— Уютно, как дома. — она жмурится от удовольствия. — Знаешь, что я поняла совсем недавно?
— Боюсь даже представить, — иронично отзывается Крис. Лин расслаблено смеётся, откинув голову ему на плечо.
— Наш дом тебе очень подходит. Такой огромный и суровый, непреступный. Холодный внешне и горячий внутри. У вас одинаковая энергетика. Наверное, поэтому я влюбилась в него с первого взгляда.
— Выдумщица, — затянувшись, Крис передаёт косяк ей. — Теперь я понимаю, почему тебе так нравится рисовать, — выпуская струю ароматного дыма, плавно меняет тему или забывает предыдущую.
— Вообще-то художники пишут картины, — возражает Лин. — Это тебе кажется, что ты видишь всего лишь лицо, но за ним целая история, и ее написала я. — набрав в рот сладковатого дыма, Лин задерживает дыхание. Странно, что она умеет, хотя никогда не пробовала курить травку.
— Расскажешь, что за история у тебя не складывалась на одиннадцати моих портретах? — забрав у Лин косяк, любопытствует Крис. — И почему сложилась сейчас?
— Если бы я знала... - хихикнув, отвечает Лин. — Как ты вообще живешь с такой сумасшедшей женщиной?
— Мне нравятся твои сиськи, — пожав плечами, невозмутимо заявляет Крис. Шлёпнув нахала по бедру, Элинор давится от смеха. — И ты хрюкаешь, когда смеёшься — это забавно, а ещё у тебя родинка в форме оливки прямо под левой грудью, а я их обожаю.
— Я помню, — Лин улыбается от уха до уха.
— Помнишь? — зачем-то переспрашивает Крис. Разумеется, она помнит его вкусы. — Что еще ты вспомнила, Эль?
— Я помню только хорошее, Крис, — произносит Лин, внезапно заметив, что ветер стих и стало гораздо теплее.
Звёзды наклонись ниже и светят ярче. Прячась в сильных руках мужа от непогоды, она впервые за последние недели чувствует полный штиль на душе. Может быть, все дело в травке или в тёплом дыхании Кристофера, запутавшемся в ее волосах? Она ощущает лопатками биение его сердца, жар мужского тела и приятную тяжесть руки, крепко прижимающей ее к рельефному торсу. Это так... по-особенному, что хочется закрыть глаза и плыть в этом ощущении, качаться, как на волнах, целовать его пахнущие дымом губы, но вместо этого она продолжает болтать.
— Как ты его нашёл? — спрашивает и сразу уточняет: — Я про дом.
— Это мой страшный секрет, — отвечает Крис, в его голосе звучит улыбка.
— А как ты понял, что я смогу здесь жить?
— Человек может жить во многих местах и даже в тех, где ему не по душе.
— Мне нравится, как ты говоришь. У тебя невероятно сексуальный голос.
— Поговорим о сексе?
— А ты хочешь?
— Всегда, — ухмыляется Крис, сминая ладонью ее грудь.
— Это я уже поняла, — смеётся Лин и шумно вдыхает, чувствуя, как он потирает ставший чувствительным сосок, одновременно засовывая косяк в ее губы. Кажется, Крис только что заткнул ей рот. Рука мужа лениво сползает вниз, неторопливо собирая пальцами край футболки, оголяя ее бедра.
— Тебе не идут постельные тона, Эль, — сдвинув кружевную полоску бежевых трусиков, он круговым движением обводит чувствительную точку, слегка надавливает и снова кружит. Лин шумно выдыхает, бесстыдно разводя ноги и наблюдая за умелой игрой мужских пальцев.
— Почему мы не курили раньше? — низкий смех в ответ на ее прозвучавший вопрос запускает новую волну острого возбуждения.
— Сделаем это нашей маленькой традицией?
— Ты искуситель, Крис, — томно шепчет Лин, отдаваясь полностью во власть нахлынувшей страсти.
— А ты создана для алых оттенков, — голос мужа становится значительно ниже.
— Красный - цвет похоти. Такой ты меня считаешь? — облизав губы, она вновь опускает ресницы. Это слишком приятно, чтобы быть правдой.
— Важно какой ты себя считаешь, Эль.
— А если я не знаю, какая я? — уплывая в омут запретных фантазий и ощущений, бормочет Элинор.
— Или не хочешь знать.
А это так похоже на истину, утекающую сквозь пальцы вместо того, чтобы быть где-то рядом.
— Прямо сейчас я хочу, чтобы ты меня трахнул, Крис, — охреневая от собственной смелости, заявляет новая раскрепощённая Лин.
Просыпаться в одиночестве в огромной супружеской постели стало для нее ежеутренней традицией. У нее создалось впечатление, что Крис намеренно выматывал ее за ночь, чтобы утром у Лин не осталось ни одного шанса разлепить глаза и проводить Кристофера, как полагается заботливой жене. Сварить ему кофе, приготовить завтрак или просто поболтать ни о чем перед тем, как он вновь умчится покорять бетонные джунгли. Как бы она не пыталась застать его с утра, ей это еще ни разу не удалось. Ни заведенный будильник, ни самопрограммирование, ни просьбы разбудить ее пораньше — не срабатывали, как и гневные смс-сообщения сразу после пробуждения, на которые мужчина не отвечал. Лин пробовала звонить, но неизменно попадала на автоответчик, злилась до самого вечера, а потом он объяснял свой игнор корпоративными правилами.
— Никаких личных звонков в рабочее время!
— А если со мной что-то случится! — возмущалась Лин.
— Дом оснащён камерами, Эль. Если что-то случится, я узнаю об этом первым, — голос звучал невозмутимо, и обиженная женщина не могла не задаться вопросом:
— Как давно установлено видеонаблюдение?
— Оно здесь было еще до того, как я купил дом, — его спокойный сухой ответ вызвал новую цепочку размышлений.
–Тебе запрещено говорить со мной, но следить за мной у тебя время есть? — был и еще один немаловажный вопрос, задать который она так и не решилась.
Дик. Курьер, чье лицо позаимствовал Кристофер во всех ее воспоминаниях, связанных с ним. Любовник, с которым она три года к чему-то готовилась…
«Мы три года готовились, чтобы освободить тебя, а теперь ты просто заявляешь, что не знаешь меня?»
Что он имел в виду? И как ей выяснить это, не испортив окончательно отношения с мужем. Хрупкий мир, восстановившийся между ними на протяжении последних недель, сложно назвать семейной идиллией, но, по крайней мере, Крис больше не говорил ей оскорбительных слов, из стальных глаз исчез арктический холод, и он не предпринимал новых попыток накинуть ошейник из своего ремня на ее горло.
Их секс по-прежнему сложно охарактеризовать как классический, но и «извращенным» назвать язык не повернется. Кристофер без особых усилий доводил Лин до полуобморочного экстаза, пристально наблюдая за ответной реакцией. Этот отстранённый внимательный взгляд во время самых ярких ее оргазмов отчасти пугал, но в большей степени срывал невидимую пружину у нее внутри, буквально выбрасывая Лин из собственного тела. Элинор не боялась без оглядки отдаваться во власть ошеломляющих ощущений, потому что знала — за секунду до фейерверка за сомкнутыми веками она успеет поймать момент, когда выражение серых глаз заполнит кипящая лава, жаждущая поглотить ее полностью. В эти короткие мгновения муж смотрел на нее с дьявольским голодом и безумной жаждой одержимого любовника, и Лин впадала в оргазмический транс от одной только мысли, что способна вызвать все то, что транслировали черные бездонные кратеры.
Может быть, Крис больше и не любил ее, как раньше, но очевидно хотел сильнее, чем в первые годы их романа. И это стало еще одной неразгаданной загадкой для Элинор. Кристофер слишком легко и быстро вычеркнул эпизод неверности из их жизни. Он жил следующим днем, не оглядываясь назад, но Лин так не могла. Не могла по одной простой причине: их воспоминания отличались.
Она не знала зачем, когда, как и почему появился Дик, застряв в ее подсознании, но он явно имел на нее большое влияние. Невозможно отрицать, что Лин испытывала к нему определённые чувства. Не сейчас. Нет, но тогда, увидев его в гостиной, она пропустила через себя целый спектр эмоций. Неоднозначных, смешанных, мощных.
Сначала это были облегчение и надежда, наполнившие измученную душу светом надежды на то, что она не безумна и придуманный ею мир — реален. Элинор отдала бы все, чтобы это было правдой. А потом ее наполнила дикая ярость и желание стереть избитого любовника с лица земли. Он отнял у нее не только три счастливых года и любимых детей, но и веру в саму себя.
А еще она не знала, не помнила и никогда не осмелится спросить у Кристофера — был ли Дик единственным, с кем она ему изменяла.
Боже, от одних размышлений о том, что все это действительно происходило, ее тело покрывалось холодным ознобом и каким-то неправильным запретным чувством. Скучная домохозяйка, живущая по расписанию, включающему потребности всех членов семьи, кроме своих собственных, внезапно превратилась в роковую распутницу, играющую сразу с несколькими мужчинами. Ни абсолютной контроль со стороны Криса, ни его бешенная сексуальность, не помешали этой стерве выйти за рамки. Но вся беда в том, что Лин не чувствует себя «этой стервой». Не видит ничего общего с ней, не хочет ничего общего с ней…
Поток мыслей внезапно прерывают острожные шаги, приближающиеся к кровати. Скинув с головы одеяло, Элинор подскакивает и, запутавшись в простыне, неловко заваливается на бок. Мечущийся взгляд останавливается на скромно улыбающейся домработнице с подносом в руках.
— Тереза, ты напугала меня до смерти. Прошу тебя, стучи в следующий раз. — убрав с лица всклоченные волосы, Лин спускает ноги с высокого полога постели и показывает на прикроватный столик. — Поставь сюда, но я в состоянии дойти до кухни. Не стоило утруждаться.
Тереза как обычно молча кивает, потупив взгляд песочных глаз.
Когда Лин увидела ее в первое утро после того, как Крис вернулся к офисной работе, то была не в неменьшем шоке. И вовсе не потому что Тереза оказалась немой и очень привлекательной стройной молодой женщиной с толстой русой косой, скрученной на затылке в строгую прическу. Тереза, в отличие от Дональда, не была незнакомкой. Крис нанял ее три года назад для помощи Элинор по хозяйству, она работала в их доме практически с момента заселения и не исчезла, как Джон и Милли, когда призрачный мир Элинор рухнул, а всего лишь взяла недельный отпуск, чтобы навестить родных в другом штате. Лин довела бедняжку до истерики, набросившись сначала с объятиями, а потом с расспросами. Лин исписала целый блокнот своими вопросами и обвиняла Терезу во лжи, когда написанные дрожащей рукой ответы не соответствовали ожиданиям Лин. Все они в большинстве своем сходились с тем, что Элинор успела узнать о своем забытом прошлом. Только о Дике она не рискнула спросить, да и вряд ли Тереза что-то знала. Надо быть полной идиоткой, чтобы встречаться с любовником в присутствии домработницы. Пусть она и немая, и работает не полный день, причем так, что ее почти не видно и не слышно, но глаза и уши у нее есть, а то, что нельзя сказать, всегда можно написать.
Только один момент не давал ей покоя:
Зачем нанимать немую прислугу, если тебе нечего скрывать?
Почему-то эта мысль не возникла в голове «ненастоящей» Элинор. Напротив, она решила, что Крис — очень добрый и милосердный человек, раз дал шанс женщине с дефектом получить хорошо оплачиваемую работу.
А «настоящая» Элинор во всем видела признаки заговора и лжи.
Либо безумия.
Или одержимости.
Но кем? Или чем?
— Давно уехал Кристофер? — потянувшись за горячим круасаном с банановой начинкой, Лин окидывает привлекательную домработницу быстрым взглядом. Высокая, красивая, раскосые глаза, длинные ресницы, губы приятной полноты. Фигурка точеная, словно у фарфоровой балерины. Черная узкая юбка чуть ниже колена, зауженный жакет, подчеркивающий узкую талию, безупречная белая блузка с воротником стоечкой, закрытые туфли на невысоком удобном каблуке. Ничего лишнего, но выглядит очень даже секси.
Может, Кристофера при найме Терезы заинтересовало вовсе не отсутствие речи, а внешние данные? И заговор тут абсолютно ни при чём?
Странно, но «ненастоящая» Элинор и об этом не задумывалась.
— В обед приедет мисс Саммерс, подготовь к этому времени беседку в саду. Мы перекусим там, — сухо распоряжается Лин. — Можешь идти.
Тереза вновь кротко кивает и быстро ретируется из спальни.
Позавтракав, Лин позволяет себе немного понежиться в джакузи, а после направляется в мастерскую, залитую солнечным светом. Теперь, глядя на точные копии Кристофера, Лин не сомневалась в том , что они созданы ее кистью, созданы с огромным чувством, далеким от равнодушия, но по-прежнему абсолютно не помнила, как она писала их. Словно какой-то блок в сознании мешал взглянуть глубже узнавания собственной работы.
«— У меня не выходит! Не получается!
— Ты слишком спешишь.
— Я боюсь не успеть.
— Мы все этого боимся, Эль. Каждая прошедшая секунда становится прошлым. Расслабься и позволь времени течь сквозь пальцы, и поверь, тогда все получится.»
Разве она не делает именно это?
Сколько ещё должно пройти дней и ночей, чтобы память вернула ей хоть что-то.
Вымученно улыбнувшись одиннадцати изображениям Кристофера, она подходит к начатому накануне наброску, критично смотрит на нечёткие очертания мужского лица с размытыми чертами, с раздражением понимая, что не сможет его закончить. Не сможет, потому что отлично знает, каким будет результат.
Двенадцатый Кристофер…
Черт, она неизлечима.
Похоже, ее фантазия перестала работать, зациклившись на одном единственном лице. Лин пыталась рисовать других и один раз даже заставила Дональда позировать ей, но художнице постоянно что-то мешало, отвлекало, не позволяло сосредоточиться. Рука дрожала, начинала болеть голова, поясница ныла, плечи затекали, не устраивало освещение, что в комплексе с кучей других мелочей превращали любимую работу в адскую пытку. Истинная же причина неудач состояла совсем в другом. Ее тормозили одиннадцать пар глаз, пристально наблюдающих за каждым движением грифеля по холсту. И даже если она накрывала протерты мужа тканью, ничего не менялось. Его присутствие ощущалось в каждом атоме пространства, и она могла думать только о нем и рисовать только его.
— Боюсь даже представить, — иронично отзывается Крис. Лин расслаблено смеётся, откинув голову ему на плечо.
— Наш дом тебе очень подходит. Такой огромный и суровый, непреступный. Холодный внешне и горячий внутри. У вас одинаковая энергетика. Наверное, поэтому я влюбилась в него с первого взгляда.
— Выдумщица, — затянувшись, Крис передаёт косяк ей. — Теперь я понимаю, почему тебе так нравится рисовать, — выпуская струю ароматного дыма, плавно меняет тему или забывает предыдущую.
— Вообще-то художники пишут картины, — возражает Лин. — Это тебе кажется, что ты видишь всего лишь лицо, но за ним целая история, и ее написала я. — набрав в рот сладковатого дыма, Лин задерживает дыхание. Странно, что она умеет, хотя никогда не пробовала курить травку.
— Расскажешь, что за история у тебя не складывалась на одиннадцати моих портретах? — забрав у Лин косяк, любопытствует Крис. — И почему сложилась сейчас?
— Если бы я знала... - хихикнув, отвечает Лин. — Как ты вообще живешь с такой сумасшедшей женщиной?
— Мне нравятся твои сиськи, — пожав плечами, невозмутимо заявляет Крис. Шлёпнув нахала по бедру, Элинор давится от смеха. — И ты хрюкаешь, когда смеёшься — это забавно, а ещё у тебя родинка в форме оливки прямо под левой грудью, а я их обожаю.
— Я помню, — Лин улыбается от уха до уха.
— Помнишь? — зачем-то переспрашивает Крис. Разумеется, она помнит его вкусы. — Что еще ты вспомнила, Эль?
— Я помню только хорошее, Крис, — произносит Лин, внезапно заметив, что ветер стих и стало гораздо теплее.
Звёзды наклонись ниже и светят ярче. Прячась в сильных руках мужа от непогоды, она впервые за последние недели чувствует полный штиль на душе. Может быть, все дело в травке или в тёплом дыхании Кристофера, запутавшемся в ее волосах? Она ощущает лопатками биение его сердца, жар мужского тела и приятную тяжесть руки, крепко прижимающей ее к рельефному торсу. Это так... по-особенному, что хочется закрыть глаза и плыть в этом ощущении, качаться, как на волнах, целовать его пахнущие дымом губы, но вместо этого она продолжает болтать.
— Как ты его нашёл? — спрашивает и сразу уточняет: — Я про дом.
— Это мой страшный секрет, — отвечает Крис, в его голосе звучит улыбка.
— А как ты понял, что я смогу здесь жить?
— Человек может жить во многих местах и даже в тех, где ему не по душе.
— Мне нравится, как ты говоришь. У тебя невероятно сексуальный голос.
— Поговорим о сексе?
— А ты хочешь?
— Всегда, — ухмыляется Крис, сминая ладонью ее грудь.
— Это я уже поняла, — смеётся Лин и шумно вдыхает, чувствуя, как он потирает ставший чувствительным сосок, одновременно засовывая косяк в ее губы. Кажется, Крис только что заткнул ей рот. Рука мужа лениво сползает вниз, неторопливо собирая пальцами край футболки, оголяя ее бедра.
— Тебе не идут постельные тона, Эль, — сдвинув кружевную полоску бежевых трусиков, он круговым движением обводит чувствительную точку, слегка надавливает и снова кружит. Лин шумно выдыхает, бесстыдно разводя ноги и наблюдая за умелой игрой мужских пальцев.
— Почему мы не курили раньше? — низкий смех в ответ на ее прозвучавший вопрос запускает новую волну острого возбуждения.
— Сделаем это нашей маленькой традицией?
— Ты искуситель, Крис, — томно шепчет Лин, отдаваясь полностью во власть нахлынувшей страсти.
— А ты создана для алых оттенков, — голос мужа становится значительно ниже.
— Красный - цвет похоти. Такой ты меня считаешь? — облизав губы, она вновь опускает ресницы. Это слишком приятно, чтобы быть правдой.
— Важно какой ты себя считаешь, Эль.
— А если я не знаю, какая я? — уплывая в омут запретных фантазий и ощущений, бормочет Элинор.
— Или не хочешь знать.
А это так похоже на истину, утекающую сквозь пальцы вместо того, чтобы быть где-то рядом.
— Прямо сейчас я хочу, чтобы ты меня трахнул, Крис, — охреневая от собственной смелости, заявляет новая раскрепощённая Лин.
Просыпаться в одиночестве в огромной супружеской постели стало для нее ежеутренней традицией. У нее создалось впечатление, что Крис намеренно выматывал ее за ночь, чтобы утром у Лин не осталось ни одного шанса разлепить глаза и проводить Кристофера, как полагается заботливой жене. Сварить ему кофе, приготовить завтрак или просто поболтать ни о чем перед тем, как он вновь умчится покорять бетонные джунгли. Как бы она не пыталась застать его с утра, ей это еще ни разу не удалось. Ни заведенный будильник, ни самопрограммирование, ни просьбы разбудить ее пораньше — не срабатывали, как и гневные смс-сообщения сразу после пробуждения, на которые мужчина не отвечал. Лин пробовала звонить, но неизменно попадала на автоответчик, злилась до самого вечера, а потом он объяснял свой игнор корпоративными правилами.
— Никаких личных звонков в рабочее время!
— А если со мной что-то случится! — возмущалась Лин.
— Дом оснащён камерами, Эль. Если что-то случится, я узнаю об этом первым, — голос звучал невозмутимо, и обиженная женщина не могла не задаться вопросом:
— Как давно установлено видеонаблюдение?
— Оно здесь было еще до того, как я купил дом, — его спокойный сухой ответ вызвал новую цепочку размышлений.
–Тебе запрещено говорить со мной, но следить за мной у тебя время есть? — был и еще один немаловажный вопрос, задать который она так и не решилась.
Дик. Курьер, чье лицо позаимствовал Кристофер во всех ее воспоминаниях, связанных с ним. Любовник, с которым она три года к чему-то готовилась…
«Мы три года готовились, чтобы освободить тебя, а теперь ты просто заявляешь, что не знаешь меня?»
Что он имел в виду? И как ей выяснить это, не испортив окончательно отношения с мужем. Хрупкий мир, восстановившийся между ними на протяжении последних недель, сложно назвать семейной идиллией, но, по крайней мере, Крис больше не говорил ей оскорбительных слов, из стальных глаз исчез арктический холод, и он не предпринимал новых попыток накинуть ошейник из своего ремня на ее горло.
Их секс по-прежнему сложно охарактеризовать как классический, но и «извращенным» назвать язык не повернется. Кристофер без особых усилий доводил Лин до полуобморочного экстаза, пристально наблюдая за ответной реакцией. Этот отстранённый внимательный взгляд во время самых ярких ее оргазмов отчасти пугал, но в большей степени срывал невидимую пружину у нее внутри, буквально выбрасывая Лин из собственного тела. Элинор не боялась без оглядки отдаваться во власть ошеломляющих ощущений, потому что знала — за секунду до фейерверка за сомкнутыми веками она успеет поймать момент, когда выражение серых глаз заполнит кипящая лава, жаждущая поглотить ее полностью. В эти короткие мгновения муж смотрел на нее с дьявольским голодом и безумной жаждой одержимого любовника, и Лин впадала в оргазмический транс от одной только мысли, что способна вызвать все то, что транслировали черные бездонные кратеры.
Может быть, Крис больше и не любил ее, как раньше, но очевидно хотел сильнее, чем в первые годы их романа. И это стало еще одной неразгаданной загадкой для Элинор. Кристофер слишком легко и быстро вычеркнул эпизод неверности из их жизни. Он жил следующим днем, не оглядываясь назад, но Лин так не могла. Не могла по одной простой причине: их воспоминания отличались.
Она не знала зачем, когда, как и почему появился Дик, застряв в ее подсознании, но он явно имел на нее большое влияние. Невозможно отрицать, что Лин испытывала к нему определённые чувства. Не сейчас. Нет, но тогда, увидев его в гостиной, она пропустила через себя целый спектр эмоций. Неоднозначных, смешанных, мощных.
Сначала это были облегчение и надежда, наполнившие измученную душу светом надежды на то, что она не безумна и придуманный ею мир — реален. Элинор отдала бы все, чтобы это было правдой. А потом ее наполнила дикая ярость и желание стереть избитого любовника с лица земли. Он отнял у нее не только три счастливых года и любимых детей, но и веру в саму себя.
А еще она не знала, не помнила и никогда не осмелится спросить у Кристофера — был ли Дик единственным, с кем она ему изменяла.
Боже, от одних размышлений о том, что все это действительно происходило, ее тело покрывалось холодным ознобом и каким-то неправильным запретным чувством. Скучная домохозяйка, живущая по расписанию, включающему потребности всех членов семьи, кроме своих собственных, внезапно превратилась в роковую распутницу, играющую сразу с несколькими мужчинами. Ни абсолютной контроль со стороны Криса, ни его бешенная сексуальность, не помешали этой стерве выйти за рамки. Но вся беда в том, что Лин не чувствует себя «этой стервой». Не видит ничего общего с ней, не хочет ничего общего с ней…
Поток мыслей внезапно прерывают острожные шаги, приближающиеся к кровати. Скинув с головы одеяло, Элинор подскакивает и, запутавшись в простыне, неловко заваливается на бок. Мечущийся взгляд останавливается на скромно улыбающейся домработнице с подносом в руках.
— Тереза, ты напугала меня до смерти. Прошу тебя, стучи в следующий раз. — убрав с лица всклоченные волосы, Лин спускает ноги с высокого полога постели и показывает на прикроватный столик. — Поставь сюда, но я в состоянии дойти до кухни. Не стоило утруждаться.
Тереза как обычно молча кивает, потупив взгляд песочных глаз.
Когда Лин увидела ее в первое утро после того, как Крис вернулся к офисной работе, то была не в неменьшем шоке. И вовсе не потому что Тереза оказалась немой и очень привлекательной стройной молодой женщиной с толстой русой косой, скрученной на затылке в строгую прическу. Тереза, в отличие от Дональда, не была незнакомкой. Крис нанял ее три года назад для помощи Элинор по хозяйству, она работала в их доме практически с момента заселения и не исчезла, как Джон и Милли, когда призрачный мир Элинор рухнул, а всего лишь взяла недельный отпуск, чтобы навестить родных в другом штате. Лин довела бедняжку до истерики, набросившись сначала с объятиями, а потом с расспросами. Лин исписала целый блокнот своими вопросами и обвиняла Терезу во лжи, когда написанные дрожащей рукой ответы не соответствовали ожиданиям Лин. Все они в большинстве своем сходились с тем, что Элинор успела узнать о своем забытом прошлом. Только о Дике она не рискнула спросить, да и вряд ли Тереза что-то знала. Надо быть полной идиоткой, чтобы встречаться с любовником в присутствии домработницы. Пусть она и немая, и работает не полный день, причем так, что ее почти не видно и не слышно, но глаза и уши у нее есть, а то, что нельзя сказать, всегда можно написать.
Только один момент не давал ей покоя:
Зачем нанимать немую прислугу, если тебе нечего скрывать?
Почему-то эта мысль не возникла в голове «ненастоящей» Элинор. Напротив, она решила, что Крис — очень добрый и милосердный человек, раз дал шанс женщине с дефектом получить хорошо оплачиваемую работу.
А «настоящая» Элинор во всем видела признаки заговора и лжи.
Либо безумия.
Или одержимости.
Но кем? Или чем?
— Давно уехал Кристофер? — потянувшись за горячим круасаном с банановой начинкой, Лин окидывает привлекательную домработницу быстрым взглядом. Высокая, красивая, раскосые глаза, длинные ресницы, губы приятной полноты. Фигурка точеная, словно у фарфоровой балерины. Черная узкая юбка чуть ниже колена, зауженный жакет, подчеркивающий узкую талию, безупречная белая блузка с воротником стоечкой, закрытые туфли на невысоком удобном каблуке. Ничего лишнего, но выглядит очень даже секси.
Может, Кристофера при найме Терезы заинтересовало вовсе не отсутствие речи, а внешние данные? И заговор тут абсолютно ни при чём?
Странно, но «ненастоящая» Элинор и об этом не задумывалась.
— В обед приедет мисс Саммерс, подготовь к этому времени беседку в саду. Мы перекусим там, — сухо распоряжается Лин. — Можешь идти.
Тереза вновь кротко кивает и быстро ретируется из спальни.
Позавтракав, Лин позволяет себе немного понежиться в джакузи, а после направляется в мастерскую, залитую солнечным светом. Теперь, глядя на точные копии Кристофера, Лин не сомневалась в том , что они созданы ее кистью, созданы с огромным чувством, далеким от равнодушия, но по-прежнему абсолютно не помнила, как она писала их. Словно какой-то блок в сознании мешал взглянуть глубже узнавания собственной работы.
«— У меня не выходит! Не получается!
— Ты слишком спешишь.
— Я боюсь не успеть.
— Мы все этого боимся, Эль. Каждая прошедшая секунда становится прошлым. Расслабься и позволь времени течь сквозь пальцы, и поверь, тогда все получится.»
Разве она не делает именно это?
Сколько ещё должно пройти дней и ночей, чтобы память вернула ей хоть что-то.
Вымученно улыбнувшись одиннадцати изображениям Кристофера, она подходит к начатому накануне наброску, критично смотрит на нечёткие очертания мужского лица с размытыми чертами, с раздражением понимая, что не сможет его закончить. Не сможет, потому что отлично знает, каким будет результат.
Двенадцатый Кристофер…
Черт, она неизлечима.
Похоже, ее фантазия перестала работать, зациклившись на одном единственном лице. Лин пыталась рисовать других и один раз даже заставила Дональда позировать ей, но художнице постоянно что-то мешало, отвлекало, не позволяло сосредоточиться. Рука дрожала, начинала болеть голова, поясница ныла, плечи затекали, не устраивало освещение, что в комплексе с кучей других мелочей превращали любимую работу в адскую пытку. Истинная же причина неудач состояла совсем в другом. Ее тормозили одиннадцать пар глаз, пристально наблюдающих за каждым движением грифеля по холсту. И даже если она накрывала протерты мужа тканью, ничего не менялось. Его присутствие ощущалось в каждом атоме пространства, и она могла думать только о нем и рисовать только его.