Пространство насыщала немецкая речь, бряканье посуды. На опушке выделялись неподвижные силуэты бронетранспортеров. Там вспыхивали фонари, сновали фигуры механиков. То и дело заводились двигатели, тарахтели на холостом ходу. Из отдельных реплик можно было понять, что техника нуждается в ремонте. На краю аэродрома стояло небольшое моторизованное подразделение. Как-то не похоже было, что оно готовится к наступательным действиям.
Группа отступила в лес. Ершов по приказу Шубина развернул рацию, и в эфир ушло очередное сообщение о дислокации немецких частей. В свете фонаря Глеб делал пометки на карте. Немецкие и венгерские подразделения располагались в шахматном порядке, и просочиться между ними труда не составляло. В глубь лесистой местности немцы не совались.
Темп движения снизился. Люди тяжело дышали. С наступлением темноты идти по лесу стало невозможно. Приходилось выбираться на открытые участки, преодолевать их бегом.
Деревня Теплый Ключ, отмеченная на карте, возникла в поле зрения в начале двенадцатого. Темнота уже сгустилась, начиналась ночь. Группа осталась в низине, Глеб в одиночку вскарабкался на косогор, достал бинокль.
К ночи ароматы луговых трав потеряли остроту и уже не щекотали нос. Деревня лежала метрах в двухстах, в покатой низине. За ней возвышалась стена леса. Теплый Ключ был небольшим селением, но в нем когда-то работала животноводческая ферма – ее приземистые строения смотрели на мир пустыми глазницами окон. Покосилась деревянная силосная башня с островерхой крышей. Ферма находилась на северной окраине деревни. Как грибы, торчали из земли ветхие избы. Гулял волной плетень. Растительность во дворах не отличалась густотой. Электричество отсутствовало, но в отдельных окнах что-то рябило – свечи, керосинки или по старинке – лучины. Стояла тишина, не мычал скот, не брехали собаки. Вряд ли там были немцы. Они не могут вести себя тихо – нация шумная, хотя и приученная к порядку. Да и выставлять засаду им вроде не на кого.
Шубин сполз за косогор, снова развернул карту, вооружился фонарем. Глаза устали, приходилось постоянно моргать, избавляясь от въевшейся мути. Он отыскал Теплый Ключ, уперся в него пальцем, чтобы больше не потерять. Западный лес на карте значился – зеленая полоса шириной в два километра. Далее – Днепр, и на той же широте – Ратниково. Никаких дорог между населенными пунктами, но это не значило, что их нет. Топографические карты страдали погрешностями, многие объекты и коммуникации на них попросту не отражались.
Соблазн одним рывком добраться до Ратниково был велик. Двадцать минут по лесу, и они на месте. Но где тут эта чертова дорога? Логика подсказывала, что она должна быть. Пусть не та, что ведет от моста (последняя на карте обозначалась и убегала вдоль Днепра на север), но что-то ведь должно связывать два соседствующих населенных пункта? В противном случае перспектива невеселая: два километра на юг до дороги, выход к Соловьевской переправе, где делать совершенно нечего, и снова две версты на север…
Он тихим свистом подозвал бойцов.
– Климов, веди ребят в обход деревни с южной стороны. Закрепиться на опушке, ждать. Чусовой, Дубровский – за мной…
Группа разделилась. Основная часть скрылась за косогором. Остальные двинулись по прямой. Остаток пути до плетня пришлось ползти. С восточной стороны грудились сараи, вздымался бурьян. В высокой траве валялся мусор. Поднимать шум и ломать ноги в планы разведчиков не входило – пришлось огибать деревню с юга.
Между лесом и вереницей избушек тянулась проселочная дорога. Фасады жилищ были обращены в эту сторону. К большому огорчению, в лес дорога не сворачивала – шла вдоль опушки. Вполне вероятно, что она смыкалась с трассой от Соловьевской переправы.
– Товарищ лейтенант, не стоит будить лихо, – прошептал благоразумный Дубровский. – Нет тут никакой дороги. Пробежимся шесть километров, привыкать, что ли?
– Можем не успеть, – Шубин глянул на часы. – К тому же местность, по которой ты предлагаешь «пробежаться», занята немцами.
Интуиция в этот час отдыхала. Лейтенант испытывал мучительные колебания. Разведчики крались вдоль палисадников. Деревня помалкивала. Избушки в основном дощатые, законопаченные соломой, ограды – с дырами. У забора громоздилась груда осиновых поленьев. Одинокое развесистое дерево возвышалось между лесом и дорогой. Из растрепанной ветром скирды торчали вилы. К избам прижимались утлые сараи, грядки кое-где были возделаны. В первых двух домах жизнь отсутствовала, а может быть, сельчане уже спали. Протяжно завыла собака на задворках – вой оборвался. Осталась еще живность в русском селении…
– Подсолнухи незрелые, – посетовал за спиной Чусовой, – а то бы нарезали, скоротали бы дорожку…
Подсолнухов было море – целые заросли. С покосившихся электрических столбов свисали провода – значит, план ГОЭЛРО воплощался и здесь.
В третьей по счету избе были заколочены окна и двери, бурьян достигал человеческого роста. Следующая изба выглядела сносно: добротная, в отличие от соседских, с крепкой крышей. Палисадник был вычищен от мусора и сорняков. Из свинарника в глубине огорода доносилось глухое похрюкивание.
Внезапно Шубин остановился и замер. Встали и остальные разведчики. Донесся отдаленный гул. Шла машина, а возможно, целая колонна. Откуда доносился шум, определить было трудно. Звуки отражались от леса, распадались, создавалось ощущение, что гудит везде. Это могла быть дорога в районе Соловьевской переправы. Гул затих примерно через минуту. Глеб еще какое-то время напряженно вслушивался.
– Ложная тревога, товарищ лейтенант, – прошептал Чусовой. – Зайдем в хатку? Она вроде ничего, упитанная, свет горит. И скотина в хозяйстве присутствует, немцы не забрали…
– Мы-то зайдем, – усмехнулся Шубин, – вот только тебе, Виктор, снаружи постоять придется. Замри вон у калитки.
– Да не очень-то и хотелось, – обиженно фыркнул Чусовой. – Чего я там не видал в этой хате? Есть все равно не будете, самогонку потреблять – тоже…
– А вдруг? – задумался Дубровский. – Да ты не бойся, Витя, мы, если что, про тебя не забудем.
В принципе, Чусовой оказался недалек от истины. Бойцы пробрались через дыру в ограде, на цыпочках подкрались к крыльцу. Без шума не удалось – прошуршали камешки под ногами.
Дернулась занавеска на окне, пробежала тень по выцветшей материи. Шубин беззвучно ругнулся – и на старуху бывает проруха! Мглистый свет озарил двор. Он бегло огляделся. Напротив крыльца – крепкий сарай, примыкающий к соседскому участку. К сараю приставлена деревянная лестница. Дальние окрестности огорода поглощала тьма…
Шубин поднялся на скрипучее крыльцо, стукнул в дверь. В доме что-то скрипнуло, завозились люди. Охнула женщина. На нее шикнул мужчина. Словно прятали что-то. Недоеденный ужин?
На всякий случай Глеб отодвинулся за косяк – хотя пуля через дверь в подобной ситуации стала бы верхом безумия.
Скрипнула половица.
– Кого там черт принес? – хрипло проворчал мужик. – Не иначе соседушка? Какого хрена не спишь?
– Свои, открывайте. Все объясним.
Некоторое время за дверью было молчание. Потом раздался мучительный вздох, брякнула щеколда, и дверь приоткрылась. Мужчина в безрукавке из жиденького меха был невысок, плотно сбит. Он держал коптящую свечу. Плясали тени по настороженному лицу, по лысине, обрамленной тонкими волосами.
– Добрый вечер, – поздоровался Шубин, – войти позволите?
– Вы кто?
– Свои мы, – повторил Глеб, – свои, дядечка…
Мужик смиренно кивнул, отвернулся и побрел в хату, держа перед собой свечу. Он припадал на левую ногу – можно было и не спрашивать, почему товарищ не в армии.
В чистой комнате горела масляная лампа. Пламя колебалось, по стенам струились тени. За столом сидела прямая, как лопата, женщина с распущенными волосами. Она взволнованно вздрагивала, бегали глаза. В углу на лавке примостилась девочка лет шестнадцати в мешковатом одеянии – вся в маму. Она держала руки на коленях и жалобно моргала. Задрожала, когда Дубровский шагнул к ней, прижала руки к груди.
– Спокойно, Маша, я Дубровский, – разведчик заговорщицки подмигнул. Глеб раздраженно поморщился.
– Я не Маша… – тонким голоском протянула девчушка.
– Так и я не Дубровский, – засмеялся Дубровский.
– Не обращайте внимания, граждане, – произнес Шубин. – Я правильно понимаю, вы местные?
– А вы… кто? – поколебавшись, спросила женщина.
– Свои, повторяю в третий раз.
– Свои – они разные бывают, – резонно заметил хозяин. Он застыл посреди комнаты в странной позе, словно собирался отдать пионерское приветствие.
– Мы похожи на немцев? – Шубин сдвинул на затылок капюшон. Блеснула звездочка на пилотке.
– Так если и не немец… мало ли кто ты такой… – промямлил мужик и отвернулся. – Всякие тут ходят, поди пойми…
– Все, хватит ломать комедию, – строго сказал Шубин. – Бдительность – это похвально, но надо и меру знать. Красная Армия, просим любить и жаловать.
– Родные вы наши… – выдохнула некрасивая женщина и так сморщилась, что сделалась совершенно непривлекательной. – А мы-то гадаем, кто такие…
Робко улыбнулась и «неМаша» на скамейке. Хозяин семейства на минуту задумался и решил вымучить холодную улыбку.
– Силантий Лукьянович я, товарищи. Парамонов моя фамилия. Живем тут, в Теплом Ключе… Раньше на скотоводческой ферме работали, в колхозе «Верный путь», а сейчас вроде и не работаем нигде, – выживаем, на огороде брюкву с морковкой выращиваем… Немцы нас не тронули, не нужны мы им. Я инвалид еще с Халхин-Гола, осколок застрял, нога не сгибается… Это супруга моя Тамара Фоминична, это доченька Лиза…
– То есть немцы вас не трогают… И даже свинью не забрали – удивительно.
Жалобно мяукая, подошла тощая кошка, потерлась о ногу, подняла голову и галопом умчалась в сени. Не понравились ей гости.
– Свинья, говорите? – хрипло засмеялся хозяин. – А вы видели эту свинью-то? Кожа да кости, а откармливать нечем…
– Ладно, граждане, все в порядке. В доме есть кто-нибудь еще?
– Да откуда же? – развел руками хозяин. – Все семейство здесь… Вам поесть собрать, товарищи?
Что-то не нравилось лейтенанту в этом субъекте. Вроде мужик как мужик, не больно привечающий ночных гостей, – а кто их, собственно, привечает? Он то бледнел, то покрывался бурой краской. Взгляд метался по углам, потом утыкался в ноги. Возможно, в этом и не было ничего зазорного, душа русского крестьянина – глухие потемки. Но что-то настораживало. «А правильно ли мы зашли?» – закралась странная мысль.
– Еды не надо, спасибо. Немцы часто приезжают?
– Часто, – кивнул Парамонов. – Они уже третий день как тут и раз пять уже приезжали. На грузовых машинах, важные такие, с автоматами. По деревне ходят, огороды топчут, у людей запасы отбирают… У нас второго дня картошку прошлогоднюю из подпола выгребли, всех курей забрали. На свинью таращились и ржали, пристрелить хотели…
– Теплый Ключ соединяется дорогой с Ратниково?
– С Ратниково? – Силантий Лукьянович задумчиво поскреб затылок. – Ну да, какая-то дорога есть… Только по ней автомобильный транспорт не больно-то пройдет. Там все чертополохом да бурьяном поросло. Если пешком, то можно, а на машинах всегда в объезд ездили – через Соловьево. Только это мало кому нужно было – Ратниково-то деревушка маленькая, там даже мост хреновый. На моей памяти он несколько раз обваливался…
– Не важно. Где дорога?
– Так это… там, – хозяин неопределенно махнул рукой. – Если на север пойдете, вдоль деревни, так напротив силосной башни свороток и будет. Основная дорога в село Сплавное – там немцев полно, а свороток, значится, – к Днепру… А вам зачем туда, товарищи?
– Не твоего ума дело, Силантий Лукьянович. Гуляем мы. На Днепре, говорят, воздух больно хорош.
– Это да, – согласился хозяин, – на Днепре по-всякому лучше, чем здесь…
Затопали сапоги, хлопнула дверь. Охнула достопочтенная Тамара Фоминична, схватилась за сердце. В комнату влетел возбужденный Часовой.
– Товарищ лейтенант, грузовик в деревню въезжает… Мы его, видать, и слышали – он просто в низину тогда спустился…
– Силантий Лукьянович, что за дела? – скрипнул зубами Шубин.
– Так а я-то что? – начал бледнеть хозяин. – Это не мой грузовик. Немцы и по темноте могут, вчера вон ночью приезжали, наших мужиков выстраивали…
Вот же дьявол! Рев мотора уже рядом. Отблески света плясали по занавескам.
Разведчики, не сговариваясь, кинулись из комнаты, пролетели сени, заваленные хозяйственным хламом, выскочили на крыльцо. Справа за штакетником работал двигатель. Сноп света освещал дорогу. Машина тормозила. Притянули неприятность! Давно не попадали в засаду! Но почему именно сюда? Машина определенно ехала к дому Парамонова.
– Туда! – Шубин указал на сараюшку, до которой было метров восемь. Бросился первым, взлетел по приставленной лестнице. Как же удачно она тут оказалась… Лестница заскрипела, заходила ходуном, ударилась о край крыши. Кровлю Силантий действительно перестилал, и сама конструкция была добротной, выдерживала человеческий вес. Хозяйственный мужик попался.
Еще мгновение, и Глеб скатился с конька на противоположную сторону. Удержаться невозможно и схватиться не за что – оставалось сгруппироваться в полете… Ухнул в заросли крапивы, сморщился от резкой боли. Метелки растений хлестнули по лицу, больно обожгли руки.
Лейтенант выбрался из зарослей на четвереньках. Следом скатился Дубровский, ахнул, что это вовсе не подсолнухи! Но тоже стерпел. Третьим свалился Чусовой, выронил «ППШ», глухо выругался, но тут же подобрал.
– Товарищ лейтенант, это двухтонный грузовик, как раз у дома Парамонова остановился… Там много людей, солдаты… Ну что за невезуха, мать ее…
Участок, на который они приземлились, был бесхозный. Тявкала разбуженная псина – но это дальше. Сарай служил непроницаемым барьером. Шубин подкрался к забору, примостился на корточки, стал вытаскивать прибитые гвоздями штакетины. Подчиненные возбужденно дышали ему в затылок. У ограды густо рос бурьян. На обратной стороне, выходящей на дорогу, он даже кустился. Трухлявые плашки выдирались со скрипом – одна, другая, третья…
Водитель грузовика заглушил двигатель. Пассажиры в кузове откинули борт.
– Эй, Силантий, хорош спать! – загрохотал прокуренный бас. – Пришла беда – отворяй ворота! – загоготали сразу несколько человек. – Да ладно, шутим, давай отворяй! Господа немцы прибыли и нас шестеро! Принимай, так сказать, пополнение в ряды доблестной полиции! Эй, Силантий, ты что там, замерз?
Группа отступила в лес. Ершов по приказу Шубина развернул рацию, и в эфир ушло очередное сообщение о дислокации немецких частей. В свете фонаря Глеб делал пометки на карте. Немецкие и венгерские подразделения располагались в шахматном порядке, и просочиться между ними труда не составляло. В глубь лесистой местности немцы не совались.
Темп движения снизился. Люди тяжело дышали. С наступлением темноты идти по лесу стало невозможно. Приходилось выбираться на открытые участки, преодолевать их бегом.
Деревня Теплый Ключ, отмеченная на карте, возникла в поле зрения в начале двенадцатого. Темнота уже сгустилась, начиналась ночь. Группа осталась в низине, Глеб в одиночку вскарабкался на косогор, достал бинокль.
К ночи ароматы луговых трав потеряли остроту и уже не щекотали нос. Деревня лежала метрах в двухстах, в покатой низине. За ней возвышалась стена леса. Теплый Ключ был небольшим селением, но в нем когда-то работала животноводческая ферма – ее приземистые строения смотрели на мир пустыми глазницами окон. Покосилась деревянная силосная башня с островерхой крышей. Ферма находилась на северной окраине деревни. Как грибы, торчали из земли ветхие избы. Гулял волной плетень. Растительность во дворах не отличалась густотой. Электричество отсутствовало, но в отдельных окнах что-то рябило – свечи, керосинки или по старинке – лучины. Стояла тишина, не мычал скот, не брехали собаки. Вряд ли там были немцы. Они не могут вести себя тихо – нация шумная, хотя и приученная к порядку. Да и выставлять засаду им вроде не на кого.
Шубин сполз за косогор, снова развернул карту, вооружился фонарем. Глаза устали, приходилось постоянно моргать, избавляясь от въевшейся мути. Он отыскал Теплый Ключ, уперся в него пальцем, чтобы больше не потерять. Западный лес на карте значился – зеленая полоса шириной в два километра. Далее – Днепр, и на той же широте – Ратниково. Никаких дорог между населенными пунктами, но это не значило, что их нет. Топографические карты страдали погрешностями, многие объекты и коммуникации на них попросту не отражались.
Соблазн одним рывком добраться до Ратниково был велик. Двадцать минут по лесу, и они на месте. Но где тут эта чертова дорога? Логика подсказывала, что она должна быть. Пусть не та, что ведет от моста (последняя на карте обозначалась и убегала вдоль Днепра на север), но что-то ведь должно связывать два соседствующих населенных пункта? В противном случае перспектива невеселая: два километра на юг до дороги, выход к Соловьевской переправе, где делать совершенно нечего, и снова две версты на север…
Он тихим свистом подозвал бойцов.
– Климов, веди ребят в обход деревни с южной стороны. Закрепиться на опушке, ждать. Чусовой, Дубровский – за мной…
Группа разделилась. Основная часть скрылась за косогором. Остальные двинулись по прямой. Остаток пути до плетня пришлось ползти. С восточной стороны грудились сараи, вздымался бурьян. В высокой траве валялся мусор. Поднимать шум и ломать ноги в планы разведчиков не входило – пришлось огибать деревню с юга.
Между лесом и вереницей избушек тянулась проселочная дорога. Фасады жилищ были обращены в эту сторону. К большому огорчению, в лес дорога не сворачивала – шла вдоль опушки. Вполне вероятно, что она смыкалась с трассой от Соловьевской переправы.
– Товарищ лейтенант, не стоит будить лихо, – прошептал благоразумный Дубровский. – Нет тут никакой дороги. Пробежимся шесть километров, привыкать, что ли?
– Можем не успеть, – Шубин глянул на часы. – К тому же местность, по которой ты предлагаешь «пробежаться», занята немцами.
Интуиция в этот час отдыхала. Лейтенант испытывал мучительные колебания. Разведчики крались вдоль палисадников. Деревня помалкивала. Избушки в основном дощатые, законопаченные соломой, ограды – с дырами. У забора громоздилась груда осиновых поленьев. Одинокое развесистое дерево возвышалось между лесом и дорогой. Из растрепанной ветром скирды торчали вилы. К избам прижимались утлые сараи, грядки кое-где были возделаны. В первых двух домах жизнь отсутствовала, а может быть, сельчане уже спали. Протяжно завыла собака на задворках – вой оборвался. Осталась еще живность в русском селении…
– Подсолнухи незрелые, – посетовал за спиной Чусовой, – а то бы нарезали, скоротали бы дорожку…
Подсолнухов было море – целые заросли. С покосившихся электрических столбов свисали провода – значит, план ГОЭЛРО воплощался и здесь.
В третьей по счету избе были заколочены окна и двери, бурьян достигал человеческого роста. Следующая изба выглядела сносно: добротная, в отличие от соседских, с крепкой крышей. Палисадник был вычищен от мусора и сорняков. Из свинарника в глубине огорода доносилось глухое похрюкивание.
Внезапно Шубин остановился и замер. Встали и остальные разведчики. Донесся отдаленный гул. Шла машина, а возможно, целая колонна. Откуда доносился шум, определить было трудно. Звуки отражались от леса, распадались, создавалось ощущение, что гудит везде. Это могла быть дорога в районе Соловьевской переправы. Гул затих примерно через минуту. Глеб еще какое-то время напряженно вслушивался.
– Ложная тревога, товарищ лейтенант, – прошептал Чусовой. – Зайдем в хатку? Она вроде ничего, упитанная, свет горит. И скотина в хозяйстве присутствует, немцы не забрали…
– Мы-то зайдем, – усмехнулся Шубин, – вот только тебе, Виктор, снаружи постоять придется. Замри вон у калитки.
– Да не очень-то и хотелось, – обиженно фыркнул Чусовой. – Чего я там не видал в этой хате? Есть все равно не будете, самогонку потреблять – тоже…
– А вдруг? – задумался Дубровский. – Да ты не бойся, Витя, мы, если что, про тебя не забудем.
В принципе, Чусовой оказался недалек от истины. Бойцы пробрались через дыру в ограде, на цыпочках подкрались к крыльцу. Без шума не удалось – прошуршали камешки под ногами.
Дернулась занавеска на окне, пробежала тень по выцветшей материи. Шубин беззвучно ругнулся – и на старуху бывает проруха! Мглистый свет озарил двор. Он бегло огляделся. Напротив крыльца – крепкий сарай, примыкающий к соседскому участку. К сараю приставлена деревянная лестница. Дальние окрестности огорода поглощала тьма…
Шубин поднялся на скрипучее крыльцо, стукнул в дверь. В доме что-то скрипнуло, завозились люди. Охнула женщина. На нее шикнул мужчина. Словно прятали что-то. Недоеденный ужин?
На всякий случай Глеб отодвинулся за косяк – хотя пуля через дверь в подобной ситуации стала бы верхом безумия.
Скрипнула половица.
– Кого там черт принес? – хрипло проворчал мужик. – Не иначе соседушка? Какого хрена не спишь?
– Свои, открывайте. Все объясним.
Некоторое время за дверью было молчание. Потом раздался мучительный вздох, брякнула щеколда, и дверь приоткрылась. Мужчина в безрукавке из жиденького меха был невысок, плотно сбит. Он держал коптящую свечу. Плясали тени по настороженному лицу, по лысине, обрамленной тонкими волосами.
– Добрый вечер, – поздоровался Шубин, – войти позволите?
– Вы кто?
– Свои мы, – повторил Глеб, – свои, дядечка…
Мужик смиренно кивнул, отвернулся и побрел в хату, держа перед собой свечу. Он припадал на левую ногу – можно было и не спрашивать, почему товарищ не в армии.
В чистой комнате горела масляная лампа. Пламя колебалось, по стенам струились тени. За столом сидела прямая, как лопата, женщина с распущенными волосами. Она взволнованно вздрагивала, бегали глаза. В углу на лавке примостилась девочка лет шестнадцати в мешковатом одеянии – вся в маму. Она держала руки на коленях и жалобно моргала. Задрожала, когда Дубровский шагнул к ней, прижала руки к груди.
– Спокойно, Маша, я Дубровский, – разведчик заговорщицки подмигнул. Глеб раздраженно поморщился.
– Я не Маша… – тонким голоском протянула девчушка.
– Так и я не Дубровский, – засмеялся Дубровский.
– Не обращайте внимания, граждане, – произнес Шубин. – Я правильно понимаю, вы местные?
– А вы… кто? – поколебавшись, спросила женщина.
– Свои, повторяю в третий раз.
– Свои – они разные бывают, – резонно заметил хозяин. Он застыл посреди комнаты в странной позе, словно собирался отдать пионерское приветствие.
– Мы похожи на немцев? – Шубин сдвинул на затылок капюшон. Блеснула звездочка на пилотке.
– Так если и не немец… мало ли кто ты такой… – промямлил мужик и отвернулся. – Всякие тут ходят, поди пойми…
– Все, хватит ломать комедию, – строго сказал Шубин. – Бдительность – это похвально, но надо и меру знать. Красная Армия, просим любить и жаловать.
– Родные вы наши… – выдохнула некрасивая женщина и так сморщилась, что сделалась совершенно непривлекательной. – А мы-то гадаем, кто такие…
Робко улыбнулась и «неМаша» на скамейке. Хозяин семейства на минуту задумался и решил вымучить холодную улыбку.
– Силантий Лукьянович я, товарищи. Парамонов моя фамилия. Живем тут, в Теплом Ключе… Раньше на скотоводческой ферме работали, в колхозе «Верный путь», а сейчас вроде и не работаем нигде, – выживаем, на огороде брюкву с морковкой выращиваем… Немцы нас не тронули, не нужны мы им. Я инвалид еще с Халхин-Гола, осколок застрял, нога не сгибается… Это супруга моя Тамара Фоминична, это доченька Лиза…
– То есть немцы вас не трогают… И даже свинью не забрали – удивительно.
Жалобно мяукая, подошла тощая кошка, потерлась о ногу, подняла голову и галопом умчалась в сени. Не понравились ей гости.
– Свинья, говорите? – хрипло засмеялся хозяин. – А вы видели эту свинью-то? Кожа да кости, а откармливать нечем…
– Ладно, граждане, все в порядке. В доме есть кто-нибудь еще?
– Да откуда же? – развел руками хозяин. – Все семейство здесь… Вам поесть собрать, товарищи?
Что-то не нравилось лейтенанту в этом субъекте. Вроде мужик как мужик, не больно привечающий ночных гостей, – а кто их, собственно, привечает? Он то бледнел, то покрывался бурой краской. Взгляд метался по углам, потом утыкался в ноги. Возможно, в этом и не было ничего зазорного, душа русского крестьянина – глухие потемки. Но что-то настораживало. «А правильно ли мы зашли?» – закралась странная мысль.
– Еды не надо, спасибо. Немцы часто приезжают?
– Часто, – кивнул Парамонов. – Они уже третий день как тут и раз пять уже приезжали. На грузовых машинах, важные такие, с автоматами. По деревне ходят, огороды топчут, у людей запасы отбирают… У нас второго дня картошку прошлогоднюю из подпола выгребли, всех курей забрали. На свинью таращились и ржали, пристрелить хотели…
– Теплый Ключ соединяется дорогой с Ратниково?
– С Ратниково? – Силантий Лукьянович задумчиво поскреб затылок. – Ну да, какая-то дорога есть… Только по ней автомобильный транспорт не больно-то пройдет. Там все чертополохом да бурьяном поросло. Если пешком, то можно, а на машинах всегда в объезд ездили – через Соловьево. Только это мало кому нужно было – Ратниково-то деревушка маленькая, там даже мост хреновый. На моей памяти он несколько раз обваливался…
– Не важно. Где дорога?
– Так это… там, – хозяин неопределенно махнул рукой. – Если на север пойдете, вдоль деревни, так напротив силосной башни свороток и будет. Основная дорога в село Сплавное – там немцев полно, а свороток, значится, – к Днепру… А вам зачем туда, товарищи?
– Не твоего ума дело, Силантий Лукьянович. Гуляем мы. На Днепре, говорят, воздух больно хорош.
– Это да, – согласился хозяин, – на Днепре по-всякому лучше, чем здесь…
Затопали сапоги, хлопнула дверь. Охнула достопочтенная Тамара Фоминична, схватилась за сердце. В комнату влетел возбужденный Часовой.
– Товарищ лейтенант, грузовик в деревню въезжает… Мы его, видать, и слышали – он просто в низину тогда спустился…
– Силантий Лукьянович, что за дела? – скрипнул зубами Шубин.
– Так а я-то что? – начал бледнеть хозяин. – Это не мой грузовик. Немцы и по темноте могут, вчера вон ночью приезжали, наших мужиков выстраивали…
Вот же дьявол! Рев мотора уже рядом. Отблески света плясали по занавескам.
Разведчики, не сговариваясь, кинулись из комнаты, пролетели сени, заваленные хозяйственным хламом, выскочили на крыльцо. Справа за штакетником работал двигатель. Сноп света освещал дорогу. Машина тормозила. Притянули неприятность! Давно не попадали в засаду! Но почему именно сюда? Машина определенно ехала к дому Парамонова.
– Туда! – Шубин указал на сараюшку, до которой было метров восемь. Бросился первым, взлетел по приставленной лестнице. Как же удачно она тут оказалась… Лестница заскрипела, заходила ходуном, ударилась о край крыши. Кровлю Силантий действительно перестилал, и сама конструкция была добротной, выдерживала человеческий вес. Хозяйственный мужик попался.
Еще мгновение, и Глеб скатился с конька на противоположную сторону. Удержаться невозможно и схватиться не за что – оставалось сгруппироваться в полете… Ухнул в заросли крапивы, сморщился от резкой боли. Метелки растений хлестнули по лицу, больно обожгли руки.
Лейтенант выбрался из зарослей на четвереньках. Следом скатился Дубровский, ахнул, что это вовсе не подсолнухи! Но тоже стерпел. Третьим свалился Чусовой, выронил «ППШ», глухо выругался, но тут же подобрал.
– Товарищ лейтенант, это двухтонный грузовик, как раз у дома Парамонова остановился… Там много людей, солдаты… Ну что за невезуха, мать ее…
Участок, на который они приземлились, был бесхозный. Тявкала разбуженная псина – но это дальше. Сарай служил непроницаемым барьером. Шубин подкрался к забору, примостился на корточки, стал вытаскивать прибитые гвоздями штакетины. Подчиненные возбужденно дышали ему в затылок. У ограды густо рос бурьян. На обратной стороне, выходящей на дорогу, он даже кустился. Трухлявые плашки выдирались со скрипом – одна, другая, третья…
Водитель грузовика заглушил двигатель. Пассажиры в кузове откинули борт.
– Эй, Силантий, хорош спать! – загрохотал прокуренный бас. – Пришла беда – отворяй ворота! – загоготали сразу несколько человек. – Да ладно, шутим, давай отворяй! Господа немцы прибыли и нас шестеро! Принимай, так сказать, пополнение в ряды доблестной полиции! Эй, Силантий, ты что там, замерз?