Блайт встала.
– Да, и я хотела бы уточнить, что все должно остаться между нами. Вы могли бы выходить на связь только по номеру моего мобильного?
Он пообещал, Блайт пожала ему руку и вышла. Сев в машину, она добавила его в список контактов под именем «Мэри Фэллоу», так что, если это имя выскочит на экране телефона, Тед и Гэбриел решат, что звонит очередная клубная знакомая, партнерша по теннису.
По дороге домой Блайт почувствовала, что на нее сходит умиротворение. По крайней мере, она предприняла конкретные шаги. Гэбриел был бы недоволен, если бы узнал, но потом он поймет, даже будет благодарен. В конце концов, это ее долг – защищать своих детей.
17. Эддисон
Я с замиранием сердца подаю контролеру посадочный талон – первый раз лечу с поддельными документами. Мне не дает покоя мысль, что использование данных умершей девочки когда-нибудь выйдет мне боком: все откроется, приедет полиция и арестует меня. Но контролер сканирует талон, звучит сигнал, и мне машут рукой на выход. Мы поднимаемся по трапу в самолет, и Гэбриел убирает наши чемоданы в отделения для багажа. Мы на несколько дней летим во Флориду, где он должен встретиться с потенциальным клиентом.
– У окна или у прохода? – спрашивает он.
– У окна. Спасибо.
Я уже готова сесть, но тут открывается кабина экипажа, и командир выходит поприветствовать пассажиров первого класса. Внезапно у меня перехватывает дыхание. Я леденею, руки трясутся. Хватаюсь за спинку кресла и падаю в него, споткнувшись о свою сумочку. Пытаюсь выровнять дыхание, но в голове снова и снова звучит ужасный голос. Заткнись. Закрой свой идиотский рот, пока я его тебе не закрыл. Хочется закричать, швырнуть что-нибудь. Меня обуревает ярость, и я так стискиваю кулаки, что ногти впиваются в ладони.
– Эддисон, что случилось? – Гэбриел в тревоге наклоняется ко мне.
– Отстань, – отрезаю я.
Он обижен, но мне все равно. Встаю, проталкиваюсь мимо него и иду в уборную. Заперев дверь, зажимаю рот руками, чтобы заглушить рвущийся изнутри крик. Хватаю рулон бумаги и истерзываю его в клочья. Мне хочется кидаться на стену, но даже в таком полубезумном состоянии я понимаю, что нельзя привлекать к себе внимание. Через несколько минут я начинаю дышать нормально. Умываю лицо и выхожу из уборной. Сажусь рядом с Гэбриелом, но он молчит, ждет, когда заговорю я.
– Прости. Не знаю, что на меня нашло. Какой-то флешбэк. Я не хотела на тебя огрызаться.
– Ничего, – мягко произносит он. – Что ты вспомнила?
– Не знаю, слишком быстро исчезло, но что-то неприятное. Не хочу говорить об этом.
Я думала о том, чтобы снова обратиться к кому-нибудь с этими флешбэками и попытаться на что-то выйти, но я уже испробовала этот способ раньше и не получила ничего, кроме разочарования. Психотерапевт, к которой меня направила социальная служба, сделала все возможное, чтобы помочь мне вспомнить, и мы полгода топтались на месте. Невролог тоже оказался бессилен. Я могу рассчитывать только на собственные силы.
В течение всего перелета мы молчали. Мрачные мысли притушили мою радость от путешествия.
* * *
Приземлившись в Палм-Бич, мы сразу едем в дом Оливеров – прекрасное место, окруженное водой, из каждого окна и двери открывается вид на море. Дом далеко не такой внушительный, как в Филадельфии, но его пляжная легкость нравится мне гораздо больше. Он весь увешан и уставлен семейными фотографиями в рамках. Беру фото Гэбриела и Хейли: они стоят на четвереньках и строят песочный замок на берегу, касаясь друг друга загорелыми плечами. Пробегаю взглядом по другим снимкам, которые задокументировали их взросление. Гэбриел старше сестры всего на шестнадцать месяцев, и подростками они выглядели почти как близнецы. Они всегда были близки, и даже теперь квартиру Гэбриела от квартиры Хейли отделяет не более полутора километров. Я ставлю фото обратно на стол, рядом с еще одним, где запечатлена вся семья. Они сидят в ресторане. Гэбриел обнимает Хейли, она прижалась к нему, оба радостно улыбаются во весь рот. Одиночество, преследующее меня день за днем, давит еще сильнее, когда я рассматриваю одну за другой эти фотографии.
Гэбриел уехал на встречу с клиентом, а я все утро любуюсь ракушками на берегу, попивая из кружки кофе, который захватила с собой. Мне привольно как никогда, и возникло странное чувство узнавания, которого я не испытывала нигде за последние два года. Может, моя прошлая жизнь была как-то связана с океанским побережьем?
В разгар дня возвращается Гэбриел, у него довольный вид. Встреча прошла успешно, галерею ждет выгодная сделка. На завтра мы запланировали поход по галереям Майами, в том числе по району ар-деко в Саут-Бич; мне особенно хочется попасть в галерею «Дот Фифтиуан», там потрясающие фотовыставки.
До ужина мы посещаем Форт-Лодердейл, что в сорока пяти минутах езды от нас, и проводим пару часов в галерее «Джамали», изучая превосходную живопись, которая, кажется, создана в другое время и в другом месте. Сочетания красок необыкновенные, но когда я смотрю на цену одной картины, особенно мне приглянувшейся, и вижу шестизначное число, не могу справиться с изумлением. Притом что у Теда и Блайт тоже покупаются и продаются довольно дорогие экспонаты.
В семь часов мы едем в «Трейдвиндс», где у нас заказан столик, и у меня захватывает дух от ошеломительного вида на океан. Мы усаживаемся, и Гэбриел поднимает бокал.
– За нас, – говорит он, и мы делаем по глотку. – У меня есть идея. Не поискать ли нам специалиста, который помогает при потере памяти?
Я качаю головой:
– Я уже пробовала. Ничего не вышло. Ретроградная амнезия – неврологическое…
– Знаю, знаю, – перебивает Гэбриел. – Ты мне объясняла. Но, Эдди, иногда я вижу, как ты что-то вспоминаешь, даже если всего на несколько секунд. Что, если ты начнешь записывать все эти обрывки и поговоришь с кем-то, кто поможет связать их в некое целое?
– Может быть, – говорю я, хотя еще не готова никому рассказывать об этих жутких кадрах, даже врачу. Не так уж мне хочется знать, какую правду о моем прошлом они приоткрывают.
– Хорошо. Хватит об этом, – говорит Гэбриел и меняет тему. – Ты хотела бы съездить в Майами еще раз в декабре, на «Арт-Базель»?
– Боже, конечно хотела бы! Было бы просто великолепно!
Весь ужин мы говорим о художественной ярмарке, обо всех галереях, которые туда приедут, и я чувствую себя гораздо увереннее. Благодаря Гэбриелу я так много узнаю об искусстве. Я слушаю каждое его слово, стараясь не отвлекаться, но то и дело перевожу взгляд на человека, который сидит за соседним столом, в большой компании, и неотрывно на меня смотрит. Меня это смущает, но я решаю не обращать на него внимания. Передвигаю стул так, чтобы человек исчез из поля зрения.
– Какой прекрасный день, Гэбриел, – говорю я. – Я была счастлива каждую минуту.
Он наклоняется через стол и берет меня за руку:
– Я тоже. А как много таких минут нас ждет впереди. Я люблю тебя, и всегда буду любить.
Всегда. Что мы знаем об этом?
– Надеюсь, – говорю я.
– Ты думаешь, я влюбился по уши и не соображаю, что делаю, но это не так. Ты сколько хочешь можешь гадать, кто ты на самом деле, Эдди, но мне не нужно знать твое прошлое, чтобы понять, какой ты человек. Я хочу жить с тобой, независимо от того, вспомнишь ты что-нибудь или нет.
Его слова глубоко трогают меня, и я готова заплакать. Я его не заслуживаю. Не в силах выдержать нахлынувшие чувства спокойно, я поднимаюсь.
– Мне нужно отойти. Сейчас вернусь.
Я захожу в дамскую комнату и делаю серию глубоких вдохов, потом выхожу. Хватит сомневаться, достаточно ли я хороша, чтобы этот замечательный человек был рядом со мной.
В нескольких метрах от двери стоит мужчина, который глазел на меня в течение всего ужина. У него обвислый живот и рябое лицо. Лет может быть и тридцать, и сорок пять. Я пытаюсь пройти мимо, но он вытягивает руку вперед:
– Привет, крошка, давно не виделись, – говорит он с похотливой улыбкой. – Еще танцуешь? Зови, я дорого заплачу, чтобы снова посмотреть на такое офигенное тело.
Я с омерзением отшатываюсь:
– Не понимаю, о чем вы говорите.
Он смеется:
– Ясно, понял. Красавчик не знает, что ты пляшешь голая?
Он вынимает из внутреннего кармана пиджака визитку и дает мне:
– Мой номер. Звякни как-нибудь.
Он шлепает меня по заду и уходит, а я стою как вкопанная, разинув рот и дрожа.
Когда наконец я возвращаюсь за наш столик, то вижу, что Гэбриел заказал дижестивы – калуа и кофе. Я залпом выпиваю ликер, и он слегка обжигает горло.
– Поехали домой, закончим день, как начали, – говорит Гэбриел.
Мы встаем, и я замечаю, что стол, за которым сидел тот человек и его компания, уже свободен. Мы с Гэбриелом выходим из ресторана, взявшись за руки, но визитка в кармане жжется как огонь.
18. Джулиан
Едва Джулиан заехал на свое парковочное место у больницы, у него зазвонил мобильник. Он увидел, что звонят из школы Валентины, и поспешил ответить.
– Доктор Хантер слушает, с Валентиной все в порядке? – выпалил он.
– Да-да. Это доктор Соммервил. С Валентиной все хорошо, но кое-что случилось. Вы могли бы приехать в школу?
Он уже разворачивал «ягуар» обратно, по направлению к Сторроу-драйв.
– Конечно. А что случилось?
– Я предпочла бы рассказать при встрече. Но уверяю вас, паниковать не стоит.
Чего только он не передумал за те двадцать минут пути, что отделяли больницу от частной школы в Бруклайне. Что такого могла натворить второклассница? Он припарковался, взбежал по ступеням и нетерпеливо ударил по звонку. Охранник впустил его, проверил права, сфотографировал его камерой компьютера и напечатал временный пропуск.
Женщина на ресепшене говорила по телефону. Он ждал, пока она закончит, нетерпеливо постукивая ногой. Наконец она повесила трубку и посмотрела на него:
– Чем я могу вам помочь?
– Я доктор Хантер. У меня встреча с директором.
Она набрала номер и что-то тихо сказала, потом снова обратилась к нему:
– Присядьте, она скоро придет.
Он вздохнул и, изнывая от нетерпения, сел в кресло, обитое искусственной кожей. Через несколько минут вошла директор и протянула ему руку. Она повела его к себе в кабинет, закрыла дверь, села за стол и сложила руки перед собой.
– Да, и я хотела бы уточнить, что все должно остаться между нами. Вы могли бы выходить на связь только по номеру моего мобильного?
Он пообещал, Блайт пожала ему руку и вышла. Сев в машину, она добавила его в список контактов под именем «Мэри Фэллоу», так что, если это имя выскочит на экране телефона, Тед и Гэбриел решат, что звонит очередная клубная знакомая, партнерша по теннису.
По дороге домой Блайт почувствовала, что на нее сходит умиротворение. По крайней мере, она предприняла конкретные шаги. Гэбриел был бы недоволен, если бы узнал, но потом он поймет, даже будет благодарен. В конце концов, это ее долг – защищать своих детей.
17. Эддисон
Я с замиранием сердца подаю контролеру посадочный талон – первый раз лечу с поддельными документами. Мне не дает покоя мысль, что использование данных умершей девочки когда-нибудь выйдет мне боком: все откроется, приедет полиция и арестует меня. Но контролер сканирует талон, звучит сигнал, и мне машут рукой на выход. Мы поднимаемся по трапу в самолет, и Гэбриел убирает наши чемоданы в отделения для багажа. Мы на несколько дней летим во Флориду, где он должен встретиться с потенциальным клиентом.
– У окна или у прохода? – спрашивает он.
– У окна. Спасибо.
Я уже готова сесть, но тут открывается кабина экипажа, и командир выходит поприветствовать пассажиров первого класса. Внезапно у меня перехватывает дыхание. Я леденею, руки трясутся. Хватаюсь за спинку кресла и падаю в него, споткнувшись о свою сумочку. Пытаюсь выровнять дыхание, но в голове снова и снова звучит ужасный голос. Заткнись. Закрой свой идиотский рот, пока я его тебе не закрыл. Хочется закричать, швырнуть что-нибудь. Меня обуревает ярость, и я так стискиваю кулаки, что ногти впиваются в ладони.
– Эддисон, что случилось? – Гэбриел в тревоге наклоняется ко мне.
– Отстань, – отрезаю я.
Он обижен, но мне все равно. Встаю, проталкиваюсь мимо него и иду в уборную. Заперев дверь, зажимаю рот руками, чтобы заглушить рвущийся изнутри крик. Хватаю рулон бумаги и истерзываю его в клочья. Мне хочется кидаться на стену, но даже в таком полубезумном состоянии я понимаю, что нельзя привлекать к себе внимание. Через несколько минут я начинаю дышать нормально. Умываю лицо и выхожу из уборной. Сажусь рядом с Гэбриелом, но он молчит, ждет, когда заговорю я.
– Прости. Не знаю, что на меня нашло. Какой-то флешбэк. Я не хотела на тебя огрызаться.
– Ничего, – мягко произносит он. – Что ты вспомнила?
– Не знаю, слишком быстро исчезло, но что-то неприятное. Не хочу говорить об этом.
Я думала о том, чтобы снова обратиться к кому-нибудь с этими флешбэками и попытаться на что-то выйти, но я уже испробовала этот способ раньше и не получила ничего, кроме разочарования. Психотерапевт, к которой меня направила социальная служба, сделала все возможное, чтобы помочь мне вспомнить, и мы полгода топтались на месте. Невролог тоже оказался бессилен. Я могу рассчитывать только на собственные силы.
В течение всего перелета мы молчали. Мрачные мысли притушили мою радость от путешествия.
* * *
Приземлившись в Палм-Бич, мы сразу едем в дом Оливеров – прекрасное место, окруженное водой, из каждого окна и двери открывается вид на море. Дом далеко не такой внушительный, как в Филадельфии, но его пляжная легкость нравится мне гораздо больше. Он весь увешан и уставлен семейными фотографиями в рамках. Беру фото Гэбриела и Хейли: они стоят на четвереньках и строят песочный замок на берегу, касаясь друг друга загорелыми плечами. Пробегаю взглядом по другим снимкам, которые задокументировали их взросление. Гэбриел старше сестры всего на шестнадцать месяцев, и подростками они выглядели почти как близнецы. Они всегда были близки, и даже теперь квартиру Гэбриела от квартиры Хейли отделяет не более полутора километров. Я ставлю фото обратно на стол, рядом с еще одним, где запечатлена вся семья. Они сидят в ресторане. Гэбриел обнимает Хейли, она прижалась к нему, оба радостно улыбаются во весь рот. Одиночество, преследующее меня день за днем, давит еще сильнее, когда я рассматриваю одну за другой эти фотографии.
Гэбриел уехал на встречу с клиентом, а я все утро любуюсь ракушками на берегу, попивая из кружки кофе, который захватила с собой. Мне привольно как никогда, и возникло странное чувство узнавания, которого я не испытывала нигде за последние два года. Может, моя прошлая жизнь была как-то связана с океанским побережьем?
В разгар дня возвращается Гэбриел, у него довольный вид. Встреча прошла успешно, галерею ждет выгодная сделка. На завтра мы запланировали поход по галереям Майами, в том числе по району ар-деко в Саут-Бич; мне особенно хочется попасть в галерею «Дот Фифтиуан», там потрясающие фотовыставки.
До ужина мы посещаем Форт-Лодердейл, что в сорока пяти минутах езды от нас, и проводим пару часов в галерее «Джамали», изучая превосходную живопись, которая, кажется, создана в другое время и в другом месте. Сочетания красок необыкновенные, но когда я смотрю на цену одной картины, особенно мне приглянувшейся, и вижу шестизначное число, не могу справиться с изумлением. Притом что у Теда и Блайт тоже покупаются и продаются довольно дорогие экспонаты.
В семь часов мы едем в «Трейдвиндс», где у нас заказан столик, и у меня захватывает дух от ошеломительного вида на океан. Мы усаживаемся, и Гэбриел поднимает бокал.
– За нас, – говорит он, и мы делаем по глотку. – У меня есть идея. Не поискать ли нам специалиста, который помогает при потере памяти?
Я качаю головой:
– Я уже пробовала. Ничего не вышло. Ретроградная амнезия – неврологическое…
– Знаю, знаю, – перебивает Гэбриел. – Ты мне объясняла. Но, Эдди, иногда я вижу, как ты что-то вспоминаешь, даже если всего на несколько секунд. Что, если ты начнешь записывать все эти обрывки и поговоришь с кем-то, кто поможет связать их в некое целое?
– Может быть, – говорю я, хотя еще не готова никому рассказывать об этих жутких кадрах, даже врачу. Не так уж мне хочется знать, какую правду о моем прошлом они приоткрывают.
– Хорошо. Хватит об этом, – говорит Гэбриел и меняет тему. – Ты хотела бы съездить в Майами еще раз в декабре, на «Арт-Базель»?
– Боже, конечно хотела бы! Было бы просто великолепно!
Весь ужин мы говорим о художественной ярмарке, обо всех галереях, которые туда приедут, и я чувствую себя гораздо увереннее. Благодаря Гэбриелу я так много узнаю об искусстве. Я слушаю каждое его слово, стараясь не отвлекаться, но то и дело перевожу взгляд на человека, который сидит за соседним столом, в большой компании, и неотрывно на меня смотрит. Меня это смущает, но я решаю не обращать на него внимания. Передвигаю стул так, чтобы человек исчез из поля зрения.
– Какой прекрасный день, Гэбриел, – говорю я. – Я была счастлива каждую минуту.
Он наклоняется через стол и берет меня за руку:
– Я тоже. А как много таких минут нас ждет впереди. Я люблю тебя, и всегда буду любить.
Всегда. Что мы знаем об этом?
– Надеюсь, – говорю я.
– Ты думаешь, я влюбился по уши и не соображаю, что делаю, но это не так. Ты сколько хочешь можешь гадать, кто ты на самом деле, Эдди, но мне не нужно знать твое прошлое, чтобы понять, какой ты человек. Я хочу жить с тобой, независимо от того, вспомнишь ты что-нибудь или нет.
Его слова глубоко трогают меня, и я готова заплакать. Я его не заслуживаю. Не в силах выдержать нахлынувшие чувства спокойно, я поднимаюсь.
– Мне нужно отойти. Сейчас вернусь.
Я захожу в дамскую комнату и делаю серию глубоких вдохов, потом выхожу. Хватит сомневаться, достаточно ли я хороша, чтобы этот замечательный человек был рядом со мной.
В нескольких метрах от двери стоит мужчина, который глазел на меня в течение всего ужина. У него обвислый живот и рябое лицо. Лет может быть и тридцать, и сорок пять. Я пытаюсь пройти мимо, но он вытягивает руку вперед:
– Привет, крошка, давно не виделись, – говорит он с похотливой улыбкой. – Еще танцуешь? Зови, я дорого заплачу, чтобы снова посмотреть на такое офигенное тело.
Я с омерзением отшатываюсь:
– Не понимаю, о чем вы говорите.
Он смеется:
– Ясно, понял. Красавчик не знает, что ты пляшешь голая?
Он вынимает из внутреннего кармана пиджака визитку и дает мне:
– Мой номер. Звякни как-нибудь.
Он шлепает меня по заду и уходит, а я стою как вкопанная, разинув рот и дрожа.
Когда наконец я возвращаюсь за наш столик, то вижу, что Гэбриел заказал дижестивы – калуа и кофе. Я залпом выпиваю ликер, и он слегка обжигает горло.
– Поехали домой, закончим день, как начали, – говорит Гэбриел.
Мы встаем, и я замечаю, что стол, за которым сидел тот человек и его компания, уже свободен. Мы с Гэбриелом выходим из ресторана, взявшись за руки, но визитка в кармане жжется как огонь.
18. Джулиан
Едва Джулиан заехал на свое парковочное место у больницы, у него зазвонил мобильник. Он увидел, что звонят из школы Валентины, и поспешил ответить.
– Доктор Хантер слушает, с Валентиной все в порядке? – выпалил он.
– Да-да. Это доктор Соммервил. С Валентиной все хорошо, но кое-что случилось. Вы могли бы приехать в школу?
Он уже разворачивал «ягуар» обратно, по направлению к Сторроу-драйв.
– Конечно. А что случилось?
– Я предпочла бы рассказать при встрече. Но уверяю вас, паниковать не стоит.
Чего только он не передумал за те двадцать минут пути, что отделяли больницу от частной школы в Бруклайне. Что такого могла натворить второклассница? Он припарковался, взбежал по ступеням и нетерпеливо ударил по звонку. Охранник впустил его, проверил права, сфотографировал его камерой компьютера и напечатал временный пропуск.
Женщина на ресепшене говорила по телефону. Он ждал, пока она закончит, нетерпеливо постукивая ногой. Наконец она повесила трубку и посмотрела на него:
– Чем я могу вам помочь?
– Я доктор Хантер. У меня встреча с директором.
Она набрала номер и что-то тихо сказала, потом снова обратилась к нему:
– Присядьте, она скоро придет.
Он вздохнул и, изнывая от нетерпения, сел в кресло, обитое искусственной кожей. Через несколько минут вошла директор и протянула ему руку. Она повела его к себе в кабинет, закрыла дверь, села за стол и сложила руки перед собой.