Она была права. Несколько дней назад, когда мне представилась редкая возможность помыться, я заметила, что могу запросто пересчитать собственные ребра. Я потеряла всякий аппетит с тех пор, как нашла окровавленную форму. Но теперь, помешивая рагу и глядя на водоворот из цукини, лука, грибов и моллюсков, я вдруг поняла, что ложка у меня в руках дрожит от нарастающего в животе чувства голода.
– Давай, ешь, – подбодрила меня госпожа Сон.
Я переложила рис в рагу, перемешала и засунула ложку в рот. Я была слишком голодна, чтобы смаковать богатый яркий вкус блюда, и жадно заглатывала ложку за ложкой.
– Вас там что, в полицейском ведомстве совсем не кормят? – заметила она.
Но я была слишком занята едой, чтобы ответить, и тогда она тихо пробормотала, словно сама себе:
– Может, ты что-нибудь знаешь о тех слухах…
С набитым ртом я все же выдавила:
– Каких слухах?
– О новом указе. Что всех католиков приговорят к смерти как изменников.
Я замерла. Есть расхотелось.
– Ты об этом что-нибудь знаешь? Нет? К нам захаживали выпить полицейские, рассказывали о всяких хитростях, как опознать католиков.
Я опустила ложку.
– Хитростях?
– Я слышала, что, когда католики чего-то пугаются, они делают такой странный жест… прикасаются сначала ко лбу, потом к груди, а потом по очереди к плечам. А еще они очень много времени стоят на коленях и поют, так что ткань у них на коленках более грязная и потертая, чем в остальных местах.
Я наморщилась. Могло ли быть совпадением, что Урим пропала именно тогда, когда начали расползаться эти слухи?
– Если люди правду говорят, прольется море крови. А уж «южной партии» совсем нелегко придется…
Ее голос утих, а озабоченный взгляд затуманился. Наверное, она вспомнила о господине Чхои. Женщина моргнула, снова приходя в себя.
– Когда объявят об этом новом указе, возвращайся домой. Столицу охватят страшные беспорядки – никто и не заметит, что ты исчезла.
При слове «домой» в горле встал обжигающий ком боли. Я наконец-то поняла, почему много лет назад брат при каждом упоминании дома погружался в мрачное, полное горя молчание. Дом – это место, куда стремишься всей душой, с той изнуряющей силой, с какой может тосковать только птица по небу, только цветок по солнцу.
– Госпожа, даже если мне представится такая возможность, я не могу уйти, – прошептала я.
– Но тебя здесь ничего не держит.
– Я обещала помочь подруге… И у меня есть обязательства, о которых я никак не могу забыть.
Силы мне еще понадобятся, поэтому я заставила себя прожевать и проглотить ложку рагу.
Госпожа Сон положила руку на стол и задумчиво постучала пальцами.
– А вот я жалею, что не сбежала домой. Родителей у меня больше нет, они канули в небытие. Они, конечно, поступили со мной неправильно, но все же они были моей семьей. И с годами раскаяние терзает меня не меньше прежнего, – она взглянула на меня, будто говоря, что на мои плечи ляжет тот же вес, если я не вернусь домой.
– Почему же вы остались? – спросила я.
Она снова пробежалась пальцами по столешнице.
– По правде говоря… я думала, мне будет в радость даже просто находиться с ним рядом.
Я проглотила еще одну ложку рагу, на этот раз медленно, размышляя над ее словами. Она очень сильно любила советника Чхои и все же решила положить конец их роману.
Женщина откинула назад голову, прищурилась от солнца.
– Как-то ночью я напоила советника Чхои и расспросила его об ожерелье, которое он носит вот уже семнадцать лет. Мне было интересно, почему он никогда его не снимает и почему прикасается к нему каждый раз, когда на него находит плохое настроение. Может, не стоило мне спрашивать… Я не вынесла того, что узнала. Советник рассказал мне о женщине по имени Пёль – это значит «звезда», – от которой у него был незаконнорожденный сын. Он об этом узнал только тринадцать лет спустя, когда она прислала записку с ожерельем. Советник пересказал мне содержимое той записки, и я навсегда запомнила ее слова, как если бы их выжгли у меня на сердце.
Женщина замолчала, и я мягко подтолкнула ее:
– Что было сказано в записке, госпожа?
– Вот что: «С тех пор как ты оставил меня, я потеряла всякую надежду и твердо хотела умереть, но все не решалась на последний шаг. Меня беспокоила жизнь нашего ребенка; впрочем, с недавних пор я начала осознавать, что лучше бы он и не жил. Теперь ничто не мешает мне осуществить мое заветное желание смыть позор». Советник Чхои рыдал и рыдал, – продолжала госпожа Сон, – раз за разом повторял ее имя, стоя прямо передо мной. В тот день я отказалась от любых свиданий с ним. Я не могла любить мужчину, что лил слезы по другой женщине.
Она сжала зубы, сдерживая нахлынувшие старые чувства.
– Мужчины никогда не забывают первую любовь, а я не могла жить в ее тени. Как мне с ней тягаться? Мертвые всегда красивее, теплее, ярче. В сравнении с ними любая живая женщина меркнет.
Она вытерла уголки глаз. Интересно, каково это: настолько сильно любить человека, что даже больше чем через десять лет воспоминания о нем причиняют боль?
Дав ей собраться с силами, я поинтересовалась:
– А как выглядела подвеска с его ожерелья?
– Это была лошадь-дракон.
Я едва удержалась от изумленного вздоха. Я была в замешательстве.
– Лошадь-дракон? – повторила я.
А ведь та деревянная подвеска, которую полицейский Го нашел у Южных ворот… Она тоже была в форме лошади-дракона.
– А эта подвеска… она из дерева сделана?
– Нет, из нефрита.
Значит, таких подвесок две? Две подвески с одним и тем же мифическим существом. Одну много лет носил советник Чхои, а другую нашли на месте преступления…
– А почему его любовница послала подвеску с лошадью-драконом? – прошептала я. – Я слышала, что это существо из легенды о могучем дитя.
– Как ты догадалась, что подвеска связана именно с этой легендой? – госпожа Сон свела брови на переносице. – Я думала, только мне известно, что за история таится за подвеской его светлости. Даже мне понадобилось три бутылки вина, чтобы вызнать этот секрет, а ведь я была его ближайшей компаньонкой.
– А что, об этом существе много легенд ходит?
– Много, а в имперском Китае и того больше. Но «Могучее дитя» – это миф нашего королевства.
– А о чем этот миф?
– В нем рассказывается о том, откуда произошло название одной горы в городке Коян[50] – горы Ёнма. Это название состоит из двух китайских иероглифов: «ён» значит «дракон», а «ма» – «лошадь».
– Лошадь-дракон… – прошептала я.
Она кивнула.
– В Кояне очень много конюшен. Их владельцы надеются, что их лошадьми овладеет дух ёнмы. Пёль как раз была из этого города. Говорят, ее отец тоже был коневодом.
– Но как эта гора связана с «Могучим дитя»?
Женщина вздохнула.
– Давно я эту легенду не рассказывала…
И она поделилась со мной легендой «Могучее дитя».
Как-то раз в семье бедняков родился удивительный ребенок. На третий день после его рождения мать отошла на кухню попить воды, а когда вернулась, мальчик исчез. Удивленная женщина обыскала весь дом и наконец нашла ребенка на самой высокой полке. Она осмотрела дитя, гадая, не поранился ли он, и увидела растущие у него из плеч маленькие крылышки.
Она тут же поведала об этом мужу, а тот рассказал всей деревне, чем вызвал большой переполох. Жители деревни долго и ожесточенно спорили. Когда они наконец пришли к согласию, глава деревни объявил:
– Необычный мальчик родился в бедной семье, а значит, когда он подрастет, он будет непохож на нас и принесет нам одни неприятности. Быть может, он станет опасным мятежником или изменником, и тогда деревне не избежать беды. Будет разумнее убить мальчика.
Родители, боясь за собственные жизни, раздавили сына мешком проса. Когда он испустил последний вздох, у подножия горы появилось странное существо – наполовину дракон, наполовину лошадь. Это чудище, почуяв, что великий Хозяин, которому было уготовано стать его наездником, умер, помчался к колодцу в деревне, прыгнул в него и утонул.
В завершение госпожа Сон сказала:
– Мальчик отличался от остальных, а необычным людям в этом королевстве не выжить.
И все же я не понимала, почему Пёль решила перед смертью послать советнику Чхои подвеску с лошадью-драконом. Чем она была так важна?
Заметив мое замешательство, госпожа Сон объяснила:
– Разве ты не понимаешь? Пёль вырастила сына в одиночку, а вся деревня ее стыдилась. Ее сын отличался от остальных, прямо как мальчик в легенде, только по-своему: у него не было отца, он был рожден вне брака. Поэтому она сначала убила его, а потом себя.
Я примолкла.
Немного погодя я спросила:
– Они правда умерли?
– Советник Чхои съездил в деревню и узнал, что его любовница сбросила тринадцатилетнего сына в колодец, а сама повесилась, – прошептала госпожа Сон.
Наш разговор прервал громкий мужской голос:
– Вон она!
Госпожа Сон обернулась через плечо и перевела на меня хмурый взгляд.