— Вы действительно делаете все от вас зависящее, если в глубине души считаете, что Лив Линд получила по заслугам? Должна признаться, я ощущаю тревогу.
— Послушай, ты, я позабочусь о том, чтобы это стало твоей последней передачей!
— Это угроза?
Теперь она сожалела, что не записала и этот разговор.
— Это полный бред, слышишь? Чего ты хочешь?
— Чтобы расследование смерти Лив Линд проводилось корректно, с уважением к потерпевшей. Разве это так странно? Желаете прокомментировать ваши коллегиальные разговоры или хотите, чтобы я включила их в утреннюю программу новостей без всяких комментариев?
Он снова бросил трубку.
Не успев даже подумать, что делает, она позвонила Уве. Тот ответил сразу же, словно сидел и ждал ее звонка.
— Подожди минутку.
Судя по звуку, он зашел куда-то и закрыл за собой дверь.
— Где ты была, черт подери? Я пытался связаться с тобой все лето.
— Теперь я здесь.
— Поднялась с петухами, да? Два месяца не проявлялась, а теперь звонишь как ни в чем не бывало!
Не давая ей вставить ни слова, он сказал:
— Наше сотрудничество больше не может продолжаться.
— Очень даже может.
Что он такое затеял? Неужели все разом сошли с ума? Уве — пресс-атташе полиции Стокгольма. Сотрудничали они давно. Эллен платила ему за то, чтобы получать информацию о расследуемых преступлениях и о событиях в полиции. Нельзя сказать, чтобы она этим гордилась, но именно так приходилось поступать большинству журналистов, чтобы получить сведения, с которыми они, в свою очередь, обращались правильно. В большинстве случаев.
— В прошлый раз мы сильно рисковали, — продолжал он.
— Это ты рисковал, и, будь я на твоем месте, была бы посговорчивее: подозреваю, что будет не очень приятно, если в СМИ просочится информация о том, как ты и твоя жена пытались захапать вознаграждение нашедшему. Хочешь знать, как я с ним поступила? Отец Люкке настаивал, что вознаграждение положено мне, поэтому я решила, что семья создаст фонд в память о Люкке, который будет поддерживать «Брис»[3] и другие подобные организации. Мама и мачеха Люкке вместе возглавили этот фонд.
Этим решением Эллен осталась очень довольна. Таким образом все могли как-то загладить то, как они обращались со своей дочерью, и вместе с тем поддержать деятельность, помогающую другим детям.
— Все я знаю, я об этом читал. И что, кем ты теперь себя возомнила? Матерью Терезой? Ты не можешь меня засадить — мы с тобой в одной лодке, и я утащу тебя за собой на дно. Наверное, тебе не надо напоминать, что давать взятки — противозаконно?
— Я только что беседовала с одним твоим коллегой из Нючёпинга, они сильно облажались. Послушай-ка вот это.
— Что ты делаешь в Нючёпинге?
— Убийство Лив Линд.
«Больше ему необязательно знать», — подумала она, открывая аудио файл.
— Это Бёрье Сван, возглавляющий предварительное следствие.
Она воспроизвела ему аудиофайл. Прежде чем Уве успел что-либо сказать, добавила:
— А еще он угрожал мне. Как ты относишься к тому, что твои коллеги позволяют себе такого рода высказывания? Правильно ли доверять им расследовать убийство с таким настроем? Получит ли Лив Линд то внимание, которого заслуживает?
— Она умерла.
Он рассмеялся.
— Извини, я не смог удержаться. Успокойся, пожалуйста.
— Что?
— Перестань, это всего лишь профессиональный сленг. Интересно было бы послушать, как вы там у себя в редакции разговариваете.
— Думаешь, шведский народ согласится с тем, что это всего лишь профессиональный сленг?
— Чего ты хочешь, Эллен?
— Я желаю знать все об убийстве Лив Линд.
Ханна, 07:25
Ханна медленно спускалась по лестнице. Остальные члены семьи все еще крепко спали. Стоффе вернулся домой накануне поздно вечером, у него не было сил обсуждать случившееся. Ранее днем он также не пожелал говорить об этом по телефону. Ханне трудно было заснуть, и в конце концов она перешла в гостевую комнату, чтобы не слышать храп Стоффе и поспать хотя бы несколько часов, прежде чем идти на уроки.
Скоро пора будить Карла и Алису, чтобы они не опоздали в школу, — это будет выглядеть нехорошо и лишь привлечет к ним нежелательное внимание.
Легкая тошнота притаилась комком в животе. Несколько раз за ночь Ханне приходилось вставать — боялась, что ее вырвет. Следующая ночь, когда Стоффе будет отсутствовать, вызывала у нее ужас. Без него она не чувствовала себя в безопасности. Или наоборот? Грудь сжалась от дурных предчувствий.
Насыпав дополнительную мерку кофе, она включила кофеварку. Солнце светило в окна, уже становилось жарко.
Кофе капал в стеклянную емкость, а Ханна пыталась разобраться в своих мыслях. Взглянула в окно на другие дома в Сульбю. Все было так тихо и спокойно. Как обычно. На полях белым покрывалом лежал утренний туман. «Невероятно красиво», — подумала она, но тут ее взгляд остановился на сине-белых лентах ограждения, и идиллическая картина лопнула, как мыльный пузырь.
Так близко.
Она не могла отогнать от себя мысль о том, что на земле, возможно, остались следы крови.
Может быть, ей полегчает, если она подышит воздухом? Ханна подняла горшок с розовой пластмассовой пеларгонией, чтобы достать ключ от двери веранды — но ключа на месте не оказалось.
Ханна приподняла соседний горшок, чтобы проверить, не положила ли она ключ туда, но там тоже ничего не было.
Пульс участился. Вчера вечером? Ведь она точно положила его на место! Правда, временами она бывает рассеяна, но ключи никогда не теряла. Особенно сейчас, после всего, что произошло. Она прекрасно помнила, как дважды проверила, что все двери закрыты, прежде чем отправиться спать.
Она нажала на ручку. Дверь на веранду скрипнула и открылась.
— Стоффе! — закричала она. — Стоффе!
Через несколько секунд он сбежал по лестнице, в одних трусах и футболке.
— Что случилось?
— Дверь! Она была открыта. Я точно помню, что вчера ее запирала. И ключ пропал.
Не говоря ни слова, он подошел к двери. Захлопнул ее и посмотрел на поля, потом задернул занавески, которых не хватало, чтобы закрыть все окно. Затем решительными шагами направился в холл.
Она следовала за ним как тень, не в силах ничего предпринять.
Стоффе споткнулся о детский игровой коврик, лежавший на полу в холле, и выругался.
— Дорогая, ты не могла бы убрать все эти детские штучки?
— Прости, — прошептала она. Она не успела убрать, да и сил не было. Но он прав — очень глупо оставлять их на виду.
Входная дверь также оказалась не заперта. Ханна зажала рот рукой.
— Стоффе, что все это значит?
Он смотрел мимо нее остановившимся взглядом.
— Вчера я все заперла. Я точно знаю, что все запирала, — проговорила она, слыша, что голос ее звучит истерически. — Неужели кто-то был здесь, пока мы спали?
Ханна попыталась сглотнуть, но почувствовала, как все внутри перевернулось. Лихорадочно вспоминая ночь, она спрашивала себя, слышала ли что-нибудь — или придумывает задним числом?
Она кинулась в туалет и наклонилась над унитазом. Ее рвало, пока внутри не стало совсем пусто. Но дурнота никуда не делась.
Стоффе подошел к ней и крепко обнял. Поцеловал ее в макушку, провел рукой по волосам.
— Постарайся успокоиться. Наверняка мы просто что-то перепутали.
Ее все еще трясло, она молча прижалась к нему.
Эллен, 8:30
Ни трупа, ни машины на месте не было. Дорога была открыта, ленты ограждения переставлены в сторону. Сегодня возле Сульбю виднелась одна-единственная полицейская машина.
— Послушай, ты, я позабочусь о том, чтобы это стало твоей последней передачей!
— Это угроза?
Теперь она сожалела, что не записала и этот разговор.
— Это полный бред, слышишь? Чего ты хочешь?
— Чтобы расследование смерти Лив Линд проводилось корректно, с уважением к потерпевшей. Разве это так странно? Желаете прокомментировать ваши коллегиальные разговоры или хотите, чтобы я включила их в утреннюю программу новостей без всяких комментариев?
Он снова бросил трубку.
Не успев даже подумать, что делает, она позвонила Уве. Тот ответил сразу же, словно сидел и ждал ее звонка.
— Подожди минутку.
Судя по звуку, он зашел куда-то и закрыл за собой дверь.
— Где ты была, черт подери? Я пытался связаться с тобой все лето.
— Теперь я здесь.
— Поднялась с петухами, да? Два месяца не проявлялась, а теперь звонишь как ни в чем не бывало!
Не давая ей вставить ни слова, он сказал:
— Наше сотрудничество больше не может продолжаться.
— Очень даже может.
Что он такое затеял? Неужели все разом сошли с ума? Уве — пресс-атташе полиции Стокгольма. Сотрудничали они давно. Эллен платила ему за то, чтобы получать информацию о расследуемых преступлениях и о событиях в полиции. Нельзя сказать, чтобы она этим гордилась, но именно так приходилось поступать большинству журналистов, чтобы получить сведения, с которыми они, в свою очередь, обращались правильно. В большинстве случаев.
— В прошлый раз мы сильно рисковали, — продолжал он.
— Это ты рисковал, и, будь я на твоем месте, была бы посговорчивее: подозреваю, что будет не очень приятно, если в СМИ просочится информация о том, как ты и твоя жена пытались захапать вознаграждение нашедшему. Хочешь знать, как я с ним поступила? Отец Люкке настаивал, что вознаграждение положено мне, поэтому я решила, что семья создаст фонд в память о Люкке, который будет поддерживать «Брис»[3] и другие подобные организации. Мама и мачеха Люкке вместе возглавили этот фонд.
Этим решением Эллен осталась очень довольна. Таким образом все могли как-то загладить то, как они обращались со своей дочерью, и вместе с тем поддержать деятельность, помогающую другим детям.
— Все я знаю, я об этом читал. И что, кем ты теперь себя возомнила? Матерью Терезой? Ты не можешь меня засадить — мы с тобой в одной лодке, и я утащу тебя за собой на дно. Наверное, тебе не надо напоминать, что давать взятки — противозаконно?
— Я только что беседовала с одним твоим коллегой из Нючёпинга, они сильно облажались. Послушай-ка вот это.
— Что ты делаешь в Нючёпинге?
— Убийство Лив Линд.
«Больше ему необязательно знать», — подумала она, открывая аудио файл.
— Это Бёрье Сван, возглавляющий предварительное следствие.
Она воспроизвела ему аудиофайл. Прежде чем Уве успел что-либо сказать, добавила:
— А еще он угрожал мне. Как ты относишься к тому, что твои коллеги позволяют себе такого рода высказывания? Правильно ли доверять им расследовать убийство с таким настроем? Получит ли Лив Линд то внимание, которого заслуживает?
— Она умерла.
Он рассмеялся.
— Извини, я не смог удержаться. Успокойся, пожалуйста.
— Что?
— Перестань, это всего лишь профессиональный сленг. Интересно было бы послушать, как вы там у себя в редакции разговариваете.
— Думаешь, шведский народ согласится с тем, что это всего лишь профессиональный сленг?
— Чего ты хочешь, Эллен?
— Я желаю знать все об убийстве Лив Линд.
Ханна, 07:25
Ханна медленно спускалась по лестнице. Остальные члены семьи все еще крепко спали. Стоффе вернулся домой накануне поздно вечером, у него не было сил обсуждать случившееся. Ранее днем он также не пожелал говорить об этом по телефону. Ханне трудно было заснуть, и в конце концов она перешла в гостевую комнату, чтобы не слышать храп Стоффе и поспать хотя бы несколько часов, прежде чем идти на уроки.
Скоро пора будить Карла и Алису, чтобы они не опоздали в школу, — это будет выглядеть нехорошо и лишь привлечет к ним нежелательное внимание.
Легкая тошнота притаилась комком в животе. Несколько раз за ночь Ханне приходилось вставать — боялась, что ее вырвет. Следующая ночь, когда Стоффе будет отсутствовать, вызывала у нее ужас. Без него она не чувствовала себя в безопасности. Или наоборот? Грудь сжалась от дурных предчувствий.
Насыпав дополнительную мерку кофе, она включила кофеварку. Солнце светило в окна, уже становилось жарко.
Кофе капал в стеклянную емкость, а Ханна пыталась разобраться в своих мыслях. Взглянула в окно на другие дома в Сульбю. Все было так тихо и спокойно. Как обычно. На полях белым покрывалом лежал утренний туман. «Невероятно красиво», — подумала она, но тут ее взгляд остановился на сине-белых лентах ограждения, и идиллическая картина лопнула, как мыльный пузырь.
Так близко.
Она не могла отогнать от себя мысль о том, что на земле, возможно, остались следы крови.
Может быть, ей полегчает, если она подышит воздухом? Ханна подняла горшок с розовой пластмассовой пеларгонией, чтобы достать ключ от двери веранды — но ключа на месте не оказалось.
Ханна приподняла соседний горшок, чтобы проверить, не положила ли она ключ туда, но там тоже ничего не было.
Пульс участился. Вчера вечером? Ведь она точно положила его на место! Правда, временами она бывает рассеяна, но ключи никогда не теряла. Особенно сейчас, после всего, что произошло. Она прекрасно помнила, как дважды проверила, что все двери закрыты, прежде чем отправиться спать.
Она нажала на ручку. Дверь на веранду скрипнула и открылась.
— Стоффе! — закричала она. — Стоффе!
Через несколько секунд он сбежал по лестнице, в одних трусах и футболке.
— Что случилось?
— Дверь! Она была открыта. Я точно помню, что вчера ее запирала. И ключ пропал.
Не говоря ни слова, он подошел к двери. Захлопнул ее и посмотрел на поля, потом задернул занавески, которых не хватало, чтобы закрыть все окно. Затем решительными шагами направился в холл.
Она следовала за ним как тень, не в силах ничего предпринять.
Стоффе споткнулся о детский игровой коврик, лежавший на полу в холле, и выругался.
— Дорогая, ты не могла бы убрать все эти детские штучки?
— Прости, — прошептала она. Она не успела убрать, да и сил не было. Но он прав — очень глупо оставлять их на виду.
Входная дверь также оказалась не заперта. Ханна зажала рот рукой.
— Стоффе, что все это значит?
Он смотрел мимо нее остановившимся взглядом.
— Вчера я все заперла. Я точно знаю, что все запирала, — проговорила она, слыша, что голос ее звучит истерически. — Неужели кто-то был здесь, пока мы спали?
Ханна попыталась сглотнуть, но почувствовала, как все внутри перевернулось. Лихорадочно вспоминая ночь, она спрашивала себя, слышала ли что-нибудь — или придумывает задним числом?
Она кинулась в туалет и наклонилась над унитазом. Ее рвало, пока внутри не стало совсем пусто. Но дурнота никуда не делась.
Стоффе подошел к ней и крепко обнял. Поцеловал ее в макушку, провел рукой по волосам.
— Постарайся успокоиться. Наверняка мы просто что-то перепутали.
Ее все еще трясло, она молча прижалась к нему.
Эллен, 8:30
Ни трупа, ни машины на месте не было. Дорога была открыта, ленты ограждения переставлены в сторону. Сегодня возле Сульбю виднелась одна-единственная полицейская машина.