— Нет. Я только на день рождения, как и планировала, просто раньше… ну и в отпуск, считай, еще. Потом в Москву вернусь и буду искать хорошую работу. Более соответствующую своей специальности.
— Ты решила… решила все-таки делать карьеру?
Вздыхаю.
Мама больше чем кто-либо понимает, почему я не стремилась подняться выше того уровня, где чувствовала себя комфортно, но она, пожалуй, хорошо поймет и другое.
— Когда я сознательно раз за разом отказывалась от «высшего» общества, денег, карьеры, хорошей должности, я ведь отказывалась из страха. И совсем не заметила, что вместе с ненужными, как мне казалось, возможностями, из-за боязни, что снова заберусь высоко и падать оттуда снова будет больно, я отказалась от своей собственной мечты. Которая у меня была до встречи с Каримовым.
— Значит… — она раздумывает, будто не решаясь спросить, но потом все-таки спрашивает, — ты и наследство от отца примешь? Долю в компании, должность?
— А ты бы не хотела? — вскидываюсь.
— Я… — мама порывисто встает и отходит к окну, за которым давно уже темно — долго же мы проговорили. — Не знаю. Хотя нет, знаю. Я считаю, что все это принадлежит тебе по праву. Да, я ненавидела его… за все, что он сделал. Долго ненавидела, и эта ненависть ела меня изнутри — последствия ты и сама знаешь. Хорошо, что я вовремя опомнилась. Осознала, что из-за своей ненависти могла оставить тебя одну, а ты ведь лучшее, что у меня когда-либо было. Обратилась к нему за помощью… наверное с этого мое исцеление началось. А не с операции.
— Но, тем не менее, ты все равно ничего мне не сказала про папу… — я встала и обняла ее сзади, — только потом.
— У моего прощения тоже был долгий путь, — вздыхает.
— То есть… отца ты простила?
— Да, — а вот это звучит уверенно. С улыбкой в голосе. Свободно. — Как только увидела его лицо, когда ты отказалась от его денег, помощи и акций — так и простила окончательно.
Мы хохочем. А потом мама снова становится серьезной:
— Обида приносит больше боли обиженному, чем обидчику. Не дает полной жизнью жить. Я много думала о причинах, почему Саша поступил так. О тех его словах… И многому нашла объяснения — не оправдания, нет, просто лучше его поняла. И в какой-то момент осознала — как бы он ни поступил в прошлом, мне не следовало ему уподобляться. Да, он сделал мне больно — а я долгие годы лелеяла свои обиды и ненависть и с садистским наслаждением отказывала и отказывала ему во встрече с тобой, пока он не перестал просить.
— Он заслужил, — бурчу.
— Ты не заслужила, — возражает мама мягко. — И я не заслужила… быть такой. Я просто хочу, чтобы ты не шла этим путем. Чтобы не строила свою жизнь из страха, ненависти и обид.
— Что ж ты раньше мне это не говорила?
Она оборачивается, обнимает меня и гладит по голове, тихонько говоря на ухо:
— Потому что прежде чем начать подниматься на хоть какую высоту, нужно время, чтобы отскрести себя от асфальта.
И добавляет еще тише:
— И не потратить на это половину жизни.
Мы говорим полночи — я первая спохватываюсь, что маме завтра рано вставать, и застилаю диван. Раньше у меня была своя комната, она же спала в зале, но с тех пор как я уехала у нее появилась уютная спальня, и я ни за что не стала бы ее оттуда выселять.
Мама работает медсестрой в маленькой поселковой больнице и убегает рано, стараясь меня не разбудить. А я долго-долго нежусь в кровати, убираю до блеска нашу маленькую квартирку, наготавливаю всяких вкусностей и иду гулять по весьма живописным окрестностям.
Как ни странно, в душе царит покой. Даже воспоминания о том, как я сидела в своей бывшей квартире, пытаясь уложить в голове все, произошедшее, как собирала вещи и перевозила их в городскую квартиру отца под его обеспокоенным взглядом — я только призналась, что мы решили с Денисом расстаться, но я не хочу пока говорить об этом — не оставляет темных пятен.
Чувствую себя уверенной и довольной, несмотря на то, что в жизни творится какое-то безобразие. Я люблю место в котором родилась и неспешность местной жизни, наши ужины с мамой, сериалы на стареньком телевизоре. Да, у меня есть собственные желания и мечты, которые предполагают другой дом и другой город, другую деятельность и образ жизни, но это не значит, что я не могу испытывать удовольствия и ощущение счастья от простых и привычных вещей.
В субботу, в день маминого рождения, нас будит звонок в дверь.
Уже десять, мы просто разоспались сегодня — накануне мама пришла очень поздно со смены, а я весь день просидела за ноутбуком с тормозящим интернетом, просматривая вакансии и регистрируясь на разных сайтах по поиску работы. Так что к двери ползу всклокоченная и сонная, как и мама.
Курьера за огромным букетом белоснежных лилий почти не видно.
— Ого, — говорю уважительно, — и кто там у нас такой… ранний?
Она краснеет, а я хихикаю, когда дверь за курьером закрывается.
— Поклонник?
— Нет, — берет карточку, но не смотрит на нее. И коробочку не торопится открывать.
— Но ты знаешь, кто это, — наклоняю голову.
— Знаю, — вздыхает и смотрит на меня чуть виновато. — Саша.
— О, — даже теряюсь. — И давно ты… он… Дай догадаюсь — с тех пор, как ты ему позволяешь? С тех пор… как ты начала позволять себе?
Кивает.
А я обнимаю ее со вздохом.
— Это ничего не значит, — бормочет. — Он сожрал меня с потрохами, переживал и выплюнул. И вообще — женат. И у нас нет ничего общего…
— Есть — я. И ваше прошлое. И его вина. И желание хоть немного украсить твою жизнь. Облегчить-то ты не даешь… так и не берешь денег с того счета?
— Не-а, — улыбается.
— Открывай коробку! — мама так краснеет, что у меня изумленно расширяются глаза. — Там что… может быть что-то интимное?! Обалдеть. Нет, я ничего не хочу об этом знать!
— Да нет же, — хохочет. — Просто меня смущает то, что ты можешь обо мне подумать!
Ставит цветы в ведро — вазы такой точно не найдется — а сама в нетерпении разрывает обертку.
— Селективная парфюмерия, Том Форд… — тяну уважительно. — У отца всегда был хороший вкус.
— Наверняка он поручил это кому-то, какому-нибудь своему помощнику…
— Уверена, что нет, — качаю головой.
Мама тянет крышечку, чуть брызгает и втягивает упоительный аромат, закрывая глаза, и мне приходится отвернуться, чтобы смахнуть набежавшие слезы. Она такая чудесная, красивая, ранимая и сильная… Господи, как же я хочу, чтобы у нее все было хорошо в жизни.
Весь день мы проводим в приятных хлопотах — пританцовываем под веселую музыку, укладываем друг-другу почти одинаковые прически, делаем миллион селфи и дурачимся, как девчонки, готовим торт, красимся, а потом я вручаю ей собственный подарок, который привезла из Москвы — летящее платье из шелка до колена.
— Тебе очень идет.
— Ты идеально подобрала… — зачарованно смотрит в зеркало. Какие там сорок пять? Ей не дашь больше тридцати.
— Мне легко делать тебе такие подарки, — смеюсь. — Всего-то надо примерить, что понравилось.
Вечер тоже проходит замечательно — мы ужинаем с ее подругами и много болтаем о всяких глупостях. А всю следующую неделю я сижу, рассылая резюме и отвечая на звонки, в который раз удивляясь, что мобильный телефон и Интернет делает мир таким маленьким.
Отец звонит накануне отлета.
— Как ты, Майя?
— Все хорошо, — улыбаюсь. Мне и правда хорошо: я отдохнула от всего, поставила себе цели и с уверенностью смотрю в будущее. Пусть оно и неясно.
— А… мама?
— Стала на год старше.
Хмыкает. И говорит с осторожностью, как всегда, когда речь заходит о помощи мне или ей:
— Маме ничего не надо?
— Нет.
— А ты… ты уже придумала, где будешь жить? Я вот что хотел предложить, Майя… может у меня поживешь какое-то время? Не в доме, в городе. Я почти не бываю на квартире, а тебе будет удобно, пока ты ищешь что-то более подходящее.
Угу.
Более подходящее жилье, мужчину, работу… про увольнение я отцу так и не сказала — у него и без того было о чем переживать.
— А давай, — решаюсь.
— О, — он как-будто и не ожидал, но явно радуется. — Я и встречу тебя, да?
— Ага. Утренним рейсом прилетаю…
Отец встречает меня сам, без водителя. И меня немного пугает его вид — как-будто похудел на несколько килограмм и не спит совсем. То, что это может быть связано с Каримовым, накрывает волной вины, но я решаю действовать осмотрительно — сначала узнаю точно, что происходит, а потом буду решать, чем могу ему помочь.
— Как твои дела? Как бизнес? — спрашиваю после того как мы обмениваемся общими репликами.
— Все под контролем, — говорит неожиданно жестко, хотя по сжавшимся губам понятно — не всё. — Лучше скажи… ты и правда больше не встречаешься с Денисом?
Око за око.
О Денисе я хочу говорить примерно так же, как он о работе.
— Тебя это расстраивает? — смотрю на него внимательно, решив чуть повременить с ответом.
— Только если расстраивает тебя, — он бросает мимолетный взгляд и отворачивается.
— Ты так был увлечен возможностью нашей свадьбы…
Кажется, я его удивляю.
— Ты решила… решила все-таки делать карьеру?
Вздыхаю.
Мама больше чем кто-либо понимает, почему я не стремилась подняться выше того уровня, где чувствовала себя комфортно, но она, пожалуй, хорошо поймет и другое.
— Когда я сознательно раз за разом отказывалась от «высшего» общества, денег, карьеры, хорошей должности, я ведь отказывалась из страха. И совсем не заметила, что вместе с ненужными, как мне казалось, возможностями, из-за боязни, что снова заберусь высоко и падать оттуда снова будет больно, я отказалась от своей собственной мечты. Которая у меня была до встречи с Каримовым.
— Значит… — она раздумывает, будто не решаясь спросить, но потом все-таки спрашивает, — ты и наследство от отца примешь? Долю в компании, должность?
— А ты бы не хотела? — вскидываюсь.
— Я… — мама порывисто встает и отходит к окну, за которым давно уже темно — долго же мы проговорили. — Не знаю. Хотя нет, знаю. Я считаю, что все это принадлежит тебе по праву. Да, я ненавидела его… за все, что он сделал. Долго ненавидела, и эта ненависть ела меня изнутри — последствия ты и сама знаешь. Хорошо, что я вовремя опомнилась. Осознала, что из-за своей ненависти могла оставить тебя одну, а ты ведь лучшее, что у меня когда-либо было. Обратилась к нему за помощью… наверное с этого мое исцеление началось. А не с операции.
— Но, тем не менее, ты все равно ничего мне не сказала про папу… — я встала и обняла ее сзади, — только потом.
— У моего прощения тоже был долгий путь, — вздыхает.
— То есть… отца ты простила?
— Да, — а вот это звучит уверенно. С улыбкой в голосе. Свободно. — Как только увидела его лицо, когда ты отказалась от его денег, помощи и акций — так и простила окончательно.
Мы хохочем. А потом мама снова становится серьезной:
— Обида приносит больше боли обиженному, чем обидчику. Не дает полной жизнью жить. Я много думала о причинах, почему Саша поступил так. О тех его словах… И многому нашла объяснения — не оправдания, нет, просто лучше его поняла. И в какой-то момент осознала — как бы он ни поступил в прошлом, мне не следовало ему уподобляться. Да, он сделал мне больно — а я долгие годы лелеяла свои обиды и ненависть и с садистским наслаждением отказывала и отказывала ему во встрече с тобой, пока он не перестал просить.
— Он заслужил, — бурчу.
— Ты не заслужила, — возражает мама мягко. — И я не заслужила… быть такой. Я просто хочу, чтобы ты не шла этим путем. Чтобы не строила свою жизнь из страха, ненависти и обид.
— Что ж ты раньше мне это не говорила?
Она оборачивается, обнимает меня и гладит по голове, тихонько говоря на ухо:
— Потому что прежде чем начать подниматься на хоть какую высоту, нужно время, чтобы отскрести себя от асфальта.
И добавляет еще тише:
— И не потратить на это половину жизни.
Мы говорим полночи — я первая спохватываюсь, что маме завтра рано вставать, и застилаю диван. Раньше у меня была своя комната, она же спала в зале, но с тех пор как я уехала у нее появилась уютная спальня, и я ни за что не стала бы ее оттуда выселять.
Мама работает медсестрой в маленькой поселковой больнице и убегает рано, стараясь меня не разбудить. А я долго-долго нежусь в кровати, убираю до блеска нашу маленькую квартирку, наготавливаю всяких вкусностей и иду гулять по весьма живописным окрестностям.
Как ни странно, в душе царит покой. Даже воспоминания о том, как я сидела в своей бывшей квартире, пытаясь уложить в голове все, произошедшее, как собирала вещи и перевозила их в городскую квартиру отца под его обеспокоенным взглядом — я только призналась, что мы решили с Денисом расстаться, но я не хочу пока говорить об этом — не оставляет темных пятен.
Чувствую себя уверенной и довольной, несмотря на то, что в жизни творится какое-то безобразие. Я люблю место в котором родилась и неспешность местной жизни, наши ужины с мамой, сериалы на стареньком телевизоре. Да, у меня есть собственные желания и мечты, которые предполагают другой дом и другой город, другую деятельность и образ жизни, но это не значит, что я не могу испытывать удовольствия и ощущение счастья от простых и привычных вещей.
В субботу, в день маминого рождения, нас будит звонок в дверь.
Уже десять, мы просто разоспались сегодня — накануне мама пришла очень поздно со смены, а я весь день просидела за ноутбуком с тормозящим интернетом, просматривая вакансии и регистрируясь на разных сайтах по поиску работы. Так что к двери ползу всклокоченная и сонная, как и мама.
Курьера за огромным букетом белоснежных лилий почти не видно.
— Ого, — говорю уважительно, — и кто там у нас такой… ранний?
Она краснеет, а я хихикаю, когда дверь за курьером закрывается.
— Поклонник?
— Нет, — берет карточку, но не смотрит на нее. И коробочку не торопится открывать.
— Но ты знаешь, кто это, — наклоняю голову.
— Знаю, — вздыхает и смотрит на меня чуть виновато. — Саша.
— О, — даже теряюсь. — И давно ты… он… Дай догадаюсь — с тех пор, как ты ему позволяешь? С тех пор… как ты начала позволять себе?
Кивает.
А я обнимаю ее со вздохом.
— Это ничего не значит, — бормочет. — Он сожрал меня с потрохами, переживал и выплюнул. И вообще — женат. И у нас нет ничего общего…
— Есть — я. И ваше прошлое. И его вина. И желание хоть немного украсить твою жизнь. Облегчить-то ты не даешь… так и не берешь денег с того счета?
— Не-а, — улыбается.
— Открывай коробку! — мама так краснеет, что у меня изумленно расширяются глаза. — Там что… может быть что-то интимное?! Обалдеть. Нет, я ничего не хочу об этом знать!
— Да нет же, — хохочет. — Просто меня смущает то, что ты можешь обо мне подумать!
Ставит цветы в ведро — вазы такой точно не найдется — а сама в нетерпении разрывает обертку.
— Селективная парфюмерия, Том Форд… — тяну уважительно. — У отца всегда был хороший вкус.
— Наверняка он поручил это кому-то, какому-нибудь своему помощнику…
— Уверена, что нет, — качаю головой.
Мама тянет крышечку, чуть брызгает и втягивает упоительный аромат, закрывая глаза, и мне приходится отвернуться, чтобы смахнуть набежавшие слезы. Она такая чудесная, красивая, ранимая и сильная… Господи, как же я хочу, чтобы у нее все было хорошо в жизни.
Весь день мы проводим в приятных хлопотах — пританцовываем под веселую музыку, укладываем друг-другу почти одинаковые прически, делаем миллион селфи и дурачимся, как девчонки, готовим торт, красимся, а потом я вручаю ей собственный подарок, который привезла из Москвы — летящее платье из шелка до колена.
— Тебе очень идет.
— Ты идеально подобрала… — зачарованно смотрит в зеркало. Какие там сорок пять? Ей не дашь больше тридцати.
— Мне легко делать тебе такие подарки, — смеюсь. — Всего-то надо примерить, что понравилось.
Вечер тоже проходит замечательно — мы ужинаем с ее подругами и много болтаем о всяких глупостях. А всю следующую неделю я сижу, рассылая резюме и отвечая на звонки, в который раз удивляясь, что мобильный телефон и Интернет делает мир таким маленьким.
Отец звонит накануне отлета.
— Как ты, Майя?
— Все хорошо, — улыбаюсь. Мне и правда хорошо: я отдохнула от всего, поставила себе цели и с уверенностью смотрю в будущее. Пусть оно и неясно.
— А… мама?
— Стала на год старше.
Хмыкает. И говорит с осторожностью, как всегда, когда речь заходит о помощи мне или ей:
— Маме ничего не надо?
— Нет.
— А ты… ты уже придумала, где будешь жить? Я вот что хотел предложить, Майя… может у меня поживешь какое-то время? Не в доме, в городе. Я почти не бываю на квартире, а тебе будет удобно, пока ты ищешь что-то более подходящее.
Угу.
Более подходящее жилье, мужчину, работу… про увольнение я отцу так и не сказала — у него и без того было о чем переживать.
— А давай, — решаюсь.
— О, — он как-будто и не ожидал, но явно радуется. — Я и встречу тебя, да?
— Ага. Утренним рейсом прилетаю…
Отец встречает меня сам, без водителя. И меня немного пугает его вид — как-будто похудел на несколько килограмм и не спит совсем. То, что это может быть связано с Каримовым, накрывает волной вины, но я решаю действовать осмотрительно — сначала узнаю точно, что происходит, а потом буду решать, чем могу ему помочь.
— Как твои дела? Как бизнес? — спрашиваю после того как мы обмениваемся общими репликами.
— Все под контролем, — говорит неожиданно жестко, хотя по сжавшимся губам понятно — не всё. — Лучше скажи… ты и правда больше не встречаешься с Денисом?
Око за око.
О Денисе я хочу говорить примерно так же, как он о работе.
— Тебя это расстраивает? — смотрю на него внимательно, решив чуть повременить с ответом.
— Только если расстраивает тебя, — он бросает мимолетный взгляд и отворачивается.
— Ты так был увлечен возможностью нашей свадьбы…
Кажется, я его удивляю.