Агарзт полагает – или, скорее, полагала, – что мне настала пора приступить к посещению официальных приемов и тем самым снять часть сего бремени с плеч сестер, несших его до меня. И я, в гордыне своей, согласился. Император организовал для нас официальную встречу с представителями Ширландии в своем оннаньском дворце, где я и провел последние две недели.

Теслит тоже здесь, со мной. Участвовать во встречах она не намерена, но в это время года климат в Оннане не хуже, чем дома, а императорские врачи вполне могут заботиться о ней здесь точно так же, как и где-либо еще. До предела утомленная путешествием, она с момента прибытия отдыхала, и сегодня почувствовала себя так хорошо, что спросила, нельзя ли нам прогуляться в дворцовых садах (на то император дал нам позволение загодя). Поскольку с завтрашнего дня мне предстоит заняться государственными делами (по крайней мере, еще недавно мне предстояло приступить к ним завтра, теперь же все может обернуться иначе), я с радостью согласился.

Оннаньский дворец построен кем-то из прежних императоров ради праздного отдыха и охраняется не так строго, как дворцы в Пхотане или Фо-Гью-лё. Однако сейчас стражи здесь очень много, так как во дворце присутствует сам император, и сады патрулируются, потому что стена вокруг не слишком высока и кто-нибудь с легкостью может через нее перелезть.

Так оно и случилось.

На моих глазах с дерева невдалеке спрыгнула человеческая девочка – тощая, невысокого роста. Издали я принял ее за кенгуметку, так как кожа ее была значительно темнее кожи обычных йеланцев, а волосы очень курчавы. Нас с Теслит, стоявших за стеной из бамбуковых стеблей, она, конечно же, не заметила, свернула в другую сторону и двинулась через сад, по мере возможности прячась среди кустов и деревьев.

Здесь я совершил первую из оплошностей. Мне следовало немедленно сообщить о вторжении стражникам. Однако, поскольку она была так мала (возраста я на глаз, разумеется, определить не сумел, но теперь знаю: ей всего восемь), я решил, что в этом нет надобности.

– Не пойти ли нам за ней следом? – предложил я сестре.

Позабавленная, Теслит негромко захлопала крыльями и ответила:

– Разве ты не назначен посланником к людям? С виду она – человек.

Вторым моим упущением было то, что я не предложил Теслит подождать на месте или вернуться назад, в наши комнаты. Не знаю, что бы она на это сказала, но подумать о таком предложении следовало. Я ведь знаю, как легко причинить сестре вред, однако без размышлений повел ее навстречу возможной опасности!

Итак, мы с Теслит двинулись следом за девочкой. Пряталась она вовсе не так искусно, как полагала, и, несомненно, вскоре попалась бы стражникам на глаза. Однако прежде, чем мы с Теслит подошли к ней вплотную, никто из них ее не заметил.

– Под сиянием солнца, на незыблемо твердой земле, приветствую тебя, – сказал я по-йелански.

Третьей моей оплошностью было то, что я не подождал с приветствием, пока она не отойдет подальше от края пруда, где обитают живые рыбы.

Девочка, взвизгнув, рухнула в воду. Пруды в садах оннаньского дворца довольно глубоки, а девочка была так мала, что я встревожился – ведь, не умея плавать, она наверняка захлебнулась бы и утонула. Я плавать тоже не умею, однако за последние шесть месяцев настолько прибавил в росте, что мог бы войти в пруд и встать на дно безо всякой опасности для себя.

Итак, я немедля бросился ей на подмогу, но оказалось, что моя помощь девочке ни к чему. К тому времени, как я подбежал к воде, она сноровисто доплыла до берега и выбралась на сушу, даже не потянувшись к поданной мною руке. Тут я с запозданием сообразил, что, увидев склонившегося над ней, тянущего к ней руку драконианина, она может перепугаться, однако девочка, нимало не устрашенная, откинула со лба мокрые волосы и по-ширландски воскликнула:

– Ты же драконианин!

Обычно люди либо пугаются нас, либо разглядывают, точно диковинку. И с тем и с другим я давным-давно свыкся, но эта девочка, очевидно, приняла мое существование как должное.

– Да вас двое! – продолжала она, бросив взгляд мимо меня, на Теслит. – Так, что мы тут имеем… гребни у вас разные, и, если я не ошибаюсь, больший размер гребня и более сложный узор на нем – признак мужского пола. Выходит, ты – женщина, а значит, ты и есть Теслит?

После этого она повернулась ко мне.

– А ты – мужчина, то есть, Кудшайн. По-моему. Если, конечно, я не перепутала.

– Нет, ты все помнишь верно, – сказал я.

Четвертая моя оплошность: я даже не представлял себе, что тут еще можно сказать. Многие дни я готовился к всевозможным официальным встречам, но к разговору с насквозь промокшей маленькой девочкой на берегу пруда оказался совсем не готов.

– Вот и замечательно, – с очевидным удовлетворением сказала она. – Я волновалась, что не сумею вас отыскать. Гранмамá говорит, будто этот дворец по сравнению с другими совсем мал, но все-таки он настолько велик, что я легко могла вас упустить. А мне очень хотелось встретиться с вами до завтрашнего дня: завтра тут начнется такая тоска, что не продохнуть, и возможности поговорить не представится.

По-ширландски она тараторила с такой быстротой, что я с трудом ее понимал – надо бы мне еще попрактиковаться в этом языке. Заметив мои затруднения, девочка… немедля повторила все сказанное по-нашему!

– Да кто же ты? – только и смог спросить я, разом забыв обо всякой учтивости.

– Одри Кэмхерст, – отвечала она, как будто это было чем-то вполне очевидным. – Внучка леди Трент.

Не сумев догадаться об этом, я совершил пятую оплошность. Нам с Агарзт передали список всех, кто будет присутствовать на завтрашней встрече, и Одри Кэмхерст в нем значилась тоже. Я знал, что она совсем мала, а, будучи знаком с ее родителями, знал также, что она наполовину ширландка, а наполовину эриганка (кенгуметку она вблизи не напоминала ничем). К тому же, какое еще человеческое дитя вначале могло бы заговорить по-ширландски, а после, не моргнув глазом, повторить собственные слова на нашем языке?

Но все это – оплошности незначительные. Серьезная еще впереди.

Едва я собрался предложить девочке отвести ее в наши комнаты, и вытереться имеющимися там полотенцами, со стороны дворца послышались крики. Трое стражников заметили нас, и если нам с Теслит в садах гулять позволялось, то Одри – нет.

То, что она – восьмилетняя девочка, для стражников было неважно. Их долг – беречь императора от всякой опасности, а любое вторжение есть угроза его особе.

Вот в эту минуту я совершенно забылся. Всю жизнь, не считая визитов в Обитель, я прожил среди людей, однако в решающий момент позволил инстинктам взять верх над пятнадцатилетним опытом и тут же расправил крылья, защищая Одри. Но стража в Оннане к народу нашему непривычна, и моя реакция испугала двоих из стражников настолько, что оба, подняв ружья, нацелили их на меня. Теслит поспешила прикрыть меня собой и крикнула, что им не о чем волноваться, а сзади раздался плеск – это Одри прыгнула назад, в пруд, от греха подальше.

Третий стражник – а был это их капитан – пригнул один из ружейных стволов книзу и закричал, веля солдатам опустить оружие… и тот, чьего ружья он коснулся, от неожиданности нажал на спуск. Да, выстрелил он в землю, вреда никому не причинив, однако на звук выстрела тут же сбежались прочие стражники.

Держи я крылья сложенными, ничего этого не случилось бы. Но я утратил власть над собой и не сумел уладить недоразумение, пока в саду не собралось почти две дюжины солдат вместе с самим императором.

Император вышел наружу, как только сделалось ясно, что никакая опасность ему не грозит. Согласно йеланскому этикету, мне следовало преклонить перед ним колени. Так я и сделал бы… если б Теслит, двинувшаяся ко мне, чтоб опуститься на колени рядом, не рухнула наземь.

Внезапный переполох подорвал ее силы. Биение сердца в ее груди участилось, и этого она перенести не смогла. Сейчас она отдыхает, и доктора говорят, что через день-другой все будет в порядке, однако я подверг сестру опасности – опасности, которую сам же, своими же оплошностями и породил. Мало этого! Я нарушил покой императора, растревожил весь дворец, и оставил внучку леди Трент сидеть в пруду.

Нет, дипломата из меня не вышло. Возможно, еще лет через тридцать я чему-нибудь и научусь, но после пятнадцати… позор мне, стыд и позор! Теслит меня утешает, говорит: прячась от опыта, ничему не научишься, а когда поблизости Кэмхерсты, случается еще и не то. Но я не могу простить себе ни вреда, причиненного здоровью сестры, ни бесчестья, навлеченного моим невежеством на всю Обитель, и готов понести любое наказание, какое ни выберут для меня старейшины. Представлять наш народ в человеческом обществе я не гожусь.

Пусть отвергнет меня земля, если мне придет в голову скрыть от вас хоть одну из ошибок. Пусть солнце вынесет мне заслуженный приговор.




Кудшайн, сын Аххеке, дочери Ицтам.





Из записной книжки Коры Фицартур




Крылья сложены перед грудью наподобие горсти или чаши

Знак почтения, подобие человеческого поклона или реверанса. Однако дракониане, проводящие много времени среди людей, его, как правило, избегают, так как не хотят по ходу дела зацепить чего-либо крылом – тем более, что мы (по крайней мере, состоятельные ширландцы и йеланцы) склонны держать на виду множество самых разных хрупких предметов. По этой причине среди дракониан приобретает все большую популярность жест-заменитель – руки, скрещенные на груди (так имитируем сложенные чашей крылья мы, люди). Выходит, мы изучаем их язык жестов, а после они заново учатся ему от нас? На мой взгляд, все это крайне странно.



Крылья сомкнуты за спиной стоящего напротив

Подобие объятий. Кудшайн говорит, это действует очень умиротворяюще и в обычае среди родных. Если же так делает тот, кто с тобой не в родстве, жест становится весьма интимным, но, думаю, не в сексуальном смысле: Кудшайн, когда я спросила об этом, был потрясен до глубины души. Одри, впрочем, нет – та просто рассмеялась и сказала, что я права.



Крылья плотно прижаты к спине

Знак дискомфорта, обычно – в ситуации, неприятной, скорее, эмоционально, чем физически. Одри сказала, что причиной тому, вероятно, стремление уберечь крылья (довольно нежную часть тела) от возможных повреждений, однако Кудшайн говорит, что жест этот – детский: крылья детенышей отрастают до полной длины и набирают силу только со временем. Вдобавок, он полагает, что это – инстинкт, приобретенный еще в скорлупе, то есть, в пространстве весьма ограниченном и совершенно безопасном. Правда, никто из дракониан, с которыми Кудшайн об этом беседовал, пребывания в скорлупе не помнит, и, таким образом, он просто строит догадки. По-моему, очень похоже на человека, принимающего эмбриональную позу.



Крылья распростерты

Практически то же, что шерсть дыбом, выгнутая спина и хвост трубой у кошки. Расправив крылья, драконианин становится более крупным, более устрашающим с виду, и жест этот означает злость или страх перед лицом опасности. Еще это может быть чем-то наподобие человеческих «гляделок», состязания взглядов – объяснения я не совсем поняла, но суть в приливающей к крыльям крови и крайне холодном высокогорном климате. Расправляя крылья, дракониане рискуют переохладиться, и первым сложить крылья – все равно, что в гляделках моргнуть. Я спросила Кудшайна, чем они это заменят, переселившись куда-нибудь в теплые края, но он не знает. Между тем, для жизни в четырех стенах такой обычай уж точно не подходит. Конечно, относительно туловища крылья дракониан намного меньше крыльев большинства драконов (по крайней мере, тех, что способны летать – дракониане могут только планировать), но, расправляя их во всю ширину в наших домах, они мигом переломают все вокруг.



Крылья поникли

Подобие вздоха. Одри предупредила, что это движение, как правило, нелегко заметить, но многие другие гримасы и жесты тоже заметить трудно.



Крылья трепещут, негромко «дребезжат»

Подобие безмолвного смеха. На самом деле, крылья, конечно, не дребезжат – они ведь не из металла и вовсе не тверды, однако так уж говорят и Одри, и сам Кудшайн. Когда он это продемонстрировал, звук оказался куда больше похож на тихие, частые хлопки ладоней, но раз уж они оба говорят «дребезжат», воспользуюсь тем же словом и я, хотя оно не вполне точно.

Как много жестов, связанных с крыльями… но логика в этом есть. Лица дракониан не так выразительны, как наши, однако у нас нет крыльев – таким образом, никто никого в богатстве жестов и мимики не превосходит. Кстати, о прочих драконианских жестах и мимике Одри мне тоже кое-что рассказала.



Ноздри раздуты

Это все дракониане контролируют много лучше, чем большинство людей (хотя некоторые из нас справляются превосходно). Для дракониан раздутые ноздри – все равно, что для нас поднятые брови. По словам Одри, ее бабушка, леди Трент, полагает, будто это оттого, что чутье их острее нашего – отсюда и биологический инстинкт, побуждающий раздувать ноздри и делать глубокий вдох, изучая таким образом нечто новое, и это значит, что раздутые ноздри есть знак любопытства. Должно быть, драконианские селения гораздо чище наших городов, иначе любопытствовать им было бы весьма неприятно.



Кисть руки сомкнута вокруг пасти

Эквивалент пальца, приложенного к губам, призыв помолчать. Дракониане также придерживают пальцами пасти собеседника, и куда чаще, чем мы подносим палец к чужим губам. Очевидно, драконианским нянькам приходится часто прибегать к этому, приучая подопечных вести себя тихо. (Кстати, их няньки – мужчины! Мужчин среди дракониан всего около двадцати процентов – это я знала еще до того, как от Одри услышала. Они и присматривают за яслями, где подрастает потомство.)



Рука поднята высоко вверх

Подобно человеку, прикладывающему ладонь к сердцу в знак искренности намерений. В одной из дядюшкиных книг я читала, что дракониане поклоняются солнцу. Там утверждалось, будто это страшная языческая ересь, этим-де аневраи (древние дракониане) Низвержение и заслужили… но я, честно говоря, особой разницы не вижу. А еще я теперь знаю, отчего Одри так часто поминает солнце. Солнце, да еще насчет моря всякое разное – хоть и за ней начинай вот так же записывать, с разъяснениями, а то я многого в ее речи не понимаю. Видимо, дело в ее, как выражается дядюшка, «прискорбно дурном воспитании».



Уверена, это еще далеко не все, но Одри с Кудшайном признались, что больше им ничего на ум не приходит, поскольку они слишком многое принимают, как само собой разумеющееся. Интересно, не удастся ли вытянуть из них достаточно материала для книги? Пожалуй, нет, но я могла бы освоить и правила драконианского этикета, и вот тогда…

По-моему, надобность в такой книге имеется. Здесь, в Стоксли, большинство слуг сторонится Кудшайна, а половина – откровенно его боится (Ребекка, заслышав его шаги, всякий раз прячется). Что, если и другие на будущую зиму, когда к нам для обсуждения дальнейшей судьбы своей родины прибудет драконианская делегация, отреагируют так же? Воображаю, какой может выйти конфуз! Поэтому нам – то есть, человечеству – следует знать, как иметь с ними дело. Тем более, если за пределами Обители начнут появляться анклавы людей вроде Кудшайна, приспособленных к жизни в более мягком климате.

(Вчера дядюшка отчитал меня за то, что называю их не «драконианами», а «людьми». Но Одри именно так о них и говорит, а она общалась с ними намного больше дядюшки, а значит, вероятно, права. Однако впредь при нем буду слова этого избегать – не хочу, чтобы он счел меня непослушной или неблагодарной.)