– Уж не хочешь ли ты сказать, что Нессельроде – враг нам и все эти годы я грел на своей груди ядовитую змею?
– Полно, государь. У меня и в мыслях не было обвинять господина канцлера в измене в пользу иностранных государств. Он полностью предан тебе и душой и телом, но вот советы его… – Ардатов сделал паузу и, видя, что Николай не взрывается в негодовании, а внимательно слушает его, продолжил говорить: – Вся беда Карла Васильевича состоит в том, что он свято верит в идею любви и мирного сосуществования между Россией и Европой. На доказательство этой идеи он тратит все свои силы, к чему упорно склоняет и тебя, государь. Однако вся история наших отношений с Европой свидетельствует, что она видит в нас лишь опаснейшего соседа, которого, для своей же пользы, нужно как можно сильнее ослабить путем очередного кровопускания. И для этого вполне сойдут и поляки, и турки, и шведы. Европа всегда видела в нас только одну угрозу. Вспомни, как отблагодарила она твоего брата, спасшего ее от французского императора. Сразу, едва только Наполеон был сослан на Эльбу, союзнички наши заключили секретный договор против нас с недавно разбитым врагом. Если бы Бонапарт не вернулся и не переслал бы эти бумаги Александру Павловичу, неизвестно, что было бы дальше.
– Значит, Нессельроде дурной советчик? – в голосе императора не было гнева, но звучала явная обида за своего канцлера.
– Нессельроде уперся носом в идею умиротворения Европы и не желает или не может видеть иного варианта сосуществования с нею, хотя вся история общения России с ней упрямо доказывает ошибочность взглядов господина канцлера. Сколько мы им добра сделали – Наполеона разбили, Венгрию привели к порядку, – а они плюнули на нас и сейчас стоят против России единым фронтом, как пуговицы на парадном мундире, в два ряда. Отчего французы и англичане выставили против нас всего шестьдесят тысяч человек, тогда как сам Бонапарт пригнал шестьсот тысяч, и этого оказалось мало. Выходит, заранее знали, сволочи, что большую часть наших войск оттянут на себя австрийцы с пруссаками. Ох, знали, государь! Вот тебе и взаимопонимание среди монархов! С Европой, конечно, надо жить мирно, но при этом блюсти с ней свой интерес, всегда ставить свои нужды выше нужд чужих, а мы это делаем так редко, что по пальцам можно пересчитать.
Николай ничего не возразил Ардатову, поскольку веских аргументов в пользу позиции любимого им Нессельроде не было. Поерзав на жестком стуле, он вздохнул и, глядя в глаза собеседнику, спросил:
– Как я понял из твоих речей, ради исправления положения ты будешь настаивать на отставке Нессельроде?
– Желательно да, но если он тебе так дорог, государь, пусть остается канцлером, но без права вмешательства в военные и иностранные дела на время войны. Иного решения, ваше величество, я не вижу. Да его и не может быть. Если ты согласен с моими словами, то я готов изложить тебе свой план, если нет, то позволь откланяться. Слово за тобой.
– Ты ставишь меня перед нелегким выбором, Мишель. Где гарантии того, что твои советы окажутся лучше, чем советы Нессельроде?
– Никаких гарантий, государь, кроме моего слова и моей решимости биться с врагом до победного конца.
– А будет ли она, победа? Посмотри, какая силища против нас собралась!
– Будет, государь, если постараться, конечно, да с умом.
– Не боишься врага, Мишель?
– Не боятся только дураки, государь. А в нашем деле нужны расчет и быстрое исполнение, ибо нет таких армий, которых нельзя было бы разбить.
– Суворов так говорил?
– Нет, Александр Македонский, – пошутил граф.
Но император не понял его шутки.
– Вон куда тебя занесло! Ну, будь по-твоему. Господин канцлер не будет принимать участие в решении военных и дипломатических вопросов, касающихся этой войны. Ну, излагай, слушаю, – сказал царь, приняв нелегкое для себя решение.
– Прежде всего, государь, нужно ослабить сплоченность вражеских рядов, чтобы до начала прямых столкновений с противником не было спокойствия в их тылу.
– На австрийцев намекаешь? Так не ты ли мне писал, что ныне венский двор наш самый непримиримый тихий недруг в Европе?
– Нет, государь, не венцев я имел в виду, а пруссаков. У них с австрийцами давняя вражда из-за главной роли в Германском союзе. Вена сильно боится усиления Пруссии за счет малых членов союза. Она всячески блокирует любую прусскую инициативу по изменению создавшегося положения. Согласно последним известиям из Берлина, государь, душевное здоровье твоего венценосного брата Фридриха сильно пошатнулось. Регентом вот-вот должны объявить его брата Вильгельма – большого сторонника изменений в Германском союзе. Есть в его свите один молодой и энергичный дипломат – Бисмарк. Он прилагает массу усилий на создание Северогерманского союза, видя в нем все германские земли, за исключением Баварии, Вюртемберга и Бадена. Этот дипломат давно отказался от мысли мирной трансформации Германского союза и готов сплотить немецкие земли вокруг Пруссии кровью и железом.
– И немцы согласятся поменять свое отношение к нам? С трудом верится в это после тех депеш, что получил Нессельроде, – усомнился Николай.
– Так он в Берлине известен как ярый сторонник венцев и противник военного союза с Пруссией. Следует как можно скорее направить к ним специального посланника, который посулит им поддержку против Вены. На это немцы купятся, ведь австрийцы им всегда были поперек горла.
– Ну а если не соблазнятся на наши посулы, что тогда? – не сдавался император.
– Тогда надо будет увеличить посулы. Поманить их возможностью передачи Пруссии части Висленского края с Лодзью. Посулить, государь, только посулить, а там как дело выйдет, – поспешил успокоить царя Ардатов, заметив, как сразу потемнело у него лицо от гнева. – Дипломатия – это такая хитрая игра, в которой можно ради дела обещать золотые горы и потом под благовидным предлогом отказаться от этих слов.
– Уж очень опасное дело ты предлагаешь, Михаил. А вдруг в самый нужный момент пруссаки опять переметнутся? Тогда как быть? – с сомнением произнес царь.
– Любишь ты, царь-батюшка, вопросы задавать, на которые нет ответа. Пробовать надо, тогда и видно будет. Как говорил Христос, стучите, и вам откроют, – жестко ответил Ардатов, и император не обиделся на него, признав правоту сказанных слов.
– Кого же хочешь послать в Берлин, уже есть кандидатуры?
– Есть, как не быть. Князь Горчаков Александр Михайлович. Он хорошо знает Бисмарка и легко сможет найти с ним общий язык. Если дело сладится и Пруссия начнет бузу в парламенте и станет перемещать свои войска к австрийской границе, то у Вены не будет возможности столь активно влиять на Дунайские княжества, как она делает это сейчас. Тогда наша Дунайская армия может быть спокойна за свой правый фланг.
– Да, то будет великое дело, – согласился Николай.
– Значит, решено. Думаю, для усиления удара по австрийской дипломатии Горчакова следует назначить заместителем министра иностранных дел с прямым подчинением тебе, минуя Нессельроде. Это повысит его статус в глазах прусаков и вызовет легкую панику в Вене.
– Хорошо, Михаил, согласен, – произнес царь после некоторого колебания. – Что еще ты предлагаешь?
– Думаю, для верности, дабы помочь Горчакову и Бисмарку, надо потревожить австрийцев и с другого фланга, с юга, и начать переговоры с сардинским королем. Он, так же как и Вильгельм, страстно хочет объединить итальянские земли под своей короной. Ему, как и пруссакам, сильно мешает Вена, владеющая Ломбардией и Венецией.
– Сардинцы плохие вояки, как и их король – Виктор-Эммануил, – резонно возразил император. – Стоит ли связываться с ними?
– Стоит, государь, стоит. Солдаты, конечно, у них слабоватые, но армия какая-никакая все же есть. Да и не нужно, чтобы они воевали, будет достаточно бряцания штыков да громких разговоров о воинском союзе между Сардинией и Россией. Как только Вена узнает об этом, непременно перебросит в Италию корпус-другой. И, кроме этого, мы лишим французов еще одного союзничка по экспедиционному корпусу. Мелочь, конечно, да нашим солдатикам полегче будет.
– Все же считаешь, что Наполеон ударит по России? – с тревогой спросил царь Ардатова.
– Я буду только счастлив, если противник ограничится одной демонстрацией силы на Босфоре и удовлетворится нашим отходом за Дунай. Но французскому императору нужна маленькая победоносная война, да и англичане не упустят случая загрести жар чужими руками. Это у них в крови.
– И куда, думаешь, они ударят?
– Трудно сказать, ваше величество. Скорее всего, постараются высадить десант где-нибудь на нашем черноморском побережье. Не зря ведь англичане привели к Стамбулу такое большое число винтовых кораблей, – ответил Ардатов.
– Ну а куда ты сам бы высадил десант, Мишель, будь ты на месте маршала Сен-Сира? – с неким азартом спросил Николай.
– Самый слабый участок нашего черноморского побережья – это, несомненно, кавказский, – ответил Михаил Павлович. – Высаживай хоть целую армию. Противостоять ей нам нечем, но и смысла особого высаживать здесь десант нет. Конечно, создать большие неприятности нашей Кавказской армии, подключив сюда турок и Шамиля с его абреками, можно, что и говорить. Однако как только союзники перейдут Кавказский хребет и вступят в кубанские степи, тут они полностью лишаются многих преимуществ. Во-первых, флот с его пушками им уже не подмога, во-вторых, горы создадут затруднение в плане снабжения ушедших вперед войск. Ну и в-третьих, кубанские, терские и донские казаки хорошо дерутся в родных степях, к чему французы и англичане совершенно непривычны. Нет, будь я на месте Сен-Сира, я бы предоставил возможность воевать на Кавказе туркам и чеченцам, а сам бы ударил в другом месте.
– Под беззащитной Одессой, которую союзники недавно раскатали как бог черепаху или Очаковом и Кинбурном? Конечно, защищены они слабо, и взять их не составит большого труда при поддержке флота, но что дальше? Рядом Дунайская армия, из-под Киева можно в короткий срок перебросить Южную армию, и тогда наше превосходство над врагом будет огромным, – увлекшись беседой, принялся рассуждать сам Николай.
– Ну а если они ударят по Крыму? – подыграл ему Ардатов. – Флот наш им не помеха, да и татары не слишком хорошие верноподданные.
– Нет, что ты, Мишель! Там Севастополь, Корнилов с Нахимовым не отдадут свой родной город. К тому же князь Меншиков мне клятвенно обещал сбросить врага в море, если они высадятся в Крыму.
Лицо Ардатова покрыла тень, и царь моментально заметил эту перемену.
– Ты не согласен с моими словами, Мишель? – ревностно спросил он, готовясь защищать свою любимую армию. – Что ты молчишь? Говори, я требую!
– Видишь ли, государь, – осторожно начал Ардатов, – как сказал один умный человек, все генералы и маршалы всегда готовятся к войне, которая была раньше, но никогда не готовы к войне сегодняшней.
– И кто этот гений? Надеюсь, не Александр Македонский? – гневно бросил царь.
– Нет, прусский генерал Клаузевиц, которого твой брат Александр удостоил орденом Святого Георгия четвертой степени. Его труды сейчас очень популярны в Европе, и их популярность вполне оправдана. Говорят, что перед битвой при Йене он предлагал своим фельдмаршалам совершенно иное построение войск, которое было отвергнуто Шарнхорстом. Войска были построены так, как приказал это сделать фельдмаршал. И прусские войска были разбиты. Когда после разгрома доска в качестве трофея попала в руки Наполеона, тот, с присущей ему тогда простотой, прокомментировал план Клаузевица словами: «Да, при таком построении войск я был бы разбит» и возблагодарил Провидение за помощь.
Царь угрюмо хмыкал, слушая увлекательный рассказ Ардатова, но против гения Наполеона ничего не говорил.
– Я нисколько не сомневаюсь, что наши генералы готовы яростно драться с дерзким супостатом. Но все свои боевые университеты они прошли в войне с Наполеоном, турками и персами, вперемешку с разгромом поляков, венгров и горцев, – заключил Ардов.
– А теперь что, война другая?
– Да, другая, государь! Теперь многое другое, и в первую очередь винтовые корабли и нарезные ружья. Вот главный козырь противника, который может сыграть решающую роль, когда дело дойдет до большой войны. Если появилось новое оружие, значит, должна быть новая тактика и стратегия, государь. А в умах наших генералов – стратегия войны с Наполеоном. Да, турок, персов и шведов, если придется воевать, мы побьем. В этом я не сомневаюсь. А вот победим ли французов, англичан или, не приведи Господь, австрийцев с их нарезными штуцерами – это большой вопрос. Боюсь, государь, что многим нашим генералам такая задача не по плечу.
– Даже Паскевичу? – холодно сказал Николай.
– Паскевич – исключение из правил, государь, – ответил граф, явно желая сделать приятное императору. – Жаль, конечно, что Иван Федорович временно выбыл из строя. Несмотря на возраст, он много пользы смог бы принести нашей армии.
– Что же, другие генералы совсем плохи? – продолжал упорствовать император.
– Извини, государь, но позволь мне сказать тебе без обиняков: угас огонь у наших генералов. Не хотят они воевать, а в глубине души желают мирной жизни со всеми ее многочисленными прелестями. Ведь на войне и сражение проиграть можно, и в опалу впасть, в один час растерять все, к чему шел долгие годы службы.
– Что же ты предлагаешь? – Голос царя был по-прежнему холоден, ведь слова Ардатова были обидно правдивы. Николаю было трудно согласиться с тем, что так долго подготавливаемая им война на поверку оказалась скверной авантюрой. – Разогнать генералитет или набрать новых генералов?
– Нет, конечно, такое не под силу ни тебе, ни кому-либо. Да и нет в этом необходимости. Сейчас надо делать ставку на молодых поручиков и капитанов, страстно желающих стать полковниками, и на энергичных полковников, мечтающих стать генералами и фельдмаршалами. Влить молодую кровь в старые меха, одним словом. Но только делать это надо не по донесениям и рапортам, а желательно прямо на поле боя, отмечая радивых и толковых, поощряя их действия чинами и наградами.
– Кого же ты предлагаешь сделать оком государевым на поле боя? – спросил Николай, быстро оценив идею Ардатова. – Себя? Как повар, хочешь сам испробовать блюдо, к созданию которого приложил столь много усилий?
– Да, государь, если на то будет твое соизволение.
– Браво, Мишель! Годы явно не властны над тобой, по-прежнему все смело берешь на свои плечи. Хорошо. Я согласен с твоим предложением, но вот только твой чин генерал-майора… Для многих персон будет зазорным подчиняться человеку в таком звании. Я думаю, тебя следует повысить в звании.
– Полно, государь, не ради чинов и званий откликнулся я на твое приглашение. Лучше всяких чинов для меня будет звание личного представителя императора с особыми полномочиями и правом личного доклада государю.
– Да, Мишель, против такого чина и сам Нессельроде спасует, – усмехнулся монарх. – Значит, Горчакова в Берлин, а тебя в действующую армию. Куда собираешься поехать, на юг?
– На юг, государь, в Севастополь. Там мне видится главное поле боя этой войны. Англичане непременно захотят уничтожить наш флот, чтобы никто кроме них не смел господствовать на море. Так они делали с французским флотом в Тулоне в тысяча семьсот девяносто третьем году, так они поступили с датчанами в тысяча восемьсот первом, теперь наша очередь.
– Ну а если они нагрянут со стороны Балтики и, не дай бог, высадят десант в Курляндии или Эстляндии? – пытливо спросил царь. – Что тогда?
– Нагадить на Балтике англичане могут, спору нет. Могут атаковать Свеаборг или Кронштадт. Не исключаю, правда, с большой натяжкой, что даже смогут обстрелять Петербург, но вот высадить десант – это вряд ли. Все их силы сосредоточены в так называемой «восточной» армии, которая сейчас стоит на Босфоре. Чтобы создать вторую такую же армию, потребуется много сил и времени, а у противника его нет.
Услышав эти слова, император сразу повеселел, и впервые за долгие месяцы груз бремени и тревог стал медленно сползать с его усталых плеч.
– Ты еще что-нибудь хочешь предложить?
– Да, государь. У англичан самое уязвимое место – это Индия, и возможность нашего вторжения в нее с севера страшно пугает их. Надо придать этому кошмарному фантому видимость реальности, начав демонстративные приготовления к индийскому походу, как это в свое время сделал твой отец, император Павел. Прикажи Василию Алексеевичу Перовскому совместно с оренбургскими казаками начать собирать войско, чтобы через Коканд и Бухару выйти к границам Индии. После взятия Ак-Мечети это вполне логичный ход. Но только все это должно выглядеть правдиво.
– Сегодня же отпишу Перовскому о его новых задачах и укажу предположительные сроки выступления, – азартно пообещал царь. – Что еще?
Ардатов замялся с ответом, и Николай поспешил подбодрить его:
– Говори, я тебя внимательно слушаю.
– Есть несколько предложений, но они связаны с денежными расходами, государь.
– Ради победы над такими врагами не грех казну растрясти.
Услышав слова императора, граф улыбнулся и стал излагать свои соображения по неотложным мероприятиям.
– Полно, государь. У меня и в мыслях не было обвинять господина канцлера в измене в пользу иностранных государств. Он полностью предан тебе и душой и телом, но вот советы его… – Ардатов сделал паузу и, видя, что Николай не взрывается в негодовании, а внимательно слушает его, продолжил говорить: – Вся беда Карла Васильевича состоит в том, что он свято верит в идею любви и мирного сосуществования между Россией и Европой. На доказательство этой идеи он тратит все свои силы, к чему упорно склоняет и тебя, государь. Однако вся история наших отношений с Европой свидетельствует, что она видит в нас лишь опаснейшего соседа, которого, для своей же пользы, нужно как можно сильнее ослабить путем очередного кровопускания. И для этого вполне сойдут и поляки, и турки, и шведы. Европа всегда видела в нас только одну угрозу. Вспомни, как отблагодарила она твоего брата, спасшего ее от французского императора. Сразу, едва только Наполеон был сослан на Эльбу, союзнички наши заключили секретный договор против нас с недавно разбитым врагом. Если бы Бонапарт не вернулся и не переслал бы эти бумаги Александру Павловичу, неизвестно, что было бы дальше.
– Значит, Нессельроде дурной советчик? – в голосе императора не было гнева, но звучала явная обида за своего канцлера.
– Нессельроде уперся носом в идею умиротворения Европы и не желает или не может видеть иного варианта сосуществования с нею, хотя вся история общения России с ней упрямо доказывает ошибочность взглядов господина канцлера. Сколько мы им добра сделали – Наполеона разбили, Венгрию привели к порядку, – а они плюнули на нас и сейчас стоят против России единым фронтом, как пуговицы на парадном мундире, в два ряда. Отчего французы и англичане выставили против нас всего шестьдесят тысяч человек, тогда как сам Бонапарт пригнал шестьсот тысяч, и этого оказалось мало. Выходит, заранее знали, сволочи, что большую часть наших войск оттянут на себя австрийцы с пруссаками. Ох, знали, государь! Вот тебе и взаимопонимание среди монархов! С Европой, конечно, надо жить мирно, но при этом блюсти с ней свой интерес, всегда ставить свои нужды выше нужд чужих, а мы это делаем так редко, что по пальцам можно пересчитать.
Николай ничего не возразил Ардатову, поскольку веских аргументов в пользу позиции любимого им Нессельроде не было. Поерзав на жестком стуле, он вздохнул и, глядя в глаза собеседнику, спросил:
– Как я понял из твоих речей, ради исправления положения ты будешь настаивать на отставке Нессельроде?
– Желательно да, но если он тебе так дорог, государь, пусть остается канцлером, но без права вмешательства в военные и иностранные дела на время войны. Иного решения, ваше величество, я не вижу. Да его и не может быть. Если ты согласен с моими словами, то я готов изложить тебе свой план, если нет, то позволь откланяться. Слово за тобой.
– Ты ставишь меня перед нелегким выбором, Мишель. Где гарантии того, что твои советы окажутся лучше, чем советы Нессельроде?
– Никаких гарантий, государь, кроме моего слова и моей решимости биться с врагом до победного конца.
– А будет ли она, победа? Посмотри, какая силища против нас собралась!
– Будет, государь, если постараться, конечно, да с умом.
– Не боишься врага, Мишель?
– Не боятся только дураки, государь. А в нашем деле нужны расчет и быстрое исполнение, ибо нет таких армий, которых нельзя было бы разбить.
– Суворов так говорил?
– Нет, Александр Македонский, – пошутил граф.
Но император не понял его шутки.
– Вон куда тебя занесло! Ну, будь по-твоему. Господин канцлер не будет принимать участие в решении военных и дипломатических вопросов, касающихся этой войны. Ну, излагай, слушаю, – сказал царь, приняв нелегкое для себя решение.
– Прежде всего, государь, нужно ослабить сплоченность вражеских рядов, чтобы до начала прямых столкновений с противником не было спокойствия в их тылу.
– На австрийцев намекаешь? Так не ты ли мне писал, что ныне венский двор наш самый непримиримый тихий недруг в Европе?
– Нет, государь, не венцев я имел в виду, а пруссаков. У них с австрийцами давняя вражда из-за главной роли в Германском союзе. Вена сильно боится усиления Пруссии за счет малых членов союза. Она всячески блокирует любую прусскую инициативу по изменению создавшегося положения. Согласно последним известиям из Берлина, государь, душевное здоровье твоего венценосного брата Фридриха сильно пошатнулось. Регентом вот-вот должны объявить его брата Вильгельма – большого сторонника изменений в Германском союзе. Есть в его свите один молодой и энергичный дипломат – Бисмарк. Он прилагает массу усилий на создание Северогерманского союза, видя в нем все германские земли, за исключением Баварии, Вюртемберга и Бадена. Этот дипломат давно отказался от мысли мирной трансформации Германского союза и готов сплотить немецкие земли вокруг Пруссии кровью и железом.
– И немцы согласятся поменять свое отношение к нам? С трудом верится в это после тех депеш, что получил Нессельроде, – усомнился Николай.
– Так он в Берлине известен как ярый сторонник венцев и противник военного союза с Пруссией. Следует как можно скорее направить к ним специального посланника, который посулит им поддержку против Вены. На это немцы купятся, ведь австрийцы им всегда были поперек горла.
– Ну а если не соблазнятся на наши посулы, что тогда? – не сдавался император.
– Тогда надо будет увеличить посулы. Поманить их возможностью передачи Пруссии части Висленского края с Лодзью. Посулить, государь, только посулить, а там как дело выйдет, – поспешил успокоить царя Ардатов, заметив, как сразу потемнело у него лицо от гнева. – Дипломатия – это такая хитрая игра, в которой можно ради дела обещать золотые горы и потом под благовидным предлогом отказаться от этих слов.
– Уж очень опасное дело ты предлагаешь, Михаил. А вдруг в самый нужный момент пруссаки опять переметнутся? Тогда как быть? – с сомнением произнес царь.
– Любишь ты, царь-батюшка, вопросы задавать, на которые нет ответа. Пробовать надо, тогда и видно будет. Как говорил Христос, стучите, и вам откроют, – жестко ответил Ардатов, и император не обиделся на него, признав правоту сказанных слов.
– Кого же хочешь послать в Берлин, уже есть кандидатуры?
– Есть, как не быть. Князь Горчаков Александр Михайлович. Он хорошо знает Бисмарка и легко сможет найти с ним общий язык. Если дело сладится и Пруссия начнет бузу в парламенте и станет перемещать свои войска к австрийской границе, то у Вены не будет возможности столь активно влиять на Дунайские княжества, как она делает это сейчас. Тогда наша Дунайская армия может быть спокойна за свой правый фланг.
– Да, то будет великое дело, – согласился Николай.
– Значит, решено. Думаю, для усиления удара по австрийской дипломатии Горчакова следует назначить заместителем министра иностранных дел с прямым подчинением тебе, минуя Нессельроде. Это повысит его статус в глазах прусаков и вызовет легкую панику в Вене.
– Хорошо, Михаил, согласен, – произнес царь после некоторого колебания. – Что еще ты предлагаешь?
– Думаю, для верности, дабы помочь Горчакову и Бисмарку, надо потревожить австрийцев и с другого фланга, с юга, и начать переговоры с сардинским королем. Он, так же как и Вильгельм, страстно хочет объединить итальянские земли под своей короной. Ему, как и пруссакам, сильно мешает Вена, владеющая Ломбардией и Венецией.
– Сардинцы плохие вояки, как и их король – Виктор-Эммануил, – резонно возразил император. – Стоит ли связываться с ними?
– Стоит, государь, стоит. Солдаты, конечно, у них слабоватые, но армия какая-никакая все же есть. Да и не нужно, чтобы они воевали, будет достаточно бряцания штыков да громких разговоров о воинском союзе между Сардинией и Россией. Как только Вена узнает об этом, непременно перебросит в Италию корпус-другой. И, кроме этого, мы лишим французов еще одного союзничка по экспедиционному корпусу. Мелочь, конечно, да нашим солдатикам полегче будет.
– Все же считаешь, что Наполеон ударит по России? – с тревогой спросил царь Ардатова.
– Я буду только счастлив, если противник ограничится одной демонстрацией силы на Босфоре и удовлетворится нашим отходом за Дунай. Но французскому императору нужна маленькая победоносная война, да и англичане не упустят случая загрести жар чужими руками. Это у них в крови.
– И куда, думаешь, они ударят?
– Трудно сказать, ваше величество. Скорее всего, постараются высадить десант где-нибудь на нашем черноморском побережье. Не зря ведь англичане привели к Стамбулу такое большое число винтовых кораблей, – ответил Ардатов.
– Ну а куда ты сам бы высадил десант, Мишель, будь ты на месте маршала Сен-Сира? – с неким азартом спросил Николай.
– Самый слабый участок нашего черноморского побережья – это, несомненно, кавказский, – ответил Михаил Павлович. – Высаживай хоть целую армию. Противостоять ей нам нечем, но и смысла особого высаживать здесь десант нет. Конечно, создать большие неприятности нашей Кавказской армии, подключив сюда турок и Шамиля с его абреками, можно, что и говорить. Однако как только союзники перейдут Кавказский хребет и вступят в кубанские степи, тут они полностью лишаются многих преимуществ. Во-первых, флот с его пушками им уже не подмога, во-вторых, горы создадут затруднение в плане снабжения ушедших вперед войск. Ну и в-третьих, кубанские, терские и донские казаки хорошо дерутся в родных степях, к чему французы и англичане совершенно непривычны. Нет, будь я на месте Сен-Сира, я бы предоставил возможность воевать на Кавказе туркам и чеченцам, а сам бы ударил в другом месте.
– Под беззащитной Одессой, которую союзники недавно раскатали как бог черепаху или Очаковом и Кинбурном? Конечно, защищены они слабо, и взять их не составит большого труда при поддержке флота, но что дальше? Рядом Дунайская армия, из-под Киева можно в короткий срок перебросить Южную армию, и тогда наше превосходство над врагом будет огромным, – увлекшись беседой, принялся рассуждать сам Николай.
– Ну а если они ударят по Крыму? – подыграл ему Ардатов. – Флот наш им не помеха, да и татары не слишком хорошие верноподданные.
– Нет, что ты, Мишель! Там Севастополь, Корнилов с Нахимовым не отдадут свой родной город. К тому же князь Меншиков мне клятвенно обещал сбросить врага в море, если они высадятся в Крыму.
Лицо Ардатова покрыла тень, и царь моментально заметил эту перемену.
– Ты не согласен с моими словами, Мишель? – ревностно спросил он, готовясь защищать свою любимую армию. – Что ты молчишь? Говори, я требую!
– Видишь ли, государь, – осторожно начал Ардатов, – как сказал один умный человек, все генералы и маршалы всегда готовятся к войне, которая была раньше, но никогда не готовы к войне сегодняшней.
– И кто этот гений? Надеюсь, не Александр Македонский? – гневно бросил царь.
– Нет, прусский генерал Клаузевиц, которого твой брат Александр удостоил орденом Святого Георгия четвертой степени. Его труды сейчас очень популярны в Европе, и их популярность вполне оправдана. Говорят, что перед битвой при Йене он предлагал своим фельдмаршалам совершенно иное построение войск, которое было отвергнуто Шарнхорстом. Войска были построены так, как приказал это сделать фельдмаршал. И прусские войска были разбиты. Когда после разгрома доска в качестве трофея попала в руки Наполеона, тот, с присущей ему тогда простотой, прокомментировал план Клаузевица словами: «Да, при таком построении войск я был бы разбит» и возблагодарил Провидение за помощь.
Царь угрюмо хмыкал, слушая увлекательный рассказ Ардатова, но против гения Наполеона ничего не говорил.
– Я нисколько не сомневаюсь, что наши генералы готовы яростно драться с дерзким супостатом. Но все свои боевые университеты они прошли в войне с Наполеоном, турками и персами, вперемешку с разгромом поляков, венгров и горцев, – заключил Ардов.
– А теперь что, война другая?
– Да, другая, государь! Теперь многое другое, и в первую очередь винтовые корабли и нарезные ружья. Вот главный козырь противника, который может сыграть решающую роль, когда дело дойдет до большой войны. Если появилось новое оружие, значит, должна быть новая тактика и стратегия, государь. А в умах наших генералов – стратегия войны с Наполеоном. Да, турок, персов и шведов, если придется воевать, мы побьем. В этом я не сомневаюсь. А вот победим ли французов, англичан или, не приведи Господь, австрийцев с их нарезными штуцерами – это большой вопрос. Боюсь, государь, что многим нашим генералам такая задача не по плечу.
– Даже Паскевичу? – холодно сказал Николай.
– Паскевич – исключение из правил, государь, – ответил граф, явно желая сделать приятное императору. – Жаль, конечно, что Иван Федорович временно выбыл из строя. Несмотря на возраст, он много пользы смог бы принести нашей армии.
– Что же, другие генералы совсем плохи? – продолжал упорствовать император.
– Извини, государь, но позволь мне сказать тебе без обиняков: угас огонь у наших генералов. Не хотят они воевать, а в глубине души желают мирной жизни со всеми ее многочисленными прелестями. Ведь на войне и сражение проиграть можно, и в опалу впасть, в один час растерять все, к чему шел долгие годы службы.
– Что же ты предлагаешь? – Голос царя был по-прежнему холоден, ведь слова Ардатова были обидно правдивы. Николаю было трудно согласиться с тем, что так долго подготавливаемая им война на поверку оказалась скверной авантюрой. – Разогнать генералитет или набрать новых генералов?
– Нет, конечно, такое не под силу ни тебе, ни кому-либо. Да и нет в этом необходимости. Сейчас надо делать ставку на молодых поручиков и капитанов, страстно желающих стать полковниками, и на энергичных полковников, мечтающих стать генералами и фельдмаршалами. Влить молодую кровь в старые меха, одним словом. Но только делать это надо не по донесениям и рапортам, а желательно прямо на поле боя, отмечая радивых и толковых, поощряя их действия чинами и наградами.
– Кого же ты предлагаешь сделать оком государевым на поле боя? – спросил Николай, быстро оценив идею Ардатова. – Себя? Как повар, хочешь сам испробовать блюдо, к созданию которого приложил столь много усилий?
– Да, государь, если на то будет твое соизволение.
– Браво, Мишель! Годы явно не властны над тобой, по-прежнему все смело берешь на свои плечи. Хорошо. Я согласен с твоим предложением, но вот только твой чин генерал-майора… Для многих персон будет зазорным подчиняться человеку в таком звании. Я думаю, тебя следует повысить в звании.
– Полно, государь, не ради чинов и званий откликнулся я на твое приглашение. Лучше всяких чинов для меня будет звание личного представителя императора с особыми полномочиями и правом личного доклада государю.
– Да, Мишель, против такого чина и сам Нессельроде спасует, – усмехнулся монарх. – Значит, Горчакова в Берлин, а тебя в действующую армию. Куда собираешься поехать, на юг?
– На юг, государь, в Севастополь. Там мне видится главное поле боя этой войны. Англичане непременно захотят уничтожить наш флот, чтобы никто кроме них не смел господствовать на море. Так они делали с французским флотом в Тулоне в тысяча семьсот девяносто третьем году, так они поступили с датчанами в тысяча восемьсот первом, теперь наша очередь.
– Ну а если они нагрянут со стороны Балтики и, не дай бог, высадят десант в Курляндии или Эстляндии? – пытливо спросил царь. – Что тогда?
– Нагадить на Балтике англичане могут, спору нет. Могут атаковать Свеаборг или Кронштадт. Не исключаю, правда, с большой натяжкой, что даже смогут обстрелять Петербург, но вот высадить десант – это вряд ли. Все их силы сосредоточены в так называемой «восточной» армии, которая сейчас стоит на Босфоре. Чтобы создать вторую такую же армию, потребуется много сил и времени, а у противника его нет.
Услышав эти слова, император сразу повеселел, и впервые за долгие месяцы груз бремени и тревог стал медленно сползать с его усталых плеч.
– Ты еще что-нибудь хочешь предложить?
– Да, государь. У англичан самое уязвимое место – это Индия, и возможность нашего вторжения в нее с севера страшно пугает их. Надо придать этому кошмарному фантому видимость реальности, начав демонстративные приготовления к индийскому походу, как это в свое время сделал твой отец, император Павел. Прикажи Василию Алексеевичу Перовскому совместно с оренбургскими казаками начать собирать войско, чтобы через Коканд и Бухару выйти к границам Индии. После взятия Ак-Мечети это вполне логичный ход. Но только все это должно выглядеть правдиво.
– Сегодня же отпишу Перовскому о его новых задачах и укажу предположительные сроки выступления, – азартно пообещал царь. – Что еще?
Ардатов замялся с ответом, и Николай поспешил подбодрить его:
– Говори, я тебя внимательно слушаю.
– Есть несколько предложений, но они связаны с денежными расходами, государь.
– Ради победы над такими врагами не грех казну растрясти.
Услышав слова императора, граф улыбнулся и стал излагать свои соображения по неотложным мероприятиям.