Милфорд, штат Коннектикут, пятнадцать лет назад.

Брайан

— Килл, здесь так жутко, давай уйдём, — уже минут десять умоляю друга, пока самоотверженно следую за ним, протискиваясь между памятников и надгробий.

Кладбище Милфорда небольшое, и поэтому переполнено и старыми, и свежими могилами. Где-то зияют ямы, приготовленные для новых захоронений. И Килл почти упал в одну из таких ям, когда мы только пришли. Однако это не остановило друга, и он не согласился убраться отсюда куда подальше.

— Только не ной, Брай, — не оборачиваясь, бросает мне Килл, шагая вперёд и продолжая исследовать надписи на надгробиях.

Среди бесконечных имён он ищет имя своей матери. Друг убеждён, что она умерла, и что его отец отчего-то не признаётся в этом. Я не знаю, что думать, просто доверяю Киллиану и его ощущениям. Его мать ушла несколько месяцев назад. Или умерла, как считает Килл. И он впервые отправился на кладбище и позвал меня с собой. Мне не хотелось идти, если честно. Но в моей семье творится такой кавардак… В общем, я просто сбежал этим вечером и отправился с другом.

— Что у тебя произошло, Брайан? — вторгается в мои мысли голос Киллиана.

Мы уже пять минут разглядываем какую-то безымянную могилу со стёртым от времени именем и датой смерти.

— А? Что? — перевожу взгляд на друга.

— Что у вас случилось? — вновь спрашивает он. — Ты сказал, что дело в твоей матери, когда как ошпаренный выбежал из дома.

— Да, — я тяжело вздыхаю. — Сегодня маму, наконец, выписали из больницы, и нас с сестрой убеждают, что она в порядке. Но вот только я тайком посмотрел медицинские документы…

— И что там? — кажется, Килл забывает о своих поисках и присаживается на траву.

Я тоже сажусь.

— Там написан диагноз. Якобы у мамы какая-то стадия эпилепсии. Это всё, что я смог прочесть, пока отец не отнял у меня эти бумажки.

— Эпилепсия? — задумчиво повторяет Килл. — Это смертельно?

Я пожимаю плечами. Откуда мне знать?

— Ты зря сбежал из дома, Брайан, — вдруг обвиняет он меня.

— Почему?

— Тебе надо быть с матерью. Пока можешь. Я вот со своей не могу.

Я вскакиваю на ноги.

— Но ты же попросил меня сходить с тобой! — возмущённо бросаю я.

— А теперь я прошу тебя: иди домой.

Он опускает взгляд, пальцами хватается за траву, вырывает пучок и откидывает в сторону. На его щеках блестят слёзы.

— Килл… — в недоумении склоняюсь к нему.

— Иди домой, Брайан, — грубо выплёвывает он, отворачиваясь.

— А ты продолжишь искать? Совсем один? — я оглядываю кладбище, которое уже погружается в сумерки. Поёживаюсь.

— Нет, я не буду её искать. Я никогда её не найду…

— Тогда пошли со мной? — я не отстаю, не желая оставлять друга совсем одного.

— Оставь меня в покое, Брайан, — Килл резко поднимается и просто уходит, быстро скрываясь среди могил.

Я хочу пойти вслед за ним, но мои ноги прирастают к земле. Друг не хочет, чтобы я видел, как он плачет. Тоскуя по матери, в попытке понять, что с ней случилось, он отважился сюда прийти, надеясь найти её могилу. Но её здесь нет. А значит, она просто ушла. Оставила единственного сына. Килл хочет оплакать её в одиночестве.

Я разворачиваюсь. С трудом, но разворачиваюсь… Медленно ступаю вдоль могил, смотря только себе под ноги. Это место внушает ледяной страх, и мне хочется убраться побыстрее, но опасаясь, что могу где-нибудь споткнуться и упасть, и надеясь, что Килл меня всё-таки догонит, стараюсь не торопиться.

Когда до центральных ворот кладбища остаются считанные ярды, мой слух улавливает какой-то странный звук, похожий на тихий плач. Непроизвольно оборачиваюсь в попытке понять, откуда он доносится. Это не может быть Киллиан, я оставил его далеко, и он не шёл за мной. Начинаю двигаться — звук усиливается. Мурашки ползут по спине, когда понимаю, что плачет девчонка. Воображение рисует всякие страшилки с привидениями, но мои ноги продолжают идти на этот звук.

Наступаю на какую-то сухую ветку, и она издаёт громкий хруст. Плач обрывается, а я почти не дышу.

— Кто здесь? — робкий девичий голосок, совсем близко.

Я начинаю крутиться и смотреть по сторонам и, наконец, выхватываю среди могил её силуэт. Она тоже видит меня. Её огромные голубые глаза кажутся испуганными.

— Привет, — я ничего лучше не придумал, как начать с приветствия.

Хотя мне вообще надо просто уйти, ведь выход так близко…


— Привет, — тихо говорит девчонка.

Потом она шмыгает носом, вытирает слёзы и, потупив взгляд, разглядывает свои руки. Сидит она прямо на земле, и её платье всё покрыто пылью. Светлые волосы, забранные в съехавший набок хвост, тоже выглядят испачканными. Словно она лежала на этой земле. И это жутко…

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю девчонку. На вид ей лет восемь, и её наверняка кто-то ищет.

— Я разговариваю с мамой.

Внимательный взгляд голубых глаз возвращается на моё лицо.

Я громко сглатываю. Она разговаривает с мамой. Что ж, похоже, она сумасшедшая…

— Я так напугалась, когда тебя увидела. Подумала, что ты призрак, — робкая улыбка касается её губ.

Я оглядываю себя сверху вниз. Я? Призрак? Она, должно быть, шутит? Скорее уж, это она выглядит как привидение. Я глупо ухмыляюсь и приближаюсь к девчонке поближе. Её взгляд вновь становится испуганным.

— Можно мне посидеть здесь с тобой? — интересуюсь я и осторожно присаживаюсь в шаге от неё.

Она неуверенно пожимает плечами и смещается в сторону, загораживая собой табличку с именем на надгробье.

— Там твоя мама? — киваю на свежую могилу с цветами.

— Да, — грустно выдыхает девчонка.

— Отчего она умерла? — спрашиваю в лоб, но потом прикусываю язык. Вероятно, она не захочет говорить об этом.

— Она очень долго болела, — всё-таки отвечает девочка. — У неё была тяжёлая форма эпилепсии.



Она ещё что-то добавляет, но для меня слова вдруг смешиваются в кашу.

У её мамы была эпилепсия, и она умерла…

Господи…

Девчонка начинает плакать, и я сажусь ближе. Неуклюже обнимаю её за плечи, и она роняет голову, утыкаясь носом в ворот моей футболки.

Мне хочется расспросить её о многом. Например, сколько её мама прожила, прежде чем умерла. И умрёт ли моя мама тоже. Но, наверное, это будет неправильно…

И слов, чтобы как-то успокоить девчонку, у меня тоже нет. Я не знаю, что говорят в подобных случаях. Поэтому продолжаю её обнимать и легонько провожу по светлому хвосту, ощущая мягкость её волос. От девчонки приятно пахнет чем-то лёгким, цветочным…

Моя футболка вся сырая от её слёз, но я не отстраняюсь. На самом деле мне тоже хочется плакать, но я кусаю губы и не позволяю себе этого. Проходит очень много времени, прежде чем девчонка успокаивается. Она время от времени всхлипывает, и я боюсь от неё отстраниться или заговорить.

— Сколько тебе лет? — вдруг спрашивает она, не отрывая лица от моей футболки.

— Десять, — отвечаю я. — А тебе?

— Мне тоже десять…

Даже так? А выглядит она младше. Почти как моя сестра. И волосы такие же светлые, как у неё.

— Твой дом далеко?

Сумрак уже поглотил кладбище, и я решаю, что провожу девочку до её дома. Хочу отстраниться, но она цепляется за мою футболку с новой силой.

— Мой дом недалеко… Давай ещё посидим? — с мольбой просит меня.

Я подчиняюсь и утыкаюсь носом ей в макушку. Говорить совсем не хочется. Кавардак, происходящий дома, отступает. Этой девчонке намного хуже, чем мне…

Справа от нас слышится треск, и мы оба вскидываем головы. Из сумрака сначала выползает тень, а за тенью появляется мужчина. Я непроизвольно закрываю девчонку собой.

— Это мой папа, — выдыхает она еле слышно.

Потом поднимается и отряхивает платье. Я разглядываю её отца. На его лице столько непередаваемой боли, что мне хочется зажмуриться.

— Доченька, — он подходит ближе и падает на колени.

Девочка обходит меня и льнёт к его груди.

— Нельзя так убегать, милая…

— Прости…

Слышу, как она снова плачет. Мужчина встаёт и берет её на руки. С тоской смотрит на меня и говорит, протягивая руку: