— Да уж. Авторитет у него был колоссальный. Алхимов — тогдашний председатель правления Госбанка, говорил, что из пяти булок хлеба в Советском Союзе три оплачивает Юрий Юрьевич. В семьдесят четвертом он едва не обанкротил ФРС. Ну, это я, конечно, привираю, но все-таки они были вынуждены окончательно отменить золотое обеспечение доллара, разрешить запрещенную внутри страны торговлю золотом частным лицам, начать аукционную торговлю — казначейство и МВФ открыли такие площадки, куда не пускали центробанки. Сделано это было, чтобы понизить цену на золото, так невыгодно растущую год от года. Но и здесь Карнаух выкрутился — он просто выкупал золото на этих торгах, не давая цене снизиться, и чуть выждав, тут же продавал своим швейцарцам по более высоким ценам. И вскоре американцы заголосили: «Зачем нам продавать золото, если его всегда выкупают русские?» Больше всего в те годы торговцы золотом боялись сговора ЮАР и СССР — тогда рынок драгметаллов стал бы монопольным, и не в пользу американцев с англичанами. Директор ЦРУ Кейси летал в ЮАР запрещать им контакты с русскими.
— Понятно, сплошная красота и благолепие. Что-то мне подсказывает, что кончилась история не очень хорошо, да?
— Конечно. Если бы она продолжалась, я не уверен, были бы мы с тобой сейчас в этом боинге. Карнаух развернулся так широко, что торговал не только советским золотом, но и вьетнамским и даже золотом Банка Австрии, которому вообще-то законодательно было запрещено вывозить металл из страны. Но что такое запрет перед лицом прибыли? Детская условность. И австрияки воспользовались случаем, а Юрий Юрьевич получил дополнительные объемы, чтобы влиять на рынок. Его услугами пользовались еще и немцы, и швейцарцы, и это сильно бесило тех, кто придумал этот рынок.
Захар посмотрел в иллюминатор:
— Красиво, черт ее дери! Иногда думаю: так и летал бы над землей — чтоб не видеть дерьма, что там — внизу. В общем, как говорится: когда правила не позволяют джентльменам выигрывать — они меняют правила. Так было и тогда. Поняв, что экономических рычагов против действий маленького банка «Восход» из Цюриха у джентльменов нет, они покинули поле честной конкуренции и стали действовать с другой стороны. Задница началась в восемьдесят третьем — сначала со своего поста по необъяснимым причинам слетел Шрайберг, который пробивал «золотой ОПЕК» Союза и ЮАР, и тема такого альянса заглохла. Потом, в восемьдесят четвертом, из Москвы нагрянула та самая комиссия во главе с Макеевым. Якобы на руководство банка «Восход» «поступил» сигнал. Восемьдесят четвертый год. Ты помнишь, что тогда было?
— Помню.
— Ничего этот Макеев не нашел, но сообщил в ЦК: «Чую что-то неладное». Наверное, наш Золль тоже что-то такое «чуял». И надо же такому случиться — умер! Макеев умер, — поправился Захар. — А когда труп был доставлен из Швейцарии в СССР, выяснилось, что мозга и некоторых органов у него нет!
— Инопланетянин, что ли?
— Тьфу, дурак, — сплюнул Захар. — Вырезали швейцарские патологоанатомы, устанавливая причину смерти! Слышал когда-нибудь о подобном?
— Отравили? И следы отравления удалили.
— Наверняка, — кивнул Майцев. — В восемьдесят пятом — уже у власти, Горби — на Карнауха и его зама завели уголовное дело! На человека, принесшего стране миллиарды, имеющего возможности сделать миллиарды себе лично, но не воспользовавшегося этим, заводят дело, вытаскивают в СССР и старательно мурыжат на следствии. Доказательств нет, от Юрия Юрьича «с подельниками» ждут признания хоть в чем-нибудь, но Карнаух посылает следователей в то место, откуда они на свет появились. Наверное, вызваны эти действия были тем, что цена на золотишко в те годы здорово просела. Дело постепенно разваливается, но пока оно длится, банк «Восход» теряет самостоятельность, становясь филиалом Внешторгбанка, торговля золотом прекращается в Швейцарии и переводится обратно в Лондон! А там заправляют американцы с англичанами. Все, финиш! Саудиты роняют цену на нефть, и Союзу вдруг требуется перестройка! И — тра-та-та-та! Оказывается, что за это время две тысячи тонн золотого запаса СССР растворяются в неизвестном направлении! Аллилуйя!
— Выглядит так, словно эти две тысячи тонн как раз и ушли на то, чтобы уронить рынок. Значит, правильно мы тогда сделали, что не полезли к официальным лицам. Нас бы урыли моментально. Лаборатория и жизнь подопытных кроликов — это еще очень божеский был вариант. Могло бы выйти гораздо жестче.
— Да уж, — Захар потряс над стаканом бутылку, но ничего не выдоил из нее. — Я тоже, когда даты сопоставил, трижды перекрестился, что тогда два резвых комсомольца не понеслись радовать родной горком КПСС. А то уже догнивали бы где-нибудь между пересылками. В общем, как бы мне ни хотелось это признавать, прав, наверное, Уолтер: заговор разведок, масонов, банкиров — уж не знаю кого еще — скорее всего, существует. И проник он и в верхушку ЦК тоже. Сам подумай: долгое время голосом социализма для англоговорящих стран был некий Владимир Познер. Где он сейчас? Где этот пропагандист социалистических ценностей? Разумеется, теперь он главный защитник демократии. Как можно было назначить этого человека без родины, с неясными жизненными ценностями «Голосом Москвы»? Кто это сделал? Я послушал пару его передач в записи. Он же тосковал по своей разлюбимой Америке — в каждой фразе, в каждом слове. Неудивительно, что те немногие сочувствующие пролетариату, что были в Штатах или Канаде, при посредничестве этого деятеля перестали восторженно думать о СССР. Это же он объяснил причины ввода войск в Афган, он неуклюже отбрехивался от сбитого боинга, он то ли оправдывал, то ли осуждал Сахарова. Если уж официальный пропагандист социализма — полное ничтожество без ясной точки зрения, то чего ожидать от остальных? Всех этих Познеров-Гордонов-Яковлевых нужно в тюрьмы сажать — за измену Родине, а они назначаются главными духовными и идеологическими учителями. То ли и в самом деле тупые идеалисты, то ли хорошо законспирированный враг. Вот и строй с такими БАМ!
Я воспринял его рассказ несколько иначе. С заговорами мы как-нибудь разберемся, а вот людьми разбрасываться нельзя. И без того работа с кадрами ведется как бог на душу положит. Почему-то наверх пролезают по большей части не умелые-достойные, а приспособившиеся.
— Ему ведь должно быть лет пятьдесят-шестьдесят? — спросил я, не обращая внимания на танцы Захара вокруг бутылки.
— Кому? Познеру? Ну да, около того должно быть.
— Нет, на твоего Познера мне наплевать. Пусть с ним товарищи из ТАСС, или где он там подвизается, разбираются. Юрию Юрьевичу Карнауху сколько?
— А! Наверное, я не уточнял. Если в конце шестидесятых он на такой должности, которая предполагает лет тридцать — тридцать пять, то сейчас ему должно быть около пятидесяти пяти. Наверное.
— Захар, он нам нужен. Если он жив, то он нам нужен.
— Зачем? Он же просто талантливый торговец. Он не сможет заработать больше, чем ты.
— Во-первых, сможет. При наличии должного ресурса он сможет заработать больше. Во-вторых, Карнаух — это наверняка имя. Немного подзабытое, но если он вернется на рынок — все, кто еще не лег под американцев, будут с ним, потому что… Черт, да при том, как работал этот человек — любой Баффет или Сорос должны тихо отойти в сторону и не отсвечивать! В-третьих, вот тебе легализация части валютных поступлений в Россию — чтобы народ не голодал, когда мы станем сажать своего президента. Есть еще и в-четвертых, и в-пятых, но это уже мелочи.
— Я как-то об этом не подумал, — рассеянно пробормотал Захар. — Мне все мнилось, что мы напали на хвост заговорщиков и нужно заняться их выведением на чистую воду…
— Зачем? Если они есть — пусть дальше друг другу мозг парят, мы займемся своими делами. Их и без развенчания заговорщиков по горло!
В дверь постучали, и на пороге снова появилась улыбчивая стюардесса. Она принесла еще одну бутылку — я даже не заметил, когда Майцев ее вызвал. А может быть, он заранее договорился.
Едва за ней закрылась дверца-шторка, как Захар сказал:
— Хорошо, я вытащу его из Союза, если он еще жив.
— Вот этих слов я от тебя и ждал. Займись этим завтра же. Это очень важно. Это — то самое звено, которого нам не хватало!
— Да понял я, — закрыл тему Захар. — Но это еще не все. Я встретился еще с одним французом. Кардиналом-расстригой, или как там это у них называется?
— Католик?
— Ага, — Майцев откупорил бутылку и плеснул в стаканы.
— У католиков нет лишения священного сана. Если ты священник — это навсегда. Могут только запретить священнослужение.
— Откуда ты это знаешь?
— Помнишь, я ездил в Чикаго и разговаривал там с симпатичной ирландкой? Оссия ее звали. О'Лири.
— Ну?
— У нее дядя священник, которому запретили служение из-за обвинения в педофилии.
— Знакомое обвинение, — рассмеялся Майцев. — У моего экс-кардинала такая же история. Но истинная причина в том, что он пытался выяснить направление финансовых потоков в Ватикане. И его тоже выкинули из церкви! С таким обвинением с ним даже родная сестра теперь не здоровается.
— Экс-кардинала? Высоко летаешь! — я поднял стакан, и мы снова чокнулись. — Так что он тебе рассказал?
— Отец Франсуа? В общем, он поссорился с кардиналом-камерленго его высокопреосвященством Паоло Бертоли. Знаешь, кто это?
— Главный финансист престола?
— Точно! И по совместительству замещает Папу Римского в период, когда выбирают нового. Не забавно ли, что главное лицо духовной организации в отсутствие ее главы — не библиотекарь, не идеолог, а финансист? Бухгалтер!
— Действительно, как-то некомильфотно.
— Отец Франсуа считает, что сила, которая рулит ныне в мире — это Ватикан.
— Что-о?! — такое «откровение» даже для меня стало новостью.
— Подумай сам. Организация, полторы тысячи лет собиравшая десятину со всей Европы. Контора, чьи финансовые манипуляции совершенно непрозрачны. Организация, члены которой есть в каждой стране мира, объединенные общими целями, клятвами и обязанностями. Обличенные властью узнавать все самые сокровенные тайны прихожан, а прихожане обязаны исповедоваться, чтобы не быть изгоями! Представляешь уровень инсайда? А имущество? В каждой стране — от Италии до Филиппин — дворцы, храмы, утварь, монастыри — голова кружится! И уж никак нельзя подумать, что эта организация, временный глава которой — всегда финансист, я так понимаю, чтобы не раскрывать бухгалтерию Престола перед непосвященными — никак не использует свои возможности для «утверждения веры»! Ватикан тысячу лет запрещал кому попало заниматься банковской деятельностью и позволял делать это «своим» карманным банкам. Как можно объяснить, что большинство старинных банков — католические, развившиеся здесь, под боком у главного противника ссудного процента — Папы Римского? А теперь он просто называет свой главный банк «Институтом по религиозным делам» и сам уже занимается ссужением денег. Правда, суммы, которые он показывает в отчетности — сущие крохи. Вот это я понимаю — центр силы. И статус соответствующий: представитель самого Бога! Какие вопросы и претензии?
— Занятно. Выглядит внушительно.
— В общем, отец Франсуа долго таскал меня по истории Европы. Ислам, а потом и протестантские церкви, по его мнению, были созданы как раз противниками централизации власти и доходов. У них ведь нет ничего похожего на Ватикан, и духовный глава государства чаще всего его же и светский глава. Как в английской церкви. В общем, он думает, что все эти силы — масоны всякие, церковники, банкиры — это проявление одного и того же феномена — хозяев мира. А главный в этой шобле — Папа Римский со своей идеей мирового правительства в своем Богом одобренном лице. Кажется, я напился, — признался вдруг Майцев. — Нужно выспаться до прилета. Пойду-ка я в свою каюту. И ты тоже спать ложись.
— Хорошо, спасибо, — я поблагодарил друга за дельный совет и уставился в окно.
Если все эти люди правы хотя бы на десять процентов и над Землей висит хотя бы тень той глобальной паутины, о которой мне рассказывали в последние дни — нам реально придется туго!
Глава 7
Наш рейс прибыл в международный аэропорт О'Хара с двадцатиминутным опозданием, и все это «лишнее» время Захар изводил меня ожиданием неминуемой катастрофы: ему казалось, что пилоты скрывают от пассажиров бедственное положение самолета, и многотонный «Джамбо» вот-вот грохнется о землю! Наверное, все-таки он больше пугал меня, чем серьезно чего-то боялся — с его-то налетом! У иного пилота стольких часов в воздухе нет, сколько у Майцева.
К моему удивлению, в зоне прибытия нас поджидала Марта. Как обычно — бесконечно деловая и собранная.
— Добрый день, — она сухо поприветствовала нас и сразу перешла к сути своего появления: — Спасибо, Зак, что догадался позвонить и сообщить о прилете. Но мы все равно опаздываем! Я вылетела вам навстречу и здесь заказала…
— Стой-стой-стой, — Захар выставил перед ее напором обе руки, — куда опаздываем, что случилось? Астероид падает?
И мне тоже представилась какая-то глобальная катастрофа.
— На свадьбу Эми! — она выбрала для этих слов такой тон, словно на это действо были завязаны все мировые события. — Мы же говорили с тобой, когда ты звонил?
— Ах, свадьба! — Захар почесал свою начинающую лысеть макушку. — Что-то мы забыли про нее совсем. Нельзя так много пить, Сардж! Помяни мое слово, не доведет нас эта пагубная привычка до добра! Больше никогда не соглашусь, как бы ты меня ни уговаривал. Веди нас, Марта.
Мы вышли из международного терминала, погрузились в машину, заранее заказанную Мартой, и, объехав огромнейший аэропорт кругом, остановились у невзрачных ворот из металлической сетки.
Марта передала водителю какую-то картонку, он предъявил ее охраннику, и мы въехали на бетонку, где нас уже давно ждал маленький самолетик. К моему удивлению у трапа обнаружилась Оссия О'Лири.
— Что она здесь делает? — спросил я Марту.
— Оссия? Она уже с полгода в подружках Эми числится, — ответила Марта, выходя из машины. — Мы же с ними работаем ежедневно. И Эми в постоянном контакте с Оссией. Вот, подружились по телефону. Эми ее тоже на свадьбу пригласила. Она собиралась уже вылетать, когда Зак позвонил мне и сказал, что вы прилетите в Чикаго из Рима. Я позвонила Оссии, а уже она заказала для нас самолет до Луисвилла, ну и сама решила лететь с нами.
— Интересно девки пляшут, — поделился со мной Захар, прислушавшийся к объяснениям Марты. — Ты знаешь эту рыженькую?
Я ничего не ответил и шагнул навстречу немного смущенной ирландке, понявшей, что обсуждаем мы именно ее.
— Здравствуйте, мисс О'Лири, — выпалил я, хватая ее тонкую руку. — Очень рад этой встрече! Несколько раз собирался заехать к вам в офис, да все как-то срывалось. Но видите, если что-то должно произойти, оно все равно произойдет! Это наш самолет?
— Да, мистер Саура, сэр, — отозвалась Оссия. — Марта позвонила мне и попросила помочь, и вот я…
— Замечательно, Оссия, замечательно! Только, если вы помните, то мы договорились называть друг друга по именам, как друзья.
— Разве? — Она этого не помнила, да и не могла помнить, потому что ничего подобного никогда не было.
— Конечно! Когда вы водили меня по набережной вашей зеленой реки! Правда тогда, вечером, она была серой. В этом году ее уже красили? Я вот все время жалею, что не удалось посмотреть на это чудо. Помните?
Ничто так не сбивает человека с толку, как масса бессмысленных подробностей, и мисс О'Лири не была исключением. Она похлопала своими оленьими ресницами, пытаясь припомнить события годичной давности, но кажется, ничего ей в голову не пришло, и она вынуждена была согласиться:
— Я совершенно этого не помню, мистер… Сардж. А реку в этом году еще не красили.
— Сардж, ты представишь меня? — из-за плеча выступил Захар.
Я оглянулся на компаньона:
— Конечно, Зак. Знакомьтесь! Эта замечательная девушка — мисс Оссия О'Лири из офиса Джейсона Старка. Наш менеджер.
— Понятно, сплошная красота и благолепие. Что-то мне подсказывает, что кончилась история не очень хорошо, да?
— Конечно. Если бы она продолжалась, я не уверен, были бы мы с тобой сейчас в этом боинге. Карнаух развернулся так широко, что торговал не только советским золотом, но и вьетнамским и даже золотом Банка Австрии, которому вообще-то законодательно было запрещено вывозить металл из страны. Но что такое запрет перед лицом прибыли? Детская условность. И австрияки воспользовались случаем, а Юрий Юрьевич получил дополнительные объемы, чтобы влиять на рынок. Его услугами пользовались еще и немцы, и швейцарцы, и это сильно бесило тех, кто придумал этот рынок.
Захар посмотрел в иллюминатор:
— Красиво, черт ее дери! Иногда думаю: так и летал бы над землей — чтоб не видеть дерьма, что там — внизу. В общем, как говорится: когда правила не позволяют джентльменам выигрывать — они меняют правила. Так было и тогда. Поняв, что экономических рычагов против действий маленького банка «Восход» из Цюриха у джентльменов нет, они покинули поле честной конкуренции и стали действовать с другой стороны. Задница началась в восемьдесят третьем — сначала со своего поста по необъяснимым причинам слетел Шрайберг, который пробивал «золотой ОПЕК» Союза и ЮАР, и тема такого альянса заглохла. Потом, в восемьдесят четвертом, из Москвы нагрянула та самая комиссия во главе с Макеевым. Якобы на руководство банка «Восход» «поступил» сигнал. Восемьдесят четвертый год. Ты помнишь, что тогда было?
— Помню.
— Ничего этот Макеев не нашел, но сообщил в ЦК: «Чую что-то неладное». Наверное, наш Золль тоже что-то такое «чуял». И надо же такому случиться — умер! Макеев умер, — поправился Захар. — А когда труп был доставлен из Швейцарии в СССР, выяснилось, что мозга и некоторых органов у него нет!
— Инопланетянин, что ли?
— Тьфу, дурак, — сплюнул Захар. — Вырезали швейцарские патологоанатомы, устанавливая причину смерти! Слышал когда-нибудь о подобном?
— Отравили? И следы отравления удалили.
— Наверняка, — кивнул Майцев. — В восемьдесят пятом — уже у власти, Горби — на Карнауха и его зама завели уголовное дело! На человека, принесшего стране миллиарды, имеющего возможности сделать миллиарды себе лично, но не воспользовавшегося этим, заводят дело, вытаскивают в СССР и старательно мурыжат на следствии. Доказательств нет, от Юрия Юрьича «с подельниками» ждут признания хоть в чем-нибудь, но Карнаух посылает следователей в то место, откуда они на свет появились. Наверное, вызваны эти действия были тем, что цена на золотишко в те годы здорово просела. Дело постепенно разваливается, но пока оно длится, банк «Восход» теряет самостоятельность, становясь филиалом Внешторгбанка, торговля золотом прекращается в Швейцарии и переводится обратно в Лондон! А там заправляют американцы с англичанами. Все, финиш! Саудиты роняют цену на нефть, и Союзу вдруг требуется перестройка! И — тра-та-та-та! Оказывается, что за это время две тысячи тонн золотого запаса СССР растворяются в неизвестном направлении! Аллилуйя!
— Выглядит так, словно эти две тысячи тонн как раз и ушли на то, чтобы уронить рынок. Значит, правильно мы тогда сделали, что не полезли к официальным лицам. Нас бы урыли моментально. Лаборатория и жизнь подопытных кроликов — это еще очень божеский был вариант. Могло бы выйти гораздо жестче.
— Да уж, — Захар потряс над стаканом бутылку, но ничего не выдоил из нее. — Я тоже, когда даты сопоставил, трижды перекрестился, что тогда два резвых комсомольца не понеслись радовать родной горком КПСС. А то уже догнивали бы где-нибудь между пересылками. В общем, как бы мне ни хотелось это признавать, прав, наверное, Уолтер: заговор разведок, масонов, банкиров — уж не знаю кого еще — скорее всего, существует. И проник он и в верхушку ЦК тоже. Сам подумай: долгое время голосом социализма для англоговорящих стран был некий Владимир Познер. Где он сейчас? Где этот пропагандист социалистических ценностей? Разумеется, теперь он главный защитник демократии. Как можно было назначить этого человека без родины, с неясными жизненными ценностями «Голосом Москвы»? Кто это сделал? Я послушал пару его передач в записи. Он же тосковал по своей разлюбимой Америке — в каждой фразе, в каждом слове. Неудивительно, что те немногие сочувствующие пролетариату, что были в Штатах или Канаде, при посредничестве этого деятеля перестали восторженно думать о СССР. Это же он объяснил причины ввода войск в Афган, он неуклюже отбрехивался от сбитого боинга, он то ли оправдывал, то ли осуждал Сахарова. Если уж официальный пропагандист социализма — полное ничтожество без ясной точки зрения, то чего ожидать от остальных? Всех этих Познеров-Гордонов-Яковлевых нужно в тюрьмы сажать — за измену Родине, а они назначаются главными духовными и идеологическими учителями. То ли и в самом деле тупые идеалисты, то ли хорошо законспирированный враг. Вот и строй с такими БАМ!
Я воспринял его рассказ несколько иначе. С заговорами мы как-нибудь разберемся, а вот людьми разбрасываться нельзя. И без того работа с кадрами ведется как бог на душу положит. Почему-то наверх пролезают по большей части не умелые-достойные, а приспособившиеся.
— Ему ведь должно быть лет пятьдесят-шестьдесят? — спросил я, не обращая внимания на танцы Захара вокруг бутылки.
— Кому? Познеру? Ну да, около того должно быть.
— Нет, на твоего Познера мне наплевать. Пусть с ним товарищи из ТАСС, или где он там подвизается, разбираются. Юрию Юрьевичу Карнауху сколько?
— А! Наверное, я не уточнял. Если в конце шестидесятых он на такой должности, которая предполагает лет тридцать — тридцать пять, то сейчас ему должно быть около пятидесяти пяти. Наверное.
— Захар, он нам нужен. Если он жив, то он нам нужен.
— Зачем? Он же просто талантливый торговец. Он не сможет заработать больше, чем ты.
— Во-первых, сможет. При наличии должного ресурса он сможет заработать больше. Во-вторых, Карнаух — это наверняка имя. Немного подзабытое, но если он вернется на рынок — все, кто еще не лег под американцев, будут с ним, потому что… Черт, да при том, как работал этот человек — любой Баффет или Сорос должны тихо отойти в сторону и не отсвечивать! В-третьих, вот тебе легализация части валютных поступлений в Россию — чтобы народ не голодал, когда мы станем сажать своего президента. Есть еще и в-четвертых, и в-пятых, но это уже мелочи.
— Я как-то об этом не подумал, — рассеянно пробормотал Захар. — Мне все мнилось, что мы напали на хвост заговорщиков и нужно заняться их выведением на чистую воду…
— Зачем? Если они есть — пусть дальше друг другу мозг парят, мы займемся своими делами. Их и без развенчания заговорщиков по горло!
В дверь постучали, и на пороге снова появилась улыбчивая стюардесса. Она принесла еще одну бутылку — я даже не заметил, когда Майцев ее вызвал. А может быть, он заранее договорился.
Едва за ней закрылась дверца-шторка, как Захар сказал:
— Хорошо, я вытащу его из Союза, если он еще жив.
— Вот этих слов я от тебя и ждал. Займись этим завтра же. Это очень важно. Это — то самое звено, которого нам не хватало!
— Да понял я, — закрыл тему Захар. — Но это еще не все. Я встретился еще с одним французом. Кардиналом-расстригой, или как там это у них называется?
— Католик?
— Ага, — Майцев откупорил бутылку и плеснул в стаканы.
— У католиков нет лишения священного сана. Если ты священник — это навсегда. Могут только запретить священнослужение.
— Откуда ты это знаешь?
— Помнишь, я ездил в Чикаго и разговаривал там с симпатичной ирландкой? Оссия ее звали. О'Лири.
— Ну?
— У нее дядя священник, которому запретили служение из-за обвинения в педофилии.
— Знакомое обвинение, — рассмеялся Майцев. — У моего экс-кардинала такая же история. Но истинная причина в том, что он пытался выяснить направление финансовых потоков в Ватикане. И его тоже выкинули из церкви! С таким обвинением с ним даже родная сестра теперь не здоровается.
— Экс-кардинала? Высоко летаешь! — я поднял стакан, и мы снова чокнулись. — Так что он тебе рассказал?
— Отец Франсуа? В общем, он поссорился с кардиналом-камерленго его высокопреосвященством Паоло Бертоли. Знаешь, кто это?
— Главный финансист престола?
— Точно! И по совместительству замещает Папу Римского в период, когда выбирают нового. Не забавно ли, что главное лицо духовной организации в отсутствие ее главы — не библиотекарь, не идеолог, а финансист? Бухгалтер!
— Действительно, как-то некомильфотно.
— Отец Франсуа считает, что сила, которая рулит ныне в мире — это Ватикан.
— Что-о?! — такое «откровение» даже для меня стало новостью.
— Подумай сам. Организация, полторы тысячи лет собиравшая десятину со всей Европы. Контора, чьи финансовые манипуляции совершенно непрозрачны. Организация, члены которой есть в каждой стране мира, объединенные общими целями, клятвами и обязанностями. Обличенные властью узнавать все самые сокровенные тайны прихожан, а прихожане обязаны исповедоваться, чтобы не быть изгоями! Представляешь уровень инсайда? А имущество? В каждой стране — от Италии до Филиппин — дворцы, храмы, утварь, монастыри — голова кружится! И уж никак нельзя подумать, что эта организация, временный глава которой — всегда финансист, я так понимаю, чтобы не раскрывать бухгалтерию Престола перед непосвященными — никак не использует свои возможности для «утверждения веры»! Ватикан тысячу лет запрещал кому попало заниматься банковской деятельностью и позволял делать это «своим» карманным банкам. Как можно объяснить, что большинство старинных банков — католические, развившиеся здесь, под боком у главного противника ссудного процента — Папы Римского? А теперь он просто называет свой главный банк «Институтом по религиозным делам» и сам уже занимается ссужением денег. Правда, суммы, которые он показывает в отчетности — сущие крохи. Вот это я понимаю — центр силы. И статус соответствующий: представитель самого Бога! Какие вопросы и претензии?
— Занятно. Выглядит внушительно.
— В общем, отец Франсуа долго таскал меня по истории Европы. Ислам, а потом и протестантские церкви, по его мнению, были созданы как раз противниками централизации власти и доходов. У них ведь нет ничего похожего на Ватикан, и духовный глава государства чаще всего его же и светский глава. Как в английской церкви. В общем, он думает, что все эти силы — масоны всякие, церковники, банкиры — это проявление одного и того же феномена — хозяев мира. А главный в этой шобле — Папа Римский со своей идеей мирового правительства в своем Богом одобренном лице. Кажется, я напился, — признался вдруг Майцев. — Нужно выспаться до прилета. Пойду-ка я в свою каюту. И ты тоже спать ложись.
— Хорошо, спасибо, — я поблагодарил друга за дельный совет и уставился в окно.
Если все эти люди правы хотя бы на десять процентов и над Землей висит хотя бы тень той глобальной паутины, о которой мне рассказывали в последние дни — нам реально придется туго!
Глава 7
Наш рейс прибыл в международный аэропорт О'Хара с двадцатиминутным опозданием, и все это «лишнее» время Захар изводил меня ожиданием неминуемой катастрофы: ему казалось, что пилоты скрывают от пассажиров бедственное положение самолета, и многотонный «Джамбо» вот-вот грохнется о землю! Наверное, все-таки он больше пугал меня, чем серьезно чего-то боялся — с его-то налетом! У иного пилота стольких часов в воздухе нет, сколько у Майцева.
К моему удивлению, в зоне прибытия нас поджидала Марта. Как обычно — бесконечно деловая и собранная.
— Добрый день, — она сухо поприветствовала нас и сразу перешла к сути своего появления: — Спасибо, Зак, что догадался позвонить и сообщить о прилете. Но мы все равно опаздываем! Я вылетела вам навстречу и здесь заказала…
— Стой-стой-стой, — Захар выставил перед ее напором обе руки, — куда опаздываем, что случилось? Астероид падает?
И мне тоже представилась какая-то глобальная катастрофа.
— На свадьбу Эми! — она выбрала для этих слов такой тон, словно на это действо были завязаны все мировые события. — Мы же говорили с тобой, когда ты звонил?
— Ах, свадьба! — Захар почесал свою начинающую лысеть макушку. — Что-то мы забыли про нее совсем. Нельзя так много пить, Сардж! Помяни мое слово, не доведет нас эта пагубная привычка до добра! Больше никогда не соглашусь, как бы ты меня ни уговаривал. Веди нас, Марта.
Мы вышли из международного терминала, погрузились в машину, заранее заказанную Мартой, и, объехав огромнейший аэропорт кругом, остановились у невзрачных ворот из металлической сетки.
Марта передала водителю какую-то картонку, он предъявил ее охраннику, и мы въехали на бетонку, где нас уже давно ждал маленький самолетик. К моему удивлению у трапа обнаружилась Оссия О'Лири.
— Что она здесь делает? — спросил я Марту.
— Оссия? Она уже с полгода в подружках Эми числится, — ответила Марта, выходя из машины. — Мы же с ними работаем ежедневно. И Эми в постоянном контакте с Оссией. Вот, подружились по телефону. Эми ее тоже на свадьбу пригласила. Она собиралась уже вылетать, когда Зак позвонил мне и сказал, что вы прилетите в Чикаго из Рима. Я позвонила Оссии, а уже она заказала для нас самолет до Луисвилла, ну и сама решила лететь с нами.
— Интересно девки пляшут, — поделился со мной Захар, прислушавшийся к объяснениям Марты. — Ты знаешь эту рыженькую?
Я ничего не ответил и шагнул навстречу немного смущенной ирландке, понявшей, что обсуждаем мы именно ее.
— Здравствуйте, мисс О'Лири, — выпалил я, хватая ее тонкую руку. — Очень рад этой встрече! Несколько раз собирался заехать к вам в офис, да все как-то срывалось. Но видите, если что-то должно произойти, оно все равно произойдет! Это наш самолет?
— Да, мистер Саура, сэр, — отозвалась Оссия. — Марта позвонила мне и попросила помочь, и вот я…
— Замечательно, Оссия, замечательно! Только, если вы помните, то мы договорились называть друг друга по именам, как друзья.
— Разве? — Она этого не помнила, да и не могла помнить, потому что ничего подобного никогда не было.
— Конечно! Когда вы водили меня по набережной вашей зеленой реки! Правда тогда, вечером, она была серой. В этом году ее уже красили? Я вот все время жалею, что не удалось посмотреть на это чудо. Помните?
Ничто так не сбивает человека с толку, как масса бессмысленных подробностей, и мисс О'Лири не была исключением. Она похлопала своими оленьими ресницами, пытаясь припомнить события годичной давности, но кажется, ничего ей в голову не пришло, и она вынуждена была согласиться:
— Я совершенно этого не помню, мистер… Сардж. А реку в этом году еще не красили.
— Сардж, ты представишь меня? — из-за плеча выступил Захар.
Я оглянулся на компаньона:
— Конечно, Зак. Знакомьтесь! Эта замечательная девушка — мисс Оссия О'Лири из офиса Джейсона Старка. Наш менеджер.