«Читать не умеет… Хоть здесь Алиас не оплошал».
– Скоро тебя сменят. Придут мои люди, привезут новых голубей. – Старик захлопал глазами, не понимая. – Приберись там у себя, приготовь место для птиц… Ты скоро будешь не нужен.
К нему бежал распорядитель, и важный гость покинул старика.
Вскоре Сплетник отдыхал на кушетке в теплой комнате, сонными глазами поглядывая в окно. Рядом лежали развернутый свиток и шифровальная решетка-амулет.
– Значит, сундук серебра за проход Фракса упрятан в обветшалом Декурионе… – пробормотал Сплетник, разглядывая далекие склоны гор. Дорчариан лежал перед ним нераспечатанной кубышкой. – Имперское серебро в горской казне и древнее золото в Городе мертвых…
Голова тайного соглядатая опустилась на подушку, но внезапная мысль подбросила его с кушетки. Он придумал, как насыпать углей за шиворот танасу Гимтару, старой занозе.
– Я вам устрою… – бормотал Сплетник, хватая чистый лист и придвигая деревянную решетку. – Гимтар на алайнской горячей сковородке будет крутиться, а Крент утопит рекса в вонючем источнике. А я… я проберусь за их спинами за златом-серебром…
Продолжая бормотать, он склонился над листом, убористым почерком заполняя строки.
Глава 2
Старый голубятник, опершись грудью на подоконный камень, с тоской смотрел в узкое окно на предгорья и вход в долину. С верхотуры Голубиной башни все было видно как на ладони. По широкому тракту тянулась длинная, бликующая на солнце колонна имперских воинов. Воины все шли и шли, вливаясь в долину, и Гораху стало казаться, что им нет числа, что в Дорчариан согнали бойцов со всей Империи.
«Тебя скоро сменят… Ты скоро будешь не нужен…» Три дня прошло с тех пор, как Горах услышал эти страшные слова от властного имперца в капюшоне. Старик немного прибрался в голубятне, выкинул старый хлам. Освободил место для новых птиц, как велели. Делал он все словно в полусне, и беспощадные слова раз за разом жалили его.
«Ты скоро будешь не нужен».
Когда стремительная конница ночным штурмом захватила Архогу и оба имения, Гораха поднял лай пса у ворот, которого немногословные вояки в темных плащах пинком отправили в кусты. Тогда, сидя в башне и разглядывая захватчиков, Горах недоумевал – на что надеются имперцы? В чью пьяную голову пришла мысль объявить войну Дорчариан такой горсткой воинов? Всадников была всего лишь сотня, не более…
Весь день Горах провел на башне, наблюдая. Имперцы шустро перемкнули Долинный тракт, пустив конные разъезды и заворачивая горцев, которые хотели покинуть захваченные земли.
«Дурни собираются закрыть выходы наглухо? Чтоб никто в Дорчариан не прознал? – усмехнулся Горах. – Сейчас, конечно, глухозимье и в горах безлюдно… Но рано или поздно кто-нибудь отправится погостить к родичам в Архогу – и все увидит. Новость надолго не припрячешь в укромном уголке – все равно сбежит».
Но теперь, разглядывая воинов в походном строю и показавшийся из-за окоема обоз, Горах наконец-то понял хитрый замысел. Захватчики придержали новости лишь затем, чтобы никто не напал, пока имперцев всего лишь сотня. Горах вздохнул и сплюнул вниз. Хоть умом голубятник и небогат, но слишком долго прожил на свете… Чего уж там – имперцы прознали про соль и не усидели на месте, сволочуги.
«Скоро тебя сменят. Придут мои люди, привезут новых голубей». – Порыв зимнего ветра вновь принес слова Сплетника. Вот же имечко… Горах вытер выступившие на ветру слезы и вновь уставился на вереницу повозок, пытаясь угадать – в какой из них везут птиц и где едет сменщик.
«И как тонко просчитали всё, паскудники, – зло подумал Горах. – Воины с Гимтаром наверху, за Колодцем приглядывают. А дан Рокон с ближниками вроде и рядышком, у Матери Предков, а все одно далёко…»
Тут старый голубятник, привыкший следить за юркими птицами в небе, приметил под облаками черную точку. Горах сразу понял – летит голубь. Летит из Империи, откуда шло войско.
«Неужели и ты, малыш, несешь нам беду?» – подумал Горах. Тут старика словно окатило ледяной водой, и сжало грудь. Он вскочил, споткнулся о корзину, чуть не упав, и бросился к люку. Распахнув выпустил радостно загуливших, закрутившихся птиц в небо, «погулять». Вдруг крылатый гонец несет не беду, а надежду? Вдруг это то самое «тайное письмо», про которое намекал танас?
«Одинокого голубя сразу заприметят… Да и сам проклятый Сплетник непременно увидит почтаря из-под своего капюшона, чтоб клиббы живьем жрали его печень». – С замиранием сердца Горах следил, как стая поднимается к небу. Одинокий гонец увидел сородичей и полетел к ним, воссоединяясь с семьей. Вдосталь накружившись, они все вместе, громко хлопая крыльями, вернулись домой.
– Иди, иди сюда… – ласково позвал старик и ловко поймал птицу. Голубь был от Колума, Горах сразу признал своего сизаря. – Сейчас попьешь водички, зерна поклюешь…
Руки у старого голубятника тряслись от волнения, он торопился, чутко прислушиваясь – не хлопнет ли дверь внизу, не заскрипят ли ступени… Освобождая птицу, Горах увидел неладное – послание было неправильным. Крылатый гонец нес не тонкий невесомый свиток, а тащил скомканный кусок грубой бумаги, плотно примотанный к лапке голубя.
– Совсем Колум из ума выжил. – Голубиное сердечко трепетало в ладони Гораха, а грудка сизаря часто вздымалась. – Как же ты долетел-то, милый… – Горах наконец размотал бечеву и забрал послание.
Посадив голубя к суженой и обиходив, голубятник подошел к окну в долину, где больше света, и всмотрелся. На бумаге неровно выведено: «Рокон. Гимтар». Уж эти-то значки-буквицы он мог сложить!
«Значит, своим, – подумал голубятник, пряча послание за пазуху. – Значит, верно я суетился». – Старик потер грудь.
– Теперь ты будешь не нужен, – прошептал Горах, повторяя ненавистные слова. – Врешь, проклятый имперец! Старый Горах еще послужит Дорчариан!
Рокон или Гимтар? Танас или дан? Кому же отнести тайное письмо? Горах уставился в долину и сплюнул от досады, увидев цепочку постов за дальним мостом и воинов в полях. Паскудники протоптали тропу по зелени озимых, расхаживая по ней туда-сюда. Земля ждала снега, теплого пушистого одеяла, но вместо этого дождалась проклятых имперцев. Словно хищные блестящие муравьи, имперцы шевелились на полях, окапываясь, ставя палатки и возводя навесы и сараи из жердей. Один из всадников, горяча коня, поскакал к вилле.
И Мадр с Мадллом, позор гор, с хлебом-солью вышли встречать имперцев… И вся Архога вслед за ними легла под имперцев… Голубятник пристукнул по колену, наблюдая за приближающимся всадником. Кому же довериться, как передать послание? Горах чуял: в письме важные слова, которые помогут Дорчариан. Голубятник снова посмотрел на дальний мост. Там не пройти…
«Неужели на старости лет придется ползти зимой по узкой тропе вверх, к Матери Предков? Ведь не дойду…» – с тоской подумал старик. Всадник влетел в открытые ворота и спрыгнул с лошади. Конь громко заржал, топнув копытом. При виде недовольного жеребца Горах вдруг понял, что должен сделать. Сейчас! Сейчас же! Старик отшатнулся от окна, вновь споткнулся о несчастную корзину, едва не сверзившись с лестницы, и поспешил вниз.
Ойкон оседлал Сильного и двинулся из Старой виллы. Жеребец горячился, вздрагивал от нетерпения – ему хотелось мчаться вперед что есть силы, но Ойкон не разрешал: можно ненароком сбить кого-нибудь. Вот когда они минуют пост имперских караульных за селом – тогда раздолье. Тогда и можно будет поиграть…
Рыжий важный господин Крент Грис разрешил Ойкону кататься на Сильном. «Чтоб кровь у жеребца не застоялась» – так и сказал. Сейчас господину Кренту некогда заниматься со скакуном – командующий готовился к дальнему походу.
Ойкон приблизился к распахнутым настежь воротам. Справа и слева висели приколоченные к воротным столбам Мотр и Маурх. Бедняги! Ойкон привычно потупил взор, но вдруг увидел неладное. Сорока уселась на воротную балку, прижала лапой к дереву бруса маленького воробышка и терзала его клювом. Бедный птенчик трепыхался в когтях злой сороки, уворачивался и верещал. Над мерзавкой кружили встревоженной стайкой воробьи, громко чирикая.
– Отпусти! Отпусти! – закричал Ойкон и стукнул по створке ворот. Обрадованные дармовым зрелищем стражники загоготали.
Сорока недовольно стрекотнула и опять ударила воробья клювом. Ойкон остановил Сильного и приподнялся в седле, встав на него ногами. Такого сорока не ожидала и выпустила птенчика. Ойкон успел поймать пушистый комочек, и стражники недовольно загудели. Сорока возмущенно протрещала что-то, качнула хвостом и улетела.
– Не плачь, не плачь, – приговаривал мальчик, пустив умного коня шагом. – Крылышки тебе помяла злюка, да?
Мальчик сюсюкал с птенчиком, который согрелся в ладонях и притих. Вдруг Сильный настороженно всхрапнул и ударил копытом. Ойкон огляделся. Дорога повернула, и Старая вилла спряталась за отрогом скалы, а Архога еще не показалась, скрытая облетевшими садами и перелеском. По дороге то и дело сновали имперские воины, но сейчас она была пуста. Из-за стожка сена показалась фигура старого горца в высокой меховой шапке. Старик огляделся и торопливо приблизился.
– Здравствуй, Ойкон! – издалека начал он. – Меня зовут Горах, я голубятник с Новой виллы.
Старик сильно запыхался, и мальчик остановил коня, спрятав воробышка за пазуху. Тот защекотался, повозился немного и успокоился.
– Мне… нам всем… – Старик запнулся. – Тебе нужно отвезти письмо.
– А кому это письмо? – заинтересовался Ойкон.
Еще никогда никому он не возил письма!
Старик сердито посмотрел на мальчика и вздохнул.
– Танасу Гимтару, – буркнул он.
– Дедушке Гимтару! – улыбнулся мальчик, и старик отшатнулся. – Он добрый, он меня про Ули долго-долго расспрашивал! Дедушка Гимтар беспокоился об Ултере!!
Мальчик засмеялся и протянул руку за письмом.
Старик вытер испарину со лба, зыркнул по сторонам и вытащил из рукава маленький кожаный тубус.
– Хорошенько запрячь-то, – проворчал старик. – Упаси тебя Мать Предков потерять его… Танас… дедушка Гимтар должен обязательно получить послание! Слышишь, Ойкон, обязательно! А то… – Старик запнулся, потом кивнул сам себе и продолжил: – А то Ули плохо будет. Обязательно надо привезти письмо танасу. А кроме тебя – никого имперцы не выпускают.
– Ули будет плохо? – нахмурился Ойкон, покачивая тубус в руке. – А от кого письмо? И что там написано? – задумался мальчик.
– Эх, кабы я знал, что там написано… – прошептал старик, с тревогой наблюдая за дурачком.
«Ведь выкинет или потеряет… Или вообще забудет, куда и зачем едет…» – Старик понял, что зря он это затеял, и решил забрать послание.
– Это письмо от Оли для братишки Ули! – вскрикнул малец на огромном черном жеребце и торопливо спрятал тубус за пазуху. – А отнести надо дедушке Гимтару, – серьезно кивнул Ойкон. – Я сделаю.
Сзади, из-за поворота, послышался далекий еще перестук копыт, и старик вздрогнул.
– Только имперцы ни за что не должны про это узнать! – вскрикнул он. – Ни за что! А горцам скажешь – тебе к танасу по неотложному делу! Они проведут, помогут, – крикнул старик. Он вдруг подбежал к Сильному и шлепнул жеребца по крупу. – Скачи, мальчик! Скачи и благослови тебя Мать Предков!
Жеребец зло фыркнул, но Ойкон ослабил поводья, разрешая пуститься вскачь. Оглядываясь, он увидел, как старик Горах юркнул обратно в поле, прячась в стогу.
Сильный обрадовался и несся что есть мочи. Впереди показалось большое поле, запруженное чужаками. Они сновали туда-сюда, вбивали колья, разгружали большие телеги, вставшие в ряд.
«Плохие имперцы не должны узнать, что у меня важное письмо для дедушки Гимтара», – подумал мальчик и не стал усмирять Сильного. Раздались предупредительные крики, и людишки брызнули с дороги, прыгая на обочину. Вслед мальчику неслись проклятия и грязные слова, но он не обращал внимания.
Вскоре показались первые дома Архоги. Село выглядело пустым: жители попрятались в домах, накрепко заперев ворота. Но Ойкон все равно придержал жеребца, чтобы никого ненароком не затоптать. Тут горское село, а не поле с плохими имперцами!
Он миновал площадь и проехал по главной улочке, почти выбравшись из Архоги, когда из-за ограды показался мальчик. Увидев Ойкона на жеребце, он встал на пути всадника и повелительно сказал:
– А ну, стой!
Сильный фыркнул, но Ойкон натянул поводья.
Мерех разгуливал по селу в одиночку – остальных мальчишек родичи не пускали за ограду – и скучал. Ему-то можно гулять, он – внук старейшины… Вот только хозяйничающие вокруг имперцы Мереху не нравились. Новые соседи пришлись мальчишке не по сердцу. Поэтому он даже обрадовался появившемуся Ойкону. Правда, Мерех немного побаивался злющего жеребца – но тот рядом с дурачком выглядел на удивление спокойным…
– Ты куда собрался? – подбоченился Мерех. – Опять Сильного выгуливать?
Мерех отчаянно завидовал приблудышу и сам мечтал прокатиться на могучем коне. Вот только все уже знали, что кроме Ойкона жеребец никого не признает. Ну и хозяина своего, Тарха, конечно же. Но вот где он теперь, этот Тарх?
– Нет, – лучезарно улыбнулся Ойкон. – Я важное письмо везу для дедушки Гимтара.
Услышав имя, Мерех невольно присел и огляделся. Вдали, меж крайних домов, показалась вереница всадников.
– Ты что, дурак?.. Давай за угол!.. – прошипел он и юркнул за ограду. Мерех разглядел среди всадников проклятого имперца в капюшоне. Ему-то точно не стоит попадаться на глаза!
Ойкон немножко обиделся. Он не любил это плохое слово. Те, кто называли его дураком, сначала обзывались, а потом обижали Ойкона. Но сейчас рядом Сильный, а он не даст в обиду! Поэтому мальчик послушно свернул за угол.
– И ничего я не дурак! – ответил Ойкон. – Мне дедушка Горах для дедушки Гимтара письмо передал. Сказал – важное-преважное! И никто, кроме меня, его передать не сможет!
– Врешь! – прошипел Мерех. – Покажи!
Ойкон запустил руку за пазуху. Воробышек испугался и клюнул мальчика в палец. Ойкон засмеялся и вытащил письмо. Мерех странно посмотрел на юного всадника и протянул руку.
– Скоро тебя сменят. Придут мои люди, привезут новых голубей. – Старик захлопал глазами, не понимая. – Приберись там у себя, приготовь место для птиц… Ты скоро будешь не нужен.
К нему бежал распорядитель, и важный гость покинул старика.
Вскоре Сплетник отдыхал на кушетке в теплой комнате, сонными глазами поглядывая в окно. Рядом лежали развернутый свиток и шифровальная решетка-амулет.
– Значит, сундук серебра за проход Фракса упрятан в обветшалом Декурионе… – пробормотал Сплетник, разглядывая далекие склоны гор. Дорчариан лежал перед ним нераспечатанной кубышкой. – Имперское серебро в горской казне и древнее золото в Городе мертвых…
Голова тайного соглядатая опустилась на подушку, но внезапная мысль подбросила его с кушетки. Он придумал, как насыпать углей за шиворот танасу Гимтару, старой занозе.
– Я вам устрою… – бормотал Сплетник, хватая чистый лист и придвигая деревянную решетку. – Гимтар на алайнской горячей сковородке будет крутиться, а Крент утопит рекса в вонючем источнике. А я… я проберусь за их спинами за златом-серебром…
Продолжая бормотать, он склонился над листом, убористым почерком заполняя строки.
Глава 2
Старый голубятник, опершись грудью на подоконный камень, с тоской смотрел в узкое окно на предгорья и вход в долину. С верхотуры Голубиной башни все было видно как на ладони. По широкому тракту тянулась длинная, бликующая на солнце колонна имперских воинов. Воины все шли и шли, вливаясь в долину, и Гораху стало казаться, что им нет числа, что в Дорчариан согнали бойцов со всей Империи.
«Тебя скоро сменят… Ты скоро будешь не нужен…» Три дня прошло с тех пор, как Горах услышал эти страшные слова от властного имперца в капюшоне. Старик немного прибрался в голубятне, выкинул старый хлам. Освободил место для новых птиц, как велели. Делал он все словно в полусне, и беспощадные слова раз за разом жалили его.
«Ты скоро будешь не нужен».
Когда стремительная конница ночным штурмом захватила Архогу и оба имения, Гораха поднял лай пса у ворот, которого немногословные вояки в темных плащах пинком отправили в кусты. Тогда, сидя в башне и разглядывая захватчиков, Горах недоумевал – на что надеются имперцы? В чью пьяную голову пришла мысль объявить войну Дорчариан такой горсткой воинов? Всадников была всего лишь сотня, не более…
Весь день Горах провел на башне, наблюдая. Имперцы шустро перемкнули Долинный тракт, пустив конные разъезды и заворачивая горцев, которые хотели покинуть захваченные земли.
«Дурни собираются закрыть выходы наглухо? Чтоб никто в Дорчариан не прознал? – усмехнулся Горах. – Сейчас, конечно, глухозимье и в горах безлюдно… Но рано или поздно кто-нибудь отправится погостить к родичам в Архогу – и все увидит. Новость надолго не припрячешь в укромном уголке – все равно сбежит».
Но теперь, разглядывая воинов в походном строю и показавшийся из-за окоема обоз, Горах наконец-то понял хитрый замысел. Захватчики придержали новости лишь затем, чтобы никто не напал, пока имперцев всего лишь сотня. Горах вздохнул и сплюнул вниз. Хоть умом голубятник и небогат, но слишком долго прожил на свете… Чего уж там – имперцы прознали про соль и не усидели на месте, сволочуги.
«Скоро тебя сменят. Придут мои люди, привезут новых голубей». – Порыв зимнего ветра вновь принес слова Сплетника. Вот же имечко… Горах вытер выступившие на ветру слезы и вновь уставился на вереницу повозок, пытаясь угадать – в какой из них везут птиц и где едет сменщик.
«И как тонко просчитали всё, паскудники, – зло подумал Горах. – Воины с Гимтаром наверху, за Колодцем приглядывают. А дан Рокон с ближниками вроде и рядышком, у Матери Предков, а все одно далёко…»
Тут старый голубятник, привыкший следить за юркими птицами в небе, приметил под облаками черную точку. Горах сразу понял – летит голубь. Летит из Империи, откуда шло войско.
«Неужели и ты, малыш, несешь нам беду?» – подумал Горах. Тут старика словно окатило ледяной водой, и сжало грудь. Он вскочил, споткнулся о корзину, чуть не упав, и бросился к люку. Распахнув выпустил радостно загуливших, закрутившихся птиц в небо, «погулять». Вдруг крылатый гонец несет не беду, а надежду? Вдруг это то самое «тайное письмо», про которое намекал танас?
«Одинокого голубя сразу заприметят… Да и сам проклятый Сплетник непременно увидит почтаря из-под своего капюшона, чтоб клиббы живьем жрали его печень». – С замиранием сердца Горах следил, как стая поднимается к небу. Одинокий гонец увидел сородичей и полетел к ним, воссоединяясь с семьей. Вдосталь накружившись, они все вместе, громко хлопая крыльями, вернулись домой.
– Иди, иди сюда… – ласково позвал старик и ловко поймал птицу. Голубь был от Колума, Горах сразу признал своего сизаря. – Сейчас попьешь водички, зерна поклюешь…
Руки у старого голубятника тряслись от волнения, он торопился, чутко прислушиваясь – не хлопнет ли дверь внизу, не заскрипят ли ступени… Освобождая птицу, Горах увидел неладное – послание было неправильным. Крылатый гонец нес не тонкий невесомый свиток, а тащил скомканный кусок грубой бумаги, плотно примотанный к лапке голубя.
– Совсем Колум из ума выжил. – Голубиное сердечко трепетало в ладони Гораха, а грудка сизаря часто вздымалась. – Как же ты долетел-то, милый… – Горах наконец размотал бечеву и забрал послание.
Посадив голубя к суженой и обиходив, голубятник подошел к окну в долину, где больше света, и всмотрелся. На бумаге неровно выведено: «Рокон. Гимтар». Уж эти-то значки-буквицы он мог сложить!
«Значит, своим, – подумал голубятник, пряча послание за пазуху. – Значит, верно я суетился». – Старик потер грудь.
– Теперь ты будешь не нужен, – прошептал Горах, повторяя ненавистные слова. – Врешь, проклятый имперец! Старый Горах еще послужит Дорчариан!
Рокон или Гимтар? Танас или дан? Кому же отнести тайное письмо? Горах уставился в долину и сплюнул от досады, увидев цепочку постов за дальним мостом и воинов в полях. Паскудники протоптали тропу по зелени озимых, расхаживая по ней туда-сюда. Земля ждала снега, теплого пушистого одеяла, но вместо этого дождалась проклятых имперцев. Словно хищные блестящие муравьи, имперцы шевелились на полях, окапываясь, ставя палатки и возводя навесы и сараи из жердей. Один из всадников, горяча коня, поскакал к вилле.
И Мадр с Мадллом, позор гор, с хлебом-солью вышли встречать имперцев… И вся Архога вслед за ними легла под имперцев… Голубятник пристукнул по колену, наблюдая за приближающимся всадником. Кому же довериться, как передать послание? Горах чуял: в письме важные слова, которые помогут Дорчариан. Голубятник снова посмотрел на дальний мост. Там не пройти…
«Неужели на старости лет придется ползти зимой по узкой тропе вверх, к Матери Предков? Ведь не дойду…» – с тоской подумал старик. Всадник влетел в открытые ворота и спрыгнул с лошади. Конь громко заржал, топнув копытом. При виде недовольного жеребца Горах вдруг понял, что должен сделать. Сейчас! Сейчас же! Старик отшатнулся от окна, вновь споткнулся о несчастную корзину, едва не сверзившись с лестницы, и поспешил вниз.
Ойкон оседлал Сильного и двинулся из Старой виллы. Жеребец горячился, вздрагивал от нетерпения – ему хотелось мчаться вперед что есть силы, но Ойкон не разрешал: можно ненароком сбить кого-нибудь. Вот когда они минуют пост имперских караульных за селом – тогда раздолье. Тогда и можно будет поиграть…
Рыжий важный господин Крент Грис разрешил Ойкону кататься на Сильном. «Чтоб кровь у жеребца не застоялась» – так и сказал. Сейчас господину Кренту некогда заниматься со скакуном – командующий готовился к дальнему походу.
Ойкон приблизился к распахнутым настежь воротам. Справа и слева висели приколоченные к воротным столбам Мотр и Маурх. Бедняги! Ойкон привычно потупил взор, но вдруг увидел неладное. Сорока уселась на воротную балку, прижала лапой к дереву бруса маленького воробышка и терзала его клювом. Бедный птенчик трепыхался в когтях злой сороки, уворачивался и верещал. Над мерзавкой кружили встревоженной стайкой воробьи, громко чирикая.
– Отпусти! Отпусти! – закричал Ойкон и стукнул по створке ворот. Обрадованные дармовым зрелищем стражники загоготали.
Сорока недовольно стрекотнула и опять ударила воробья клювом. Ойкон остановил Сильного и приподнялся в седле, встав на него ногами. Такого сорока не ожидала и выпустила птенчика. Ойкон успел поймать пушистый комочек, и стражники недовольно загудели. Сорока возмущенно протрещала что-то, качнула хвостом и улетела.
– Не плачь, не плачь, – приговаривал мальчик, пустив умного коня шагом. – Крылышки тебе помяла злюка, да?
Мальчик сюсюкал с птенчиком, который согрелся в ладонях и притих. Вдруг Сильный настороженно всхрапнул и ударил копытом. Ойкон огляделся. Дорога повернула, и Старая вилла спряталась за отрогом скалы, а Архога еще не показалась, скрытая облетевшими садами и перелеском. По дороге то и дело сновали имперские воины, но сейчас она была пуста. Из-за стожка сена показалась фигура старого горца в высокой меховой шапке. Старик огляделся и торопливо приблизился.
– Здравствуй, Ойкон! – издалека начал он. – Меня зовут Горах, я голубятник с Новой виллы.
Старик сильно запыхался, и мальчик остановил коня, спрятав воробышка за пазуху. Тот защекотался, повозился немного и успокоился.
– Мне… нам всем… – Старик запнулся. – Тебе нужно отвезти письмо.
– А кому это письмо? – заинтересовался Ойкон.
Еще никогда никому он не возил письма!
Старик сердито посмотрел на мальчика и вздохнул.
– Танасу Гимтару, – буркнул он.
– Дедушке Гимтару! – улыбнулся мальчик, и старик отшатнулся. – Он добрый, он меня про Ули долго-долго расспрашивал! Дедушка Гимтар беспокоился об Ултере!!
Мальчик засмеялся и протянул руку за письмом.
Старик вытер испарину со лба, зыркнул по сторонам и вытащил из рукава маленький кожаный тубус.
– Хорошенько запрячь-то, – проворчал старик. – Упаси тебя Мать Предков потерять его… Танас… дедушка Гимтар должен обязательно получить послание! Слышишь, Ойкон, обязательно! А то… – Старик запнулся, потом кивнул сам себе и продолжил: – А то Ули плохо будет. Обязательно надо привезти письмо танасу. А кроме тебя – никого имперцы не выпускают.
– Ули будет плохо? – нахмурился Ойкон, покачивая тубус в руке. – А от кого письмо? И что там написано? – задумался мальчик.
– Эх, кабы я знал, что там написано… – прошептал старик, с тревогой наблюдая за дурачком.
«Ведь выкинет или потеряет… Или вообще забудет, куда и зачем едет…» – Старик понял, что зря он это затеял, и решил забрать послание.
– Это письмо от Оли для братишки Ули! – вскрикнул малец на огромном черном жеребце и торопливо спрятал тубус за пазуху. – А отнести надо дедушке Гимтару, – серьезно кивнул Ойкон. – Я сделаю.
Сзади, из-за поворота, послышался далекий еще перестук копыт, и старик вздрогнул.
– Только имперцы ни за что не должны про это узнать! – вскрикнул он. – Ни за что! А горцам скажешь – тебе к танасу по неотложному делу! Они проведут, помогут, – крикнул старик. Он вдруг подбежал к Сильному и шлепнул жеребца по крупу. – Скачи, мальчик! Скачи и благослови тебя Мать Предков!
Жеребец зло фыркнул, но Ойкон ослабил поводья, разрешая пуститься вскачь. Оглядываясь, он увидел, как старик Горах юркнул обратно в поле, прячась в стогу.
Сильный обрадовался и несся что есть мочи. Впереди показалось большое поле, запруженное чужаками. Они сновали туда-сюда, вбивали колья, разгружали большие телеги, вставшие в ряд.
«Плохие имперцы не должны узнать, что у меня важное письмо для дедушки Гимтара», – подумал мальчик и не стал усмирять Сильного. Раздались предупредительные крики, и людишки брызнули с дороги, прыгая на обочину. Вслед мальчику неслись проклятия и грязные слова, но он не обращал внимания.
Вскоре показались первые дома Архоги. Село выглядело пустым: жители попрятались в домах, накрепко заперев ворота. Но Ойкон все равно придержал жеребца, чтобы никого ненароком не затоптать. Тут горское село, а не поле с плохими имперцами!
Он миновал площадь и проехал по главной улочке, почти выбравшись из Архоги, когда из-за ограды показался мальчик. Увидев Ойкона на жеребце, он встал на пути всадника и повелительно сказал:
– А ну, стой!
Сильный фыркнул, но Ойкон натянул поводья.
Мерех разгуливал по селу в одиночку – остальных мальчишек родичи не пускали за ограду – и скучал. Ему-то можно гулять, он – внук старейшины… Вот только хозяйничающие вокруг имперцы Мереху не нравились. Новые соседи пришлись мальчишке не по сердцу. Поэтому он даже обрадовался появившемуся Ойкону. Правда, Мерех немного побаивался злющего жеребца – но тот рядом с дурачком выглядел на удивление спокойным…
– Ты куда собрался? – подбоченился Мерех. – Опять Сильного выгуливать?
Мерех отчаянно завидовал приблудышу и сам мечтал прокатиться на могучем коне. Вот только все уже знали, что кроме Ойкона жеребец никого не признает. Ну и хозяина своего, Тарха, конечно же. Но вот где он теперь, этот Тарх?
– Нет, – лучезарно улыбнулся Ойкон. – Я важное письмо везу для дедушки Гимтара.
Услышав имя, Мерех невольно присел и огляделся. Вдали, меж крайних домов, показалась вереница всадников.
– Ты что, дурак?.. Давай за угол!.. – прошипел он и юркнул за ограду. Мерех разглядел среди всадников проклятого имперца в капюшоне. Ему-то точно не стоит попадаться на глаза!
Ойкон немножко обиделся. Он не любил это плохое слово. Те, кто называли его дураком, сначала обзывались, а потом обижали Ойкона. Но сейчас рядом Сильный, а он не даст в обиду! Поэтому мальчик послушно свернул за угол.
– И ничего я не дурак! – ответил Ойкон. – Мне дедушка Горах для дедушки Гимтара письмо передал. Сказал – важное-преважное! И никто, кроме меня, его передать не сможет!
– Врешь! – прошипел Мерех. – Покажи!
Ойкон запустил руку за пазуху. Воробышек испугался и клюнул мальчика в палец. Ойкон засмеялся и вытащил письмо. Мерех странно посмотрел на юного всадника и протянул руку.