Инспектор Керри просматривает свои документы.

– Мы кого-нибудь отправляли на крышу гаража? – спрашивает она инспектора Генри.

Инспектор Генри сверяется со своими документами, быстро листает их.

– Я не уверен, – говорит он. – Я проверю.

Инспектор Керри медленно кладет руки поверх бумаг и смотрит на Оуэна. Она говорит:

– Извините, пожалуйста, мы скоро вернемся.

Когда они выходят из комнаты, Барри поворачивается к Оуэну и впервые с того момента, как Оуэн в пятницу утром был доставлен для допроса, улыбается.

– Хорошая работа, – говорит Барри. – Очень хорошая работа. А теперь посмотрим, с чем они вернутся.





49




Телефон Кейт на кухонном столе начинает вибрировать. Она берет его и смотрит на экран. Это Илона, мама Тилли.

– Кейт?

– Да, – отвечает Кейт. – Привет!

– Привет. Это Илона. Хотела узнать, найдется ли у вас минутка поговорить?

– Да, – отвечает она. – Да. Разумеется.

– Я говорила с Тилли. Вчера вечером. О том, что произошло. Она очень расстроилась. Думаю, она в некотором роде была шокирована тем, что я снова подняла эту тему. По-видимому, Тилли считала, что она закрыта. Она все время говорила: «Ну почему ты спрашиваешь меня об этом, почему ты спрашиваешь?» Но, Кейт, она расплакалась, а затем сказала: «Я не могу тебе сказать, я не могу тебе сказать». И я спросила: «Что именно»? И она сказала: «Это ужасно. Я не могу». Она сказала… и здесь я отчасти читаю между строк, потому что она несла полную бессмыслицу, но, мне кажется, она пыталась сказать, что это действительно произошло. Что это произошло и что она знает человека, который это сделал. Но она казалась напуганной, Кейт, слишком напуганной, чтобы сказать мне, кто это был.

Мысли Кейт головокружительной спиралью возвращаются к вечеру двадцать первого января. Тилли на кухне. Кастрюля с карри на плите. Джош говорит: «Я настроен на что-нибудь острое». Тилли уходит. Все четверо садятся есть. Их ведь было четверо, так? Она щурится, пытаясь представить картинку: Керри, стол, Джорджия, Роан, Джош. Они уже сели ужинать, когда вернулась Тилли? Нет, было слишком рано. Должно быть, она все еще накрывала стол или подавала еду. Кейт не может вспомнить, кто тогда был в кухне. Она точно знает, что Джорджия там была. Роан и Джош, должно быть, тоже были там. Кейт почти уверена в этом.

Но когда она думает об этом, то чувствует, как на нее наползают сомнения и начинает затуманиваться память.

– Хорошо, – бодро отвечает она Илоне. – Спасибо, что сообщили мне об этом.

– Но кто? – спрашивает Илона с ноткой отчаяния в голосе. – Если это случилось?.. Если так и было, и она боится сказать? Кто это мог быть?

– Понятия не имею, Илона. Честное слово, извините.

– Как вы думаете, может, мне следует снова пойти в полицию?

– Господи, я действительно не знаю. Похоже, Тилли не готова об этом говорить…

– Но, если они расследуют дело этого типа, который напал на женщину за агентством недвижимости, это может быть… это может быть тот самый тип, ведь так? И они должны знать?

– Я, честное слово, не знаю, я, правда…

– Я боюсь, Кейт. Что, если этот тип… если он все еще разгуливает на свободе и преследует Тилли? Если она знает нападавшего, то он может знать, где она живет, где мы живем? Что мне делать, Кейт? Что мне делать?

Желудок Кейт тревожно урчит. Она отрывает телефон от уха, делает глубокий вдох, затем снова подносит телефон к уху и говорит:

– Извините, Илона. Примите мое искреннее сочувствие, но мне пора идти. Еще раз извините.

На этом она заканчивает разговор.





50




Ланч – сэндвич с тонким ломтиком ветчины, сырая морковка, апельсиновый сквош, черничный кекс. Да, могли обойтись и без черники. Оуэн выковыривает ягоды и оставляет их на краю подноса.


С сегодняшнего утра атмосфера изменилась, после того как Оуэн вспомнил недостающую часть ночи четырнадцатого. Он почти уверен: его воспринимают не как извращенного детоубийцу, а скорее как того, кто на самом деле этого не делал. Но затем его мысли возвращаются к утренним газетам, к фальшивой истории, подброшенной Брином. Что бы ни происходило здесь, в этих стенах, как бы скоро ему ни разрешили вернуться домой, а обвинения будут сняты, и, возможно даже, он удостоится пары сочувственных рукопожатий от инспектора Керри и инспектора Генри, независимо от того, что произойдет здесь, прежде чем он вернется домой, он все равно останется в глазах людей типом с первой полосы газет, с окровавленным лбом, якшающимся с инцелами и хранящим наркотики в ящике для нижнего белья. Он останется типом, который обозвал незнакомую женщину сукой и под окнами которого обнаружили кровь девушки. Странным типом, которого вытурили с работы за то, что он брызгал потом на девушек на дискотеке. Он всегда будет Оуэном Пиком, немного чокнутым типом, извращенцем, который, возможно, и не убивал Сафайр Мэддокс, но, черт возьми, что-то там сделал.

Дверь открывается, и полицейские возвращаются. Они аккуратно садятся и смотрят на Оуэна. Инспектор Керри говорит:

– Да, мы отправили человека на крышу гаража. И только что получили первые данные. Следы, похожие на кроссовки Сафайр. Ее отпечатки пальцев на водостоке. Никаких свидетельств того, что вы там были. Но, Оуэн, мы не можем поверить вам на слово относительно того, что случилось той ночью. Мы не готовы исключить вас из числа подозреваемых. Даже близко не готовы. Пока. Если вдруг вы вспомните что-то еще, пожалуйста, поделитесь этим с нами.

Они берут свои папки с бумагами и уходят.

Оуэн смотрит на Барри и выдыхает.

– Мы приближаемся к цели, – говорит Барри. – Мы приближаемся к цели. – А затем добавляет: – О, кстати, Тесси только что переслала мне кое-что. Электронное письмо. Не хотите его прочитать?

– Э-э-э… да. Конечно.

Барри включает свой смартфон и через стол протягивает его Оуэну. Письмо от Дианы.



«Дорогая Тесси!

Большое спасибо за письмо, касающееся вашего племянника Оуэна. Хотя я в День святого Валентина провела с Оуэном очень приятный вечер, думаю, в моей жизни сейчас достаточно дел, чтобы взваливать на себя еще одно. Я понятия не имею, как относиться к его аресту или газетными сообщениями о его биографии и случившейся с ним истории. Они плохо вяжутся с человеком, с которым я ужинала, мягким, воспитанным, внимательным. Но, с другой стороны, люди умеют скрывать за тщательно придуманными масками немало темных вещей, не так ли? Мне печально, что вы сейчас вынуждены пройти через все это, и я надеюсь, ради вас и ради Оуэна, что все это пройдет и его арест окажется ошибкой. Пожалуйста, передайте ему, что я думаю о нем, но в свете сложившейся ситуации я пока не могу делать никаких дальнейших шагов. Желаю вам всего наилучшего,

Ваша Диана Вурт».



Оуэн перечитывает письмо дважды. Его взгляд останавливается на словах надежды. Он отмечает, что Диана нигде не говорит, что считает его способным на убийство. Нигде не говорит, что никогда больше не захочет его видеть. Нигде не говорит, что ненавидит его или в ужасе от содеянного им. Он думает, что это луч света. Нечто такое, за что можно держаться.





51




Джош возвращается из школы поздно вечером. Он, как всегда, идет прямо в кухню и обнимает Кейт. Его лицо все еще холодное с улицы.

– Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – говорит она, и собственные слова кажутся ей неискренними. Затем, прежде чем он выйдет из комнаты, прежде чем ей изменит храбрость, Кейт спрашивает: – Джош, можно вопрос? Немного странный вопрос?

Сын поворачивается и смотрит на нее. Он как будто похудел за последнее время, отмечает она, лицо, и без того довольно худощавое, сильно осунулось.

– Да?

– Я была вчера в твоей комнате.

Глаза сына слегка вылезают из орбит, едва заметно, но достаточно, чтобы выдать его тревогу.

– Да?

– Забирала в стирку грязное белье. И за корзиной была сумка. А в ней лежало что-то из отцовского спортивного снаряжения. Есть идеи, откуда там взялись эти вещи?

На миг воцаряется молчание. Но затем Джош говорит:

– Я ходил на пробежку.

– На пробежку? Когда?

– Не помню. Несколько раз.

Кейт закрывает глаза и думает о том, как он двигается, ее второй ребенок, всегда так медленно. Вечно отстает на несколько шагов. Она вспоминает, как бывала вынуждена бесчисленное количество раз останавливаться на тротуаре и ждать, пока он ее догонит, когда он был малышом.

«Хватит ползти, – говорила она. – Догоняй!» И даже сейчас, вымахав почти до шести футов, он все еще движется со скоростью улитки. Он все делает медленно. Кейт не может представить, чтобы он бегал.

– Правда? Ты бегал? – спрашивает она.

– Да. Почему бы нет?

– Потому что… я не знаю. Ты не из породы бегунов.

– Хм. Люди меняются, верно?