Как ни напуган был Красносельцев, от этого заявления он едва не прыснул.
– Ты? Сопля? Долю Пороха?
– Именно, – отрезала Ольга. – И твое мнение о моем возрасте и опыте меня ни разу не интересует. Я знаю, какой участок наркотрафика курировал Порох, я знаю, какими процессами он руководил и как это делал. И знаю про фирму грузоперевозок, которой вы владели на паях, для которой ты, урод, подписывал разрешения на ввоз якобы болеутоляющих медикаментов в Россию. И все это должно отойти мне. Мне плевать, как ты это устроишь. Наш с тобой общий друган Порох одиночка был, наследников у него не осталось. И ты наверняка уже решил, что сможешь заграбастать и вторую половину бизнеса. Не выйдет, гнида. Сегодня вечером все документы должны быть переоформлены на мое имя. И только тогда ты получишь на руки оригиналы этих интересных бумажек.
Слушать клекот и бульканье обескураженного Красносельцева Ольга не стала, поднялась из-за стола и вышла из кабинета. Уверенности в том, что взбешенный чиновник все же не натравит на нее своих горилл или сам не выстрелит в спину, не было. И Оле потребовалось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не сорваться и не вылететь из офиса бегом. Однако это испортило бы эффект, и весь путь она прошествовала размеренно, держа спину и глядя прямо перед собой.
Торжественный обмен бумагами Оля назначила в буфете Большого театра. А что, место многолюдное – не сауна какая-нибудь и не ресторан, где можно заблаговременно забашлять хозяину и рассадить под каждым столом парней с пушками. На встречу уже отправились вместе. Олю ослепил блеск огромных хрустальных люстр, белизна ступеней лестниц, роспись потолков. До сих пор она, диковатая нищая девчонка, никогда не бывала здесь – и сейчас, на мгновение позабыв о деле, во все глаза смотрела на степенных мужчин, на женщин в вечерних туалетах, на нафталиновых старушек, сжимающих в паучьих лапках едва ли не довоенные ридикюли. Негромкие разговоры, легкий смех, пузырящееся в бокалах шампанское.
Витька, неизвестно где по такому случаю раздобывший костюм, сидевший на нем, как на корове седло, чинно придерживал Ольгу под локоть, незаметно сжимая ее пальцы горячей шершавой – как у дворового мальчишки, которым он, в сущности, и оставался, – ладонью. Иван следовал за ними, держась чуть позади, в своем неизменном древнем темно-синем свитере и вытертых джинсах. Толян, со своими мелкоуголовными ухватками, выступал впереди. «Гвардия ее величества», – рассмеялась про себя Ольга.
Красносельцев, синевато-бледный, осунувшийся, с запавшими глазами, уже ожидал их в буфете, сидя за хрупким столиком, казалось, трещавшим под напором его брюха. Двое амбалов-телохранителей маячили за его спиной. Должно быть, за прошедшие часы чиновник весь извелся, пытаясь сообразить, как без потерь выкрутиться из ситуации. Но выхода не нашел. И прикинул, что обнародование бумаг Пороха грозит ему бо´льшими потерями, чем необходимость поделиться частью бизнеса. Рожа его, стоило Ольге приблизиться, перекосилась, и все же он трясущейся рукой сдвинул по столу в ее сторону стопку документов и прошамкал:
– Здесь все…
И Ольга впервые подумала, что, по-хорошему, надо было бы взять с собой юриста. Ни она, ни один из ее свиты ни черта не понимал в деловых бумагах, и если Красносельцев задумал обвести их вокруг пальца, ему это удастся в два счета. Все же ей пока катастрофически не хватало опыта для ведения серьезных дел. Ну да лиха беда начало.
Ольга с важным видом перелистала бумаги. На первый взгляд все выглядело верно, а в нюансах она все равно не разбиралась.
– Где?.. Где?.. – снова забулькал Красносельцев, простирая к ней дебелые руки.
Ольга сделала знак, и Витька сунул руку под полу пиджака. Амбалы Красносельцева тут же выступили вперед, загораживая клиента. А Толян фыркнул:
– Да не ссыте так. У него там бумаги, – и выждав, пока охранники отступили, убедившись, что Витек действительно достал папку, добавил: – Волына у меня, – и зашелся беззвучным смехом.
– Где… Где гарантия, что у вас не осталось копий? – бормотнул Красносельцев, жадно перебирая бумаги.
Один из охранников хотел забрать у него папку, но тот взвизгнул:
– Руки убери! Я сам!
И Ольге представилось, что он сейчас запихает листки в рот и примется торопливо жевать их.
– Гарантии? – обворожительно улыбнулась она. – Мое честное слово. Неужели вы ему не доверяете?
– Гарантий нет и быть не может, – выступил вперед Витек.
А Ольга, оттеснив его, добавила:
– Но если мы будем удовлетворены тем, как складываются наши деловые отношения с партнером, нам самим будет невыгодно, чтобы что-то повредило его репутации, ведь так?
Витек тем временем ухватил с подноса пробегавшего мимо официанта ведерко, где во льду лежала бутылка шампанского, ловко открыл ее, выстрелив пробкой в потолок, и разлил по бокалам.
– Ну че, сбрызнем это дело?
– За плодотворное сотрудничество, – ухмыляясь, провозгласила Ольга.
Толян, загоготав, опрокинул бокал и сморщился:
– Че это за лимонад? А водяры нет?
Почтенная публика принялась оглядываться на них из-за столиков. Какая-то пожилая дама, по виду бывшая красавица, в платье темно-вишневого цвета взглянула на Толяна с брезгливым ужасом.
Красносельцев пригубил из своего бокала, отставил его на стол и принялся демонстративно таращиться в сторону. Похоже, теплую встречу пора было сворачивать. И Ольга, сделав знак своей команде, вышла из театра, крепко сжимая в руках стопку бумаг.
В ту ночь они не спали. Гоняли по ночной Москве на раздолбанных «Жигулях», пили на набережной, салютуя пластиковыми стаканчиками блестящему ночными огнями Кремлю, орали:
– За Ольку! Олька красава!
Потом Толян сказал задумчиво:
– А все-таки непорядок, что у тебя кликухи нет. Что за авторитет без кликухи? Не по понятиям.
– Чума! – ввернул Витька. – Смертоносная и непобедимая.
– Да ну тебя, медик недоделанный, – возразил Карась. – Давай Кошка. Ну, Котова – Кошка, нормально же?
– Берета! Бомба! Сатана! – понеслось справа и слева.
А Ольга, с усмешкой выслушав все предложения, коротко бросила:
– Фараонша.
– За Фараоншу! Да здравствует Фараонша! – тут же подхватили все.
Витек хватал ее на руки и кружил, и перед Олиными глазами мелькала черная вода в реке с размытыми отражениями разноцветных огней, кремлевские башни, увенчанные алыми звездами, золотые фары машин на мосту.
Впереди лежала новая жизнь, выстроенная на крови, выстраданная и созданная собственными руками. Нищая одинокая девчонка, единственным богатством которой была старая кукла (терпеливо дождавшаяся ее выхода из колонии в камере хранения), постепенно становилась великой и ужасной Фараоншей.
Глава 4
Солнце уже перевалило за зенит и медленно ползло к краю неба. Закатные краски еще не расцветили его, но на всем вокруг лежал уже тот теплый золотистый отсвет, что всегда появляется в южных краях в конце длинного ясного дня. Легкий ветер порой взметал из-под ног фонтанчики чистого мелкого песка. Море, спокойное, тоже как будто разморенное дневной жарой и только сейчас, с дуновением вечерней прохлады, начавшее оживать, ластилось к береговой линии. В отдалении виднелись разноцветные пляжные зонтики, порой доносились отзвуки музыки. Но здесь, на частном секторе пляжа, было спокойно и тихо.
Ольга лежала в шезлонге и, ниже сдвинув на лоб легкий шелковый шарф, прикрывающий лицо от слишком жарких солнечных ласк, смотрела из-под темных очков на Николаса, играющего с дочерью у воды. Малышка уже подросла и превратилась в очаровательную куколку. Каштановые волосы ее завивались мягкими непослушными локонами, аквамариновые, яркие, будто расписанные неоновыми красками глаза пристально смотрели с загорелого личика. Брови то и дело поднимались домиком, стоило Марии увидеть очередную деталь этого необъятного и удивительно интересного мира, на которую она до сих пор не обращала внимания. А смеющиеся губы в любой момент готовы были властно искривиться, если не удавалось в ту же секунду получить желаемое. Характер у Марии был совершенно неукротимый. Она ничего не боялась, и Ольга, несмотря на то что полностью доверяла Николасу, все равно не сводила внимательного взгляда с дочери, зная, что, если той вздумается, она бесстрашно может вбежать в воду и не останавливаться, пока ее не накроет волнами с головой, или начнет карабкаться на какую-нибудь высокую конструкцию, не думая о том, что может упасть.
Больше всего Ольгу пугало то, что дочь совершенно не боялась незнакомцев. Отчаянная девчонка, не глядя на родителей, топала своими маленькими ножками к любому, кто вызвал ее интерес. Ольгу и радовала эта отвага девочки, ни разу в жизни не сталкивавшейся со злом, и страшила, так как ясно было, что Мария в любой момент может стать мишенью ее собственных врагов. Именно поэтому к выбору телохранителя для дочери она отнеслась с особым вниманием. Отсмотрела и забраковала множество кандидатур – и в конце концов согласилась на человека, которого привел Иван.
Ольга знала, что тот поддерживал связь с бывшими сослуживцами. Комиссованный из армии по ранению еще в молодости, он, кажется, всю жизнь жалел о том, что не смог продолжить службу, несмотря на то что сумел и на гражданке устроить свою жизнь почти по законам военного времени. И вот теперь, зная о том, что девочке нужен личный телохранитель, отвечающий высоким требованиям Ольги, вызвал из России своего старинного друга и однополчанина Михаила.
Суровый бритый наголо мужик со зверской физиономией, быть может, смутил бы любого другого нанимателя. Но Ольга, за двадцать лет не раз убеждавшаяся в преданности Ивана, тоже не отличавшегося располагающей внешностью, отнеслась к нему благосклонно. Опытный военный, подполковник в отставке, воевавший в горячих точках и прошедший огонь и воду, кто лучше его мог бы защитить ее ребенка?
Как ни удивительно, и Мария сразу признала его. Залезала к суровому, как каменное изваяние, дядьке на колени, обнимала за шею и лопотала на своем языке, кажется, делясь с ним самым сокровенным. Михаил же следил за ней неотрывно и пресекал малейшую опасность. Даже сейчас, во время семейного отдыха на закрытом для посторонних пляже, он не спускал с девочки глаз, успевая одновременно оглядывать все подступы к ней. И даже если на горизонте появлялся парус яхты или силуэт катера, мгновенно напрягался и следил за судном, убеждаясь, что оно не намерено приближаться к берегу.
Мария же резвилась с отцом у воды. Мягкие солнечные лучи освещали стройную фигуру Николаса. Под золотисто-загорелой кожей перекатывались сухие поджарые мускулы, черные купальные шорты ловко обхватывали бедра. Он лежал прямо на песке, опираясь на локоть, и ветер поигрывал его выгоревшими волосами. Ольге иногда казалось, что она могла бы до конца жизни любоваться дочерью и ее отцом и не соскучиться.
Мария увлеченно строила что-то из влажного песка, а Николас помогал. Зачерпывал песок ладонью, заносил кулак над башней, и тот тонкой золотой струйкой сыпался вниз. Мария требовательно указывала на ведерко. И Николас безропотно поднимался, заходил по колено в море и зачерпывал ведерком воды. И Ольге отчего-то представлялось, какими они будут лет через пятнадцать. Маша вырастет красавицей, это уже сейчас очевидно. Она даст ей лучшее образование: Оксфорд, Кембридж, частные учителя, музыка, танцы, иностранные языки, математика, программирование – все, что девочка только пожелает. Ей никогда не придется перебиваться с хлеба на воду, жить подачками чужих людей и выцарапывать свое право на будущее. Она ни в чем не будет знать отказа, любую ее способность они будут развивать, находить для нее лучших преподавателей. Бабуля Казантакис, благодаря принадлежности к аристократическому роду сумевшая ввести свою семью в высшие круги, представит внучку британской королеве. Та будет расти среди детей из самых высокопоставленных семей. А когда придет время, сможет благодаря образованию, связям и, конечно, деньгам матери построить блистательную карьеру. А Николас… Николас будет с гордостью смотреть на дочь, красавицу и умницу. Годы ничего не смогут сделать с ним, его природной красоты, жизнелюбия и отваги будет достаточно, чтобы одержать верх над временем. Стройный, гибкий и спортивный, как и сейчас, он будет выступать под руку с дочерью, облаченной в академическую мантию, на ее выпускном. Сам в белом костюме, с повязанным на шее платком, оттеняющим цвет его глаз.
Малышка тем временем разозлилась на что-то, вскочила и принялась топтать только что построенную башню босыми ножками. Николас расхохотался и подхватил ее на руки.
– Μπαµπάκα, άσε µε να φύγω![1] – гневно вскричала она по-гречески.
А затем, выкрутившись у него в руках, обернулась к Ольге и крикнула ей уже по-русски:
– Мама!
Ольгу поражало то, как точно девочка чувствует язык. В таком возрасте многие дети едва осваивали первые пару слов – и это на одном языке. Мария же, с которой мать говорила по-русски, а отец по-гречески, живо повторяла за ними звуки и отлично знала, на каком языке к кому следует обращаться. Конечно, словарный запас у нее пока был небольшой, но его вполне хватало, чтобы объяснить – а вернее, потребовать – все, что ей нужно.
Ольга поднялась с шезлонга и направилась к ним. Николас осторожно поставил девочку на песок, и она помчалась к ней, раскинув ручки. Ольга поймала ее, подхватила и поцеловала, жадно вдыхая сладкий запах влажных детских волос. Николас обнял их обеих сильными руками, и в ту же секунду издали раздались величественные певучие звуки вечернего азана.
Мобильный в кармане летних брюк зазвонил ровно в тот момент, когда Мария, кое-как лепеча и смешно выговаривая слова, пыталась объяснить Ольге, что папа все сделал не так и испортил ее песчаное строение. Ольга выслушала дочь до конца, улыбнувшись, сказала:
– Ай-ай, нехороший папа. Заставим его построить тебе новый замок, на этот раз настоящий.
– Я выстрою! – уверенно отозвался Николас, уже научившийся разбирать простейшие русские фразы. Отвечал он, правда, по-английски. – Выстрою для моей принцессы самый настоящий дворец. Ты знаешь, ведь мой прадед по отцовской линии был каменщиком, у меня это в крови.
Он повторил все то же по-гречески, для дочери. И когда Мария начала с интересом расспрашивать, какой будет замок и будут ли там лошадки, Ольга наконец вытащила из кармана разрывавшийся телефон и ответила на звонок.
– Нужно поговорить, – коротко сообщил Иван. – Появилась важная информация.
* * *
– Насколько этим сведениям можно доверять? – спросила Ольга, хмуро разглядывая фото на экране компьютера.
– Разговор с Михаилом у нас был еще несколько месяцев назад. Но я не сообщал тебе, пока сам все не перепроверил, – отозвался Иван, кажется, обидевшийся, что его подозревают в недобросовестности.
– Ну-ну, не заводись, – усмехнулась Ольга. – Сам понимаешь, трудно поверить в то, что он все время был так близко.
Она снова и снова возвращалась к фотографиям, на одной из которых ее хороший знакомый и многолетний партнер турок Аслан Теветоглу, сидя в инвалидной коляске, открывал благотворительный фонд помощи детям с ДЦП, а на другой во время бизнес-завтрака самых влиятельных бизнесменов Турции здоровался за руку лично с ней, Ольгой Котовой.
А следом шли другие фото, где человек по фамилии Мамедов, почти не напоминающий Аслана и носящий кликуху Алик Бакинский, молодой и совершенно здоровый сидит в сауне вместе с покойным Рябым (которому она лично снесла голову), играет в карты с еще молодым Беловым на пляже санатория в Дагомысе и высовывается из окна синего «Сааба» на оживленной московской улице девяностых годов. И от этих снимков к горлу подкатывала тошнота. На них был запечатлен один из тех, кто на глазах у восьмилетней Ольги расправился с ее родителями, третий убийца, которого она за двадцать лет так и не смогла найти.
Следом шли сканы заключения из клиники пластической хирургии в Москве, в которых в подробностях описано было, какие операции были проведены мистеру Аслану… Изменение формы носа, скул, губ, разреза глаз. Очевидно было, что после такого хирургического вмешательства узнать человека будет практически невозможно.
– Ты смотри на мелочи, – наставительно произнес Иван. – На форму пальцев, например… Вот погляди.
– Ты? Сопля? Долю Пороха?
– Именно, – отрезала Ольга. – И твое мнение о моем возрасте и опыте меня ни разу не интересует. Я знаю, какой участок наркотрафика курировал Порох, я знаю, какими процессами он руководил и как это делал. И знаю про фирму грузоперевозок, которой вы владели на паях, для которой ты, урод, подписывал разрешения на ввоз якобы болеутоляющих медикаментов в Россию. И все это должно отойти мне. Мне плевать, как ты это устроишь. Наш с тобой общий друган Порох одиночка был, наследников у него не осталось. И ты наверняка уже решил, что сможешь заграбастать и вторую половину бизнеса. Не выйдет, гнида. Сегодня вечером все документы должны быть переоформлены на мое имя. И только тогда ты получишь на руки оригиналы этих интересных бумажек.
Слушать клекот и бульканье обескураженного Красносельцева Ольга не стала, поднялась из-за стола и вышла из кабинета. Уверенности в том, что взбешенный чиновник все же не натравит на нее своих горилл или сам не выстрелит в спину, не было. И Оле потребовалось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не сорваться и не вылететь из офиса бегом. Однако это испортило бы эффект, и весь путь она прошествовала размеренно, держа спину и глядя прямо перед собой.
Торжественный обмен бумагами Оля назначила в буфете Большого театра. А что, место многолюдное – не сауна какая-нибудь и не ресторан, где можно заблаговременно забашлять хозяину и рассадить под каждым столом парней с пушками. На встречу уже отправились вместе. Олю ослепил блеск огромных хрустальных люстр, белизна ступеней лестниц, роспись потолков. До сих пор она, диковатая нищая девчонка, никогда не бывала здесь – и сейчас, на мгновение позабыв о деле, во все глаза смотрела на степенных мужчин, на женщин в вечерних туалетах, на нафталиновых старушек, сжимающих в паучьих лапках едва ли не довоенные ридикюли. Негромкие разговоры, легкий смех, пузырящееся в бокалах шампанское.
Витька, неизвестно где по такому случаю раздобывший костюм, сидевший на нем, как на корове седло, чинно придерживал Ольгу под локоть, незаметно сжимая ее пальцы горячей шершавой – как у дворового мальчишки, которым он, в сущности, и оставался, – ладонью. Иван следовал за ними, держась чуть позади, в своем неизменном древнем темно-синем свитере и вытертых джинсах. Толян, со своими мелкоуголовными ухватками, выступал впереди. «Гвардия ее величества», – рассмеялась про себя Ольга.
Красносельцев, синевато-бледный, осунувшийся, с запавшими глазами, уже ожидал их в буфете, сидя за хрупким столиком, казалось, трещавшим под напором его брюха. Двое амбалов-телохранителей маячили за его спиной. Должно быть, за прошедшие часы чиновник весь извелся, пытаясь сообразить, как без потерь выкрутиться из ситуации. Но выхода не нашел. И прикинул, что обнародование бумаг Пороха грозит ему бо´льшими потерями, чем необходимость поделиться частью бизнеса. Рожа его, стоило Ольге приблизиться, перекосилась, и все же он трясущейся рукой сдвинул по столу в ее сторону стопку документов и прошамкал:
– Здесь все…
И Ольга впервые подумала, что, по-хорошему, надо было бы взять с собой юриста. Ни она, ни один из ее свиты ни черта не понимал в деловых бумагах, и если Красносельцев задумал обвести их вокруг пальца, ему это удастся в два счета. Все же ей пока катастрофически не хватало опыта для ведения серьезных дел. Ну да лиха беда начало.
Ольга с важным видом перелистала бумаги. На первый взгляд все выглядело верно, а в нюансах она все равно не разбиралась.
– Где?.. Где?.. – снова забулькал Красносельцев, простирая к ней дебелые руки.
Ольга сделала знак, и Витька сунул руку под полу пиджака. Амбалы Красносельцева тут же выступили вперед, загораживая клиента. А Толян фыркнул:
– Да не ссыте так. У него там бумаги, – и выждав, пока охранники отступили, убедившись, что Витек действительно достал папку, добавил: – Волына у меня, – и зашелся беззвучным смехом.
– Где… Где гарантия, что у вас не осталось копий? – бормотнул Красносельцев, жадно перебирая бумаги.
Один из охранников хотел забрать у него папку, но тот взвизгнул:
– Руки убери! Я сам!
И Ольге представилось, что он сейчас запихает листки в рот и примется торопливо жевать их.
– Гарантии? – обворожительно улыбнулась она. – Мое честное слово. Неужели вы ему не доверяете?
– Гарантий нет и быть не может, – выступил вперед Витек.
А Ольга, оттеснив его, добавила:
– Но если мы будем удовлетворены тем, как складываются наши деловые отношения с партнером, нам самим будет невыгодно, чтобы что-то повредило его репутации, ведь так?
Витек тем временем ухватил с подноса пробегавшего мимо официанта ведерко, где во льду лежала бутылка шампанского, ловко открыл ее, выстрелив пробкой в потолок, и разлил по бокалам.
– Ну че, сбрызнем это дело?
– За плодотворное сотрудничество, – ухмыляясь, провозгласила Ольга.
Толян, загоготав, опрокинул бокал и сморщился:
– Че это за лимонад? А водяры нет?
Почтенная публика принялась оглядываться на них из-за столиков. Какая-то пожилая дама, по виду бывшая красавица, в платье темно-вишневого цвета взглянула на Толяна с брезгливым ужасом.
Красносельцев пригубил из своего бокала, отставил его на стол и принялся демонстративно таращиться в сторону. Похоже, теплую встречу пора было сворачивать. И Ольга, сделав знак своей команде, вышла из театра, крепко сжимая в руках стопку бумаг.
В ту ночь они не спали. Гоняли по ночной Москве на раздолбанных «Жигулях», пили на набережной, салютуя пластиковыми стаканчиками блестящему ночными огнями Кремлю, орали:
– За Ольку! Олька красава!
Потом Толян сказал задумчиво:
– А все-таки непорядок, что у тебя кликухи нет. Что за авторитет без кликухи? Не по понятиям.
– Чума! – ввернул Витька. – Смертоносная и непобедимая.
– Да ну тебя, медик недоделанный, – возразил Карась. – Давай Кошка. Ну, Котова – Кошка, нормально же?
– Берета! Бомба! Сатана! – понеслось справа и слева.
А Ольга, с усмешкой выслушав все предложения, коротко бросила:
– Фараонша.
– За Фараоншу! Да здравствует Фараонша! – тут же подхватили все.
Витек хватал ее на руки и кружил, и перед Олиными глазами мелькала черная вода в реке с размытыми отражениями разноцветных огней, кремлевские башни, увенчанные алыми звездами, золотые фары машин на мосту.
Впереди лежала новая жизнь, выстроенная на крови, выстраданная и созданная собственными руками. Нищая одинокая девчонка, единственным богатством которой была старая кукла (терпеливо дождавшаяся ее выхода из колонии в камере хранения), постепенно становилась великой и ужасной Фараоншей.
Глава 4
Солнце уже перевалило за зенит и медленно ползло к краю неба. Закатные краски еще не расцветили его, но на всем вокруг лежал уже тот теплый золотистый отсвет, что всегда появляется в южных краях в конце длинного ясного дня. Легкий ветер порой взметал из-под ног фонтанчики чистого мелкого песка. Море, спокойное, тоже как будто разморенное дневной жарой и только сейчас, с дуновением вечерней прохлады, начавшее оживать, ластилось к береговой линии. В отдалении виднелись разноцветные пляжные зонтики, порой доносились отзвуки музыки. Но здесь, на частном секторе пляжа, было спокойно и тихо.
Ольга лежала в шезлонге и, ниже сдвинув на лоб легкий шелковый шарф, прикрывающий лицо от слишком жарких солнечных ласк, смотрела из-под темных очков на Николаса, играющего с дочерью у воды. Малышка уже подросла и превратилась в очаровательную куколку. Каштановые волосы ее завивались мягкими непослушными локонами, аквамариновые, яркие, будто расписанные неоновыми красками глаза пристально смотрели с загорелого личика. Брови то и дело поднимались домиком, стоило Марии увидеть очередную деталь этого необъятного и удивительно интересного мира, на которую она до сих пор не обращала внимания. А смеющиеся губы в любой момент готовы были властно искривиться, если не удавалось в ту же секунду получить желаемое. Характер у Марии был совершенно неукротимый. Она ничего не боялась, и Ольга, несмотря на то что полностью доверяла Николасу, все равно не сводила внимательного взгляда с дочери, зная, что, если той вздумается, она бесстрашно может вбежать в воду и не останавливаться, пока ее не накроет волнами с головой, или начнет карабкаться на какую-нибудь высокую конструкцию, не думая о том, что может упасть.
Больше всего Ольгу пугало то, что дочь совершенно не боялась незнакомцев. Отчаянная девчонка, не глядя на родителей, топала своими маленькими ножками к любому, кто вызвал ее интерес. Ольгу и радовала эта отвага девочки, ни разу в жизни не сталкивавшейся со злом, и страшила, так как ясно было, что Мария в любой момент может стать мишенью ее собственных врагов. Именно поэтому к выбору телохранителя для дочери она отнеслась с особым вниманием. Отсмотрела и забраковала множество кандидатур – и в конце концов согласилась на человека, которого привел Иван.
Ольга знала, что тот поддерживал связь с бывшими сослуживцами. Комиссованный из армии по ранению еще в молодости, он, кажется, всю жизнь жалел о том, что не смог продолжить службу, несмотря на то что сумел и на гражданке устроить свою жизнь почти по законам военного времени. И вот теперь, зная о том, что девочке нужен личный телохранитель, отвечающий высоким требованиям Ольги, вызвал из России своего старинного друга и однополчанина Михаила.
Суровый бритый наголо мужик со зверской физиономией, быть может, смутил бы любого другого нанимателя. Но Ольга, за двадцать лет не раз убеждавшаяся в преданности Ивана, тоже не отличавшегося располагающей внешностью, отнеслась к нему благосклонно. Опытный военный, подполковник в отставке, воевавший в горячих точках и прошедший огонь и воду, кто лучше его мог бы защитить ее ребенка?
Как ни удивительно, и Мария сразу признала его. Залезала к суровому, как каменное изваяние, дядьке на колени, обнимала за шею и лопотала на своем языке, кажется, делясь с ним самым сокровенным. Михаил же следил за ней неотрывно и пресекал малейшую опасность. Даже сейчас, во время семейного отдыха на закрытом для посторонних пляже, он не спускал с девочки глаз, успевая одновременно оглядывать все подступы к ней. И даже если на горизонте появлялся парус яхты или силуэт катера, мгновенно напрягался и следил за судном, убеждаясь, что оно не намерено приближаться к берегу.
Мария же резвилась с отцом у воды. Мягкие солнечные лучи освещали стройную фигуру Николаса. Под золотисто-загорелой кожей перекатывались сухие поджарые мускулы, черные купальные шорты ловко обхватывали бедра. Он лежал прямо на песке, опираясь на локоть, и ветер поигрывал его выгоревшими волосами. Ольге иногда казалось, что она могла бы до конца жизни любоваться дочерью и ее отцом и не соскучиться.
Мария увлеченно строила что-то из влажного песка, а Николас помогал. Зачерпывал песок ладонью, заносил кулак над башней, и тот тонкой золотой струйкой сыпался вниз. Мария требовательно указывала на ведерко. И Николас безропотно поднимался, заходил по колено в море и зачерпывал ведерком воды. И Ольге отчего-то представлялось, какими они будут лет через пятнадцать. Маша вырастет красавицей, это уже сейчас очевидно. Она даст ей лучшее образование: Оксфорд, Кембридж, частные учителя, музыка, танцы, иностранные языки, математика, программирование – все, что девочка только пожелает. Ей никогда не придется перебиваться с хлеба на воду, жить подачками чужих людей и выцарапывать свое право на будущее. Она ни в чем не будет знать отказа, любую ее способность они будут развивать, находить для нее лучших преподавателей. Бабуля Казантакис, благодаря принадлежности к аристократическому роду сумевшая ввести свою семью в высшие круги, представит внучку британской королеве. Та будет расти среди детей из самых высокопоставленных семей. А когда придет время, сможет благодаря образованию, связям и, конечно, деньгам матери построить блистательную карьеру. А Николас… Николас будет с гордостью смотреть на дочь, красавицу и умницу. Годы ничего не смогут сделать с ним, его природной красоты, жизнелюбия и отваги будет достаточно, чтобы одержать верх над временем. Стройный, гибкий и спортивный, как и сейчас, он будет выступать под руку с дочерью, облаченной в академическую мантию, на ее выпускном. Сам в белом костюме, с повязанным на шее платком, оттеняющим цвет его глаз.
Малышка тем временем разозлилась на что-то, вскочила и принялась топтать только что построенную башню босыми ножками. Николас расхохотался и подхватил ее на руки.
– Μπαµπάκα, άσε µε να φύγω![1] – гневно вскричала она по-гречески.
А затем, выкрутившись у него в руках, обернулась к Ольге и крикнула ей уже по-русски:
– Мама!
Ольгу поражало то, как точно девочка чувствует язык. В таком возрасте многие дети едва осваивали первые пару слов – и это на одном языке. Мария же, с которой мать говорила по-русски, а отец по-гречески, живо повторяла за ними звуки и отлично знала, на каком языке к кому следует обращаться. Конечно, словарный запас у нее пока был небольшой, но его вполне хватало, чтобы объяснить – а вернее, потребовать – все, что ей нужно.
Ольга поднялась с шезлонга и направилась к ним. Николас осторожно поставил девочку на песок, и она помчалась к ней, раскинув ручки. Ольга поймала ее, подхватила и поцеловала, жадно вдыхая сладкий запах влажных детских волос. Николас обнял их обеих сильными руками, и в ту же секунду издали раздались величественные певучие звуки вечернего азана.
Мобильный в кармане летних брюк зазвонил ровно в тот момент, когда Мария, кое-как лепеча и смешно выговаривая слова, пыталась объяснить Ольге, что папа все сделал не так и испортил ее песчаное строение. Ольга выслушала дочь до конца, улыбнувшись, сказала:
– Ай-ай, нехороший папа. Заставим его построить тебе новый замок, на этот раз настоящий.
– Я выстрою! – уверенно отозвался Николас, уже научившийся разбирать простейшие русские фразы. Отвечал он, правда, по-английски. – Выстрою для моей принцессы самый настоящий дворец. Ты знаешь, ведь мой прадед по отцовской линии был каменщиком, у меня это в крови.
Он повторил все то же по-гречески, для дочери. И когда Мария начала с интересом расспрашивать, какой будет замок и будут ли там лошадки, Ольга наконец вытащила из кармана разрывавшийся телефон и ответила на звонок.
– Нужно поговорить, – коротко сообщил Иван. – Появилась важная информация.
* * *
– Насколько этим сведениям можно доверять? – спросила Ольга, хмуро разглядывая фото на экране компьютера.
– Разговор с Михаилом у нас был еще несколько месяцев назад. Но я не сообщал тебе, пока сам все не перепроверил, – отозвался Иван, кажется, обидевшийся, что его подозревают в недобросовестности.
– Ну-ну, не заводись, – усмехнулась Ольга. – Сам понимаешь, трудно поверить в то, что он все время был так близко.
Она снова и снова возвращалась к фотографиям, на одной из которых ее хороший знакомый и многолетний партнер турок Аслан Теветоглу, сидя в инвалидной коляске, открывал благотворительный фонд помощи детям с ДЦП, а на другой во время бизнес-завтрака самых влиятельных бизнесменов Турции здоровался за руку лично с ней, Ольгой Котовой.
А следом шли другие фото, где человек по фамилии Мамедов, почти не напоминающий Аслана и носящий кликуху Алик Бакинский, молодой и совершенно здоровый сидит в сауне вместе с покойным Рябым (которому она лично снесла голову), играет в карты с еще молодым Беловым на пляже санатория в Дагомысе и высовывается из окна синего «Сааба» на оживленной московской улице девяностых годов. И от этих снимков к горлу подкатывала тошнота. На них был запечатлен один из тех, кто на глазах у восьмилетней Ольги расправился с ее родителями, третий убийца, которого она за двадцать лет так и не смогла найти.
Следом шли сканы заключения из клиники пластической хирургии в Москве, в которых в подробностях описано было, какие операции были проведены мистеру Аслану… Изменение формы носа, скул, губ, разреза глаз. Очевидно было, что после такого хирургического вмешательства узнать человека будет практически невозможно.
– Ты смотри на мелочи, – наставительно произнес Иван. – На форму пальцев, например… Вот погляди.