– Я был дома и занимался учебой.

– Может ли кто-нибудь поручиться в этом?

– К сожалению, нет. Моя жена была больна, слуги всю ночь за ней ухаживали.

– Тогда у вас нет алиби.

Полицейский Кён, все это время молча стоявший возле ствола дерева, встрепенулся и подошел к нам. Он присел передо мной; черная форма натянулась у него на коленях и торсе. Я ожидала, что он сейчас снова пустится во все тяжкие: ударит меня по голове, рванет за воротник, порвет швы. Но вместо этого он прошептал:

– Не забивай голову бесполезными домыслами. Вот увидишь, скоро инспектор Хан лишится всякой власти.

Он наклонился ближе, пока я не увидела свое отражение в его черных, как у жука, глазах, залитых лунным светом, не почувствовала на прядях дыхание, пробирающее до глубины души.

– И к тому моменту на его сторону уже никто не встанет, – проговорил он, – даже ты.

– Ошибаешься, – я старалась говорить ровно. – Я всегда буду верна инспектору Хану.

Он улыбнулся одними уголками губ.

– Какая ты наивная, Соль. Не бывает никакого «всегда». Верна ты будешь, пока кто-нибудь из вас не умрет.





Восемь




На следующий день я всеми силами искала повод убраться из ведомства, подальше от полицейского Кёна, и нашла этот повод в приказе старшей служанки передать письмо. Я с радостью согласилась и, выполнив поручение, принялась бродить по столице – торопиться в ведомство мне не было смысла. На рынке я остановилась поглядеть на театр кукол тольми. Было приятно хотя бы ненадолго отвлечься от мыслей об угрозах Кёна.

Только вот здесь было не безопаснее, чем рядом с Кёном.

Сюжеты спектаклей тольми всегда крутились вокруг темы оппозиции, но сегодняшнее выступление было о регентше Чонсун, ее жажде власти и кровожадности, с которой она добивалась своего. Исполнять такое средь бела дня – чистейшее самоубийство.

Я сделала шаг назад, затем еще один, пока наконец не вышла из толпы. Так будет проще сбежать, если вдруг придут солдаты и прикроют представление.

– Нравится спектакль?

Знакомый голос разбил мои мысли на множество осколков. Я резко обернулась; сердце ушло в пятки, когда я увидела сзади мужчину. По вышитому на синей форме серебряному тигру я сразу узнала инспектора Хана. Однако солнце било мне прямо в глаза, поэтому разглядеть, смотрит он на меня или сквозь меня, я не могла. В такие моменты мне всегда казалось: правду все-таки люди говорят, что разница между аристократом и рабом – как между небом и землей.

– Лучше уйти до того, как прибудут солдаты, – посоветовал он, – пока у тебя еще есть такая возможность.

Я сцепила ладони и молча последовала за инспектором Ханом, держась на шаг позади.

– Я как раз хотел с тобой поговорить, – начал он. – Прошлой ночью, когда я отошел встретиться с полицейским Симом, кто-то побывал у меня в кабинете и кое-что забрал. И сомневаться в этом не приходится: до моего ухода все было на месте.

Я крепко сжала губы. Полицейский Кён предупреждал, что, если я проболтаюсь, они с ученым Аном предъявят полиции имеющиеся у них улики против инспектора Хана. Я не знала, стоит ли ему верить.

– Один слуга доложил мне, что видел, как ты ночью бродишь вокруг павильона.

– Я? – Я почувствовала, как резко участился пульс, и вместе с ним заговорила быстрее. – Я все могу объяснить, господин. Я не заходила внутрь. Вы все не так поняли.

– Успокойся. Я тебе доверяю. Поэтому и хочу выслушать твою версию событий.

Если минуту назад мне и хотелось умолчать о произошедшем, то теперь это желание как рукой сняло. Я ринулась вперед, чтобы идти вровень с инспектором, и выложила ему все: от подозрений Эджон относительно Кёна и ночных похождений полицейского до нашей с ученым Аном дискуссии под ивой и их обвинений в адрес инспектора.

Я ожидала гнева, вспышки ярости, однако у мужчины лишь заходили желваки на скулах.

– И почему я не удивлен? – он посмотрел на меня. – Тебе очень не повезло попасть в столь опасную историю.

Я вздернула брови.

– Прошу прощения, господин, но я никуда не попадала. Я сама на это решилась.

– Сама решилась… – тихо повторил инспектор. Он замедлился, словно раздумывая обо мне. Кинул на меня еще один взгляд – все равно что генерал, размышляющий, стоит ли принимать новобранца. – Ради меня?

– Помните, господин, я говорила: верность – моя величайшая добродетель.

– И ты клянешься в верности мне? – его голос потеплел.

– Да, господин.


Он улыбнулся, но как-то грустно. Как будто считал, что я слишком юна, чтобы понимать вес верности. Слишком юна, чтобы понимать непомерный вес моего обещания. Но я понимала, и я обязательно ему это докажу.

Тем не менее я обязана была спросить:

– А что он украл, господин?

Мрачная тень пробежала по лицу инспектора, сгустилась на щеках. Мужчина остался невозмутим, но меня обожгло предупреждением больше никогда не спрашивать про эту шкатулку.

– Не забивай себе голову. Это было письмо, и я непременно его верну, – тихо и неопределенно ответил он. – Ан решил пойти на все, лишь бы доказать, что я как-то причастен к смерти госпожи О из-за ее веры. И моего прошлого. Он прежде нас всех знал, что она еретичка.

Чтобы отвлечься от мыслей о черной лакированной шкатулке, я спросила:

– Каким образом, господин?

– Он недавно признался командору Ли, что подслушал разговор родителей госпожи О и узнал о ее еретических взглядах. Семнадцатого дня шестого лунного месяца он отправил с уличным мальчишкой анонимное письмо в ведомство.

Я подавила изумленный вздох. То есть за четыре дня до смерти юной госпожи О…

– Командор Ли это письмо не получал. Так что ученый Ан возомнил, будто я его перехватил. Он считает, что я знал о вере госпожи О и как-то приложил руку к ее убийству.

– Но вы же были в Доме ярких цветов. У вас есть алиби.

Инспектор Хан фыркнул.

– Воображение у Ана богатое, но не особо логичное.

– Все это так подозрительно, господин, – я тихонько вздохнула и перевела взгляд на мужчину, на его нахмуренные брови. – Как же распутать этот запутанный клубок?

– Надо изучить как можно больше показаний, пока не сложится закономерность. – Шаги инспектора вновь стали длиннее, словно он о чем-то вспомнил. – Пойдем. Я поговорил с госпожой Ким. Она так и не рассказала мне всей правды, но я знаю, кого можно спросить. И поэтому я хотел попросить тебя о помощи.

Мое сердце забилось чаще. Мы зашли в ведомство, и он повел меня по дворам.

– Страх многим развязывает язык, – быстро проговорил мужчина, – но служанка Сои с каждым допросом только больше уходит в себя. У меня кончается терпение.

– Что мне нужно у нее узнать, господин?

– Чем она шантажировала хозяйку Ким.

«Шантажировала»? Меня словно грубо толкнули – такого я не ожидала. Я даже представить не могла, чтобы служанка Сои была способна на подобное.

– Не понимаю. Вы в этом уверены?

– Будь я уверен, мне бы не пришлось просить тебя, – ответил он. – Твоя задача – выяснить то, что не смогли выяснить мы. Сможешь?

От этого вопроса во мне загорелась искорка гордости, и с каждым шагом она вспыхивала все ярче. Я была недостойна его расположения. Но как же страстно я желала быть частью чего-то большего!

– Конечно, господин. Будет сделано.





* * *


Инспектор Хан остался ждать у дверей тюрьмы, а я следом за стражником прошла в темноту, полную затхлых запахов крови и гниющих ран. Однако оказавшись перед клеткой, я и думать забыла об обвинении инспектора и своем удивлении. Ну как я могла испытывать к ней что-то помимо жалости? Сои сидела у стены; при виде стражника она съежилась от страха. Звон ключей для нее уже стал звуком предстоящего допроса.

– Это всего лишь я, – успокоила ее я.

Ее плечи обмякли.

– Всего лишь ты.

Я подсела к ней и прислонилась к деревянной стене. Солома захрустела у меня под юбкой. Когда глаза привыкли к темноте, я увидела, что постель Сои была в крови, а сама девушка не могла поднять головы. Живот мне скрутило от страха. Вполне возможно, Сои умрет в этой клетке.

– Зачем ты пришла? – прошептала она.

– Дать тебе совет, – я сжала ее безвольную ладонь. – Я не считаю, что ты убила хозяйку, но молчание тебе только вредит. Полицейским не остается ничего иного, кроме как сломать тебя. Они-то видят только, что ты пыталась сбежать.

Сои кинула на меня пустой изнеможенный взгляд.

– Ты же можешь столько всего рассказать, – спокойно предположила я. – Ты знаешь множество вещей, которые другие хотели бы сохранить в тайне. Например… хозяйка Ким.

И снова в ответ тишина. Однако я для нее была не полицейским; она не верила, что я бы стала причинять ей боль. А жизнь среди слуг научила меня, что ни один человек не желает молчать и оставаться непонятым.