Леди Плиммер подтвердила, что я не ошиблась, и удивляться тут было нечему. Законный бизнес Дорака – фиговый листок, прикрывающий самую крупную торговлю контрабандным антиквариатом на всю Ширландию. Нет, удивляться время настало после, когда леди Плиммер продолжила:
– Должна сказать, Марк: похоже, экспедиция в Ахию вдохновила вас начать жизнь с чистого листа. Подумать только! Я поклялась бы, что скорее солнце взойдет на западе, чем вы скажете о драконианах хоть одно доброе слово, а уж тем более позволите одному из них переступить порог вашего дома!
На сей раз воцарившаяся тишина могла показаться моментом, отделяющим ружейный выстрел от попадания пули в цель.
– Леди Плиммер, – откашлявшись, заговорил лорд Гленли, – должно быть, вы превратно меня поняли…
– О, нет, подобной ошибки я и представить себе не могу. Возможно, глаза у меня уже не те, но память остра, как в молодости. По-моему, это было лет пять тому назад. Магистр Ридсон упрекнул вас в чрезмерном увлечении собиранием драконианских древностей, а вы ответили…
– Что я ответил ему тогда, настоящего момента никак не касается, – громко, словно в надежде если не оборвать, то заглушить продолжение, перебил ее лорд Гленли. – И с вашей стороны, леди Плиммер, весьма неучтиво ворошить столь неприглядное прошлое – тем более, что с ним, как видите, покончено навсегда.
Леди Плиммер принесла ему извинения, а меня бросило разом и в жар и в холод, как это бывает, когда внезапно осознаешь нечто крайне скверное, но еще не понимаешь, что теперь делать. Слова леди Плиммер… да, вслух она этого не произнесла, но с тем же успехом могла бы прямо назвать эрла кальдеритом.
А Лотта видела его за разговором с миссис Кеффорд.
А Аарон Морнетт приезжал в его дом среди ночи.
И как все это прикажете понимать? Если лорд Гленли – действительно кальдерит, почему он, скажите на милость, нанял для перевода табличек меня, а не Морнетта? Оттого, что Морнетт попробовал и не сумел справиться? Быть такого не может. Он для подобной работы вполне пригоден, и убеждения кальдеритов ему куда ближе. Я же от кальдеритов далека, как никто другой – что, что могло побудить лорда Гленли привлечь к переводу меня?
И, мало того, нанимать мне в помощь драконианина! Да, кальдериты от древнего прошлого без ума, однако предпочитают, чтобы оно оставалось в прошлом, а не являлось на порог живьем, сетуя на разграбление древних руин с тем, чтоб украшать награбленным поместья наподобие Стоксли. Нет, приглашать драконианина приехать в гости и заявить о своих правах на реликвию такой важности кальдериту и в голову бы не пришло.
Однако… всякий раз, как лорд Гленли выражает заботу о чувствах дракониан, это звучит фальшиво. Или нет, не фальшиво – тут я, пожалуй, кривлю душой. Скорее, натянуто. Неловко. Или как минимум, непривычно. Прежде я относила это на счет страха перед двухметровым созданием с драконьими крыльями и пастью, полной острых зубов: дракониан многие люди с непривычки боятся. Но, может быть, дело не в страхе? Может, причина в том, что он что-то скрывает?
Своего рода ответ я получила позже, только сама не знаю, верю ему или нет. Уехать сразу же после ужина означало бы нанести хозяйке серьезное оскорбление, но, к счастью, свойственных рубежу веков взглядов насчет того, как гостям надлежит развлекаться, поднявшись из-за стола, она не придерживалась, а если и придерживалась, то навязывать их никому не стала. Кора увлеклась разговором с юной леди по имени мисс Симпсон (по-моему, единственной из соседок, которую считала кем-то вроде подруги), а Кудшайна я потеряла из виду и ничуть не обрадовалась, когда подошедший лорд Гленли поспешил отвести меня в сторону.
Помнится, я упрекала его в неловкости? Так вот, теперь он вовсе держался, словно у него кофель-нагель вместо спинного хребта.
– Прошу простить меня, мисс Кэмхерст, – заговорил он, точно каждое слово из его рта тянет клещами дантист. – Признаться, я не всегда питал к представителям драконианского вида теплые чувства, однако не думайте, будто Кудшайну в Стоксли не рады. Я весьма высоко ценю его труд.
Очевидно, эти слова дорого обошлись его гордости, но я оценить этакой жертвы по достоинству не смогла – особенно когда он сказал «драконианского вида» вместо «драконианского народа». И уж тем более после того, как далее последовало:
– Вы ведь понимаете: в тот день, на летном поле, я непременно осадил бы угрожавших ему адамистов, как подобает, не прими дело столь… неделикатный оборот.
Услышав это, я сразу же ощетинилась. Нет, я отнюдь не забыла, как он пытался встрять между мною и Холлмэном… но зачем напоминать об этом в доказательство благих намерений, если из его стараний не вышло никакого толку? Разве что Гленли выступил (или, скорее, попытался выступить) вперед только затем, чтобы продемонстрировать дружелюбие к драконианам. Впечатления героической натуры он не производит, и, думаю, раскис бы, как ком бумаги в воде, едва что-либо пойдет не так, но даже попытка помочь выставляла его в самом выгодном свете…
По счастью, обо всем этом я сумела промолчать, а лицо моих мыслей, надеюсь, не выдало.
– Благодарю вас, лорд Гленли, – ответила я, – но не меня бы вам уверять… или Кудшайну вы это уже говорили?
(Разумеется, нет – ведь он сразу же подошел ко мне!)
– Нет, – еще более натянуто сознался он, – но непременно скажу. Если только вам известно, где…
Вопрос его оборвал жуткий грохот, донесшийся откуда-то из других комнат, и все мы бросились посмотреть, что его породило.
Причиной пропажи Кудшайна оказалась подруга мисс Симпсон, мисс Эшворт. Обнаружились оба в зале для танцев, среди разбросанных по полу стульев, прежде стоявших рядком у стены.
Едва на пороге появилась леди Плиммер, Кудшайн принялся горячо перед ней извиняться. Тем временем мисс Эшворт, безудержно хихикая, начала приводить стулья в порядок.
– В чем дело? – спросила леди Плиммер.
В жизни еще не слыхала трех слов, настолько похожих на три глыбы льда.
– Я пыталась научить его танцевать! – ничуть не устрашившись, пояснила мисс Эшворт.
Чем больше Кудшайн кланялся, тем явственнее его поклоны напоминали йеланские.
– Боюсь, я потерял равновесие. И в попытках восстановить его… э-э…
Ну да, взмахнул крыльями – потеряв равновесие, дракониане именно так и делают.
Мисс Эшворт начала упрашивать Кудшайна расправить крылья еще раз – теперь уж в безопасном удалении от стульев, но в этот момент терпение лорда Гленли лопнуло, и он в два счета (к дьяволу учтивость!) вывел нас за порог.
Итак, я снова в Стоксли, и абсолютно уверена, что с Кудшайном лорд Гленли так и не говорил, а назавтра, по собственным же словам, опять собирается уехать в город. Якобы с тем, чтоб не мешать нам тихо-мирно работать в свое удовольствие, однако трудно было не заметить, что он просто бежит от неловкого разговора.
Да уж, есть, от чего бежать! Сколько бы он ни уверял, будто отрекся от кальдеритских взглядов, теперь все, что он сделал с тех пор, как я здесь появилась, предстает передо мной в совершенно ином, куда менее радужном свете. Его неуклонные требования не выносить никакой информации за стены этого дома… не знаю, какой это может служить цели, помимо самоочевидной – возбудить в обществе интерес к публикации перевода, но если ему необходима секретность, то мне необходимо подстраховаться. Пожалуй, запасусь-ка я копиями всех наших рабочих записей – так оно будет вернее.
(И – да, леди Плиммер. Особа, настолько заботящаяся об учтивости и благопристойности, сделать всего этого случайно никак не могла. Как ни любезна сия железная старуха на словах, а нож на лорда Гленли явно вострит давно, вот и решила дать нам с Кудшайном понять, под чьим кровом мы оба живем.)
Табличка VII. «Сказ о Самшин»
переведено Одри Кэмхерст и Кудшайном
Заговорил Хасту, мудрый Хасту, прозорливый Хасту, шикнас Хасту, и так сестрам с братом сказал:
– Все это явлено было во сне, давным-давно, прежде чем вы появились на свет. Река Эктабра залила, затопила солнце, а камень Ималькит сокрушил его в прах, а травы Нахри оплели его, точно силки, а гора Самшин поглотила его целиком. Теперь Озаряющее Мир – там, в преисподней, и если один из вас туда за ним не отправится, останемся мы во тьме навсегда[30].
Возмутились люди, услышав, что четверо во всем виноваты. Схватили они камни, схватили дубины, но не смогли поразить ими тех, от кого так долго зависели.
– Если Озаряющее мир в преисподней, – сказала Самшин, – его непременно нужно оттуда достать. И пойти должно нам всем, вчетвером.
Но Хасту сказал:
– Нет, ибо, если вы все четверо сгинете, некому будет народ защитить. Пойдет только один, а трое останутся здесь, оборонять людей от ужасов тьмы.
Самой сильной и самой храброй из четверых была Самшин.
– Тогда пойду я, – сказала она, – только ты покажи, где искать врата в преисподнюю.
Услышав слова ее, застонали люди от ужаса, но страх остаться без солнца оказался сильнее страха остаться без Самшин. А сестры и брат ее сказали так:
– Если уж должна ты пойти в преисподнюю сама по себе, то одна все равно не останешься.
И вручили они ей дары: Нахри дала еды на дорогу, Ималькит дала факел, чтоб освещать путь, а Эктабр дал молитву.
Отвел Хасту Самшин к ущелью глубже любого другого. На десять лиг, на одиннадцать лиг, на двенадцать лиг тянулась та бездна вглубь, в самые недра земли. Там Хасту оставил Самшин, и так, с едой на дорогу, факелом и молитвой, спустилась она на дно пропасти, к самым вратам преисподней.
Врата те сделаны были из костей иссуров[31], связанных вместе ремнями из кожи аму. Постучалась Самшин, и вышел к ней лизма[32], привратник подземного царства.
– Что за живое создание стремится войти в преисподнюю и отчего? – спросил хашетта[33].
Расправила Самшин крылья и так ему отвечала:
– Я – Самшин, золотая, как солнце, рожденная с братом и сестрами из одной скорлупы, пришла отыскать Озаряющее Мир и с собой унести.
– Что ж, можешь войти, – сказал на это привратник, – но назад воротиться не сможешь.
Отворил он врата, и вошла Самшин в преисподнюю.
Ступив за порог, оказалась она в пещере, полной осколков яичной скорлупы. Отовсюду послышался тоненький плач детенышей, но никого живого Самшин вокруг не увидела. В этой пещере обитали детеныши, что умерли в скорлупе, не сумев выжить в том месте, где были отложены яйца. А прямо перед Самшин лежала разноцветная скорлупа – точно такая же, как та, из которой появилась на свет она сама с братом и сестрами.
– Значит, мы не должны были дожить до рождения, – сказала она. – Но дожили, и теперь я должна отыскать и спасти Озаряющее Мир.
Пошла Самшин дальше и оказалась в пещере, сплошь залитой кровью. Отовсюду послышались вопли людей, раздираемых на куски, но никого живого Самшин вокруг не увидела. В этой пещере обитали люди, задранные всевозможными хищниками, и Самшин почувствовала на себе тень иссура[34], встреченного ею в пустыне, иссура, склонившего к земле голову под ее ладонью.
– Значит, в тот день иссур должен был задрать меня насмерть, – сказала она. – Но не задрал, и теперь я должна отыскать и спасти Озаряющее Мир.
Пошла Самшин дальше и оказалась в пещере, где, будто в море, плескались соленые воды. Отовсюду послышались стоны людей, но никого живого Самшин вокруг не увидела. В этой пещере обитали люди, погубленные теми, кому доверяли. Холодно сделалось в сердце Самшин.
– Я все еще жива, и сестры мои еще живы, и брат наш еще жив, – сказала она. – И я должна отыскать и спасти Озаряющее Мир.
Подошла она к феттре, стражу глубочайших глубин. Зарычал на нее хашетта[35], но Самшин предложила ему пищи, что дала ей в дорогу Нахри. Съел феттра угощение и затих.
За спиной феттры тянулся вперед коридор. Факел Ималькит озарил Самшин путь. Сделался ход так узок, что не расправить крыльев. Сделался ход так низок, что не выпрямиться во весь рост. Проползла Самшин коридор до конца и увидела прямо перед собою Бескрайнее Жерло[36], То, Что Венчает Бездну, а рядом с ним, в клетке – Верх И Низ Сотворившее.
Вознесла ему Самшин молитву, которой Эктабр ее выучил, и сказала:
– Я – Самшин, золотая, как солнце, рожденная с братом и сестрами из одной скорлупы, пришла отыскать Озаряющее Мир и с собой унести.
– Что ж, войти ты вошла, – сказало на это Венчающее Бездну, – но назад не воротишься. Пещера может отдать то, что пожрет, вода может отдать то, что поглотит, лес может отдать то, что изловит, но преисподняя того, что сюда попадает, обратно не отдает.
Подняла храбрая Самшин палицу и так сказала:
– Без Озаряющего Мир моим людям не обойтись. Без него они голодают, без него блуждают во тьме. Без Верх И Низ Сотворившего звездные демоны охотятся на них с небес. Без Озаряющего Мир ждет наш народ погибель, а раз так, что ты ни говори, от своего отступиться я не могу.
Двинуло Венчающее Бездну на Самшин своих многоногих хашетт[37]. Но были они из тех, что кусают за пятки трусливых – что могут поделать такие с мужественной Самшин? Разметала она их в стороны, каждым взмахом руки четверых повергая, и вмиг разбежались хашетты обратно по норам.
Двинуло Венчающее Бездну на Самшин своих ядовитых хашетт. Но были они из тех, что жалят в глаза жадных – что могут поделать такие с великодушной Самшин? Принялась она их топтать, на каждом шагу четверых сокрушая, и вмиг разбежались хашетты обратно по норам.
Двинуло Венчающее Бездну на Самшин своих цепких хашетт. Но были они из тех, что кормятся кровью ленивых – что могут поделать такие с буйной, пылкой Самшин? Принялась она рвать их зубами, с каждым щелчком челюстей четверых на куски раздирая, и вмиг разбежались хашетты обратно по норам.