два, рискуя жизнью. Мне было плевать на себя, на то, что со мной станет, на то, как будут переживать мои близкие, случись со мной несчастье. Я бы и дальше безрассудно метался по городу, но судьба вновь вмешалась. Я на бешенной скорости входил в поворот, когда увидел ее. Она шла с работы, погруженная в свои мысли и даже ухом не повела на свист тормозом. А может, это было видение, потому что в следующую секунду я почувствовал обжигающую боль, разносящуюся по телу.

Входя в поворот, я не рассчитал радиус и налетел на поребрик. Слетев с мотоцикла на газон и пропахав метров сто, я врезался в дерево. Я чувствовал, как ломаются мои кости, как звенящая темнота поглощает меня и лишь ее лицо перед глазами. Как видение, как призрак, витающий надо мной. Почему она? Снова она? И темнота…

Темнота отпустила меня быстро, выкинув на свет в окружение друзей, родных и близких. Они счастливо улыбались и смотрели на меня. Женщины одеты в роскошные наряды, мужчины в смокинги. Я осмотрел свои руки, ноги и с удивлением обнаружил, что полностью цел. Тело легкое, будто невесомое. И покой. Душа радовалась. Я огляделся и обнаружил свадебную арку, украшенную белами розами и вуалью. Все происходящее напоминало свадьбу и, судя по тому, что я был в центре внимания, мою свадьбу. И когда я увидел прекрасную невесту, направляющуюся ко мне, сомнений не осталось.

Она была безумно красива. Белоснежное платье принцессы, украшенное стразами, которые переливались в солнечном свете. Нежные, оголенные плечи и хрупкие ключицы. Она будто ангел спустившейся с небес. И когда она подошла ближе, я утонул в море ее глаз, завороженный, обезоруженный и счастливый.

Это была красивая церемония. Нежная и трогательная. Почти все плакали, когда мы клялись в вечной любви. А потом последовал пышный банкет персон на сто не меньше. И брачная ночь, полная любви и страсти, удовольствия и блаженства. И насытившись своей женой, я прошептал:

– Я люблю тебя, Катя.

И это было истинное счастье, блаженство. Я чувствовал себя умиротворенно и спокойно в объятиях любимой, но приступ боли, физической боли вырвал меня из этого мира. Я обрел тяжелое и болезненное тело. И тьма накрыла вновь. Я вцепился рукой (почему-то одной) в простыни и застонал выгибаясь. Глаза я открыть так и не смог, проваливаясь снова с мир света…

Я в парке, сижу на лавочке, откинувшись на спинку, и наслаждаюсь летним солнышком. Кожу приятно припекает, но не обжигает. Идеально. Рядом детская площадка, где резвятся детишки. И их крики абсолютно не раздражают, как не странно. На душе покой и умиротворение. Я ощущаю счастье каждой клеточкой своего тела. Но где-то в глубине все же испытываю чувство тревоги. Я отлипаю от спинки лавочки, опираюсь локтями на колени, складывая руки в замок, и начинаю шарить глазами по площадке. Что я ищу? Кого высматриваю? Сам до конца не понимая. Но где-то в глубине души знаю цель поиска и нахожу.

Две девчушки лет пяти резвятся на качелях. Похожие как две капли воды. Темно-каштановые волосы вьются завитками, розовые сарафанчики, малюсенькие сандалики с бабочками на носиках и белые носочки. Они мне напоминают мою любовь. Мою Катю. Одно лицо просто, только глаза серые, как у меня. И как только я их нахожу, облегчение и счастье несется по телу. Не пойму, почему испытываю такой трепет к ним, но, когда одна из них сталкивается с моим взглядом и с криком: «папа» мчится в мою сторону, все становится ясно. Я понимаю, почему испытываю к этим девчушкам безграничную, безусловную любовь. Это мои девочки, мои дочурки, частички меня. И когда одна из них прыгает мне на колени, а я обнимаю ее, прижимая к груди, невероятный трепет и тепло расплывается в душе.

– Я принесла водички, – доносится от куда-то с боку родной и любимый голос. Это Катя. Она присаживается рядом, протягивает бутылку с жидкостью дочурке, и та жадно пьет, с наслаждением закатывая глазки.

И вот она жизнь полная радости и счастья. Любимая жена, две замечательные дочурки, которые растут не по дням, а по часам. И это не в переносном смысле. Вот они идут в первый класс. Вот мы отмечаем их шестнадцатилетие. И первые ухажеры, которые заваливают их цветами. И я в гневе от этого. Они еще слишком малы для этого. Мои крошки, мои принцессы. Как их отдать в объятия чужого мужчины? Даже в мыслях это звучит ужасно. Катя меня пытается успокоить, но я не приклонен. Они слишком малы…

А дальше институт и двойная свадьба. И они уже не малы, а вполне взрослые леди. Утонченные, женственные и невероятно красивы. Самые прекрасные девушки в моей жизни. Белые платья, цветы, танцы, слезы жены и мое скупое благословение. Надеюсь, они будут счастливы так же, как и я.

А я счастлив. Каждой клеточкой тела я счастлив! Я наслаждаюсь жизнью рядом с любимой. И даже когда мы стареем, а наши дети вырастают, я все также люблю ее, как и раньше. Мы сидим на диване, пьем остывший кофе, закусывая булочками, что она испекла, и смотрим дебильное шоу по телику. И мне так спокойно, так легко рядом с ней. Я любуюсь ее постаревшим лицом, исчерченным паутинкой морщинок, но все таким же прекрасным, как и раньше. Любуюсь ее посидевшими волосами, небрежно собранными в пучок на затылке. Скольжу взглядом ниже по шее к нежным рукам, которые беру и прижимаю к своим пересохшим губам. Она мило улыбается мне, кидая на меня слегка потускневший взгляд, и кладет голову мне на плечо. И я ощущаю невероятное тепло и нежность исходящее от нее. Ее любовь и заботу. И я понимаю одно – вот она идеально прожитая жизнь. Мечта. Сказка…

И когда я вижу финал этой сказки, моей жизни я испытываю полет, невесомость, поднимаясь ввысь абсолютно счастливый и спокойный, наблюдая с высоты за счастливой парочкой, мирно хохочущей над тупым ток-шоу. И вот она свобода, умиротворение и покой…

Но что-то словно дергает меня назад, приземляя и кидая во тьму и боль. Дикую боль. Боль физическую во всем теле. Я пытаюсь разомкнуть глаза, чтобы выбраться из тьмы, но яркий свет больно ранит раздраженную сетчатку. Я зажмуриваюсь, выгибаясь всем телом, и вцепляюсь почему-то одной рукой в простыни подо мной. Я едва могу сдержать стон боли, когда она спазмом скручивает мою грудную клетку. Вески давят и пульсируют. Это ад. Так мне и надо. Я хочу назад в сказку, в покой и ощущение невесомости. Чувствую, как в уголках глаз щиплют слезы.

– Коля, сынок, потерпи, я сейчас позову кого-нибудь, – сквозь боль в мои уши проникает голос матери, а я громко стону, не в силах уже это терпеть.

Дальше топот, суета. Мои глаза все еще закрыты, не могу их открыть. Все тело немеет. Ни чувствую, ни рук, ни ног.

– Спокойно парень, сейчас станет легче, – слышу я мужской голос.

Но мне не становиться легче, хотя окружающие явно покинули меня. Звенящая тишина воцарилась вокруг. А в моей голове лишь одно: «Хочу назад. К моей любимой. К моей Кате». И, наверное, ее имя я произношу вслух потому, как мама тут же отзывается мне:


– Она скоро будет, сынок.

И это дарит надежду. Боль немного отступает с теплом, которое проносится по телу. И я склоняю голову набок, прижимаясь щекой к мягкой подушке. «Она скоро будет». Это все что мне надо. И я жду. Жду возвращения в свою сказку, к ней, к счастливой жизни без боли и разочарования. И уже боюсь открыть глаза. Боюсь потому, что, если окончательно попаду в этот ужасный мир, больше никогда не вернусь назад.

– Как ты? – слышу я ее голос.

Прекрасный, звенящий голос. Вот оно, я уже близко. Я зажмуриваюсь сильнее, чтобы не потерять нить, чтобы вернуться. И когда ее мягкие и нежные губы касаются моей небритой щеки, до меня доходит, что она рядом.

Я поворачиваю голову к ней и осторожно открываю глаза, чтобы не вспугнуть это сладкое ведение. Она размыта. Взгляд не сразу фокусируется на ее прекрасном лице. Я несколько раз моргаю и сталкиваюсь с синей бездной, с небом ее глаз. Не вижу больше ничего, только ее глубокие лазурные глаза, в которых теряюсь. Я хочу прикоснуться к ней, ощутить тепло ее кожи, но не могу, мои руки обездвижены. И когда я пытаюсь высвободиться, пульсирующая боль пробегает от головы до пят. Я морщусь и стону.

– Тише, не нужно, – нежно и взволнованно произносит она, кладя свою ладонь на мою щеку.

Такую теплую, бархатную. Я потираюсь о нее, поворачивая лицо и целуя ее пальчики, сильно зажмуриваясь.

– Какой прекрасный сон, – хрипло, будто не своим голосом, шиплю я.

– Это не сон, я, правда, здесь, – отвечает она.

Я расплываюсь в улыбке, хоть каждый жесть, каждый вздох отдается тупой болью. Далекой болью и не такой уже острой, но все же болью. Я открываю глаза и снова смотрю на нее. Зрение совсем восстановилось и теперь я могу разглядеть каждую черту ее лица. Она прекрасна. Ангел. И, кажется, что даже сияет божественным светом.

– Ты такая красивая и такая реальная. Если это мой ад, то прошу, не уходи, – хрипло произношу я, а в ее глазах начинают блестеть слезы. – Не надо, не плачь. Тебе здесь не место. Ты ангел и ты скоро покинешь меня. Я прошу всего минутку.

Она наклоняется и целует меня в пересохшие губы. И это настолько реально, настолько чувственно, что каждая клеточка моего тела отзывается ей. Я хочу прижать ее ближе, но не могу оторвать руки. Это мое наказание. Видеть, чувствовать, но не прикасаться. Да я и не против. И это уже много. Ее поцелуй длиться бесконечно долго. Нежный, долгий, затянутый поцелуй. Невероятно чувственный и осторожный, но я хочу больше. И стремлюсь к ней навстречу, немного отрываясь от подушки, и как только я это делаю, проникая языком в ее нежный ротик, боль возвращается, и я со стоном падаю обратно на подушку.

– Тебе нужно быть осторожнее, – произносит она. – Ты всех нас жутко напугал. Тебя буквально вытащили с того света.

И то ли действие лекарств становиться меньше, то ли ее поцелуй подействовал на меня, моя голова проясняется. Я удивленно начинаю осматривать окружающее меня пространство. Это похоже на больничную палату. Белую, унылую и безликую. Вокруг куча приборов, которые издают нервирующие, пищащие звуки. Я лежу, по-видимому, привязанный к кровати. На правой руке гипс до предплечья, и она прижата к торсу, из левой торчат иголки. К ногам вроде возвращается чувствительность, и я даже пытаюсь их согнуть. Но любое движение отдается болью в теле, и я бросаю эти попытки. Начинаю анализировать происходящее. Что я помню последнее? Я мчусь на огромной скорости… и поворот… не успевая среагировать… что-то отвлекло. Дальше мотоцикл спотыкается, и я лечу. Потом жуткая боль и, похоже, я отключился.

– Что случилось? – спрашиваю я ее.

– Ты попал в ДТП. Сильно пострадал. Тебя прооперировали, а потом ты впал в кому.

– В кому? – растеряно уточняю я.

– Да, на четыре дня.

– Четыре дня…

– Да мы очень волновались. Мы с твоей мамой по очереди дежурили возле тебя и молились, чтобы все обошлось.

– Мама? Она здесь?

– Да, сейчас я ее позову.

Она поднимается, и я понимаю, что сейчас уйдет, но я пока не хочу этого. Я хочу, чтобы она осталась.

– Нет! – в панике бросаю я. – Постой, – и она садится снова, – освободи мою руку, хочу дотронуться до тебя.

– Я не уверенна, что можно.

– Пожалуйста, мне это необходимо, – молю я.

Она с сомнением взглянула на меня, вздохнула, но все же освободила. Я протягиваю руку, и кончиками пальцев касаюсь ее щеки. Она вполне реальная, сидит и с тревогой смотрит на меня. Почему она здесь? Она явно дала понять, что не будет со мной. Неужели из жалости? Снова проснулись дружеские чувства? Увольте. На хрен мне это не надо! Я отрываю руку от ее лица и сильно сжимаю в кулак.

– Позови маму, – отворачиваюсь я от нее.

– Ник, прости меня, – шепчет она.

– За что, Кать? – ухмыляюсь я. – Что я могу поделать, если я как был лишь другом для тебя, так и остался.

– Это ни так…

– Не надо, – перебиваю я ее, – я благодарен тебе, что переживаешь за меня, но достаточно. Я в порядке, можешь идти. Свой долг ты выполнила.

– Послушай, ты вправе злиться на меня, но послушай, – я отворачиваюсь от нее. Не хочу слышать очередные обещания. – Когда случилось это несчастье, я многое поняла. Поняла, как ты дорог мне. Ты единственный человек, который всегда понимал меня и поддерживал. Ты один из немногих, который знает меня. Меня истинную.

– Очень интересно, но все не то, Кать.

– Что ты хочешь услышать? – возмущается она. Я поднимаю взгляд на нее.

– Я люблю тебя, Кать, можешь ли ты сказать то же самое мне? – она отводит взгляд, ее спина напрягается, руки она складывает на груди. Закрывается. – Позови маму, Кать, – в очередной раз прошу я и отворачиваюсь.

Она медленно поднимается со стула и направляется к выходу. Я больше не могу смотреть на нее. Это больно. И это не физическая боль, а моральная. Я бы лучше вновь разбился, чем чувствовать это.

– Я не знаю, – шепчет она у самой двери, стоя ко мне спиной, – для меня это очень громкие слова.