Ждать недолго пришлось, но отдышаться Байкову все же удалось и воды с каким-то привкусом кисловатым попить, и автомат он немецкий с боеприпасами прихватил, с того самого здорового немца, что с ним здоровкался. Даже прибарахлился Байков – пробежался по карманам лежащих рядом с ним немцев, забрав документы и ссыпав их в немецкий ранец, что висел на одном из немецких разведчиков. Да фонарик так и валявшийся прихватил, заработав одобрительное хмыканье одной из теней.

Чуть позже и побегать пришлось, и поползать, но сначала, конечно, побегать с двумя пленными немцами и в сопровождении тех же теней в немецких, как потом оказалось, маскировочных костюмах. А потом у немцев в траншее связка гранат взорвалась – это по звуку было слышно, и пошла потеха. Там даже не крик немца был – вой дикий… и еще взрыв… еще.

К своей траншее Байков первым подползал. Может, поэтому их бойцы не обстреляли. А там все и вскрылось. Капитан уже тогда понимал, что для него все закончилось. За такое – трибунал и штрафной батальон. Ежели повезет, а если еще кто припомнит, что комбат немецкий язык потихоньку изучает, вообще у стенки можно оказаться.

Пропажу командира батальона обнаружили, когда командир второй роты старший лейтенант Талабуха зарезанного часового обнаружил, потом второго нашли и боевое охранение, а это еще четверо бойцов в придачу. Комполка уже известили, а тот сразу в дивизию доложился.

В его собственном блиндаже их и разместили. Байкова, двух немцев и всех разведчиков, и получилось, что сидит он натурально среди немцев. Все разведчики были в немецкой форме и с немецким же оружием. Байков о таких разведывательно-диверсионных группах только слышал. Полковая и дивизионная разведка в нашей форме за линию фронта ползает.

Смелые мужики! Немцы таких диверсантов в плен не берут. Это Байков у дивизионных разведчиков случайно узнал.

Должны были разоружить разведчиков – порядок такой, но старший над разведчиками книжечку достал, представился и приказал: «Осназ НКВД. Управление специальных операций. Майор Лапиков.

Доложите в штаб дивизии, чтобы сообщили в штаб фронта о выходе нашей группы в расположение вашего батальона. Заприте нас в блиндаже командира батальона. Оружие сдадим перед входом в блиндаж, но пленные и ваш капитан останутся с нами до приезда представителя из штаба фронта».

Автоматы и финки разведчики действительно сдали, но шариться по своим ранцам никому не позволили, а когда начштаба батальона Костя Авеньшин возразил, то еще один разведчик показал ему какой-то документ, от чего тот аж побелел. Это даже в тусклом свете карманных фонарей видно было.

Так и просидели они в блиндаже до приезда этих неведомых Байкову представителей из штаба фронта, а те не заставили себя долго ждать. Честно говоря, Байков и не заметил, как разведчики дверь изнутри закрыли, спал он, как сурок. Сутки почти на ногах, и не самых легких в его жизни, но разведчики эти капитану сразу понравились.

Все у них оказалось: и фонари немецкие, и часы, и консервы, и галеты, и даже спирт. Как к себе домой в блиндаж командира батальона зашли. Первым делом пол вскрыли и полуметровую яму для туалета вырыли. Байков аж обомлел: и покормили его, и напоили, и оправиться дали, и крышкой все их общие художества закрыли.

Проснулся капитан от стука и голоса, как потом оказалось, часового.

– Что надо? – и глухо так снаружи, но властно.

– Открывайте немедленно, – другой уже голос.

Этого Байков сразу определил – майор НКВД Ситечка. Появление начальника контрразведки дивизии в их полку для комбата было смертным приговором. Грузный и даже толстый Ситечка производил впечатление добродушного толстячка, но таковым не являлся. Злобы в нем было через край.

В их дивизию этот майор «Смерш» попал с понижением и отыгрывался на всех нижестоящих, клепая дела по поводу и без. Но часовой разведчиков не повелся на грозные окрики и спросил:

– Пароль из штаба фронта. – За дверью долго не ждали. Еще один голос произнес:

– «Сава» сто семнадцать. Отзыв? – На что часовой тут же ответил:

– «Багги» двадцать три. Открываем. – К этой минуте все уже проснулись.

По блиндажу заметались лучи фонарей, и Байков увидел, что в косяк двери воткнуты три обрезанных немецких штыка, от чего дверь открываться отказывалась категорически, а часовой убирает за пазуху пистолет. Вон оно чем они дверь-то закрыли, и оружие не все сдали – пистолеты у всех оказались и гранаты, похоже, тоже.

Сначала из блиндажа на воздух вышли те двое – майор и второй разведчик, что документ начальнику штаба батальона показывал. Понятно, что уже не байковского батальона, теперь начштаба на комбата утвердят, а капитан в загребущие лапы к Ситечке попадет в измене Родине признаваться; но пошло все не так, как Байков себе представлял.

Выпустили их через полтора часа где-то. Из блиндажа на свет Байков вышел последним – утро было уже. Все разведчики со своими автоматами оказались, а один молодой парень Байкову автомат немецкий протягивает и вещмешок самого комбата. Ну точно он! Вон и заплатка у левой лямки, что ему санинструктор Ниночка пришивала. Заплатка эта по цвету отличается.

Вот мужики ушлые! Сам Байков о личных вещах даже не подумал, а они ему его же собственный вещмешок набили так, что в нем и сантиметра места пустого не осталось. Даже ватную безрукавку, с зимы оставшуюся, в скатку свернули и к лямкам вещмешка приторочили.

Капитан ухватился за автомат привычно и на плечо его, как все, повесил. Ситечка это увидел и аж взвился:

– Автомат? Изменнику Родины? Да я вас всех под трибунал. – И кобуру лапать принялся, но тут вперед шагнул командир разведгруппы:

– Под трибунал? Нас? Спецгруппу наркомата внутренних дел? Ты взбесился, майор? Да я тебя самого за Полярный круг загоню, тундру от снега очищать. Руки только протяни к капитану – гадить в собственные штаны будешь до конца своей недолгой жизни.

У тебя есть полномочия арестовать представителя Лаврентия Павловича Берии? Сейчас мы все вместе поедем в штаб фронта, и ты там свои обвинения представишь отдельным рапортом на имя начальника контрразведки «Смерш» комиссара государственной безопасности второго ранга товарища Абакумова, а я свой рапорт напишу.

Кстати, майор! Ты знаешь, чем боец, выходящий с немецкой стороны с немецким оружием, отличается от бойца, выходящего с оружием нашим? Нет?

Бойцов и командиров, вооруженных немецким оружием, немцы в плен не берут. Странно, что начальник контрразведки дивизии таких простых вещей не знает. Видимо, мне придется подать два рапорта. Второй – о несоответствии майором Ситечка занимаемой должности и переводе его в распоряжение начальника управления спецопераций генерал-майора НКВД Малышева.

Этот командир батальона полгода в расположении с немецким автоматом таскается, и вышел он с нами с немецким оружием в руках, поэтому я ему верю, как себе, а вот если твое обвинение, сказанное при свидетелях, окажется ложным – под трибунал пойдешь уже ты. – Так этот майор Лапиков и выдал, а Ситечка моментально поник, как будто из него весь воздух выпустили.

Байков действительно еще в марте в разведке боем прихватил у убитого им фельдфебеля немецкий автомат, да так и оставил его у себя. Патронов, правда, к нему осталось кот наплакал – в обороне же сидели, но Байков мимоходом подивился. Откуда майор Лапиков об этом знает? Вместе же в блиндаже сидели. Неужто всего за полчаса его бойцов о комбате расспросил?

Уже в грузовике Байков спросил у ближайшего разведчика. Хотя майор и рядом сидел, но обратиться к нему Байков побоялся – дремал он вроде, покачивая головой на дорожных колдоебинах.

– Как мне-то теперь? – Капитана правда это интересовало.

Где командир простого пехотного батальона, а где осназ НКВД? Спать-то майор вроде и спал, но от вопроса проснулся сразу.

– Да ничего, капитан, – легко выдохнул командир группы, потирая руками заспанное лицо. – Сейчас заедем в штаб твоей дивизии, снимем показания о твоей службе. Два ранения у тебя, «Звездочка», «Отвага». Напишу я рапорт на твой перевод к нам, и поедем в штаб фронта, а потом в Москву, к нам в управление.

Реакции у тебя правильные – как хомяк все в дом тащишь. Автомат с боеприпасами прихватил, дохлых фрицев вытряс, да на нейтральной полосе правильно себя вел. Нам такие ребята нужны. Пройдешь «учебку», сдашь нормативы и с нами за линию фронта, а там как себя покажешь – пара-тройка выходов – и вернешь себе звание, а наград у нас не лишают.

– А-а-а-а… – протянул Байков, неопределенно потягивая подбородком в сторону.


– Забудь, – коротко сказал командир группы. – Это у него теперь проблемы. Нашел изменников Родины. Урод. Налепил дел на безвинных. Скотина! Всего полчаса я с твоим командиром полка общался, а такого наслушался, что кровососа этого можно без трибунала к стенке поставить. Я до Берии с Абакумовым дойду, но в контрразведке он больше служить не будет, – проговорив это, майор опять уснул, удобно пристроившись головой на коленях у здоровенного разведчика.

Русому молодому парню это, видимо, было привычно. Он только подбородком чуть повел, и еще один разведчик тут же накрыл майора плащ-палаткой, но Лапиков этого не заметил. Как будто выключили его, а Байков пораженно замер и так и просидел до самого штаба их дивизии.

В штабе все произошло достаточно быстро – часов за шесть. Они так и просидели около грузовиков, что их привезли, а майор с заместителем своим и еще тремя разведчиками ушли с сильно подавленным контрразведчиком. Даже не переодевались, плащ-палатки только накинули, чтобы немецкой формой на весь штаб не отсвечивать.

Оставшиеся разведчики, не теряя даром времени, чуть в сторонке выкопали очередную яму для отхожего места, разожгли костер и подогрели завтрак на всех. По банке немецких мясных консервов с галетами на брата получилось. Даже про немцев не забыли.

Вели себя разведчики так, что Байков в очередной раз восхитился ими: вот мужики бесстрашные – в немецкой форме и рядом со штабом дивизии. Поодаль, правда, четверо пехотинцев из комендантского взвода расположились, но проходящий мимо народ все равно настороженно косился – полвзвода немецких пехотинцев рядом со штабом тушенку жрет да чаем запивает, и капитан вроде знакомый вместе с ними за обе щеки наворачивает.

Чуть позже пришли двое из разведотдела дивизии и забрали немцев и те документы, что Байков и разведчики собрать успели, а вот перед отъездом к ним присоединились еще двенадцать подследственных, видимо, сидевших в «хозяйстве» майора Ситечки. И среди них, вот чудо из чудес, – Васька Мишечкин, командир взвода из дивизионной разведроты. Байков знал лейтенанта Мишечкина, но как он оказался в контрразведке, даже не догадывался, а посадили их в разные машины.

Майор Ситечка тоже поехал с ними в Москву, но в отдельной машине, в компании двоих своих подчиненных и под конвоем четырех автоматчиков. За дородным арестантом тащили и его три чемодана. Что в них было, Байков, разумеется, не знал, но бывший контрразведчик шел к автомашине, едва переставляя ноги. Его даже прикладами автоматов без всякого почтения подталкивали, и, Байков это отдельно отметил, сопровождающего контрразведчика у арестованного майора и его бывших подчиненных не было. Похоже, что у бывших контрразведчиков их дивизии дорога была в один конец.

– Четвертый! – услышал Байков у себя за спиной торжествующий голос.

Оказалось, что на арестованного Ситечку пялится не только Байков, но и все остальные разведчики. Но в отличие от наглухо прибитого таким необычным зрелищем Байкова смотрят они со злорадными усмешками, а тот же разведчик пояснил ошеломленному капитану:

– Четвертый начальник контрразведки только на моих глазах под трибунал угодил. У «Багги» это быстро. Он когда в дивизионную контрразведку приезжает, сразу следственные дела проверять начинает, и если хоть один ничем не оправданный расстрел находит, то вся контрразведка, четко печатая шаг, отправляется под трибунал, а ваш Ситечка вообще к Абакумову едет. Даже не представляю, что с ним там сделают – «Багги» про этого майора по телефону такие истории рассказал, что его прямо в штабе дивизии приказали задержать и к Абакумову распорядились под нашим конвоем доставить.

Не журись, капитан! С тобой все нормально будет. Я тоже «крестник» «Багги» – он меня вообще от расстрела спас. Не скрою – виноват был. Пьяным подчиненного застрелил. В трибунале к расстрелу приговорили, а «Багги» меня прямо из камеры перед расстрелом вытащил. Так тогда и сказал: «Если что, сам расстреляю – рука не дрогнет, хотя в своих стрелять последнее дело. Он еще пользу может принести». Я две недели поверить не мог, что в живых остался, но пользу теперь за двоих приношу – за себя и за лейтенанта Есалинова, которого я убил по своей дурости.





* * *


Все было так, как сказал Семен Арзамасов – тот самый разведчик, что просвещал Байкова. Так, да не совсем так. Никуда майор Лапиков не звонил. Просто был с ним капитан Георгий Кардава – личный представитель начальника Главного управления контрразведки «Смерш» и заместителя народного комиссара обороны комиссара государственной безопасности 2-го ранга Виктора Семеновича Абакумова, прикомандированный к группе майора Лапикова. Да еще и лично знающий начальника контрразведки армии. Вот ему-то этот капитан из штаба дивизии и дозвонился. Со всем понятным результатом.

Уже всего через сутки началась у Байкова новая, но удивительно необычная жизнь. Следующие несколько месяцев промелькнули перед Байковым настолько стремительно, что он этого даже не осознал. Вроде совсем недавно капитан себе стоптанные ботинки с грязными обмотками, снятые с убитого штрафника, примерял, мысленно, конечно же, а уже середина декабря – все дни в этом управлении были заполнены до отказа. Спать не успевали, но кормили всех от пуза, а гоняли на сдаче нормативов так, что Байкову небо с овчинку показалось. Уж насколько Байков двужильный, но и он тогда еле ноги в казарму притаскивал.

«Учебку» Байков отстоял на одной ноге, да и учить капитана было особо нечему. Медицину он прошел одним из первых – здоровья в нем было на десятерых. Стрелковое оружие бывший комбат знал и немецкое тоже – трофеи иногда все же пехоте перепадали.

Командир пехотного батальона многое должен знать и уметь, чтобы и самому в живых остаться, и своих людей почем зря на передовой в могилы не укладывать. От судьбы, конечно, не уйдешь. Прикажут, и на пулеметы в полный рост полезешь, но дураки в пехотных комбатах на передовой долго не живут.

Новые правила и новые умения легли на старые знания легко и, как сказал один из инструкторов, непринужденно, так что уже через две недели бывший командир батальона сходил в свой первый рейд, а дальше они пошли один за другим почти без перерыва. Выкидывали их обычно с парашютом, а приходили группы на своих двоих.

Ходил за линию фронта капитан и с «Багги», и с «Лето» и даже один раз прикрывал снайперскую группу «Савы». Кого тогда снайперы в тылу у немцев достали, Байкову, конечно же, не сказали, но гоняли их фрицы по лесам, как Макар телят не гонял.

Уйти удалось по болотам, а потом неделю к нашим выбирались, но дошли все. Наголодались и намерзлись, но, как это ни странно, выжили. Был бы Байков верующим – в церкви всех святых свечками заставил бы. Благо, действующая часовенка прямо рядом с учебным центром находилась, а так только накатили с ребятами да спать завалились. После возвращения три дня отдыха всем давали.

Словом, к Ленинграду Байков командовал уже своей группой, и неплохо командовал. Перед новым сорок четвертым годом вручили капитану орден «Отечественной войны» второй степени, а после Ленинграда орден «Боевого Красного Знамени» – на счету у группы Байкова оказалось два пущенных под откос состава, дрезина и три взорванных небольших мостика. Правда, не железнодорожных, а автомобильных.

Да и так они железнодорожное полотно постоянно подрывали и фрицев нащелкали с полсотни – это тех, с кого документы успели собрать, остальные в управлении результатом не считаются. И вообще группа Байкова, к удивлению самого капитана, под Ленинградом оказалась чуть ли не самой результативной из тех, кто в живых остался. Потери в разведывательно-диверсионном отделе управления все же были серьезные.

Группа старшего лейтенанта Василия Мишечкина – разведчика из дивизии Байкова, погибла в полном составе, а сам Васька, раненный в ногу в самом начале своего последнего рейда, остался прикрывать свою группу и попался немцам живым.

Фотографии того, что от Мишечкина осталось, которые вывесили на информационной доске на плацу, рассмотрели все, и Байков, да и остальные, кто это видел, единогласно решили, что про последнюю гранату инструкторы говорят им всем совсем не за просто так. Лучше уж своими руками накрыться да пару фрицев с собой прихватить, чем так в конце своей жизни мучиться.

После Ленинграда отдыхали в расположении и учились всему понемногу, но в основном немецкому языку со старым, слепым, седым как лунь преподавателем, которого под руку водил пятнадцатилетний мальчишка. Учили эти двое на совесть – старик разговорному немецкому, а пацан письменному, но разговаривали те со всеми только по-немецки, хотя русский язык знали как родной.

То, что они немцы – и мальчишка, и старик, – всем сказали еще на первом занятии, но к тому времени дурную ненависть к просто немцам инструкторы всем повыбили. Действительно. Зачем на людей, что тебя учат, зубы скалить? Ненавидишь немцев так, что учиться не можешь? Автомат в руки – и на передовую, а здесь умные нужны. Так всем инструктор их учебной роты на первом занятии и сказал. Он тоже на занятия по-немецкому языку приходил.

В конце февраля это произошло. Подошел к Байкову «Багги» – тот самый майор, который его из контрразведки вытащил и спас тем самым. В этом у Байкова сомнений никаких не было. В разведотделе управления таким, как Байков, был каждый второй, а то как бы и не каждый первый, но никто не гнобил их прошлым – как родных принимали, но и спрашивали тоже как с близких родственников.

«Багги» и «Лето» были командирами учебных батальонов, и были они настолько необычны, что о них среди солдат уже легенды складывали. Якобы они чуть ли не родственники самого Верховного. Потому-то и ведут они себя так уверенно, и сделать им никто и ничего не может.

Хотя, конечно, глупость это. Кто родственника Верховного за линию фронта отпустит? А потом Верховный – грузин, а «Багги» с «Лето» – русаки чистейшие. Оба невысокие, коренастые блондины. Да и вообще не наше это дело. Такие рассуждения к вечности довести могут. К краю расстрельной ямы то есть.

Так вот, подошел «Багги» к капитану Байкову и за собой позвал, и пошли они в святая святых управления – на закрытую территорию. Есть такая в управлении. Как «Багги» как-то на инструктаже сказал: государство в государстве.

Все было интересно на этой территории: пропускная система необычная – мышь не проскочит. Здания – невысокие, но с часовыми у каждого входа. Небольшой плац со специально сделанной полосой препятствий и странным лабиринтом. Байков такого и не видел никогда.

В углах плаца стояли несколько «адских молотилок» – легкобронированных самоходных установок с новыми спаренными пятидесятисемимиллиметровыми зенитными установками, что только начали поступать в войска. У Байкова аж челюсть от их вида отвалилась. Моща! Он только раз одну такую на фронте видел, а тут целых четыре штуки.

Были и шесть бронетранспортеров-вездеходов с новейшими крупнокалиберными пулеметами Владимирова и даже два таких же вездехода с «зушками», но эти уже знакомы. Эти счетверенные, а в основном сдвоенные автоматические пушки Байков тоже на фронте несколько раз видел. Пехота их чуть ли не на руках носит вместе с пушкарями.

Ох, как тогда две такие «зушки» воздушный налет отбили! Любо-дорого. Под Ленинградом это было, на полустанке небольшом. «Мессеры» ведь обычно парами на охоту вылетают – вот и выскочили они откуда ни возьмись. Охотники! Мать иху!

Во время налета прятаться надо, куда придется – рефлекс такой у пехоты. Вот и капитан рухнул там, где стоял, и за старое бревно откатился. Поэтому того, как «мессеры» на полустанок заходили, он не увидел. Байков только странный треск услышал, как будто целый лист черепицы в огне потрескался. «Тр-р-р-р» – коротко так, а у ведущего «Мессершмитта» крыло – раз, и отломилось. Почти у самого основания!

Высота небольшая была, и самолет сразу на бок, к земле, и на первом же витке на землю – бряк. Прямо на кабину! Даже не взорвался, а пока Байков на все это глядел, краем уха второй такой же треск услышал и сразу: «Бу-у-ум». Капитан в ту сторону взгляд кинул, а там уже и обломков нет. Огненный комок только к земле летит, распадаясь на разные частички. Ну и пехота, конечно, пушкарей качает, из собственных штанов кирпичи вытряхивая, кто накидать успел.