— Вы имеете в виду торты? — Гейл редко ела сладкое и не пекла с самого детства. — Вашей внучке нравится?
— Очень! Это создает уютную атмосферу, и за делом хорошо разговаривать.
— Правда? — Из глубины памяти ей удалось вытащить воспоминания о том, как мама стоит рядом и помогает ей просеивать муку.
— Конечно. Мы очень любим печь вместе. Только мы вдвоем. Она делится со мной такими секретами…
— Замечательно, — улыбнулась Гейл. В голове мгновенно сложился план будущей новой жизни: игры со щенком, выпекание кексов и разговоры с внучкой, которая обязательно расскажет ей много интересного.
«Чай, — напомнила себе Гейл. — Они придут просто выпить чаю — только и всего».
Переусердствовать — так же плохо, как ничего не сделать.
— А еще моя внучка любит наши совместные походы куда-нибудь, — продолжала тем временем словоохотливая дама. — Скоро мы идем на балет «Щелкунчик», вы его видели?
— Нет, к сожалению.
— О, вы много потеряли. Обязательно сходите.
Гейл смущенно отвела взгляд. Учитывая отношения с дочерями, ей вряд ли позволят куда-то пойти с Таб. Порой она даже сомневалась, что они придут на чай. Женщина принялась разглядывать переливающийся костюм русалки.
— Полагаете, он понравится вашей внучке?
— Понравится? Думаю, она будет даже спать в нем все праздники.
Гейл посмотрела на Стейси, которая снимала с полки очередную коробку.
— Я тоже такой куплю.
Девушка кивнула и положила пакет в тележку.
Когда настало время идти к кассе, головокружение мучило Гейл сильнее, чем в первые минуты в магазине.
— Желаете подарочную упаковку?
— Да, пожалуйста, упакуйте все, кроме елки, разумеется. — Гейл посмотрела на девушку внимательнее. — Вы отличный продавец, с вашим талантом можно добиться большего.
— Большего?
— Вы могли бы сделать отличную карьеру.
— Спасибо за комплимент, но я люблю свою работу. — Стейси оглядела коробки. — Карьеру надо делать в каком-нибудь душном офисе, а я их ненавижу. Мне нравится здесь, среди людей, в постоянном движении. И еще я люблю детей. Зачем же что-то менять?
Действительно, зачем?
Теперь Гейл не могла уверенно ответить на вопрос.
Она покинула магазин, получив заверения от Стейси, что покупки доставят домой в течение нескольких часов.
Войдя в квартиру, Гейл застыла на месте, пораженная гнетущей тишиной. Обычно она радовалась ей и дорожила, отчего сегодня все было иначе. Внезапно возникло желание выбежать на улицу, чтобы вернуться в атмосферу суеты. Неужели ей действительно не хватало рождественской какофонии? Криков детей, чьи родители отчаянно пытались их успокоить? В квартире она оказалась отрезанной от мира праздника, где все радовались и веселились. Прямо как Скрудж, только пижамы не хватает.
Раньше это время года вовсе не действовало на нее так. Она никогда не оглядывалась на людей, не завидовала им. Она была занята построением собственной жизни, собственного мира.
Гейл сосредоточенно прислушалась к себе, но уверенность в том, что она совершила много ошибок, не отступила. Она налила стакан воды и медленно выпила. Посмотрела на телефон — двадцать четыре пропущенных вызова из офиса. Желания перезвонить не появилось.
Какова причина?
Видимо, та же, по которой она потратила целое состояние в магазине игрушек.
Когда прибыли покупки, Гейл удалось взять себя в руки. Очень кстати, потому что вскоре она растерянно смотрела на заваленную коробками комнату. Когда она успела так много купить? Что делать со всем этим после чаепития? Ведь ее усилия могут быть напрасны, и дочери все равно не захотят встречать с ней Рождество. Гейл огляделась, не представляя, с чего начать. К счастью, ее никогда не пугала тяжелая работа.
Елка. Надо начать с елки.
Засучив рукава, Гейл принялась за дело и трудилась четыре часа подряд, прервавшись лишь раз, чтобы съесть йогурт из холодильника.
Закончив, она с удивлением оглядела квартиру, преобразившуюся до неузнаваемости. В огромных окнах минималистично обставленной комнаты теперь отражался каждый огонек гирлянд, которые она развесила на елке и книжных полках. Под деревом лежали подарки в коробках всех возможных размеров, упакованные в блестящую бумагу и перевязанные лентами с бантами.
Гейл упала на диван совершенно изможденная, но все же довольная собой.
Кто сказал, что она не может подготовиться к Рождеству? Остается надеяться, что Саманте и Элеоноре больше не понадобятся доказательства того, что она искренне хочет провести с ними праздники. Никаких обвинений и претензий, никаких воспоминаний о прошлом от нее они не услышат. Она готова жить настоящим и думать о внучке.
Сердце нервно застучало. Достаточно ли она сделала?
Пожалуй, осталась еще одна вещь. Не обращая внимания на боль в виске, Гейл потянулась за ноутбуком.
Саманта
— А тортик будет? — Таб пританцовывала, держась за руки обоих родителей. Они переходили дорогу.
— Едва ли, — ответила дочери Элла.
— А печеньки?
— Не думаю.
— Бабушка плохо кушает?
— Бабушка не ест сладкое.
— Почему?
— Потому что не все люди едят сладкое.
— Почему они не едят сладкое?
Вопросы, словно мячики в теннисе, перелетали с одной стороны на другую. Что? Почему? Когда? Зачем?
Саманта с интересом слушала, как Элла готовила дочь к чаепитию. Откуда у нее столько терпения? Сама она, хоть и обожала Таб, через пять минут вопросов теряла терпение. Хотелось кричать от раздражения и умолять племянницу замолчать. Все. Тайм-аут.
Именно нехватка терпения заставляла задуматься, что быть матерью — не ее судьба. И хочет ли она иметь детей?
Элла тем временем продолжала:
— Бабушкина квартира не предназначена для детей, поэтому ты должна вести себя хорошо и быть аккуратной. Никаких догонялок и пряток.
— Почему?
— Потому что ты можешь что-то сломать или разбить.
— И бабушка будет ругаться и кричать?
Элла покачала головой:
— Нет. Бабушка никогда не злится и не кричит. По крайней мере, я не видела.
Майкл не произнес ни слова. Саманта невольно задумалась, о чем он размышляет. Сложившаяся ситуация должна казаться ему очень странной.
Разговор закончился, лишь когда они подошли к зданию, где располагалась квартира Гейл. Саманта посмотрела на сестру, та слабо ей улыбнулась. Похоже, они обе думали об одном и том же: последний их визит сюда закончился печально. Рано или поздно им все же придется об этом поговорить. Невозможно игнорировать вечно такой серьезный и долгий разрыв в отношениях.
Табита вытянула голову и посмотрела на вход в Центральный парк.
— Можно мне покататься в карете с лошадьми?
— Нет.
— Почему?
— Это для туристов.
— Кто такие туристы?
— Люди, которые здесь не живут, а просто ненадолго приезжают.
— И мы здесь не живем.
Саманта не представляла, как у сестры хватает сил, ведь вопросы Таб были бесконечными. Впрочем, как и ее обаяние, проявившееся в полной мере, когда она улыбнулась швейцару у входа.
— Я пришла в гости к бабушке.
— А где живет ваша бабушка, мисс? — Швейцар отменно сыграл свою роль, и вскоре они все стояли у дверей квартиры Гейл.
— Не забудь, Таб, что я тебе говорила, — вполголоса произнесла Элла, — ничего не трогай.
— Очень! Это создает уютную атмосферу, и за делом хорошо разговаривать.
— Правда? — Из глубины памяти ей удалось вытащить воспоминания о том, как мама стоит рядом и помогает ей просеивать муку.
— Конечно. Мы очень любим печь вместе. Только мы вдвоем. Она делится со мной такими секретами…
— Замечательно, — улыбнулась Гейл. В голове мгновенно сложился план будущей новой жизни: игры со щенком, выпекание кексов и разговоры с внучкой, которая обязательно расскажет ей много интересного.
«Чай, — напомнила себе Гейл. — Они придут просто выпить чаю — только и всего».
Переусердствовать — так же плохо, как ничего не сделать.
— А еще моя внучка любит наши совместные походы куда-нибудь, — продолжала тем временем словоохотливая дама. — Скоро мы идем на балет «Щелкунчик», вы его видели?
— Нет, к сожалению.
— О, вы много потеряли. Обязательно сходите.
Гейл смущенно отвела взгляд. Учитывая отношения с дочерями, ей вряд ли позволят куда-то пойти с Таб. Порой она даже сомневалась, что они придут на чай. Женщина принялась разглядывать переливающийся костюм русалки.
— Полагаете, он понравится вашей внучке?
— Понравится? Думаю, она будет даже спать в нем все праздники.
Гейл посмотрела на Стейси, которая снимала с полки очередную коробку.
— Я тоже такой куплю.
Девушка кивнула и положила пакет в тележку.
Когда настало время идти к кассе, головокружение мучило Гейл сильнее, чем в первые минуты в магазине.
— Желаете подарочную упаковку?
— Да, пожалуйста, упакуйте все, кроме елки, разумеется. — Гейл посмотрела на девушку внимательнее. — Вы отличный продавец, с вашим талантом можно добиться большего.
— Большего?
— Вы могли бы сделать отличную карьеру.
— Спасибо за комплимент, но я люблю свою работу. — Стейси оглядела коробки. — Карьеру надо делать в каком-нибудь душном офисе, а я их ненавижу. Мне нравится здесь, среди людей, в постоянном движении. И еще я люблю детей. Зачем же что-то менять?
Действительно, зачем?
Теперь Гейл не могла уверенно ответить на вопрос.
Она покинула магазин, получив заверения от Стейси, что покупки доставят домой в течение нескольких часов.
Войдя в квартиру, Гейл застыла на месте, пораженная гнетущей тишиной. Обычно она радовалась ей и дорожила, отчего сегодня все было иначе. Внезапно возникло желание выбежать на улицу, чтобы вернуться в атмосферу суеты. Неужели ей действительно не хватало рождественской какофонии? Криков детей, чьи родители отчаянно пытались их успокоить? В квартире она оказалась отрезанной от мира праздника, где все радовались и веселились. Прямо как Скрудж, только пижамы не хватает.
Раньше это время года вовсе не действовало на нее так. Она никогда не оглядывалась на людей, не завидовала им. Она была занята построением собственной жизни, собственного мира.
Гейл сосредоточенно прислушалась к себе, но уверенность в том, что она совершила много ошибок, не отступила. Она налила стакан воды и медленно выпила. Посмотрела на телефон — двадцать четыре пропущенных вызова из офиса. Желания перезвонить не появилось.
Какова причина?
Видимо, та же, по которой она потратила целое состояние в магазине игрушек.
Когда прибыли покупки, Гейл удалось взять себя в руки. Очень кстати, потому что вскоре она растерянно смотрела на заваленную коробками комнату. Когда она успела так много купить? Что делать со всем этим после чаепития? Ведь ее усилия могут быть напрасны, и дочери все равно не захотят встречать с ней Рождество. Гейл огляделась, не представляя, с чего начать. К счастью, ее никогда не пугала тяжелая работа.
Елка. Надо начать с елки.
Засучив рукава, Гейл принялась за дело и трудилась четыре часа подряд, прервавшись лишь раз, чтобы съесть йогурт из холодильника.
Закончив, она с удивлением оглядела квартиру, преобразившуюся до неузнаваемости. В огромных окнах минималистично обставленной комнаты теперь отражался каждый огонек гирлянд, которые она развесила на елке и книжных полках. Под деревом лежали подарки в коробках всех возможных размеров, упакованные в блестящую бумагу и перевязанные лентами с бантами.
Гейл упала на диван совершенно изможденная, но все же довольная собой.
Кто сказал, что она не может подготовиться к Рождеству? Остается надеяться, что Саманте и Элеоноре больше не понадобятся доказательства того, что она искренне хочет провести с ними праздники. Никаких обвинений и претензий, никаких воспоминаний о прошлом от нее они не услышат. Она готова жить настоящим и думать о внучке.
Сердце нервно застучало. Достаточно ли она сделала?
Пожалуй, осталась еще одна вещь. Не обращая внимания на боль в виске, Гейл потянулась за ноутбуком.
Саманта
— А тортик будет? — Таб пританцовывала, держась за руки обоих родителей. Они переходили дорогу.
— Едва ли, — ответила дочери Элла.
— А печеньки?
— Не думаю.
— Бабушка плохо кушает?
— Бабушка не ест сладкое.
— Почему?
— Потому что не все люди едят сладкое.
— Почему они не едят сладкое?
Вопросы, словно мячики в теннисе, перелетали с одной стороны на другую. Что? Почему? Когда? Зачем?
Саманта с интересом слушала, как Элла готовила дочь к чаепитию. Откуда у нее столько терпения? Сама она, хоть и обожала Таб, через пять минут вопросов теряла терпение. Хотелось кричать от раздражения и умолять племянницу замолчать. Все. Тайм-аут.
Именно нехватка терпения заставляла задуматься, что быть матерью — не ее судьба. И хочет ли она иметь детей?
Элла тем временем продолжала:
— Бабушкина квартира не предназначена для детей, поэтому ты должна вести себя хорошо и быть аккуратной. Никаких догонялок и пряток.
— Почему?
— Потому что ты можешь что-то сломать или разбить.
— И бабушка будет ругаться и кричать?
Элла покачала головой:
— Нет. Бабушка никогда не злится и не кричит. По крайней мере, я не видела.
Майкл не произнес ни слова. Саманта невольно задумалась, о чем он размышляет. Сложившаяся ситуация должна казаться ему очень странной.
Разговор закончился, лишь когда они подошли к зданию, где располагалась квартира Гейл. Саманта посмотрела на сестру, та слабо ей улыбнулась. Похоже, они обе думали об одном и том же: последний их визит сюда закончился печально. Рано или поздно им все же придется об этом поговорить. Невозможно игнорировать вечно такой серьезный и долгий разрыв в отношениях.
Табита вытянула голову и посмотрела на вход в Центральный парк.
— Можно мне покататься в карете с лошадьми?
— Нет.
— Почему?
— Это для туристов.
— Кто такие туристы?
— Люди, которые здесь не живут, а просто ненадолго приезжают.
— И мы здесь не живем.
Саманта не представляла, как у сестры хватает сил, ведь вопросы Таб были бесконечными. Впрочем, как и ее обаяние, проявившееся в полной мере, когда она улыбнулась швейцару у входа.
— Я пришла в гости к бабушке.
— А где живет ваша бабушка, мисс? — Швейцар отменно сыграл свою роль, и вскоре они все стояли у дверей квартиры Гейл.
— Не забудь, Таб, что я тебе говорила, — вполголоса произнесла Элла, — ничего не трогай.