Искать правду было ошибкой, потому что вырванное сердце, внутри которого скрывается символ, – честнее правды и тверже истины.
Даже опыт (а опыт есть результат действия), и тот – творение человека, опыт – это самый очевидный пример вынесенного урока, вырванного сердца и скрытого в нем символа.
Учитель.
Он увидел, что правда имеет столько оттенков, сколько не имеет радуга после дождя. Увиденное посеяло в его сердце тревогу, он пытается изобрести себя заново. Он понял, что на правду нельзя опереться, она оказалась для него слишком шаткой.
Ему важно на что-то опереться.
Любовница.
Сегодня у Аничкова моста мои руки дрожали, мои ноги дрожали, но я шла тебе навстречу.
Ученик.
Я понял для себя, что есть вещи гораздо опаснее похоти, разврата и атеизма. Например, двойные стандарты, убеждения во благо себе: «Я верую в правду во имя великой лжи, прежде всего самому себе».
Учитель.
Тебя тревожат двойные стандарты. Тревожит ли тебя атеизм?
Любовница.
Когда я шла к тебе, меня остановил молодой человек и сказал: «Почему она такая хмурая и не улыбается?» Я улыбнулась. Он меня немного подбодрил.
Ученик.
Я видел людей, которые борются за правду, выплескивают правду в лицо, как стакан с серной кислотой, истязая человека, доставляя ему страдания, наслаждаясь этими страданиями. Серная кислота разрушает ткани при соприкосновении с кожей, правда, поданная в таком виде, разрушает представления человека о самом себе; но разве правда есть разрушение? разве правдой наказывают? Разве не должен человек сам себя разрушить через ложь, дойдя до самого предела лжи, чтобы в итоге начать создавать себя заново? Создать собственную правду, истину, смысл, которые сделают его сильнее? Я верю в то, что правда не может быть наказанием, местью, правда – это холодная, бездушная проститутка, которую имеют так, как посчитают нужным, заплатив свою цену.
Учитель.
Он увидел вещи такими, какими не готов был их увидеть. Он пытается вглядеться в то, на что не готов еще смотреть. Насколько сильно он ее превозносил, будучи влюбленным в ее силу, настолько же он ее и обесценил, будучи не готовым принять ее такой, какая она есть.
Любовница.
Когда ты поцеловал меня в губы, я телом ощутила твою дрожь. Ты дрожал так, будто стоял нагим на мосту посреди зимы, лютых морозов и падающих хлопьев снега. В этот день было очень тепло. Ты привез с собой солнце и дрожь.
Ученик.
Есть люди, которые считают себя честными, порядочными, но при этом обсуждают других за их спинами. Это та порядочность, которая покупается по дешевке и ведет в пекло сомнений, через раскаленные угли надуманного самомнения, не подкрепленного никакими действиями/заслугами/преодолениями самого себя. Это путь в пекло через разрушение самого себя, через противоречие самому себе. Даже тот, кто рубит правду, как палач отсекает голову на гильотине, уничтожая другого, в конечном итоге сам себя разрушит, если будет ее рубить с наслаждением (для палача его работа – дело обыденное, а если он это делает с наслаждением, то чем палач лучше того, кто своим преступлением выбрал смерть вместо жизни?), смакуя собственное превосходство над другим, скрывая за этой правдой гнилую личину, которая строится на подлости, на изворотливости, на вылепливании истины так, как удобно самому себе, ради личной выгоды. Я заметил, что такие люди часто критикуют других, но сами не выносят критики. Все могут обижать друг друга походя, не понимая, все совершают ошибки, многие поддаются эмоциям. Это норма – совершить ошибку и сделать вывод, обжечь другого, самому обжечься, научиться в конечном итоге на своих ожогах, на чужих ожогах, попросить извинения, простить и принять себя. Но гнилая личина делает больно намеренно, вновь и вновь, упиваясь болью другого. Такой человек не желает учиться. Это форма насилия. Умея обращаться с правдой, легко манипулировать человеком, который лжет. Я видел это.
Правду извратили (казалось бы, как можно извратить правду?).
Учитель.
За всем сказанным стоит огромный страх не оказаться на месте того, о ком идет речь. Он усвоил, что, осуждая другого, рано или поздно возьмешь на себя его груз и пройдешь его путь.
Он боится не того, что в себе самом обнаружит гнилую личину, а того, что, обнаружив, оправдает ее и продолжит с ней жить.
Он считает себя трусом и постоянно твердит об этом.
Любовница.
Твоя рука дрожала, но крепко держала мою руку, ты вел меня в сторону Гостиного двора и время от времени останавливал посреди потока людей и целовал в губы. Твое тело не переставало дрожать.
Ученик.
Любой человек, который научился тормозить на опасных поворотах, который усвоил правила езды по серпантину, может загнуть правду в такую позу, в которую ему нужно. И иметь ее так, как вздумается, ибо он умеет заниматься с ней сексом.
Учитель.
Он слишком много думает о правде. Он мог бы это время провести в объятиях прекрасной темноволосой женщины, которую он выбрал, утопая в нежных лепестках ее губ, тянущихся к нему, как к солнцу.
* * *
– Я хочу принять душ вместе с тобой, – сказал я своей любовнице. Мы много выпили шампанского, но не опьянели от него.
Я опьянел только тогда, когда мы стояли под струей горячей воды. Я мыл ее, нежно, но уверенно притрагиваясь к ее роднику. Мне хотелось просто мыть ее, мне нравилось, что она доверилась мне, что она принимала меня как мужчину, что она приняла решение повернуться ко мне спиной, расслабиться и подарить свое тело мне. В какой-то момент мой орган налился кровью, затвердел, и я, отдавшись полностью этому порыву, этому неконтролируемому желанию, взял ее за волосы и резко, без всяких прелюдий и ласк, вошел в нее, прижав к своей груди ее торчащие лопатки. Это было дико. Это было по-животному. Это было по-настоящему. Я хотел ее здесь и сейчас.
Она была тонка и драгоценна для меня, как слоновая кость. Я мог запросто взять ее на руки и отнести в спальню. Но в этот момент мне хотелось быть в ней, брать ее грубо, без всяких нежностей и ласк. Мне хотелось обладать ею, ее хрупким, тоненьким тельцем. Я получал удовольствие от того, что трахал ее так, будто не видел женщин много лет, находясь в заточении.
В конце я повернул ее лицом к себе и посмотрел на нее. Она глубоко дышала, ее веки были закрыты, я посмотрел на ее губы, а затем впился в них. Снова посмотрел в ее глаза – теперь они были открыты, она начала дышать спокойнее. Ее глаза смотрели на меня так, будто говорили: «Кто ты и что ты со мной сделал сейчас?» Мне нравился этот взгляд, он был настоящим.
Я выключил воду, взял ее на руки, осторожно, чтобы не поскользнуться на скользкой плитке, отнес в спальню и аккуратно, насколько мог, бросил на кровать.
Какое-то странное удовольствие было в том, чтобы именно бросить ее на кровать, а не положить.
* * *
Учитель.
Он много думает, ему стоило бы научиться быть в женщине, будучи с женщиной.
Любовница молчит и смотрит в потолок.
Ученик.
О чем ты думаешь?
Целует в губы любовницу и смотрит ей в глаза.
Любовница.
Ни о чем. Просто смотрю.
Целует ее губы снова, затем целует нос и ложится возле нее на спину.
Учитель.
У него неплохо получается.
Ученик.
Согласно определению Даля…
Учитель.
О, нет!
Устав смотреть на звезды, он задумчиво переводит взгляд на девушку, сидящую на подоконнике.
Учитель.
Бела как снег. Нема как статуя.
Любовница.
Я хотела опоздать ровно на одну сигарету. Но пришла раньше на целых пять.
Ученик.
Я знал. Я пришел раньше на три. И стоял с другой стороны, спрятавшись за мостом, чтобы увидеть, когда ты подойдешь к третьему копыту второго коня. А затем подойти сзади и обнять тебя. Я люблю контролировать ситуацию.
Учитель.
Он любит контролировать непривычную для него ситуацию. Это придает ему уверенности и дает ощущение спокойствия и безопасности.
Любовница.
У меня начали дрожать руки еще за сутки до нашей встречи, как только узнала, что ты прилетаешь.
Даже опыт (а опыт есть результат действия), и тот – творение человека, опыт – это самый очевидный пример вынесенного урока, вырванного сердца и скрытого в нем символа.
Учитель.
Он увидел, что правда имеет столько оттенков, сколько не имеет радуга после дождя. Увиденное посеяло в его сердце тревогу, он пытается изобрести себя заново. Он понял, что на правду нельзя опереться, она оказалась для него слишком шаткой.
Ему важно на что-то опереться.
Любовница.
Сегодня у Аничкова моста мои руки дрожали, мои ноги дрожали, но я шла тебе навстречу.
Ученик.
Я понял для себя, что есть вещи гораздо опаснее похоти, разврата и атеизма. Например, двойные стандарты, убеждения во благо себе: «Я верую в правду во имя великой лжи, прежде всего самому себе».
Учитель.
Тебя тревожат двойные стандарты. Тревожит ли тебя атеизм?
Любовница.
Когда я шла к тебе, меня остановил молодой человек и сказал: «Почему она такая хмурая и не улыбается?» Я улыбнулась. Он меня немного подбодрил.
Ученик.
Я видел людей, которые борются за правду, выплескивают правду в лицо, как стакан с серной кислотой, истязая человека, доставляя ему страдания, наслаждаясь этими страданиями. Серная кислота разрушает ткани при соприкосновении с кожей, правда, поданная в таком виде, разрушает представления человека о самом себе; но разве правда есть разрушение? разве правдой наказывают? Разве не должен человек сам себя разрушить через ложь, дойдя до самого предела лжи, чтобы в итоге начать создавать себя заново? Создать собственную правду, истину, смысл, которые сделают его сильнее? Я верю в то, что правда не может быть наказанием, местью, правда – это холодная, бездушная проститутка, которую имеют так, как посчитают нужным, заплатив свою цену.
Учитель.
Он увидел вещи такими, какими не готов был их увидеть. Он пытается вглядеться в то, на что не готов еще смотреть. Насколько сильно он ее превозносил, будучи влюбленным в ее силу, настолько же он ее и обесценил, будучи не готовым принять ее такой, какая она есть.
Любовница.
Когда ты поцеловал меня в губы, я телом ощутила твою дрожь. Ты дрожал так, будто стоял нагим на мосту посреди зимы, лютых морозов и падающих хлопьев снега. В этот день было очень тепло. Ты привез с собой солнце и дрожь.
Ученик.
Есть люди, которые считают себя честными, порядочными, но при этом обсуждают других за их спинами. Это та порядочность, которая покупается по дешевке и ведет в пекло сомнений, через раскаленные угли надуманного самомнения, не подкрепленного никакими действиями/заслугами/преодолениями самого себя. Это путь в пекло через разрушение самого себя, через противоречие самому себе. Даже тот, кто рубит правду, как палач отсекает голову на гильотине, уничтожая другого, в конечном итоге сам себя разрушит, если будет ее рубить с наслаждением (для палача его работа – дело обыденное, а если он это делает с наслаждением, то чем палач лучше того, кто своим преступлением выбрал смерть вместо жизни?), смакуя собственное превосходство над другим, скрывая за этой правдой гнилую личину, которая строится на подлости, на изворотливости, на вылепливании истины так, как удобно самому себе, ради личной выгоды. Я заметил, что такие люди часто критикуют других, но сами не выносят критики. Все могут обижать друг друга походя, не понимая, все совершают ошибки, многие поддаются эмоциям. Это норма – совершить ошибку и сделать вывод, обжечь другого, самому обжечься, научиться в конечном итоге на своих ожогах, на чужих ожогах, попросить извинения, простить и принять себя. Но гнилая личина делает больно намеренно, вновь и вновь, упиваясь болью другого. Такой человек не желает учиться. Это форма насилия. Умея обращаться с правдой, легко манипулировать человеком, который лжет. Я видел это.
Правду извратили (казалось бы, как можно извратить правду?).
Учитель.
За всем сказанным стоит огромный страх не оказаться на месте того, о ком идет речь. Он усвоил, что, осуждая другого, рано или поздно возьмешь на себя его груз и пройдешь его путь.
Он боится не того, что в себе самом обнаружит гнилую личину, а того, что, обнаружив, оправдает ее и продолжит с ней жить.
Он считает себя трусом и постоянно твердит об этом.
Любовница.
Твоя рука дрожала, но крепко держала мою руку, ты вел меня в сторону Гостиного двора и время от времени останавливал посреди потока людей и целовал в губы. Твое тело не переставало дрожать.
Ученик.
Любой человек, который научился тормозить на опасных поворотах, который усвоил правила езды по серпантину, может загнуть правду в такую позу, в которую ему нужно. И иметь ее так, как вздумается, ибо он умеет заниматься с ней сексом.
Учитель.
Он слишком много думает о правде. Он мог бы это время провести в объятиях прекрасной темноволосой женщины, которую он выбрал, утопая в нежных лепестках ее губ, тянущихся к нему, как к солнцу.
* * *
– Я хочу принять душ вместе с тобой, – сказал я своей любовнице. Мы много выпили шампанского, но не опьянели от него.
Я опьянел только тогда, когда мы стояли под струей горячей воды. Я мыл ее, нежно, но уверенно притрагиваясь к ее роднику. Мне хотелось просто мыть ее, мне нравилось, что она доверилась мне, что она принимала меня как мужчину, что она приняла решение повернуться ко мне спиной, расслабиться и подарить свое тело мне. В какой-то момент мой орган налился кровью, затвердел, и я, отдавшись полностью этому порыву, этому неконтролируемому желанию, взял ее за волосы и резко, без всяких прелюдий и ласк, вошел в нее, прижав к своей груди ее торчащие лопатки. Это было дико. Это было по-животному. Это было по-настоящему. Я хотел ее здесь и сейчас.
Она была тонка и драгоценна для меня, как слоновая кость. Я мог запросто взять ее на руки и отнести в спальню. Но в этот момент мне хотелось быть в ней, брать ее грубо, без всяких нежностей и ласк. Мне хотелось обладать ею, ее хрупким, тоненьким тельцем. Я получал удовольствие от того, что трахал ее так, будто не видел женщин много лет, находясь в заточении.
В конце я повернул ее лицом к себе и посмотрел на нее. Она глубоко дышала, ее веки были закрыты, я посмотрел на ее губы, а затем впился в них. Снова посмотрел в ее глаза – теперь они были открыты, она начала дышать спокойнее. Ее глаза смотрели на меня так, будто говорили: «Кто ты и что ты со мной сделал сейчас?» Мне нравился этот взгляд, он был настоящим.
Я выключил воду, взял ее на руки, осторожно, чтобы не поскользнуться на скользкой плитке, отнес в спальню и аккуратно, насколько мог, бросил на кровать.
Какое-то странное удовольствие было в том, чтобы именно бросить ее на кровать, а не положить.
* * *
Учитель.
Он много думает, ему стоило бы научиться быть в женщине, будучи с женщиной.
Любовница молчит и смотрит в потолок.
Ученик.
О чем ты думаешь?
Целует в губы любовницу и смотрит ей в глаза.
Любовница.
Ни о чем. Просто смотрю.
Целует ее губы снова, затем целует нос и ложится возле нее на спину.
Учитель.
У него неплохо получается.
Ученик.
Согласно определению Даля…
Учитель.
О, нет!
Устав смотреть на звезды, он задумчиво переводит взгляд на девушку, сидящую на подоконнике.
Учитель.
Бела как снег. Нема как статуя.
Любовница.
Я хотела опоздать ровно на одну сигарету. Но пришла раньше на целых пять.
Ученик.
Я знал. Я пришел раньше на три. И стоял с другой стороны, спрятавшись за мостом, чтобы увидеть, когда ты подойдешь к третьему копыту второго коня. А затем подойти сзади и обнять тебя. Я люблю контролировать ситуацию.
Учитель.
Он любит контролировать непривычную для него ситуацию. Это придает ему уверенности и дает ощущение спокойствия и безопасности.
Любовница.
У меня начали дрожать руки еще за сутки до нашей встречи, как только узнала, что ты прилетаешь.