Главный удар вражеских кораблей пришелся на шестую батарею под командованием прапорщика Щеголева. В течение шести часов шел этот неравный бой. Имея многократный перевес в артиллерии, корабли противника должны были смести батарею Щеголева с его четырьмя орудиями, как пушинку, но шло время, а она продолжала вести огонь по противнику. Один из выпущенных ею снарядов попал во французский фрегат «Вобан» и вызвал там сильный пожар. Напуганный этим, адмирал Гамелен отдал приказ срочно вести поврежденный корабль на ремонт в Варну, под радостные крики одесситов.
Только ко второму часу дня союзникам удалось сохранить честь мундира и заставить батарею Щеголева замолчать. От огня вражеских кораблей два из четырех орудий были подбиты, а также выведена из строя ядрокалильная печь, выбита прислуга. Только после этого прапорщик отдал приказ заклепать орудия, и под барабанный бой, с гордо поднятой головой отважные артиллеристы покинули батарею.
Обрадованные успехом, англичане попытались высадить десант в районе Пересыпи. Их действия прикрывались ракетным огнем, но он оказался малоэффективен против залпов картечи из полевых орудий. Достаточно было трех залпов, чтобы вразумленные десантники поняли свои заблуждения и спешно повернули назад.
Озлобленный столь яростным упорством защитников Одессы, адмирал Гамелен обрушил на беззащитный город и порт всю мощь объединенного флота. До самого вечера ядра градом сыпались на мирный город. В хвастливом донесении императору Гамелен писал, что город понес огромный урон от огня союзников, но это было лишь выдачей желаемого за действительное.
От огня вражеских кораблей было уничтожено и сожжено четырнадцать небольших домов, повреждено пятьдесят два частных каменных дома. После визита противника гарнизон потерял четырех человек убитыми, сорок пять ранеными, двенадцать из них было контужено, а среди мирных жителей было трое убитых и восемь раненых. Как оказалось, господа интервенты были скверными стрелками, чьи четыре фрегата были вынуждены встать на ремонт в болгарский порт Варна после набега на Одессу.
Туда же начали постепенно перебазироваться и главные силы «восточной армии» императора Наполеона, внемля слезным просьбам Омер-паши не оставлять его армию один на один с армией Паскевича. В противном случае он не давал никакой гарантии, что сможет закрыть русским войскам дорогу на Стамбул.
Появление авангарда союзников на болгарской земле возымело определенное действие на ход войны. Узнав, что за спинами турок появились французские батальоны и английская кавалерия, Паскевич окончательно отказался от своей прежней тактики. Вместо столь привычных для него стремительных и решительных бросков он перешел к осторожным, пошаговым прагматичным действиям. Следуя выбранной тактике, фельдмаршал проявил максимальную осторожность, отдав приказ о начале осады Силистрии.
Пока главные силы армии шли к осажденной крепости от устья Дуная, стоявшие на противоположном берегу силы не сидели без дела. Благодаря энергичным и умелым действиям саперов под руководством генерала Шильдера и смелости солдат Хрулева, засевшие на островах посредине Дуная турецкие солдаты были выбиты, а разместившиеся там же батареи ударили по Силистрии. Грамотное их расположение позволяло не только наносить удар по турецкому гарнизону, но еще нарушить сообщение крепости с Рущуком и Туртукаем.
На совещании у Паскевича пылкие Шильдер и Хрулев настаивали на том, чтобы штурм крепости начался как можно скорее, но главнокомандующий вновь отмел их предложения. Вместо быстрого натиска фельдмаршал взял сторону планомерной осады Силистрии.
Основной причиной, побудившей его к выбору подобной тактики, был не страх перед стоящим против него противником. Болгарские перебежчики исправно снабжали русских достоверной информацией, и Паскевич прекрасно понимал, что французы и англичане на данный момент своим присутствием в Варне в основном только поднимают боевой дух туркам. К активным наступательным действиям против русских из-за своей малочисленности те не были готовы.
Куда большую головную боль фельдмаршалу доставляли австрийские полки и дивизии, что подобно коршунам нависли над тылом русских войск в Валахии. Именно от них Паскевич ожидал в скором времени начала боевых действий. Об этом он извещал в своих письмах императора, требовавшего от фельдмаршала скорейшего взятия Силистрии.
«Со всей откровенностью должен сообщить тебе, государь, что мысли мои полны уверенности в победе над турками, если судьба сведет нас с ними в большом сражении. Не пугает меня и присутствие в Варне французских полков генерала Канробера. Бог даст, справимся и с ними, но в большей степени меня беспокоят австрийцы, открыто объявившие о призыве под свои знамена девяноста пяти тысяч человек, что откровенно говорит о скором начале войны с нами. Не будет ли роковой ошибкой то, что, пойдя за Дунай и растратив все силы в борьбе с османами и их союзниками, мы окажемся в ловушке, если австрийская армия перейдет границу с Валахией», – открыто выражал свои сомнения Паскевич, но у императора были свои взгляды на ведение войны.
«Твои опасения имеют право на существование, но они не являются истиной в последней инстанции. Быстрота и решительность – вот что поможет нам не только уравнять силы в противостоянии с объединенной Европой, но и заставят считать с нами и опасаться наших действий. Только в этом я вижу залог успеха в этой непростой войны с врагами», – отвечал Николай фельдмаршалу, но тот не хотел признавать его правоты, скованный угрозой получения удара в спину.
«Раз ты поставил меня на это дело, государь, позволь мне вести его», – кратко отписал императору Паскевич, внимательно наблюдая за тем, как саперы Шильдера подводят осадные траншеи к Арабскому форту, к самому сильному из передовых укреплений турок в Силистрии.
Согласно требованиям саперного искусства все осадные работы велись в ночное время. Ночной мрак хорошо скрывал русских саперов, медленно, но верно приближавшихся к форту. Стремясь помешать действиям молодцов Шильдера, турки предприняли ночную вылазку, но русские солдаты были начеку. Нападение врага было отбито с большим для него уроном, что подвигло генерала Сельвана, чьи солдаты находились в осадных траншеях, к ответным действиям.
Получив сведения от перебежчиков, что силы врага, оборонявшего Араб-Табиа, на исходе, Сельван обратился к Шильдеру с просьбой разрешить ночной штурм и получил согласие. Ночью двадцать девятого мая штурмовые колонны русских войск пошли на штурм вражеского укрепления и имели успех. Быстрым шагом они пересекли открытое пространство и, несмотря на огонь врага, смогли подняться на вал и обратили защитников форта в бегство.
Оставалось только ударить по охваченному паникой противнику и занять укрепление, но в этот момент судьба отвернулась от генерала Сельвана. Находясь в передних рядах, ворвавшихся в форт пехотинцев, он был сражен вражеской пулей, когда увлекал своих солдат в последнюю атаку. Видя смерть своего генерала, пехотинцы были готовы в клочья разнести весь турецкий гарнизон, но в этот момент случилось непредвиденное.
Едва помощник Сельвана генерал Веселитский увидел его гибель, как что-то случилось с его сознанием. Ранее смелый и храбрый человек, он вдруг затрясся как осенний лист и стал громко отдавать приказы об отступлении.
– Назад! Отступаем! Быстро назад! – кричал Веселитский, безвозвратно губя дело, ради которого Сельван отдал свою жизнь.
Повинуясь приказу, загудели трубы, затрещали барабаны, призывая к отступлению, что породило неразбериху в рядах наступающих солдат. Возникшая в штурме пауза позволила туркам прийти в себя и открыть огонь по отступающему противнику.
Неудачная вылазка обошлась русским солдатам в потерю около девятисот человек убитыми и ранеными. Этот урон и ощущение потерянной бывшей в руках победы усугублял тот факт, что во время отступления было потеряно тело генерала Сельвана. Только на третью ночь пробравшиеся в окружавший форт ров пластуны смогли вынести его с поля боя. Без головы, с разрубленной грудью, это тело наводило ужас на солдат и офицеров своим видом.
Неудачный штурм форта породил черную полосу невезения в Дунайской армии. Под деревней Каракул был разбит отряд русских войск под командованием полковника Карамзина, который так же, как и Сельван, был убит турками.
Следующей жертвой рока стал сам фельдмаршал Паскевич. Девятого июня, совершая инспекцию осадных укреплений, он был контужен вражеским ядром и был вынужден сдать командование Горчакову.
Убытие фельдмаршала в Яссы, как ни странно, давало русским войскам шанс взять Силистрию. Руководивший осадными работами генерал Шильдер на кресте поклялся Горчакову, что его осадные батареи заставят врага оставить крепость, и его слова не расходились с истиной.
Положение турецкого гарнизона в Силистрии было крайне тяжелым. Огонь осадных орудий наносил солдатам султана большой урон. Омер-паша слезно молил маршала Сент-Арно спасти сидящих в крепости турок, но француз ничем не мог ему помочь. Хотя новые соединения союзной армии и прибывали в Варну, но, по мнению маршала, их было недостаточно для сражения с русскими.
Кроме потерь от обстрелов осадных батарей Шильдера, турецкий гарнизон нес серьезные потери от голода, и неизвестно, что больше наносило ему урон. Из-за осады связь Силистрии с Рущуком и Шумной была сильно затруднена, и костлявая рука голода все крепче и крепче стискивала горло солдат султана.
Пытаясь не допустить капитуляции крепости, Омер-паша отправил в Силистрию транспорт с зерном и сухарями под охраной двухтысячного отряда башибузуков. Этим самым турецкий главнокомандующий пытался выиграть время и отодвинуть опасный кризис, надеясь, что сумеет уговорить французского маршала оказать действенную помощь осажденной крепости.
На беду турок, в день выхода каравана с продовольствием из ставки Омер-паши в Шумне, генерал Хрулев с согласия Горчакова решил полностью перекрыть все подступы к осажденной крепости. После удаления Паскевича Михаил Дмитриевич втайне очень хотел взять Силистрию и тем самым хоть немного, но превзойти фельдмаршала.
Убежденный доводами и действиями Шильдера, он намеривался сломить сопротивление врага не ядрами, но голодом. Поэтому Горчаков приказал Хрулеву занять пространство между Силистрией и деревней Калипетрией силами трех полков, тем самым полностью замкнув кольцо осады.
Сил, имевшихся в распоряжении Хрулева, оказалось вполне достаточно, чтобы в сражении девятого июня под Калипетрией не только не допустить прорыва транспорта с продовольствием в осажденную крепость, но и наголову разбить кавалерию башибузуков. В результате боя русские потеряли убитыми чуть больше десяти солдат, тогда как потери турок были далеко за триста человек. Победителям также достался весь транспорт с продовольствием, что делало капитуляцию Силистрии делом времени.
Когда Омер-паше доложили о разгроме транспорта, он зарыдал в голос и со всех ног бросился к Сент-Арно с просьбой о помощи Силистрии. Однако командующий «восточной армией» был неумолим.
– Мы защитим Константинополь, если русские пойдут на него, но мы не станем делать это в отношении Силистрии. Таких крепостей у турецкого султана много, а хороших солдат, способных разбить русских, у меня мало. Мне они будут нужны для сражений в России, а здесь справляйтесь своими силами – цинично изрек француз и продолжил свой обед, прерванный внезапным приходом Омер-паши.
Почернев от праведного гнева, турецкий главнокомандующий, когда вернулся к себе, просил небеса покарать злобных гяуров, мешавших ему бороться с врагами, и его мольбы были услышаны. Через несколько дней вражеским ядром во время осмотра позиций был смертельно ранен генерал Шильдер, главный вдохновитель осады Силистрии, а во французском лагере под Варной вспыхнула эпидемия холеры.
Если бы не трагическая гибель Шильдера, Силистрия бы пала. Сидевший в ней гарнизон только и ждал момента штурма крепости русскими войсками, чтобы почетно капитулировать. Об этом Горчакову в один голос говорили многочисленные перебежчики, и генерал назначил взятие Силистрии в ночь с девятнадцатого на двадцатое июня.
Все было готово, но в самый решающий момент Горчаков отменил свой приказ из-за пресловутой боязни австрийского удара в спину. Перед началом штурма генерал получил сведения об усилении числа австрийских войск в Трансильвании, и это поставило окончательную точку в наступательных действиях Дунайской армии.
Самовольно истолковав слова императора в полученном от него письме, Горчаков отдал приказ об оставлении правого берега Дуная и снятии осады Силистрии.
Получив приказ об отступлении, многие военные отказывались этому верить.
– Как так отступать?! Через два часа Силистрия будет нашей! – возмущался генерал Хрулев, потребовавший подтверждения от начальника штаба Коцебу о подлинности полученного им приказа.
Снятие осады Силистрии моментально нашло отголосок в высокой дипломатии. Увидев, что Горчаков откровенно боится австрийских дивизий, Франц-Иосиф подписал с турецким султаном две конвенции. Согласно первой, Австрия получала право временно занять Албанию, Черногорию и Боснию, по условиям второй австрийским войскам разрешалось занять Дунайские княжества. Буоль немедленно известил об этом Нессельроде, пригрозив началом боевых действий в случае отказа очистить Валахию и Молдавию.
Вслед за ультиматумом из Вены в русскую столицу поступил ультиматум из Берлина, в котором тесть царя извещал Николая о том, что не поддерживает действия австрийского императора. Прусский король очень испугался того, что, заняв Дунайские княжества, Австрия настолько усилится, что перестанет считаться с позицией Пруссии во Франкфуртском союзе.
Подобные действия Берлина были слишком запоздалыми, ибо с этого момента события понеслись вниз, подобно мифическому камню Сизифа, и остановить их никто не мог.
Узнав о решении Горчакова отвести войска за реку Прут, Николай был вынужден молча наблюдать за его действиями. Первая часть Восточной войны была проиграна окончательно, исключительно из-за предательской позиции венского дома, который занял Дунайские княжества в июле.
Казалось, что Европа добилась умиротворения России и конфликт был исчерпан, но Париж и Лондон ничего не хотели слышать о мире. Наполеон и Виктория в один голос твердили, что русским нужно преподать крепкий урок на будущее и намеревались перенести боевые действия на русскую территорию.
При помощи своего флота союзники собирались произвести десантирование на северное побережье Черного моря. Высаживаться в Одессе или устье Днестра, где находилась бывшая Дунайская армия, французы и англичане отказались: господа европейцы не были самоубийцами. Десантироваться на Кавказском побережье, несмотря на энергичные просьбы турок, они также не стали. Слишком длинен и опасен был путь в исконно русские земли, а имам Шамиль так и не смог поднять мощное восстание по ту сторону Кавказского хребта. Получив деньги и оружие, грозный горец потерпел поражение на подступах к Тифлису и был вынужден уйти в горы, зализывать раны.
Оставался только Крым, с главной базой русского флота на Черном море, и объединенное командование остановило свой выбор на этом направлении. Крокодил изготовился нанести медведю новый удар, который должен был быть решающим в их схватке.
Весь июль русский император получал одно неприятное известие за другим. Видя, как хмурит чело ее венценосный супруг, императрица Александра Федоровна пыталась всеми силами помочь и приободрить его. В один из горестных дней, во время завтрака, она обратилась к мужу с необычной просьбой:
– Мне кажется, что после ранения Паскевича и неудачи Горчакова тебе как никогда нужен верный и смелый человек, разбирающийся в военном деле. Я взяла на себя смелость и пригласила в Петербург Мишеля Ардатова. Он будет со дня на день, и я очень прошу тебя найти время принять его.
Столь неожиданное известие удивило и вместе с тем обрадовало императора. Талант ушедшего в отставку Ардатова был бы ему в помощь, и Николай не стал пенять супруге, влезшей в его дела.
– Хорошо, дорогая. Скажи мне, когда он приедет, и я обязательно приму его, – улыбнулся император и в знак признательности супруге нежно сжал своей ладонью ее маленькую руку.
На дворе стояло жаркое лето 1854 года, которое должно было решить, оставаться России могучей империей или превратиться в региональную державу.
Часть вторая
Глава I
Приватная беседа двух высоких персон
Когда дежурный адъютант императора Николая I распахнул резные двери царского кабинета перед графом Михаилом Павловичем Ардатовым, званным во дворец по именному повелению, первым, что увидел перешагнувший порог гость, было то, как сильно сдал его старый друг. Их последняя встреча состоялась в 1848 году, когда соседнюю Австрийскую империю сотрясали раскаты венгерского мятежа. Тогда Николай точно так же неожиданно вызвал своего старого боевого товарища к себе во дворец, чтобы поговорить о сложном положении соседней монархии. Император очень ценил мнение Михаила Павловича. За все время своей службы граф зарекомендовал себя не только прекрасным и добросовестным исполнителем порученного ему дела, но и как человек, способный подать дельный совет в трудную минуту.
Последнее свидание двух старых соратников, правда, не принесло радости ни одной из сторон. Оценивая венгерские события, Ардатов был категорически настроен против оказания помощи венскому двору, резонно указывая императору, что Австрия всегда была тайным недоброжелателем России. Поэтому граф настойчиво рекомендовал государю воздержаться от посылки русских войск на помощь австрийскому императору Францу-Иосифу. Он советовал дождаться распада Австрийской империи, чтобы потом можно было свободно присоединить к землям империи Галицию и Молдавию. К сожалению, тогда государь всецело внимал речам и советам канцлера Нессельроде, который, тайно сочувствуя венскому двору, умело играя на нелюбви императора к любым революциям, сумел уговорить его помочь своему августейшему соседу.
История со временем все расставила на свои места, наглядно показав русскому царю, кто из его советников был прав. Получив имперскую корону из рук русского царя, Франц-Иосиф затаил огромную обиду, которую смог реализовать через четыре года, нанеся коварный удар в спину своему спасителю. Когда русская Дунайская армия под командованием фельдмаршала Паскевича вторглась в Валахию и подошла к Дунаю в районе Рущука, венский двор выразил резкое несогласие с действиями Петербурга и пригрозил немедленной вой ной, если русский царь не пересмотрит свое решение. Одновременно с этим аналогичное заявление прозвучало из уст прусского короля, на поддержку которого император Николай очень рассчитывал, надеясь на старые династические связи. Увы, расчеты русского царя на понимание и поддержку Вены и Берлина рухнули в одночасье, подобно карточному домику. Никто из августейших соседей не собирался поддерживать укрепление России, видя в ней опаснейшего конкурента своим политическим планам.
Беда не приходит одна. И эту житейскую мудрость императору Николаю пришлось испытать на своем примере. Вслед за предательством соседей-должников выяснилось, что военная разведка в Париже работает из рук вон плохо. Полностью веря донесениям разведки о том, что новый французский император Наполеон III не сможет в короткий срок создать боеспособную армию для противостояния действиям русских на востоке и что военный союз между Англией и Францией невозможен, царь с легким сердцем объявил войну Турции. Каково же было его удивление, когда он узнал, что в Марселе готов к отправке в помощь Турции сорокатысячный корпус во главе с маршалом Сен-Сиром, под знамена которого англичане также поставили двадцать тысяч своих солдат и весь свой флот! Союзнические войска вот-вот должны отправиться в плавание, конечной целью которого был Стамбул.
Это известие полностью хоронило все военные планы императора Николая. Воевать сразу против пятерых противников Россия не могла. Проведя за время своего царствования несколько успешных военных кампаний, присоединив к империи новые земли на Дунае и Кавказе, наведя порядок внутри страны и за ее пределами, Николай представлял новую войну с турками венцом своего долгого правления. Придерживаясь теории о покровительстве русского царя православным подданным турецкого султана, он искренне надеялся принести им свободу и сделать то, что не смогли сделать ни его венценосная бабка Екатерина II, подарившая русским Крым, ни его брат Александр – победитель императора Наполеона. Объявляя туркам войну, Николай собирался занять Стамбул и получить контроль над Босфором и Дарданеллами, что было давней мечтой России. Таковы были его честолюбивые планы, и они бы, несомненно, осуществились, если бы не предательство союзников.
Столкнувшись лицом к лицу с многочисленными врагами, Николай сделал единственно правильный шаг в этой ситуации. Он приказал Дунайской армии очистить земли Валахии и Молдовы и отойти за Прут и Дунай. Старый фельдмаршал Паскевич, получивший контузию от вражеского ядра и сдавший на время болезни пост командующего генералу Горчакову, полностью поддержал решение государя. Находясь на излечении в Гомеле, он настойчиво рекомендовал царю воздержаться от активных действий, предоставив право первого хода противнику с проведением активных контрмер.
Вот эти стратегические неудачи в начале войны, которые лишь немного скрасила победа Черноморского флота под Синопом, подобно ядовитой змее терзали сердце русского монарха и тем самым неотвратимо укорачивали его земное пребывание. Сейчас Николай напоминал гордую и хищную птицу с перебитым крылом, которая еще способна защищать себя от врагов, но никогда уже не сможет подняться в синее небо.
«Нет у человека врага страшнее, чем он сам. Ибо судит он себя куда более строго и беспощаднее, чем его недруги», – подумал Ардатов, созерцая лик своего государя и троекратно лобзаясь.
– А что, Михаил, сильно я сдал? Что скажешь? – спросил Николай, словно читая тайные мысли своего товарища.
– Скажу, что выглядишь ты хорошо для своих лет, но государственная ноша тяготит твои плечи и душу, государь, – ответил граф, присаживаясь на простой походный стул, который наглядно подчеркивал спартанскую обстановку кабинета русского правителя.
– Я не Александра Федоровна и в твоих комплиментах не нуждаюсь, – сварливо произнес монарх, усаживаясь напротив Ардатова и сверля тревожным взглядом лицо своего собеседника. – Ты уже просмотрел те бумаги, что я велел тебе приготовить сразу по приезде?
– Да, государь.
– И каков твой вердикт? Насколько плохи наши дела? Говори смело, не робей, ведь за все совершенные ошибки только я в ответе перед людьми и перед Богом, – произнес Николай, пытливо глядя на собеседника, стремясь уловить на его лице чувство радости за запоздалое признание его правоты.
Однако лицо Ардатова ничуть не изменилось после услышанных им слов покаяния.
– Ты не виноват, государь, ибо не может один человек полностью охватить всех дел такой державы, как Россия. В опасном нынешнем положении я вижу вину твоих советчиков, что плохо исполнили свои обязанности перед тобой и Отчизной.
– Все никак не можешь забыть Венгрию?! – гневно спросил Николай, и его лицо покрылось мелкими красными пятнами.
– Бог с тобой, государь! Венгрия – дела давно минувших дней. И не стоит посыпать голову пеплом от упущенных возможностей. Я говорю о Дарданеллах и Босфоре. Послушай ты тогда моряков и разреши высадку десанта на Босфор, положение было бы совсем иным. Константинополь был бы сейчас в наших руках, и корабли союзной эскадры не бороздили бы просторы Черного моря.
Только ко второму часу дня союзникам удалось сохранить честь мундира и заставить батарею Щеголева замолчать. От огня вражеских кораблей два из четырех орудий были подбиты, а также выведена из строя ядрокалильная печь, выбита прислуга. Только после этого прапорщик отдал приказ заклепать орудия, и под барабанный бой, с гордо поднятой головой отважные артиллеристы покинули батарею.
Обрадованные успехом, англичане попытались высадить десант в районе Пересыпи. Их действия прикрывались ракетным огнем, но он оказался малоэффективен против залпов картечи из полевых орудий. Достаточно было трех залпов, чтобы вразумленные десантники поняли свои заблуждения и спешно повернули назад.
Озлобленный столь яростным упорством защитников Одессы, адмирал Гамелен обрушил на беззащитный город и порт всю мощь объединенного флота. До самого вечера ядра градом сыпались на мирный город. В хвастливом донесении императору Гамелен писал, что город понес огромный урон от огня союзников, но это было лишь выдачей желаемого за действительное.
От огня вражеских кораблей было уничтожено и сожжено четырнадцать небольших домов, повреждено пятьдесят два частных каменных дома. После визита противника гарнизон потерял четырех человек убитыми, сорок пять ранеными, двенадцать из них было контужено, а среди мирных жителей было трое убитых и восемь раненых. Как оказалось, господа интервенты были скверными стрелками, чьи четыре фрегата были вынуждены встать на ремонт в болгарский порт Варна после набега на Одессу.
Туда же начали постепенно перебазироваться и главные силы «восточной армии» императора Наполеона, внемля слезным просьбам Омер-паши не оставлять его армию один на один с армией Паскевича. В противном случае он не давал никакой гарантии, что сможет закрыть русским войскам дорогу на Стамбул.
Появление авангарда союзников на болгарской земле возымело определенное действие на ход войны. Узнав, что за спинами турок появились французские батальоны и английская кавалерия, Паскевич окончательно отказался от своей прежней тактики. Вместо столь привычных для него стремительных и решительных бросков он перешел к осторожным, пошаговым прагматичным действиям. Следуя выбранной тактике, фельдмаршал проявил максимальную осторожность, отдав приказ о начале осады Силистрии.
Пока главные силы армии шли к осажденной крепости от устья Дуная, стоявшие на противоположном берегу силы не сидели без дела. Благодаря энергичным и умелым действиям саперов под руководством генерала Шильдера и смелости солдат Хрулева, засевшие на островах посредине Дуная турецкие солдаты были выбиты, а разместившиеся там же батареи ударили по Силистрии. Грамотное их расположение позволяло не только наносить удар по турецкому гарнизону, но еще нарушить сообщение крепости с Рущуком и Туртукаем.
На совещании у Паскевича пылкие Шильдер и Хрулев настаивали на том, чтобы штурм крепости начался как можно скорее, но главнокомандующий вновь отмел их предложения. Вместо быстрого натиска фельдмаршал взял сторону планомерной осады Силистрии.
Основной причиной, побудившей его к выбору подобной тактики, был не страх перед стоящим против него противником. Болгарские перебежчики исправно снабжали русских достоверной информацией, и Паскевич прекрасно понимал, что французы и англичане на данный момент своим присутствием в Варне в основном только поднимают боевой дух туркам. К активным наступательным действиям против русских из-за своей малочисленности те не были готовы.
Куда большую головную боль фельдмаршалу доставляли австрийские полки и дивизии, что подобно коршунам нависли над тылом русских войск в Валахии. Именно от них Паскевич ожидал в скором времени начала боевых действий. Об этом он извещал в своих письмах императора, требовавшего от фельдмаршала скорейшего взятия Силистрии.
«Со всей откровенностью должен сообщить тебе, государь, что мысли мои полны уверенности в победе над турками, если судьба сведет нас с ними в большом сражении. Не пугает меня и присутствие в Варне французских полков генерала Канробера. Бог даст, справимся и с ними, но в большей степени меня беспокоят австрийцы, открыто объявившие о призыве под свои знамена девяноста пяти тысяч человек, что откровенно говорит о скором начале войны с нами. Не будет ли роковой ошибкой то, что, пойдя за Дунай и растратив все силы в борьбе с османами и их союзниками, мы окажемся в ловушке, если австрийская армия перейдет границу с Валахией», – открыто выражал свои сомнения Паскевич, но у императора были свои взгляды на ведение войны.
«Твои опасения имеют право на существование, но они не являются истиной в последней инстанции. Быстрота и решительность – вот что поможет нам не только уравнять силы в противостоянии с объединенной Европой, но и заставят считать с нами и опасаться наших действий. Только в этом я вижу залог успеха в этой непростой войны с врагами», – отвечал Николай фельдмаршалу, но тот не хотел признавать его правоты, скованный угрозой получения удара в спину.
«Раз ты поставил меня на это дело, государь, позволь мне вести его», – кратко отписал императору Паскевич, внимательно наблюдая за тем, как саперы Шильдера подводят осадные траншеи к Арабскому форту, к самому сильному из передовых укреплений турок в Силистрии.
Согласно требованиям саперного искусства все осадные работы велись в ночное время. Ночной мрак хорошо скрывал русских саперов, медленно, но верно приближавшихся к форту. Стремясь помешать действиям молодцов Шильдера, турки предприняли ночную вылазку, но русские солдаты были начеку. Нападение врага было отбито с большим для него уроном, что подвигло генерала Сельвана, чьи солдаты находились в осадных траншеях, к ответным действиям.
Получив сведения от перебежчиков, что силы врага, оборонявшего Араб-Табиа, на исходе, Сельван обратился к Шильдеру с просьбой разрешить ночной штурм и получил согласие. Ночью двадцать девятого мая штурмовые колонны русских войск пошли на штурм вражеского укрепления и имели успех. Быстрым шагом они пересекли открытое пространство и, несмотря на огонь врага, смогли подняться на вал и обратили защитников форта в бегство.
Оставалось только ударить по охваченному паникой противнику и занять укрепление, но в этот момент судьба отвернулась от генерала Сельвана. Находясь в передних рядах, ворвавшихся в форт пехотинцев, он был сражен вражеской пулей, когда увлекал своих солдат в последнюю атаку. Видя смерть своего генерала, пехотинцы были готовы в клочья разнести весь турецкий гарнизон, но в этот момент случилось непредвиденное.
Едва помощник Сельвана генерал Веселитский увидел его гибель, как что-то случилось с его сознанием. Ранее смелый и храбрый человек, он вдруг затрясся как осенний лист и стал громко отдавать приказы об отступлении.
– Назад! Отступаем! Быстро назад! – кричал Веселитский, безвозвратно губя дело, ради которого Сельван отдал свою жизнь.
Повинуясь приказу, загудели трубы, затрещали барабаны, призывая к отступлению, что породило неразбериху в рядах наступающих солдат. Возникшая в штурме пауза позволила туркам прийти в себя и открыть огонь по отступающему противнику.
Неудачная вылазка обошлась русским солдатам в потерю около девятисот человек убитыми и ранеными. Этот урон и ощущение потерянной бывшей в руках победы усугублял тот факт, что во время отступления было потеряно тело генерала Сельвана. Только на третью ночь пробравшиеся в окружавший форт ров пластуны смогли вынести его с поля боя. Без головы, с разрубленной грудью, это тело наводило ужас на солдат и офицеров своим видом.
Неудачный штурм форта породил черную полосу невезения в Дунайской армии. Под деревней Каракул был разбит отряд русских войск под командованием полковника Карамзина, который так же, как и Сельван, был убит турками.
Следующей жертвой рока стал сам фельдмаршал Паскевич. Девятого июня, совершая инспекцию осадных укреплений, он был контужен вражеским ядром и был вынужден сдать командование Горчакову.
Убытие фельдмаршала в Яссы, как ни странно, давало русским войскам шанс взять Силистрию. Руководивший осадными работами генерал Шильдер на кресте поклялся Горчакову, что его осадные батареи заставят врага оставить крепость, и его слова не расходились с истиной.
Положение турецкого гарнизона в Силистрии было крайне тяжелым. Огонь осадных орудий наносил солдатам султана большой урон. Омер-паша слезно молил маршала Сент-Арно спасти сидящих в крепости турок, но француз ничем не мог ему помочь. Хотя новые соединения союзной армии и прибывали в Варну, но, по мнению маршала, их было недостаточно для сражения с русскими.
Кроме потерь от обстрелов осадных батарей Шильдера, турецкий гарнизон нес серьезные потери от голода, и неизвестно, что больше наносило ему урон. Из-за осады связь Силистрии с Рущуком и Шумной была сильно затруднена, и костлявая рука голода все крепче и крепче стискивала горло солдат султана.
Пытаясь не допустить капитуляции крепости, Омер-паша отправил в Силистрию транспорт с зерном и сухарями под охраной двухтысячного отряда башибузуков. Этим самым турецкий главнокомандующий пытался выиграть время и отодвинуть опасный кризис, надеясь, что сумеет уговорить французского маршала оказать действенную помощь осажденной крепости.
На беду турок, в день выхода каравана с продовольствием из ставки Омер-паши в Шумне, генерал Хрулев с согласия Горчакова решил полностью перекрыть все подступы к осажденной крепости. После удаления Паскевича Михаил Дмитриевич втайне очень хотел взять Силистрию и тем самым хоть немного, но превзойти фельдмаршала.
Убежденный доводами и действиями Шильдера, он намеривался сломить сопротивление врага не ядрами, но голодом. Поэтому Горчаков приказал Хрулеву занять пространство между Силистрией и деревней Калипетрией силами трех полков, тем самым полностью замкнув кольцо осады.
Сил, имевшихся в распоряжении Хрулева, оказалось вполне достаточно, чтобы в сражении девятого июня под Калипетрией не только не допустить прорыва транспорта с продовольствием в осажденную крепость, но и наголову разбить кавалерию башибузуков. В результате боя русские потеряли убитыми чуть больше десяти солдат, тогда как потери турок были далеко за триста человек. Победителям также достался весь транспорт с продовольствием, что делало капитуляцию Силистрии делом времени.
Когда Омер-паше доложили о разгроме транспорта, он зарыдал в голос и со всех ног бросился к Сент-Арно с просьбой о помощи Силистрии. Однако командующий «восточной армией» был неумолим.
– Мы защитим Константинополь, если русские пойдут на него, но мы не станем делать это в отношении Силистрии. Таких крепостей у турецкого султана много, а хороших солдат, способных разбить русских, у меня мало. Мне они будут нужны для сражений в России, а здесь справляйтесь своими силами – цинично изрек француз и продолжил свой обед, прерванный внезапным приходом Омер-паши.
Почернев от праведного гнева, турецкий главнокомандующий, когда вернулся к себе, просил небеса покарать злобных гяуров, мешавших ему бороться с врагами, и его мольбы были услышаны. Через несколько дней вражеским ядром во время осмотра позиций был смертельно ранен генерал Шильдер, главный вдохновитель осады Силистрии, а во французском лагере под Варной вспыхнула эпидемия холеры.
Если бы не трагическая гибель Шильдера, Силистрия бы пала. Сидевший в ней гарнизон только и ждал момента штурма крепости русскими войсками, чтобы почетно капитулировать. Об этом Горчакову в один голос говорили многочисленные перебежчики, и генерал назначил взятие Силистрии в ночь с девятнадцатого на двадцатое июня.
Все было готово, но в самый решающий момент Горчаков отменил свой приказ из-за пресловутой боязни австрийского удара в спину. Перед началом штурма генерал получил сведения об усилении числа австрийских войск в Трансильвании, и это поставило окончательную точку в наступательных действиях Дунайской армии.
Самовольно истолковав слова императора в полученном от него письме, Горчаков отдал приказ об оставлении правого берега Дуная и снятии осады Силистрии.
Получив приказ об отступлении, многие военные отказывались этому верить.
– Как так отступать?! Через два часа Силистрия будет нашей! – возмущался генерал Хрулев, потребовавший подтверждения от начальника штаба Коцебу о подлинности полученного им приказа.
Снятие осады Силистрии моментально нашло отголосок в высокой дипломатии. Увидев, что Горчаков откровенно боится австрийских дивизий, Франц-Иосиф подписал с турецким султаном две конвенции. Согласно первой, Австрия получала право временно занять Албанию, Черногорию и Боснию, по условиям второй австрийским войскам разрешалось занять Дунайские княжества. Буоль немедленно известил об этом Нессельроде, пригрозив началом боевых действий в случае отказа очистить Валахию и Молдавию.
Вслед за ультиматумом из Вены в русскую столицу поступил ультиматум из Берлина, в котором тесть царя извещал Николая о том, что не поддерживает действия австрийского императора. Прусский король очень испугался того, что, заняв Дунайские княжества, Австрия настолько усилится, что перестанет считаться с позицией Пруссии во Франкфуртском союзе.
Подобные действия Берлина были слишком запоздалыми, ибо с этого момента события понеслись вниз, подобно мифическому камню Сизифа, и остановить их никто не мог.
Узнав о решении Горчакова отвести войска за реку Прут, Николай был вынужден молча наблюдать за его действиями. Первая часть Восточной войны была проиграна окончательно, исключительно из-за предательской позиции венского дома, который занял Дунайские княжества в июле.
Казалось, что Европа добилась умиротворения России и конфликт был исчерпан, но Париж и Лондон ничего не хотели слышать о мире. Наполеон и Виктория в один голос твердили, что русским нужно преподать крепкий урок на будущее и намеревались перенести боевые действия на русскую территорию.
При помощи своего флота союзники собирались произвести десантирование на северное побережье Черного моря. Высаживаться в Одессе или устье Днестра, где находилась бывшая Дунайская армия, французы и англичане отказались: господа европейцы не были самоубийцами. Десантироваться на Кавказском побережье, несмотря на энергичные просьбы турок, они также не стали. Слишком длинен и опасен был путь в исконно русские земли, а имам Шамиль так и не смог поднять мощное восстание по ту сторону Кавказского хребта. Получив деньги и оружие, грозный горец потерпел поражение на подступах к Тифлису и был вынужден уйти в горы, зализывать раны.
Оставался только Крым, с главной базой русского флота на Черном море, и объединенное командование остановило свой выбор на этом направлении. Крокодил изготовился нанести медведю новый удар, который должен был быть решающим в их схватке.
Весь июль русский император получал одно неприятное известие за другим. Видя, как хмурит чело ее венценосный супруг, императрица Александра Федоровна пыталась всеми силами помочь и приободрить его. В один из горестных дней, во время завтрака, она обратилась к мужу с необычной просьбой:
– Мне кажется, что после ранения Паскевича и неудачи Горчакова тебе как никогда нужен верный и смелый человек, разбирающийся в военном деле. Я взяла на себя смелость и пригласила в Петербург Мишеля Ардатова. Он будет со дня на день, и я очень прошу тебя найти время принять его.
Столь неожиданное известие удивило и вместе с тем обрадовало императора. Талант ушедшего в отставку Ардатова был бы ему в помощь, и Николай не стал пенять супруге, влезшей в его дела.
– Хорошо, дорогая. Скажи мне, когда он приедет, и я обязательно приму его, – улыбнулся император и в знак признательности супруге нежно сжал своей ладонью ее маленькую руку.
На дворе стояло жаркое лето 1854 года, которое должно было решить, оставаться России могучей империей или превратиться в региональную державу.
Часть вторая
Глава I
Приватная беседа двух высоких персон
Когда дежурный адъютант императора Николая I распахнул резные двери царского кабинета перед графом Михаилом Павловичем Ардатовым, званным во дворец по именному повелению, первым, что увидел перешагнувший порог гость, было то, как сильно сдал его старый друг. Их последняя встреча состоялась в 1848 году, когда соседнюю Австрийскую империю сотрясали раскаты венгерского мятежа. Тогда Николай точно так же неожиданно вызвал своего старого боевого товарища к себе во дворец, чтобы поговорить о сложном положении соседней монархии. Император очень ценил мнение Михаила Павловича. За все время своей службы граф зарекомендовал себя не только прекрасным и добросовестным исполнителем порученного ему дела, но и как человек, способный подать дельный совет в трудную минуту.
Последнее свидание двух старых соратников, правда, не принесло радости ни одной из сторон. Оценивая венгерские события, Ардатов был категорически настроен против оказания помощи венскому двору, резонно указывая императору, что Австрия всегда была тайным недоброжелателем России. Поэтому граф настойчиво рекомендовал государю воздержаться от посылки русских войск на помощь австрийскому императору Францу-Иосифу. Он советовал дождаться распада Австрийской империи, чтобы потом можно было свободно присоединить к землям империи Галицию и Молдавию. К сожалению, тогда государь всецело внимал речам и советам канцлера Нессельроде, который, тайно сочувствуя венскому двору, умело играя на нелюбви императора к любым революциям, сумел уговорить его помочь своему августейшему соседу.
История со временем все расставила на свои места, наглядно показав русскому царю, кто из его советников был прав. Получив имперскую корону из рук русского царя, Франц-Иосиф затаил огромную обиду, которую смог реализовать через четыре года, нанеся коварный удар в спину своему спасителю. Когда русская Дунайская армия под командованием фельдмаршала Паскевича вторглась в Валахию и подошла к Дунаю в районе Рущука, венский двор выразил резкое несогласие с действиями Петербурга и пригрозил немедленной вой ной, если русский царь не пересмотрит свое решение. Одновременно с этим аналогичное заявление прозвучало из уст прусского короля, на поддержку которого император Николай очень рассчитывал, надеясь на старые династические связи. Увы, расчеты русского царя на понимание и поддержку Вены и Берлина рухнули в одночасье, подобно карточному домику. Никто из августейших соседей не собирался поддерживать укрепление России, видя в ней опаснейшего конкурента своим политическим планам.
Беда не приходит одна. И эту житейскую мудрость императору Николаю пришлось испытать на своем примере. Вслед за предательством соседей-должников выяснилось, что военная разведка в Париже работает из рук вон плохо. Полностью веря донесениям разведки о том, что новый французский император Наполеон III не сможет в короткий срок создать боеспособную армию для противостояния действиям русских на востоке и что военный союз между Англией и Францией невозможен, царь с легким сердцем объявил войну Турции. Каково же было его удивление, когда он узнал, что в Марселе готов к отправке в помощь Турции сорокатысячный корпус во главе с маршалом Сен-Сиром, под знамена которого англичане также поставили двадцать тысяч своих солдат и весь свой флот! Союзнические войска вот-вот должны отправиться в плавание, конечной целью которого был Стамбул.
Это известие полностью хоронило все военные планы императора Николая. Воевать сразу против пятерых противников Россия не могла. Проведя за время своего царствования несколько успешных военных кампаний, присоединив к империи новые земли на Дунае и Кавказе, наведя порядок внутри страны и за ее пределами, Николай представлял новую войну с турками венцом своего долгого правления. Придерживаясь теории о покровительстве русского царя православным подданным турецкого султана, он искренне надеялся принести им свободу и сделать то, что не смогли сделать ни его венценосная бабка Екатерина II, подарившая русским Крым, ни его брат Александр – победитель императора Наполеона. Объявляя туркам войну, Николай собирался занять Стамбул и получить контроль над Босфором и Дарданеллами, что было давней мечтой России. Таковы были его честолюбивые планы, и они бы, несомненно, осуществились, если бы не предательство союзников.
Столкнувшись лицом к лицу с многочисленными врагами, Николай сделал единственно правильный шаг в этой ситуации. Он приказал Дунайской армии очистить земли Валахии и Молдовы и отойти за Прут и Дунай. Старый фельдмаршал Паскевич, получивший контузию от вражеского ядра и сдавший на время болезни пост командующего генералу Горчакову, полностью поддержал решение государя. Находясь на излечении в Гомеле, он настойчиво рекомендовал царю воздержаться от активных действий, предоставив право первого хода противнику с проведением активных контрмер.
Вот эти стратегические неудачи в начале войны, которые лишь немного скрасила победа Черноморского флота под Синопом, подобно ядовитой змее терзали сердце русского монарха и тем самым неотвратимо укорачивали его земное пребывание. Сейчас Николай напоминал гордую и хищную птицу с перебитым крылом, которая еще способна защищать себя от врагов, но никогда уже не сможет подняться в синее небо.
«Нет у человека врага страшнее, чем он сам. Ибо судит он себя куда более строго и беспощаднее, чем его недруги», – подумал Ардатов, созерцая лик своего государя и троекратно лобзаясь.
– А что, Михаил, сильно я сдал? Что скажешь? – спросил Николай, словно читая тайные мысли своего товарища.
– Скажу, что выглядишь ты хорошо для своих лет, но государственная ноша тяготит твои плечи и душу, государь, – ответил граф, присаживаясь на простой походный стул, который наглядно подчеркивал спартанскую обстановку кабинета русского правителя.
– Я не Александра Федоровна и в твоих комплиментах не нуждаюсь, – сварливо произнес монарх, усаживаясь напротив Ардатова и сверля тревожным взглядом лицо своего собеседника. – Ты уже просмотрел те бумаги, что я велел тебе приготовить сразу по приезде?
– Да, государь.
– И каков твой вердикт? Насколько плохи наши дела? Говори смело, не робей, ведь за все совершенные ошибки только я в ответе перед людьми и перед Богом, – произнес Николай, пытливо глядя на собеседника, стремясь уловить на его лице чувство радости за запоздалое признание его правоты.
Однако лицо Ардатова ничуть не изменилось после услышанных им слов покаяния.
– Ты не виноват, государь, ибо не может один человек полностью охватить всех дел такой державы, как Россия. В опасном нынешнем положении я вижу вину твоих советчиков, что плохо исполнили свои обязанности перед тобой и Отчизной.
– Все никак не можешь забыть Венгрию?! – гневно спросил Николай, и его лицо покрылось мелкими красными пятнами.
– Бог с тобой, государь! Венгрия – дела давно минувших дней. И не стоит посыпать голову пеплом от упущенных возможностей. Я говорю о Дарданеллах и Босфоре. Послушай ты тогда моряков и разреши высадку десанта на Босфор, положение было бы совсем иным. Константинополь был бы сейчас в наших руках, и корабли союзной эскадры не бороздили бы просторы Черного моря.