— Что не собирался? — улыбнулся мой любимый и заботливый недомуж. Ведь помощник-то мне на самом деле не помешает. Но не писарь, а управляющий. Пусть руководит теми предприятиями, где уже налажено все, а я в это время новыми заниматься буду.

— Ничего, — выдохнула я и в рясу темно-синюю уткнулась, чувствуя, как слезы от счастья на глазах наворачиваются. Как же мне повезло с недомужем. — Все хорошо, Златослав. А помощник мне нужен. Прав ты.

Управляющего мы нашли быстро, а вот чтобы обучить его как надо вести мой бизнес, ушло несколько месяцев. Мужчины в средние века ужасные шовинисты.

Первое время я даже разговаривала с ним только в присутствии Златослава, потому что этот тупой мужлан, нет не тот, который недомуж, а тот, который управляющий, делал вид, что я пустое место.

А вопросы ему, видимо, сам Бог задавал. Хотя и их он в первое время игнорировал. И только когда понял, что мой недомуж будет молчать, и придется либо общаться с пустым местом, либо потерять работу, соизволил отвечать.

Еще одни месяц ушел на то, чтобы убедить Великомудра… ага, так его и звали… что я не пустое место, и даже не тень святоши, а вполне себе самостоятельная и к тому же разумная личность, понимающая те слова, которые говорит мой рот.

Хотя иногда мне казалось, что если бы мы позволили Великомудру думать, что меня на самом деле нет, дела бы пошли гораздо быстрее. И почему во всех религиях Бог так не любит женщин и старается внушить мужчинам, что мы, женщины, неразумные и, вообще, почти даже не люди? Боится конкуренции что ли?

Еще через месяц Великомудр смог разговаривать со мной на деловые темы, не вздрагивая, и отвечать на мои вопросы, не чувствуя себя блаженным. И я наконец-то полностью спихнула на него достроенную баню, попросив заняться оснащением тазиками, вениками и прочим, а так же составлением расписания мужских и женских дней; швейную мастерскую с оберегами и носовыми платками, попросив не сломать то, что сделано и подумать об открытии филиалов при храмах в других городах; и клининговую службу по уборке города, попросив приложить усилия, чтобы внедрить раздельный сбор мусора во всем городе.

Да, управляющего пришлось просить, а не требовать. И мягко, по-матерински журить, если он делал что-то не то. Потому что, во-первых, Великомудр был намного старше меня, и кричать на него рука не поднималась, во-вторых, он на самом деле был отличным управляющим и старался четко выполнить мои просьбы, в-третьих, его бы хватил апоплексический удар, если бы женщина посмела что-то требовать у мужчины, и в-четвертых, я боялась, что он уйдет, и мне придется снова доказывать, что я не просто приложение к мужу. И тут я снова порадовалась, что мой муж святоша. А то сдали бы меня в храм на опыты по сжиганию ведьм.

Я же занималась развитием своей мусорной корпорации. За конец лета и начало осени я построила прямо у мусорного полигона два длинных, бревенчатых склада. Утеплила их, тщательно законопатив все щели и засыпав завалинки толстым слоем земли. Землей же утеплила потолки, завалив полы на чердаках. Построила правильные и неправильные печи.

Правильные мне сложил местный печник, а неправильные — ситайский. У этих печей дым из топки шел не вверх по трубе, а уходил под большое просторное, но невысокое ложе, которое я решила использовать для сушки своей продукции.

Чтобы в цехах было светло, пришлось прорубить окна и поставить двойное остекление. Стекло в этом мире было дорогим удовольствием, а уж двойной стеклопакет почти разорил меня, став самым большим расходом в смете и сожрав все накопления. Но я не жалела, лучше так, чем круглый год в цехах по производству бумаги и ДСП использовать отрытый огонь для освещения. Я тогда гореть буду раз двадцать на дню.

Хорошо, что аккурат к этому времени приехал казначей Великого князя и привез обещанные деньги для строительства дома-мечты. Никакой дом я, конечно, строить не собиралась. Мы со Златославом решили повременить с детками, а нам двоим и небольшого дома за глаза хватит. На самом деле дома за глаза хватило бы и семье с пятью детьми, но об этом я недомужу не сказала. Незачем. Пусть старается и думает, где еще заработать денег для наших будущих детей.

Кроме денег казначей привез мне грамотку. Великий князь слов на ветер не бросает, и стала я теперь задним числом столбовою дворянкой. Я когда прочитала грамотку-то, смех сдержать не могла.

— Не вижу ничего смешного, — поджал губы казначей, похожий на старую ворону. Весь в черном, голова седая, а нос, как клюв, огромный.

Мы сидели в гостиной в нашем доме. Светозар предлагал гостю поселиться у него, обещал выделить покои, но казначей, недовольно сверкнув глазами, высокопарно ответил, что он сюда работать приехал, а не в покоях разлеживаться. И собирается прямо сегодня вечером изучить всю мою отчетность, и в случае необходимости задать вопросы. И он не будет усложнять себе жизнь, бегая от одного дома к другому.

— Простите, — улыбнулась я. Мне с этим казначеем еще работать. Нельзя ссориться с человеком, от которого зависит, когда ты получишь оплату за товар: прямо сейчас или скоро. — Я просто сказку вспомнила, про золотую рыбку. Очень уж все похоже получается…

— Сказку? Про золотую рыбку? Никогда не слышал, — пробормотал казначей. А потом на секунду замер и заговорил. — Сударыня Василиса, не соблаговолите ли вы, после завершения всех дел поведать мне эту сказку про золотую рыбку.

Оказалось, казначей страстный поклонник сказок. Он собирает их всю свою жизнь и с радостью пополнит свою коллекцию.

— Не обязательно ждать завершения всех дел, — улыбнулась я, — я могу рассказать вам сказку во время ужина. — Казначей довольно кивнул, а я продолжила, — к тому же. Я знаю очень много сказок, которых вы никогда не слышали. — и пояснила на недоуменный взгляд казначея, — мой папа был купцом, мотался по множеству стран, а я тоже любила сказки.

— Что же, — ворон улыбнулся, — я буду рад их услышать. А вы помните, откуда какую сказку привез ваш отец?

— К сожалению нет, — рассмеялась я, — я была слишком мала, чтобы интересоваться их происхождением.

Казначей еще не понимал, но теперь мы с ним будем лучшими друзьями, потому что я знаю чем купить этого старого и очень скупого, как сказал Златослав, хрыча…

— Скажите, сударь, — обратилась я к нему, — а как вы смотрите на то, чтобы напечатать ваши сказки на бумаге?

А что? Книгопечатание — хороший бизнес. Тем более бумага своя будет.

С казначеем через несколько дней мы расстались лучшими друзьями. Я каждый день развлекала его сказками моего мира. Начала с «Золотой рыбки», потом вспомнила про «Колобка», «Репку» и «Курочку Рябу», а в последний вечер коварно и продуманно поведала ему о «1001 ночи». Бедный старикан чуть не плакал, когда уезжал. И взял с меня клятвенное обещание, что при каждой встрече я буду рассказывать ему новую сказку. Он будет их записывать, а когда наберется достаточно, мы выпустим книгу.

А чтобы задержек не случилось, он обещал всеми силами способствовать развитию бумажного дела. Или как мы написали в документах для пущей солидности — бумажной мануфактуры. Слово для местных было незнакомо, но казначею очень понравилось, как оно звучит.





20




Денег у меня теперь стало много. Златослав, посмеиваясь над моими планами, согласился вложить их часть в наш с ним семейный бизнес — в производство корпусной мебели. Оказалось, что в этом мире даже доски делают не по человечески: раскалывают бревно вдоль, потом долго строгают, чтобы получилась ровная доска. Стружки при этом остается столько, что мне хватит на десять мануфактур. Если я смогу превратить мусор в мебель, то покупатели я меня найдутся.

И работа закипела.

Светозар, которого в здравом размышлении я взяла в долю, отдав одну треть мебельной мануфактуры, старался не за страх, а за совесть. Рабочие прототипы шредеров были готовы уже к середине осени, а с первым снегом мы торжественно открыли сразу два полностью укомплектованных оборудованием мануфактуры: бумажную и мебельную.

Статистические данные по количеству тряпья и древесного мусора в городских отходах у меня уже были, поэтому я могла рассчитать необходимую производительность мануфактур довольно четко.

А еще мне все таки пришлось заключить с мастерскими договора на покупку у них лоскутов и древесной стружки. Потому что зимой все это легко сгорало в печи, и вместо того, чтобы платить мне за вывоз мусора, они его просто сжигали. Но зато они были так удивлены, что я хочу купить у них мусор, что продали его мне за копейки. А я не будь дурой, закрепила цену в договорах аж на пять лет с возможностью автоматической пролонгации. А что? Здесь пока всяких Рос…надзоров нет, никто и слова против не скажет. Правда, здесь, вообще, ничего нет. И если мастер решит наплевать на договор, я максимум что могу — пожаловаться Светозару. А уж тот грозно сведет брови, и поигрывая топориком, спросит у наглеца: «Что за дела?»

Мануфактуры заработали. В обеих мануфактурах работали мои бомжики. Рабочих хватало с лихвой, к нам в работный дом, прослышав о сытной жизни, понаехало бродяг со всей страны. Кто-то не прижился и ушел дальше, но большинство с удовольствием включались в работу.


Я даже как-то не сразу заметила, что бомжиков стало гораздо больше, чем может вместить в себя наша ночлежка при храме… А когда заметила и задала вопрос бабке Пашке, она долго смеялась.

За лето бабка Паша отъелась и превратилась в здоровую и здоровенную старуху, которая славилась тяжелой рукой и весьма тяжелым нравом. Говорят, ее боялись даже городские ночные хмыри, и она останавливала самые жестокие драки на торгу щелчком пальцев.

— Василиса, — по старой памяти бабка говорила мне ты и называла по имени, хотя все остальные давно присовокупляли к нему вежливое «сударыня». Но я не возмущала… ну, его… здоровее будешь. — Неужто ты думала, что бомжики до сих пор в ночлежке живут? Да у нас почитай свой околоток в городе есть, где раньше нищие обитали. Его сейчас бомжатским зовут. Не слышала что ли?

— Слышала, баб Паш, — кивнула я, — но думала, его так и называют потому, что там нищие обитают.

— Ох, девка, — она покачала головой, — уж замуж почти вышла, а ума не набралась. Да разве ж кто бомжиков-то нищими назовет? Ты смотри наших так не оскорби. Бомжики — уважаемые люди, своим трудом деньгу зарабатывают, хозяева рачительные, любую мелочь к делу пристроят, и люди обеспеченные. Ерофея нашего помнишь? — бабка сделала паузу, внимательно вглядываясь мне в лицо. Ерофея я помнила. Это вместо него меня хотели на грязные работы приставить, когда я только появилась. И я кивнула. — Так вот, женился недавно. Вдовушку из местных взял. Дом построить мы ему помогли в нашем околотке, небольшой, но все же. Уважаемый бомжик теперь наш Ерофей, бригадой уборщиков руководит.

Я была удивлена и даже шокирована. И когда это они все успели? Я-то думала бомжики у нас бомжики… ну, видела же их: снуют себе то тут, то там, в чистых, но стареньких одеждах, а к лицам-то и не приглядывалась. Да, по документам их с каждым днем все больше становилось. Но я-то думала они все так же… при храме…

— Баб Паш, — я сглотнула слюну, — а много ли домов у бомжиков в околотке нашем?

Бабка на секунду задумалась:

— Да, почитай вторую улицу уже достраиваем, — кивнула степенно, — на первой полтора десятка домов и на второй почти столько…

Вот тут я просто обалдела. Это что же получается, пока я прусь от собственной важности, считая, что помогаю несчастным бомжикам, кто-то делает это лучше меня?

— А откуда бомжики деньги берут, чтоб дома строить?

— Василиса, — расхохоталась бабка, — так ты же сама зарплату людям положила. Вот за деньгу они и стараются. А тут еще святоша наш, благослови его Боже, — перекрестилась она, — помощь стал оказывать от храма, на строительство дома. Берешь деньгу сейчас, а потом каждый месяц часть зарплаты отдаешь. Социальная ипотека называется. Не слышала что ль?

Бабка Пашка снисходительно посмотрела на меня.

— Слышала, — ответила я, чувствуя желание прибить недомужа. Потому что вспомнила, как еще в середине лета рассказала ему про ипотеку. Была у меня идея банк открыть и кредиты выдавать. Его тогда возмутило, что люди будут вынуждены оплачивать за жилье в два раза больше его стоимости, и при этом оно фактически им еще принадлежать не будет. И я сказала, что есть льготная, социальная ипотека, когда часть банковских процентов государство берет на себя, потому как государство обязано помогать тем, кто сам не может вылезти из нищеты.

Златослав тогда высказал мне категорическое нет, потому что ростовщиков, а такие здесь уже были, не любили и не уважали. Мне нельзя было лишаться уважения горожан, и я отказалась от идеи банковских кредитов. А мой недомуж, значит, нет… социальная ипотека… твою мать! И хоть бы пол слова мне сказал. Я-то, как дурочка, ему всю подноготную выкладываю: что сделала, о чем подумала, кого видела, что слышала… еле-еле успеваю все новости во время ужина рассказать. А он молчит всегда, только головой кивает, и все вроде у него по-старому, никаких изменений, никаких новостей… Тут же вон что вылезает!

— У нас почти все бомжики, кто с самого начала работали, уже получили или вот-вот получат ипотеку, — тем временем вещала бабка Пашка, — сама понимаешь, платежи за дом у некоторых пол зарплаты съедают. Вот и хотели мы к тебе, Василиса, всем миром на поклон идти, просить, чтобы зарплату ты подняла. Но раз уж сама пришла, то я тебя сейчас прошу. Подними бомжикам зарплату, а то скоро придется, как раньше на паперть вставать, милостыню просить, чтобы выжить. Нас ведь теперь и к другим мастеровым на работу зовут. Уже уходят многие.

— Чего? — опешила я и ляпнула не подумавши, — ты, бабка Паша, профсоюз что ли организовала?! Условия мне тут ставишь?

— Проф союз? — зацепилась за новое слово бабка, — чегой-то это такое? Что за союз проф такой?

Я чуть себя ладошкой по губам не хлопнула. Ну, вот кто меня за язык тянул-то? Чуть сама себе проблемы на ровном месте не создала.

— Да, так, — отмахнулась я, — просто слово.

Бабка Пашка покивала и вздохнула:

— Ох, Василиса-Василиса… какой же отец у тебя хороший-то был. Вон сколько слов-то ты непонятных знаешь. Таких, что и святошу нашего в тупик ставят. Учил тебя отец-то, не гнушался, что девка. У нас как ведь, коль девкой суждено родиться, значит и учиться тебе незачем. Чай, детей рожать, да ухватом у печи махать, ума не надо, — она снова тяжело вздохнула и замолчала, молчанием своим давя на мою совесть, которая не захотела просветить несчастную, всеми обиженную женщину по поводу слова «профсоюз». Профсоюз бомжиков… ужас! Только в кошмарном сне такое и могло привидеться.

Я застонала и схватилась за голову. Потому что поняла, что с моей легкой руки быть работягам в этом мире бомжиками на веки вечные. Неплохое пополнение абсурда, после трусиков-пакетов и оберегов-трусов… Мне еще сильнее стало жаль тех, кто попадет сюда после меня.

— Ты чего, Василиса, — встревожилась бабка Пашка, — голова что ли болит? Небось от такого количества трудных слов ее на части рвет, да?

Вечером Златослава ждал допрос с пристрастием. К ужину, который приготовила верная Варуха, я спустилась хмурая и недовольная. И за столом сидела молча. Ни словечка не говорила, смотрела на недомужа обиженным взглядом и губы поджимала. Нарочно. Пусть помучается чувством вины, потом сговорчивее будет.

И он мучился. Сначала просто спросил, что, мол, Василисушка, родная моя и любимая, случилось? Что ты, девица, невесела, ниже плеч голову повесила?

Я в ответ недовольно глазами сверкнула и тихо фыркнула свысока, с таким видом, будто бы он спросил что-то очевидное. Вроде как на что сам ответ знать должен. Вроде он совсем дурак, что таких вещей не понимает… И сижу молчу дальше, выражение лица не меняю.

Златослав занервничал… незакаленные здесь мужики женскими хитростями, незащищенные от хитрых уловок.

Женщин-то местных с малолетства учат перед разумом мужским преклоняться и трепетать от счастья, ежели удастся малую толику интереса у мужчины вызвать. Ни о каких требованиях к мужчинам речи, вообще, не идет. Есть, конечно, дамы, которые и в таких условиях ухитряются мужчиками вертеть. Как ледь Элеонора эта проклятая.

Мой недомуж про эту любительницу больших удов наотрез отказывался разговаривать. И даже двухдневное молчание его не проняло. И это, между прочим, в медовый месяц. Так что пришлось мне сделать вид, что и не было ничего. Но счет к леди Элеоноре вырос кратно.

И сейчас зря я про ледь эту вспомнила. Забыла, что лицо обиженным держать надо, что роль свою отыгрывать нужно четко и последовательно. И так разозлилась, что не выдержала и зашипела:

— Как ты мог, недомуж мой, так со своей недоженой поступить?! Как мог ты интриги против меня строить?! Как мог ты такое не рассказать? Обмануть меня, девицу доверчивую, в самых чистых чувствах?!

Возмущалась я долго. С чувством, с толком, с расстановкой. А Златослав только улыбался снисходительно и никак не реагировал. И от этого мне было обиднее. Для кого я тут распинаюсь спрашивается? И я заводилась еще сильнее, высказывая один и те же претензии по тридцать третьему кругу, все больше переходя на личности.

— И, вообще, — взвизгнула я, — как ты можешь быть таким бездушным? Зачем ты тогда на мне, вообще, женился?!

И тут этот… недомуж… совершенно спокойно, с милой улыбочкой заявил:

— А я еще не женился, — и спокойно так продолжил кашу свою жрать ложечкой.

Я от неожиданности даже не нашла сразу, что ответить. Замолчала, хватая ртом воздух и прокручивая в голове тысячи вариантов ответов, чтобы ударить побольнее. Что это еще за ерунда такая? Как это не женился?! А кто мне в вечной любви клялся? Кто меня за ручку к алтарю вел? Кто, в конце-концов, меня замуж выйти уговаривал? Я что ли?!

— И все чаще думаю, — глубокомысленно заметил Златослав, — что мне совсем другая жена нужна. Нет, я тебя, конечно люблю, — рассуждал он как будто бы меня рядом не было, — но я тут прикинул, что зря столько лет от должности святого отца отказываюсь. Надо мне расти, и все храмовое хозяйство в свои руки брать. И, сама понимаешь, это у простого святоши жена может любая быть, всем все равно. А вот святому отцу не всякая подойдет…