Она решительно отодвинулась от стола, но старуха вдруг резко окликнула негритянку, комнату наполнила чужеземная речь.
– Она спрашивает, не хотите ли вы узнать об отце, – перевела продавщица.
Одесса вздрогнула, кляня себя за слабость. Старая шарлатанка добилась-таки своего, вывела ее из равновесия.
– Мой отец давно умер.
– Он любил вас, – сообщила темнокожая.
– Послушайте, это совершенно… – Одесса чуть не сказала «нелепо». – Неприемлемо. Оскорбительно.
– Он оставил вам записку, – продолжила негритянка. – Послание, адресованное лично вам. Прощальный привет. Но ее уничтожили, опасаясь неприятностей.
К чувствам, охватившим Одессу, добавилась ненависть. Ее отец умер в тюрьме.
– Откуда вы знаете? – вырвалось у нее.
Старуха открыла новую карту. Четыре кинжала.
– Довольно! – Одесса в смятении вскочила со стула и полезла за кошельком. На сердце было тяжело, как будто плюнули в самую душу. – Его очередь. – Девушка ткнула в Блэквуда. – Погадайте моему коллеге.
Блэквуд мгновенно уловил ее настроение. Одесса не скрывала злости, однако предпочла утаить причину. Пусть этот тип осознает, что натворил, разбередив старую рану.
Блэквуд медленно опустился в кресло. От Одессы не ускользнуло странное выражение лица старухи, ее настороженный взгляд, которым она обменялась с напарницей.
– Простите, мы вынуждены отказать, – проговорила негритянка.
Хорошие манеры Одессы – привитые, в частности, отцом – испарились после акта психологического насилия. Она решительно выложила купюры на стол:
– Я настаиваю!
– Мама устала, ей нужен покой, – не сдавалась продавщица.
– Гадайте, – процедила Одесса.
Продавщица покосилась на старуху, не сводившую с Блэквуда глаз. Гадалка нехотя перетасовала колоду, на сей раз более тщательно.
Блэквуд сидел не шелохнувшись. Злость Одессы слегка притупилась, теперь она остро осознавала тревожную атмосферу, черной тучей нависшую над столом. На долю секунды она пожалела о содеянном; ею овладело мрачное предчувствие, что сейчас произойдет нечто, чего лучше избежать.
Старуха через силу посмотрела на Блэквуда, словно разглядывала его из самых недр своего естества, однако к колоде не притронулась. Только покачала головой и перевела взгляд на дочь, всем своим видом демонстрируя нежелание продолжать.
– Мама? – Негритянка не на шутку встревожилась, как будто ее и впрямь смутил отказ старухи.
После мучительной, гнетущей паузы Блэквуд потянулся и перевернул верхнюю карту. Потом не глядя продемонстрировал ее гадалке.
Та пыталась заговорить, но из открытого рта не вырвалось ни звука. Заслонившись ладонью, старуха отвернулась, обмякла, плечи безвольно поникли.
Блэквуд поднялся из-за стола.
– Прошу прощения, – произнес он, но женщины не отреагировали, точно оглохли.
Негритянка схватилась за голову, напуганная присутствием британца. Он молча кивнул обеим и скрылся за дверью.
Одесса застыла, не в силах сдвинуться с места. Старуха вдруг выпрямилась, словно очнулась после долгого сна. У девушки отлегло от сердца, – в конце концов, погадать Блэквуду была ее идея. К счастью, все обошлось. Ей не терпелось поскорее унести ноги, но прежде она решила взглянуть на перевернутую карту.
С картонного прямоугольника взирал Маг с жезлом или дубинкой в руке и нимбом в форме знака бесконечности.
Возле почерневшей телефонной будки Одесса схватила Блэквуда за рукав и, нащупав хрупкий, почти невесомый сустав, торопливо разжала пальцы.
– Кто вы такой? Гипнотизер, фокусник?
– Я лишь перевернул карту, только и всего.
– Ага, аркан Мага. Еще бы знать, что она означает.
– Если не ошибаюсь, Маг символизирует имманентность.
– Не сильна в тонких материях. Будьте добры, поясните.
– Слово «имманентность» значит «присущий, внутренний».
– Допустим. Тогда из-за чего переполошилась старуха?
– Сложно сказать. – Блэквуд был сама безмятежность. – По мнению отдельных конфессий и метафизиков, царство духов пересекается с реальностью. В трансцендентности Божественное начало выносится за рамки материального мира, имманентность, напротив, допускает присутствие потустороннего в окружающей действительности.
– И старуха увидела в вас представителя потустороннего мира?
– Она увидела лишь наугад выбранную карту. «То, что внизу, аналогично тому, что вверху», – процитировал Блэквуд строчку из «Изумрудной скрижали».
Одессу уже тошнило от его напыщенности.
– Как вам не стыдно издеваться над людьми! Вы натуральный садист. Напугали пожилую женщину до потери сознания.
– Если не ошибаюсь, инициатива исходила от вас.
– А кто придумал этот фарс с гаданием? – рассвирепела Одесса. – И кстати, вы не знаете меня, а я вас. Да как вы вообще посмели использовать меня в качестве подсадной утки, даже не спросив?!
– Понадеялся на ваш природный скептицизм.
– Порядочные люди так не поступают, – продолжала бушевать Одесса. – И все ради чего? Понаблюдать, как старая гадалка впадает в летаргию? Какой в этом прок? Я думала, вы поможете выяснить, что случилось с Уолтом Леппо и двумя массовыми убийцами.
– Хозяйка лавки сумеет ответить на ваши вопросы, и теперь она осведомлена, что ее ищут.
Одесса перевела дух. День выдался кошмарный. Сама виновата – угораздило же ее послушаться отставного агента и опустить пресловутый конверт в почтовый ящик.
– Все ясно, мистер шарлатан или гипнотизер. Не знаю, как вам удалось запудрить мозги Эрлу Соломону, но со мной ваши фокусы не пройдут.
Одесса развернулась и зашагала по направлению к Маркет-стрит, откуда рукой подать до дома. Сейчас Блэквуд бросится следом или окликнет и получит такой нагоняй – мало не покажется. Кипя от праведного гнева, Одесса свернула за угол, однако за спиной царила мертвая тишина. Через два квартала она оглянулась – Блэквуд как сквозь землю провалился.
Человек-загадка исчез и унес свою тайну с собой. Досадно, конечно, но ничего, это упущение она переживет. На мгновение ей почудилось, что Хьюго Блэквуд больше не нарушит ее покой.
Однако она ошибалась.
1962 год. Дельта Миссисипи
Агент Эрл Соломон в одиночестве сидел за раздаточным столом придорожной закусочной «Поросятина», где заправлял темнокожий. Шляпа агента покоилась слева, рядом с черновиком отчета, написанного карандашом на желтой линованной бумаге в почти заполненном блокноте. Соломон отложил карандаш и обмакнул ломтик хлеба в горячий густой суп из окорока и моркови.
В период затишья между ланчем и обедом Соломон оказался единственным посетителем. Официант отлучился, поэтому компанию агенту составляли лишь повар в бумажном колпаке и хозяин, читавший газету в кабинке у входа. От металлической столешницы веяло прохладой, стулья намертво крепились к полу. Возле двери примостился музыкальный проигрыватель и автомат с сигаретами.
– Куклуксклановцы нагрянули, – проворчал хозяин, изучая газету сквозь толстые стекла очков.
– В газете сказано? – обернулся к нему Соломон.
– Писанина для белых. – Хозяин свернул газету. – Голосование они затеяли, теперь боятся собственной тени.
По ту сторону раздачи повар сокрушенно покачал головой:
– Сборище придурков.
– Вы о сторонниках единого избирательного права? – заинтересовался Соломон.
– Сосунки. – Повар презрительно скривился. – Наивные идеалисты с кашей вместо мозгов. А нам потом расхлебывай. Приперлись сюда, только баламутят народ.
Соломон взялся за ложку:
– Суп ведь принято хлебать?
Повар издал каркающий смешок:
– Не старайся, городской, язык мне не развяжешь. Не тебе здесь жить.
– А можно городскому кусочек пирога?
– Гони городскую монету и забирай.
Соломон улыбнулся и снова склонился над отчетом. Однако при мысли о ку-клукс-клане улыбка быстро померкла.
Дверь в закусочную распахнулась. Соломон продолжал писать, но странная, гнетущая тишина заставила его насторожиться. Он обернулся, готовый увидеть Великого Магистра в белоснежной шелковой сорочке. На пороге маячил белый мужчина, невероятно худой и бледный, в черном костюме, как у гробовщика. Очевидно, европеец. Шелковая рубашка. Официально закусочная не исповедовала сегрегацию, однако и хозяин, и повар моментально напружинились и взирали на гостя с явным недоверием. А тот словно не замечал холодного приема.
Соломон вновь занялся отчетом, как вдруг уловил движение воздуха, шелест шелка над ухом, хотя кругом было полно свободных мест. Когда посетитель устроился справа от агента, буквально плечом к плечу, тот со вздохом отложил карандаш и обернулся в уверенности, что стычки не избежать:
– Могу я помочь, приятель?
– Она спрашивает, не хотите ли вы узнать об отце, – перевела продавщица.
Одесса вздрогнула, кляня себя за слабость. Старая шарлатанка добилась-таки своего, вывела ее из равновесия.
– Мой отец давно умер.
– Он любил вас, – сообщила темнокожая.
– Послушайте, это совершенно… – Одесса чуть не сказала «нелепо». – Неприемлемо. Оскорбительно.
– Он оставил вам записку, – продолжила негритянка. – Послание, адресованное лично вам. Прощальный привет. Но ее уничтожили, опасаясь неприятностей.
К чувствам, охватившим Одессу, добавилась ненависть. Ее отец умер в тюрьме.
– Откуда вы знаете? – вырвалось у нее.
Старуха открыла новую карту. Четыре кинжала.
– Довольно! – Одесса в смятении вскочила со стула и полезла за кошельком. На сердце было тяжело, как будто плюнули в самую душу. – Его очередь. – Девушка ткнула в Блэквуда. – Погадайте моему коллеге.
Блэквуд мгновенно уловил ее настроение. Одесса не скрывала злости, однако предпочла утаить причину. Пусть этот тип осознает, что натворил, разбередив старую рану.
Блэквуд медленно опустился в кресло. От Одессы не ускользнуло странное выражение лица старухи, ее настороженный взгляд, которым она обменялась с напарницей.
– Простите, мы вынуждены отказать, – проговорила негритянка.
Хорошие манеры Одессы – привитые, в частности, отцом – испарились после акта психологического насилия. Она решительно выложила купюры на стол:
– Я настаиваю!
– Мама устала, ей нужен покой, – не сдавалась продавщица.
– Гадайте, – процедила Одесса.
Продавщица покосилась на старуху, не сводившую с Блэквуда глаз. Гадалка нехотя перетасовала колоду, на сей раз более тщательно.
Блэквуд сидел не шелохнувшись. Злость Одессы слегка притупилась, теперь она остро осознавала тревожную атмосферу, черной тучей нависшую над столом. На долю секунды она пожалела о содеянном; ею овладело мрачное предчувствие, что сейчас произойдет нечто, чего лучше избежать.
Старуха через силу посмотрела на Блэквуда, словно разглядывала его из самых недр своего естества, однако к колоде не притронулась. Только покачала головой и перевела взгляд на дочь, всем своим видом демонстрируя нежелание продолжать.
– Мама? – Негритянка не на шутку встревожилась, как будто ее и впрямь смутил отказ старухи.
После мучительной, гнетущей паузы Блэквуд потянулся и перевернул верхнюю карту. Потом не глядя продемонстрировал ее гадалке.
Та пыталась заговорить, но из открытого рта не вырвалось ни звука. Заслонившись ладонью, старуха отвернулась, обмякла, плечи безвольно поникли.
Блэквуд поднялся из-за стола.
– Прошу прощения, – произнес он, но женщины не отреагировали, точно оглохли.
Негритянка схватилась за голову, напуганная присутствием британца. Он молча кивнул обеим и скрылся за дверью.
Одесса застыла, не в силах сдвинуться с места. Старуха вдруг выпрямилась, словно очнулась после долгого сна. У девушки отлегло от сердца, – в конце концов, погадать Блэквуду была ее идея. К счастью, все обошлось. Ей не терпелось поскорее унести ноги, но прежде она решила взглянуть на перевернутую карту.
С картонного прямоугольника взирал Маг с жезлом или дубинкой в руке и нимбом в форме знака бесконечности.
Возле почерневшей телефонной будки Одесса схватила Блэквуда за рукав и, нащупав хрупкий, почти невесомый сустав, торопливо разжала пальцы.
– Кто вы такой? Гипнотизер, фокусник?
– Я лишь перевернул карту, только и всего.
– Ага, аркан Мага. Еще бы знать, что она означает.
– Если не ошибаюсь, Маг символизирует имманентность.
– Не сильна в тонких материях. Будьте добры, поясните.
– Слово «имманентность» значит «присущий, внутренний».
– Допустим. Тогда из-за чего переполошилась старуха?
– Сложно сказать. – Блэквуд был сама безмятежность. – По мнению отдельных конфессий и метафизиков, царство духов пересекается с реальностью. В трансцендентности Божественное начало выносится за рамки материального мира, имманентность, напротив, допускает присутствие потустороннего в окружающей действительности.
– И старуха увидела в вас представителя потустороннего мира?
– Она увидела лишь наугад выбранную карту. «То, что внизу, аналогично тому, что вверху», – процитировал Блэквуд строчку из «Изумрудной скрижали».
Одессу уже тошнило от его напыщенности.
– Как вам не стыдно издеваться над людьми! Вы натуральный садист. Напугали пожилую женщину до потери сознания.
– Если не ошибаюсь, инициатива исходила от вас.
– А кто придумал этот фарс с гаданием? – рассвирепела Одесса. – И кстати, вы не знаете меня, а я вас. Да как вы вообще посмели использовать меня в качестве подсадной утки, даже не спросив?!
– Понадеялся на ваш природный скептицизм.
– Порядочные люди так не поступают, – продолжала бушевать Одесса. – И все ради чего? Понаблюдать, как старая гадалка впадает в летаргию? Какой в этом прок? Я думала, вы поможете выяснить, что случилось с Уолтом Леппо и двумя массовыми убийцами.
– Хозяйка лавки сумеет ответить на ваши вопросы, и теперь она осведомлена, что ее ищут.
Одесса перевела дух. День выдался кошмарный. Сама виновата – угораздило же ее послушаться отставного агента и опустить пресловутый конверт в почтовый ящик.
– Все ясно, мистер шарлатан или гипнотизер. Не знаю, как вам удалось запудрить мозги Эрлу Соломону, но со мной ваши фокусы не пройдут.
Одесса развернулась и зашагала по направлению к Маркет-стрит, откуда рукой подать до дома. Сейчас Блэквуд бросится следом или окликнет и получит такой нагоняй – мало не покажется. Кипя от праведного гнева, Одесса свернула за угол, однако за спиной царила мертвая тишина. Через два квартала она оглянулась – Блэквуд как сквозь землю провалился.
Человек-загадка исчез и унес свою тайну с собой. Досадно, конечно, но ничего, это упущение она переживет. На мгновение ей почудилось, что Хьюго Блэквуд больше не нарушит ее покой.
Однако она ошибалась.
1962 год. Дельта Миссисипи
Агент Эрл Соломон в одиночестве сидел за раздаточным столом придорожной закусочной «Поросятина», где заправлял темнокожий. Шляпа агента покоилась слева, рядом с черновиком отчета, написанного карандашом на желтой линованной бумаге в почти заполненном блокноте. Соломон отложил карандаш и обмакнул ломтик хлеба в горячий густой суп из окорока и моркови.
В период затишья между ланчем и обедом Соломон оказался единственным посетителем. Официант отлучился, поэтому компанию агенту составляли лишь повар в бумажном колпаке и хозяин, читавший газету в кабинке у входа. От металлической столешницы веяло прохладой, стулья намертво крепились к полу. Возле двери примостился музыкальный проигрыватель и автомат с сигаретами.
– Куклуксклановцы нагрянули, – проворчал хозяин, изучая газету сквозь толстые стекла очков.
– В газете сказано? – обернулся к нему Соломон.
– Писанина для белых. – Хозяин свернул газету. – Голосование они затеяли, теперь боятся собственной тени.
По ту сторону раздачи повар сокрушенно покачал головой:
– Сборище придурков.
– Вы о сторонниках единого избирательного права? – заинтересовался Соломон.
– Сосунки. – Повар презрительно скривился. – Наивные идеалисты с кашей вместо мозгов. А нам потом расхлебывай. Приперлись сюда, только баламутят народ.
Соломон взялся за ложку:
– Суп ведь принято хлебать?
Повар издал каркающий смешок:
– Не старайся, городской, язык мне не развяжешь. Не тебе здесь жить.
– А можно городскому кусочек пирога?
– Гони городскую монету и забирай.
Соломон улыбнулся и снова склонился над отчетом. Однако при мысли о ку-клукс-клане улыбка быстро померкла.
Дверь в закусочную распахнулась. Соломон продолжал писать, но странная, гнетущая тишина заставила его насторожиться. Он обернулся, готовый увидеть Великого Магистра в белоснежной шелковой сорочке. На пороге маячил белый мужчина, невероятно худой и бледный, в черном костюме, как у гробовщика. Очевидно, европеец. Шелковая рубашка. Официально закусочная не исповедовала сегрегацию, однако и хозяин, и повар моментально напружинились и взирали на гостя с явным недоверием. А тот словно не замечал холодного приема.
Соломон вновь занялся отчетом, как вдруг уловил движение воздуха, шелест шелка над ухом, хотя кругом было полно свободных мест. Когда посетитель устроился справа от агента, буквально плечом к плечу, тот со вздохом отложил карандаш и обернулся в уверенности, что стычки не избежать:
– Могу я помочь, приятель?