Я открыла рот, но возражений не нашлось. Один воздух.
— И все эти друзья с работы, — сказал Алекс. — Почему ты не познакомила нас ради свиданий?
Я снова хотела поспорить, но не смогла. У меня были знакомые на работе, с которыми я говорила по пути на собрания кафедры или за обедом. У меня были просто друзья, как Эйвери — хотя она была почти врагом — но остальных я порой видела в спортзале, могла пересечься с ними где-то ещё. С подругами я недолго ладила. Каждая женская дружба поворачивала не туда, и я не знала, как это исправить, потому что не научилась ссориться. Я всегда думала, что ссора означала конец. Может, теперь я и стала старше, узнала об этом лучше, но я до сих пор была ужасна в конфронтациях.
— У меня никогда не было близкой дружбы, — призналась я, и уже ненавидела то, что, пожимая плечами, приходилось оправдываться. — После смерти моей мамы мы… сплотились. Девиз папы гласил: «Не нервничай из-за мелочей. А это всё мелочи». Наверное, после смерти мамы для него эта фраза стала раскрытой истиной. По сравнению с этим всё остальное — мелочи, — осознание раскрывалось, пока я говорила это. — Если я это пережила, могу пережить всё, да? Не стоит усложнять проблему, зацикливаясь на ней.
Эд пытался скрыть своё раздражение.
— Разговор об этом не значит, что ты зациклилась.
— Знаю, но…
— Просто так мы можем узнать тебя, — он поднял руку, чтобы я не спорила. – Назови пять важных фактов о Рейде.
Это я могла. Я хитро улыбнулась, и Алекс быстро добавил:
— Выше пояса.
— Ладно, — сказала я. — Первое: он любит свою работу, искренне любит заниматься исследованием неврита зрительного нерва при рассеянном склерозе. Видите? Понятия не имею, что это значит, но я знаю, что изучает Рейд, потому что он в восторге от этого.
Эд склонился, словно хотел объяснить мне всю науку, но я подняла руку и остановила его.
— Второе: ужасно любит своих родителей, и даже когда он жалуется на маму, он всё ещё обожает быть дома, это у него на втором месте после лаборатории, — я поправила под собой кресло-мешок. — Он гордится Рейми, потому что она умная, красивая и уверенная, а ещё он втайне радуется, что она заберёт бизнес семьи, а ему это делать не придётся.
— Хороший пункт, — сказал Алекс.
— Он хочет больше путешествовать, — сказала я. — И, кхм, он клаустрофоб.
— Видишь? — сказал Эд. — Если бы ты спросила пять пунктов о себе, то было бы всё, связанное с убийством, отрыжкой и Монополией.
Я рассмеялась, но звук будто шёл из другого тела, потому что мой разум вдруг наполнился Рейдом.
Ему нравится, когда я кусаю его шею, — подумала я, и жар собирался в животе. — Ему нравится, когда я сверху. Ему нравится тихими летними днями смотреть теннис, нравится очень горячий кофе. Ему не нравится клубничный пирог, но нравится вишнёвый. Его любимая группа — «the Pixies», хотя больше всего ему хочется побывать на концерте «Pink Floyd». Он думал, что брюссельская капуста ему не нравится, пока я не приготовила её для него. Он пробегает милю за шесть минут, спит на левом боку, обычно забывает позавтракать. Он любит мой смех, любит держаться за руки, ненавидит, когда кто-то смотрит на телефон, пока он говорит.
Я моргнула, когда Алекс щёлкнул пальцами передо мной.
— Ау?
— Прости, что?
— Я спросил, чего ты хочешь, — сказал он.
— Кроме маховика времени или напиться так, чтобы вырубиться и ничего не помнить?
Он даже не улыбнулся.
Смущение тугой лентой сдавило моё горло.
— Ладно, я не понимаю, о чём ты.
— С Рейдом, — уточнил Эд. — Чего ты хочешь с Рейдом?
Ответ был у меня с тех пор, как я проснулась этим утром. Я знала, что не хотела, чтобы кто-то ещё получил его, но это не было желанием его для себя, да?
Вот только в этом случае как раз было.
Но признаться в этом Эду и Алексу раньше, чем Рейду, было… трусливо.
— Я ещё думаю, — сказала я им. — Я просто хочу с ним поговорить.
Алекс встал, поднял меня, и мы пошли к кошмарной кухне Эда. В раковине лежало около шести мисок от хлопьев, коричневые бананы висели на крючке над сморщенными яблоками. Урна была переполнена, и, когда Алекс открыл холодильник, видно было лишь несколько упаковок пива.
Я не успела ничего сказать, Эд появился передо мной, хмурясь.
— Не осуждай. Я заказываю еду на вынос почти каждый вечер.
— Если ты когда-нибудь сможешь привести сюда женщину, — начала я и махнула на комнату, — она будет в ужасе.
— Моя мама приедет на этой неделе и поможет мне убраться, — сказал он.
Алекс ухмыльнулся.
— Вряд ли она это имела в виду под «женщиной».
— Ты вообще себя слышишь? — спросила я у Эда, взяв пиво, когда его протянул Алекс.
Он сел на барный стул и осушил четверть бутылки.
— Сельма так и не ответила.
Ох, бедный Эд.
— Постой. После двух недель чудесного общения ты попросил её встретиться, и она пропала?
Эд кивнул, явно расстроенный.
— У меня появляются заявки, но… — он пожал плечами и издал протяжную отрыжку. — Мы можем вернуться к исправлению твоего бардака с Рейдом?
— Я не помогаю тебе чистить эту кухню, — сказала я, — так что, почему бы и нет?
— Может, и тебе стоит так исчезнуть, — сказал Алекс. — То есть, Кэтрин.
Я хмуро посмотрела на него.
— Что? Просто не отвечать?
Эд смотрел на меня, а потом пожал плечами.
— Это эффективно. Я же не могу пойти и найти её, — он сделал паузу, понял, что слова прозвучали по-маньячьи, и сказал. — Ладно, я бы и не пробовал.
Моя нетронутая бутылка пива стояла передо мной, и я смотрела, как капельки стекают по бутылке в лужицу на столе. Мысль, что кто-то пропадёт из жизни Рейда — даже если это я, а я всё ещё буду тут — заставляла чувствовать меня изворотливой и скрытной.
— Мне плохо от того, что я притворяюсь, что ничего не знаю. А если мы всё-таки будем вместе…
— Я знал! — перебил Эд, указав на меня и расплескав пиво. — Я знал, что ты хотела Рейда!
— Опомнился, — сухо сказала ему я. — Я о том, что, если мы когда-нибудь сможем развить отношения, я не смогу всю жизнь знать эту тайну и держать его в неведении.
— Она сказала «всю жизнь», — сказал Алекс Эду с таким нежным и ласковым выражением лица, какого я раньше не видела. — Типа брак.
— Помедленнее, — я подняла руку, смеясь. — Рейд может меня не простить, но я не могу такое от него скрывать.
— Обычно я сказал бы «да», — сказал Эд, — признайся и всё такое. Но ты уже сделала выводы, Миллс. Что решит твоё признание ему? Он будет обижен, расстроен и… — он замолк, и мой желудок улетел к коленям. — Я не говорю, что он перестанет с тобой общаться, ведь это Рейд, и он до ужаса добрый, но…
Но?
Но?
Эд умолк, а мой мозг пытался закончить предложение за него.
Он до ужаса добрый, но… такое может и не простить.
Он до ужаса добрый, но… с тобой слишком много мороки, чтобы пытаться повернуть всё к романтике.
Моё сердце попыталось представить будущего Рейда в таких вариантах, и я хотела кричать. Сколько женщин, о которых я писала, считали себя хорошими? Сколько ошибок нужно было совершить, чтобы стать плохой? Это начиналось с маленькой невинной лжи и медленно вырастало в обман… а то и хуже? Важно ли, если плохое совершается по правильной причине? Сначала я просто завидовала, но быть Кэт было даже веселее, чем быть Милли, потому что у меня было с Рейдом то, чего я никогда ни с кем не испытывала, и я влюбилась в него.
Воздух вылетел из моих легких, когда это слово вспорхнуло в моей голове. Оно теперь было тут, и я не хотела его отпускать.
Любовь.
Я знала об этом час назад? Вчера? Как давно я чувствовала это, но не признавала?
От этих мыслей, определяющих мою жизнь, я забыла, что в комнате остались Эд и Алекс. Эду пришлось тряхнуть меня за плечо, чтобы привести в чувство.
— Слушаешь? — сказал он, махая рукой передо мной, но глаза загорелись, словно он что-то понял.
— Ага, — я попыталась взять себя в руки. — Ты говорил…
Эд нахмурился и стал похож на свою мать, когда та нашла Флешлайт у него на кухне и приняла за фонарик. Пять минут его мама пыталась вставить батарейки, пока я не поняла, что она делала.
— Нам нужно избавиться от Кэтрин, — сказал он. — Скажи Рейду, что она кого-то встретила. Что она переехала. Что угодно. Алекс поддерживает.
Я взглянула на Алекса, тот пожал плечами.
— Что ж, идея не так плоха…
— Но я ложью буду покрывать ложь, — ответила я им обоим.
— И все эти друзья с работы, — сказал Алекс. — Почему ты не познакомила нас ради свиданий?
Я снова хотела поспорить, но не смогла. У меня были знакомые на работе, с которыми я говорила по пути на собрания кафедры или за обедом. У меня были просто друзья, как Эйвери — хотя она была почти врагом — но остальных я порой видела в спортзале, могла пересечься с ними где-то ещё. С подругами я недолго ладила. Каждая женская дружба поворачивала не туда, и я не знала, как это исправить, потому что не научилась ссориться. Я всегда думала, что ссора означала конец. Может, теперь я и стала старше, узнала об этом лучше, но я до сих пор была ужасна в конфронтациях.
— У меня никогда не было близкой дружбы, — призналась я, и уже ненавидела то, что, пожимая плечами, приходилось оправдываться. — После смерти моей мамы мы… сплотились. Девиз папы гласил: «Не нервничай из-за мелочей. А это всё мелочи». Наверное, после смерти мамы для него эта фраза стала раскрытой истиной. По сравнению с этим всё остальное — мелочи, — осознание раскрывалось, пока я говорила это. — Если я это пережила, могу пережить всё, да? Не стоит усложнять проблему, зацикливаясь на ней.
Эд пытался скрыть своё раздражение.
— Разговор об этом не значит, что ты зациклилась.
— Знаю, но…
— Просто так мы можем узнать тебя, — он поднял руку, чтобы я не спорила. – Назови пять важных фактов о Рейде.
Это я могла. Я хитро улыбнулась, и Алекс быстро добавил:
— Выше пояса.
— Ладно, — сказала я. — Первое: он любит свою работу, искренне любит заниматься исследованием неврита зрительного нерва при рассеянном склерозе. Видите? Понятия не имею, что это значит, но я знаю, что изучает Рейд, потому что он в восторге от этого.
Эд склонился, словно хотел объяснить мне всю науку, но я подняла руку и остановила его.
— Второе: ужасно любит своих родителей, и даже когда он жалуется на маму, он всё ещё обожает быть дома, это у него на втором месте после лаборатории, — я поправила под собой кресло-мешок. — Он гордится Рейми, потому что она умная, красивая и уверенная, а ещё он втайне радуется, что она заберёт бизнес семьи, а ему это делать не придётся.
— Хороший пункт, — сказал Алекс.
— Он хочет больше путешествовать, — сказала я. — И, кхм, он клаустрофоб.
— Видишь? — сказал Эд. — Если бы ты спросила пять пунктов о себе, то было бы всё, связанное с убийством, отрыжкой и Монополией.
Я рассмеялась, но звук будто шёл из другого тела, потому что мой разум вдруг наполнился Рейдом.
Ему нравится, когда я кусаю его шею, — подумала я, и жар собирался в животе. — Ему нравится, когда я сверху. Ему нравится тихими летними днями смотреть теннис, нравится очень горячий кофе. Ему не нравится клубничный пирог, но нравится вишнёвый. Его любимая группа — «the Pixies», хотя больше всего ему хочется побывать на концерте «Pink Floyd». Он думал, что брюссельская капуста ему не нравится, пока я не приготовила её для него. Он пробегает милю за шесть минут, спит на левом боку, обычно забывает позавтракать. Он любит мой смех, любит держаться за руки, ненавидит, когда кто-то смотрит на телефон, пока он говорит.
Я моргнула, когда Алекс щёлкнул пальцами передо мной.
— Ау?
— Прости, что?
— Я спросил, чего ты хочешь, — сказал он.
— Кроме маховика времени или напиться так, чтобы вырубиться и ничего не помнить?
Он даже не улыбнулся.
Смущение тугой лентой сдавило моё горло.
— Ладно, я не понимаю, о чём ты.
— С Рейдом, — уточнил Эд. — Чего ты хочешь с Рейдом?
Ответ был у меня с тех пор, как я проснулась этим утром. Я знала, что не хотела, чтобы кто-то ещё получил его, но это не было желанием его для себя, да?
Вот только в этом случае как раз было.
Но признаться в этом Эду и Алексу раньше, чем Рейду, было… трусливо.
— Я ещё думаю, — сказала я им. — Я просто хочу с ним поговорить.
Алекс встал, поднял меня, и мы пошли к кошмарной кухне Эда. В раковине лежало около шести мисок от хлопьев, коричневые бананы висели на крючке над сморщенными яблоками. Урна была переполнена, и, когда Алекс открыл холодильник, видно было лишь несколько упаковок пива.
Я не успела ничего сказать, Эд появился передо мной, хмурясь.
— Не осуждай. Я заказываю еду на вынос почти каждый вечер.
— Если ты когда-нибудь сможешь привести сюда женщину, — начала я и махнула на комнату, — она будет в ужасе.
— Моя мама приедет на этой неделе и поможет мне убраться, — сказал он.
Алекс ухмыльнулся.
— Вряд ли она это имела в виду под «женщиной».
— Ты вообще себя слышишь? — спросила я у Эда, взяв пиво, когда его протянул Алекс.
Он сел на барный стул и осушил четверть бутылки.
— Сельма так и не ответила.
Ох, бедный Эд.
— Постой. После двух недель чудесного общения ты попросил её встретиться, и она пропала?
Эд кивнул, явно расстроенный.
— У меня появляются заявки, но… — он пожал плечами и издал протяжную отрыжку. — Мы можем вернуться к исправлению твоего бардака с Рейдом?
— Я не помогаю тебе чистить эту кухню, — сказала я, — так что, почему бы и нет?
— Может, и тебе стоит так исчезнуть, — сказал Алекс. — То есть, Кэтрин.
Я хмуро посмотрела на него.
— Что? Просто не отвечать?
Эд смотрел на меня, а потом пожал плечами.
— Это эффективно. Я же не могу пойти и найти её, — он сделал паузу, понял, что слова прозвучали по-маньячьи, и сказал. — Ладно, я бы и не пробовал.
Моя нетронутая бутылка пива стояла передо мной, и я смотрела, как капельки стекают по бутылке в лужицу на столе. Мысль, что кто-то пропадёт из жизни Рейда — даже если это я, а я всё ещё буду тут — заставляла чувствовать меня изворотливой и скрытной.
— Мне плохо от того, что я притворяюсь, что ничего не знаю. А если мы всё-таки будем вместе…
— Я знал! — перебил Эд, указав на меня и расплескав пиво. — Я знал, что ты хотела Рейда!
— Опомнился, — сухо сказала ему я. — Я о том, что, если мы когда-нибудь сможем развить отношения, я не смогу всю жизнь знать эту тайну и держать его в неведении.
— Она сказала «всю жизнь», — сказал Алекс Эду с таким нежным и ласковым выражением лица, какого я раньше не видела. — Типа брак.
— Помедленнее, — я подняла руку, смеясь. — Рейд может меня не простить, но я не могу такое от него скрывать.
— Обычно я сказал бы «да», — сказал Эд, — признайся и всё такое. Но ты уже сделала выводы, Миллс. Что решит твоё признание ему? Он будет обижен, расстроен и… — он замолк, и мой желудок улетел к коленям. — Я не говорю, что он перестанет с тобой общаться, ведь это Рейд, и он до ужаса добрый, но…
Но?
Но?
Эд умолк, а мой мозг пытался закончить предложение за него.
Он до ужаса добрый, но… такое может и не простить.
Он до ужаса добрый, но… с тобой слишком много мороки, чтобы пытаться повернуть всё к романтике.
Моё сердце попыталось представить будущего Рейда в таких вариантах, и я хотела кричать. Сколько женщин, о которых я писала, считали себя хорошими? Сколько ошибок нужно было совершить, чтобы стать плохой? Это начиналось с маленькой невинной лжи и медленно вырастало в обман… а то и хуже? Важно ли, если плохое совершается по правильной причине? Сначала я просто завидовала, но быть Кэт было даже веселее, чем быть Милли, потому что у меня было с Рейдом то, чего я никогда ни с кем не испытывала, и я влюбилась в него.
Воздух вылетел из моих легких, когда это слово вспорхнуло в моей голове. Оно теперь было тут, и я не хотела его отпускать.
Любовь.
Я знала об этом час назад? Вчера? Как давно я чувствовала это, но не признавала?
От этих мыслей, определяющих мою жизнь, я забыла, что в комнате остались Эд и Алекс. Эду пришлось тряхнуть меня за плечо, чтобы привести в чувство.
— Слушаешь? — сказал он, махая рукой передо мной, но глаза загорелись, словно он что-то понял.
— Ага, — я попыталась взять себя в руки. — Ты говорил…
Эд нахмурился и стал похож на свою мать, когда та нашла Флешлайт у него на кухне и приняла за фонарик. Пять минут его мама пыталась вставить батарейки, пока я не поняла, что она делала.
— Нам нужно избавиться от Кэтрин, — сказал он. — Скажи Рейду, что она кого-то встретила. Что она переехала. Что угодно. Алекс поддерживает.
Я взглянула на Алекса, тот пожал плечами.
— Что ж, идея не так плоха…
— Но я ложью буду покрывать ложь, — ответила я им обоим.