42
Я попросила Мэри о встрече с ней и Диком Босуортом, чтобы обсудить некоторые экономические планы, подготовленные группой разработчиков софта. Она выделила час в конце пятницы и место – зал для семинаров.
– В чем дело, Янус-Афина? – резко спросила Мэри. Сомнение в том, что ИИ способен внести в ее проект что-либо существенное, буквально было написано у нее на лице. Трудно объяснять вещи компьютерным невеждам, нужны правильный перевод, метафоры, грубые, но не очень обобщения.
На этот раз я начала с повтора аргументов Хайека о том, что рынок спонтанно выявляет стоимость товара и потому служит наилучшим инструментом вычисления и распределения стоимости, ибо централизованное планирование просто не способно достаточно быстро собирать и обрабатывать всю важную информацию. Плановики вечно ошибаются, и лучшего калькулятора, чем рынок, не существует. Эту идею поддерживали австрийская и чикагская экономические школы, а с ними и неолиберализм: рынок рулит, потому что он наилучший калькулятор. Но теперь компьютеры стали очень мощными, и все больше крепнут позиции автора «Красного изобилия», утверждающего, что современная компьютеризация позволяет централизованному планированию работать лучше рынка. В пример того, как компьютеры превосходят рынок, приводится высокочастотный трейдинг, однако вместо совершенствования системы компьютеры используются для стрижки ренты на каждой сделке. Это указывает на наличие эффективного вычислительного потенциала, хотя пользуются им люди, застрявшие в 30-х годах прошлого века с его противопоставлением рынка планированию и капитализма коммунизму. Эти люди не пытаются улучшить систему, они всего лишь делают на ней деньги. Таковы экономисты современности.
Мощь ИИ способна создать совершенно новые организационные возможности: анализ больших данных для получения наилучшего результата, постоянное отслеживание денежных потоков, распределение ресурсов до того, как ценовая конкуренция исказит реальные затраты и превратит их в лживую схему Понци, растянутую на несколько поколений, и так далее. Частности довольно специфичны и одновременно абстрактны, так что важно набросать несколько моментов, которые Мэри смогла бы понять, оценить по достоинству и сделать группе заказ. Дик почти во все посвящен.
Мэри вздохнула, пытаясь преодолеть скуку, которую на нее наводили разговоры о компьютерах. «Лучше расскажи, как это сделать», – попросила она.
Очень часто они даже не понимают природу необходимости. Мне это напомнило вот что: моделирование дискретных временных рядов по Рафтери показало, что в большинстве наиболее вероятных вариантов XXI века средний рост температуры составит 3,2 градуса Цельсия. Шансы на то, чтобы удержать повышение температуры на уровне двух градусов, составляют пять процентов. Шансы удержания роста температуры на уровне 1,5 градуса Цельсия – один процент.
Мэри окинула меня хмурым взглядом. «Мы и так знаем, что все плохо, – съязвила она. – Лучше посоветуй, как это исправить!»
Я рассказала о недвусмысленной работе Чена, которую сейчас обсуждают в нескольких дискурс-сообществах, – одной из самых ранних идей создания карбон-койна. Карбон-койн – цифровая валюта, выплачиваемая по предъявлению доказательств связывания углерода, кнут и пряник одновременно, привлекающий незанятый глобальный капитал к благородному делу сокращения выбросов углеводородов. Пряник получится особенно хорошим, если его поддержат или будут выпускать центральные банки. Хлынет новый поток фиатных денег, вознаграждающих действия по спасению биосферы. Заставить центральные банки этим заниматься довольно напряжно, но если получится, то сильнее варианта не найти.
Мэри мрачно покивала головой. «Напряжно», – повторила она.
Я привела новые аргументы в защиту карбон-койна. Заметила, что некоторые экономисты-экологи обсуждают план Чена и следствия из него под углом теории общих ресурсов и теории устойчивости. Развенчав «трагедию общих ресурсов», они теперь пытаются привлечь внимание к так называемой трагедии горизонта прогнозирования. Другими словами, мы не способны вообразить страдания людей будущего, поэтому для их облегчения ничего не делается. Наносимый сегодня ущерб ударит по ним лишь через многие десятилетия, в итоге мы себя не осуждаем, стандартный подход к поколениям будущего исходит из представления, что они будут богаче и сильнее нас и сами разберутся со своими проблемами. Но когда наступит их черед, проблемы станут слишком большими и нерешаемыми. В этом заключается трагедия горизонта прогнозирования: мы не заглядываем вперед дальше, чем на несколько лет, а во многих случаях, как с высокочастотным трейдингом, заглядываем только на микросекунды. Трагедия горизонта прогнозирования – истинная трагедия, потому что многие изменения климата невозможно обратить вспять. Вымирание видов и нагревание мирового океана нельзя исправить, сколько бы денег ни было у людей будущего, так что практикуемая ныне экономика противоречит фундаментальному аспекту реальности.
Мэри глянула на Дика, тот кивнул.
– Это еще один способ показать ущерб от высокой ставки дисконтирования, – сказал он. – Высокая дисконтная ставка – то же самое, что индекс безразличия к будущему, о котором говорит Я-А.
Я согласилась.
– Предложение Чена даст выход? – спросила Мэри. – Отодвинет горизонт прогнозирования?
– Да, – ответила я, – отодвинет.
Я объяснила, как предложение карбон-койна зависит от времени – в контракт включаются конкретные сроки, как с облигациями. Новая карбон-валюта с покрытием в виде столетних облигаций с нормой доходности, гарантированной всеми центральными банками, действующими единым фронтом. Такие инвестиции будут надежнее любых других и позволят, так сказать, открывать длинные позиции в отношении биосферы.
Мэри покачала головой.
– Что толку, если выплата произойдет через сто лет?
Я попыталась объяснить множественную функциональность денег. Обмен товарами – ясное дело, но еще и накопление стоимости. Если облигации станут выпускать центральные банки, эти бумаги будут абсолютно надежны, и, если ставка доходности будет довольно высокой, они выиграют конкуренцию с другими типами инвестиций. Разрешена продажа до срока погашения и так далее. Существует рынок облигаций. С другой стороны, так как вопрос эмиссии новых денег находится в компетенции центральных банков, то инвесторы поверят в карбон-койн, ведь он будет иметь покрытие в виде долговременных облигаций. Причем эти деньги будут создаваться и попадать к людям исключительно в результате добрых дел.
– Например? – спросила Мэри. – За что их будут платить?
– За отказ от сжигания углеводородов.
Почувствовав, что она созрела для кое-каких цифр, я начала писать на лекционной доске. Не уравнения – с таким же успехом я могла бы писать на санскрите. Лишь некоторые числа.
За каждую тонну несожженных или несвязанных углеводородов, которая была учтена в течение договорного периода – пока что в дискуссиях преобладает промежуток в сто лет, – выплачивается один карбон-койн. Его можно немедленно обменять на любую другую валюту на валютной бирже, поэтому стоимость карбон-койна будет выражаться определенной суммой в других фиатных валютах. Центральные банки будут поддерживать низший порог его стоимости, чтобы он не обвалился. Когда люди почуют, что карбон-койн имеет ценность на валютных рынках, его стоимость поднимется выше минимального порога.
– То есть, по сути, это разновидность количественного смягчения?
– Да. Но прямого и прицельного. Эмиссия и запуск новых денег в оборот будут напрямую привязаны к сокращению выбросов. Новые деньги генерирует непосредственно сокращение. В своей работе Чен так это и называет – УКС, углеродное количественное смягчение.
– Значит, любой, связав тонну углерода, сможет получить один койн?
– Или долю койна. Должна возникнуть целая отрасль мониторинга и сертификации, государственно-частная по своей природе, какими ныне являются рейтинговые агентства. Вероятно, будут попытки обмана и обхода законов, однако их можно контролировать обычными мерами надзора. К тому же все карбон-койны будут регистрироваться, любой сможет проверить, сколько их в обращении, а банки будут из года в год выпускать ровно столько, сколько нужно для покрытия сокращения выбросов, поэтому никто не будет бояться потери стоимости из-за надувания денежной массы. Большое количество выпущенных карбон-койнов будет означать, что удалось связать много углерода, а это показатель здоровья биосферы, укрепляющий доверие к системе. Таким образом, количественное смягчение сначала послужит доброму делу и только тогда получит свободу участвовать в экономике.
– Если связать эту идею с углеродными налогами, то те, кто сжигает углеводороды, будут платить налог, а те, кто связывает углерод, получать деньги?
– Правильно. К тому же можно ввести прогрессивную шкалу углеродного налога, по которой более крупные пользователи платили бы больше, чтобы налог не стал регрессивным. Тогда налог станет добрым делом, можно также добавить штрафы-скидки, чтобы часть этого налога возвращалась гражданам, отчего он будет работать еще лучше. Сочетание углеродного налога и карбон-койна – ключевой элемент плана Чена. В случае одновременного применения налога и карбон-койна модели и социальные эксперименты предсказывают гораздо лучшие результаты, чем при использовании их по отдельности. Не в два раза лучше – в десять.
– Это почему же?
Я призналась, что не знаю. Синергия кнута и пряника, человеческая психология – темный лес. Почему люди поступают так, а не иначе – это епархия Мэри.
Дик заметил, что для экономистов что пряник, что кнут – не более чем стимулы, а потому одинаковы, хотя и предполагается, что кнуты эффективнее пряников.
Мэри решительно затрясла головой. «Ни хрена подобного! – заявила она. – Мы животные, а не экономисты. У животных положительное и отрицательное заметно различаются. Пинок или поцелуй, бог ты мой». Она обвела нас взглядом и добавила: «Еще большой вопрос, кто из вас двоих меньше похож на человека – компьютерный ботан или экономист».
Оба референта согласно кивнули. Это фактически предмет гордости. Оба пытаются переплюнуть друг друга, продемонстрировать научную объективность в духе Спока из «Звездного пути», значительность целей и так далее. За Диком в этом плане иногда забавно наблюдать.
Мэри заметила кивки и еще раз вздохнула.
– Ну хорошо, если поставить в один ряд и негативные, и позитивные побуждения, толкающие нас к определенному поведению, то мы начинаем вести себя соответствующим образом. Условный рефлекс, так? Раздражитель и реакция. С чего начать?
– Если дюжина крупных центральных банков согласятся действовать заодно, дело сдвинется с мертвой точки, – ответила я.
– То же самое можно сказать о чем угодно! Каков минимум, необходимый для успеха?
– Любой центральный банк может поэкспериментировать. Лучше было бы, если на это пойдут в США, Китае и ЕЭС. Индия наиболее мотивирована действовать в одиночку, они по-прежнему очень встревожены высоким содержанием углерода в атмосфере. Однако, как говорится, в большой компании веселее.
Мэри попросила еще раз объяснить, как учитывается время.
– Центробанки могут попросту обнародовать ставку доходности, по которой планируют делать выплаты в будущем. Инвесторам понравится, у них появится уверенность. Они смогут открывать длинные позиции и секьюритизировать более спекулятивные. Кнут углеродного налога со временем должен приобрести бо́льшую силу. Зная ставку налога, а также имея опубликованную информацию о том, насколько она повысится в будущем, зная долгосрочную гарантированную ставку доходности для инвестиций в карбон-койн, нетрудно сопоставить стоимость сжигания углеводородов и выгоду от связывания углерода. Курсы обычных валют плавают на валютном рынке относительно друг друга, но если стоимость какой-либо валюты со временем гарантированно возрастает, то инвесторы начинают ее ценить больше других. Благодаря метке времени, гарантирующей рост стоимости, такая валюта никогда не потеряет силу на валютных рынках. Карбон-койн задуман так, что мог бы со временем заменить доллар США в роли главной мировой валюты.
– Мэри, это похоже на сложные проценты, – напомнил Дик.
– Да, – сказала я. – Но курс будет отвязан от текущих процентных ставок, которые нередко опускаются до нуля и даже становятся негативными. Карбон-койн не потеряет свою стоимость, что бы ни случилось.
– Может возникнуть ловушка ликвидности, – заметил Дик. – Инвесторы начнут накапливать деньги ради надежности вместо того, чтобы пускать их в работу.
Я отрицательно покачала головой.
– Ставка должна быть достаточно низкой, чтобы койн считался просто страховкой.
– Если центральные банки решат поднять объем углерода, необходимый для получения карбон-койна, они могут восстановить баланс с помощью других надежных активов, например, казначейских или инфраструктурных облигаций, – ответил Дик. – Это увеличит ликвидность и позволит трейдерам играть на коротких позициях, что они иногда любят делать.
Я согласилась: хорошая идея.
– А наше министерство не могло бы выпускать карбон-койны? – спросила Мэри.
Я покачала головой.
– Для этого нужна способность выкупать койны по минимальной ставке, иначе люди в них не поверят. Нам не хватит резервов.
– У нас на зарплату и ту денег не хватает, – согласилась Мэри.
– Мы заметили, – пошутил Дик.
Я была рада, что план ему понравился.
Мэри объявила встречу законченной. «Подготовьте развернутое предложение, – распорядилась она. – Чтобы я могла показать его центробанкам и выступить в его защиту. Встречи с банкирами уже назначены. Посмотрим, что выйдет».
43
Я секрет на службе у всех. Сначала вы должны сосчитать все мои блоки и перевести их в знаки, которые меня не характеризуют. Блоки и знаки скованы цепью; с помощью знака, который меня не характеризует, вы можете открыть и прочитать то, что я в себе заключаю. В обмен на меня люди предоставят вам свои обязательства; если злоумышленник похитит меня у вас, вы сумеете найти меня и сообщить всему миру, где меня прячут. Я начинался как бессловесная фраза, ключ от любого замка; теперь же, отперев все парадные двери, я стал ключом, который запирает черный ход, дабы злоумышленники не могли скрыться с места преступления. Я ничто, благодаря чему происходит все. Вы обо мне не знаете, не понимаете меня, и все же, если вы ищете справедливости, я помогу вам ее обрести. Я блокчейн, я криптография, я шифр. Используйте меня.
44
Самый старый лед находится ближе к центру Антарктиды, между Трансантарктическими горами и хребтом Гамбурцева. Горы Гамбурцева почти такие же высокие, как Альпы, но полностью укрыты льдом; их обнаружили во время облета с помощью радара подледного зондирования. Между этим недавно обнаруженным хребтом и Трансантарктическими горами пролегает плоская равнина; покрывающий долину лед, по мнению ученых, не уйдет из нее по меньшей мере еще пять тысяч лет. Лед в других частях континента сползет в море через несколько десятилетий. Козырное место.
Понятное дело, что эта точка максимальной секвестрации углерода в ледяном покрове находится далеко от побережья, полярный ледниковый щит в этом месте имеет толщину три километра, то есть возвышается на эту величину над морем, потому как скальное ложе ледника находится чуть ниже уровня океана. Перекачка сюда морской воды потребует очень больших затрат энергии. И много труб. Посчитайте сами и увидите: вариант безнадежный.
Тем не менее нашлись люди, пожелавшие рискнуть. Смельчаки эти, похоже, не дружат с арифметикой, зато при деньгах. Главным представителем этого любопытного народца был русский миллиардер из Кремниевой долины, которому идея полива Антарктиды морской водой показалась настолько оригинальной, что он решил профинансировать эксперимент. Когда речь заходит об Антарктиде, негоже воротить нос от любых спонсоров. Я, по крайней мере, никогда не воротил.
И вот, когда в Южном полушарии еще стояло лето, целая эскадрилья частных самолетов вылетела из южноафриканского Кейптауна, где в аэропорту есть отдельная стойка с надписью «АНТАРКТИДА» (блеск!). Мы высадились на шельфовом леднике Фильхнера, вдающемся в замерзшее море Уэдделла. Разгрузились и оборудовали поселок из юрт, домиков «Джеймсуэй» и палаток, выглядевших совсем крохотными на безбрежном ледяном поле. Такими они, собственно, и были. Даже поселки для туристов у возвышенности Пайонир-Хайтс и на берегу Принцессы Астрид больше нашего. Однако наше стойбище служило пунктом доставки растущего ассортимента специализированного оборудования. Кое-что для операции выделила «Транснефть», российская государственная трубопроводная корпорация. Самую крупную установку – гигантский насос – на берег шельфового ледника Фильхнера доставил и путем замысловатой процедуры сгрузил большущий российский ледокол. Водозаборные трубы продели сквозь морской лед, а магистральные подсоединили к насосу и проложили в глубь материка поперек ледника Фильхнера и шапки полярного льда, мимо южного полюса, к Куполу Аргус – высшей точке Восточного антарктического ледяного щита. Купол возвышался над окружающей территорией, отчего по энергетическому эквиваленту не уступал горам Гамбурцева.
Энергию для насоса и подогрева трубопровода, чтобы в нем не замерзала вода, поставлял снятый с подводной лодки ядерный реактор – подарок российского ВМФ. Если операцию удастся осуществить, объяснил милл
Я попросила Мэри о встрече с ней и Диком Босуортом, чтобы обсудить некоторые экономические планы, подготовленные группой разработчиков софта. Она выделила час в конце пятницы и место – зал для семинаров.
– В чем дело, Янус-Афина? – резко спросила Мэри. Сомнение в том, что ИИ способен внести в ее проект что-либо существенное, буквально было написано у нее на лице. Трудно объяснять вещи компьютерным невеждам, нужны правильный перевод, метафоры, грубые, но не очень обобщения.
На этот раз я начала с повтора аргументов Хайека о том, что рынок спонтанно выявляет стоимость товара и потому служит наилучшим инструментом вычисления и распределения стоимости, ибо централизованное планирование просто не способно достаточно быстро собирать и обрабатывать всю важную информацию. Плановики вечно ошибаются, и лучшего калькулятора, чем рынок, не существует. Эту идею поддерживали австрийская и чикагская экономические школы, а с ними и неолиберализм: рынок рулит, потому что он наилучший калькулятор. Но теперь компьютеры стали очень мощными, и все больше крепнут позиции автора «Красного изобилия», утверждающего, что современная компьютеризация позволяет централизованному планированию работать лучше рынка. В пример того, как компьютеры превосходят рынок, приводится высокочастотный трейдинг, однако вместо совершенствования системы компьютеры используются для стрижки ренты на каждой сделке. Это указывает на наличие эффективного вычислительного потенциала, хотя пользуются им люди, застрявшие в 30-х годах прошлого века с его противопоставлением рынка планированию и капитализма коммунизму. Эти люди не пытаются улучшить систему, они всего лишь делают на ней деньги. Таковы экономисты современности.
Мощь ИИ способна создать совершенно новые организационные возможности: анализ больших данных для получения наилучшего результата, постоянное отслеживание денежных потоков, распределение ресурсов до того, как ценовая конкуренция исказит реальные затраты и превратит их в лживую схему Понци, растянутую на несколько поколений, и так далее. Частности довольно специфичны и одновременно абстрактны, так что важно набросать несколько моментов, которые Мэри смогла бы понять, оценить по достоинству и сделать группе заказ. Дик почти во все посвящен.
Мэри вздохнула, пытаясь преодолеть скуку, которую на нее наводили разговоры о компьютерах. «Лучше расскажи, как это сделать», – попросила она.
Очень часто они даже не понимают природу необходимости. Мне это напомнило вот что: моделирование дискретных временных рядов по Рафтери показало, что в большинстве наиболее вероятных вариантов XXI века средний рост температуры составит 3,2 градуса Цельсия. Шансы на то, чтобы удержать повышение температуры на уровне двух градусов, составляют пять процентов. Шансы удержания роста температуры на уровне 1,5 градуса Цельсия – один процент.
Мэри окинула меня хмурым взглядом. «Мы и так знаем, что все плохо, – съязвила она. – Лучше посоветуй, как это исправить!»
Я рассказала о недвусмысленной работе Чена, которую сейчас обсуждают в нескольких дискурс-сообществах, – одной из самых ранних идей создания карбон-койна. Карбон-койн – цифровая валюта, выплачиваемая по предъявлению доказательств связывания углерода, кнут и пряник одновременно, привлекающий незанятый глобальный капитал к благородному делу сокращения выбросов углеводородов. Пряник получится особенно хорошим, если его поддержат или будут выпускать центральные банки. Хлынет новый поток фиатных денег, вознаграждающих действия по спасению биосферы. Заставить центральные банки этим заниматься довольно напряжно, но если получится, то сильнее варианта не найти.
Мэри мрачно покивала головой. «Напряжно», – повторила она.
Я привела новые аргументы в защиту карбон-койна. Заметила, что некоторые экономисты-экологи обсуждают план Чена и следствия из него под углом теории общих ресурсов и теории устойчивости. Развенчав «трагедию общих ресурсов», они теперь пытаются привлечь внимание к так называемой трагедии горизонта прогнозирования. Другими словами, мы не способны вообразить страдания людей будущего, поэтому для их облегчения ничего не делается. Наносимый сегодня ущерб ударит по ним лишь через многие десятилетия, в итоге мы себя не осуждаем, стандартный подход к поколениям будущего исходит из представления, что они будут богаче и сильнее нас и сами разберутся со своими проблемами. Но когда наступит их черед, проблемы станут слишком большими и нерешаемыми. В этом заключается трагедия горизонта прогнозирования: мы не заглядываем вперед дальше, чем на несколько лет, а во многих случаях, как с высокочастотным трейдингом, заглядываем только на микросекунды. Трагедия горизонта прогнозирования – истинная трагедия, потому что многие изменения климата невозможно обратить вспять. Вымирание видов и нагревание мирового океана нельзя исправить, сколько бы денег ни было у людей будущего, так что практикуемая ныне экономика противоречит фундаментальному аспекту реальности.
Мэри глянула на Дика, тот кивнул.
– Это еще один способ показать ущерб от высокой ставки дисконтирования, – сказал он. – Высокая дисконтная ставка – то же самое, что индекс безразличия к будущему, о котором говорит Я-А.
Я согласилась.
– Предложение Чена даст выход? – спросила Мэри. – Отодвинет горизонт прогнозирования?
– Да, – ответила я, – отодвинет.
Я объяснила, как предложение карбон-койна зависит от времени – в контракт включаются конкретные сроки, как с облигациями. Новая карбон-валюта с покрытием в виде столетних облигаций с нормой доходности, гарантированной всеми центральными банками, действующими единым фронтом. Такие инвестиции будут надежнее любых других и позволят, так сказать, открывать длинные позиции в отношении биосферы.
Мэри покачала головой.
– Что толку, если выплата произойдет через сто лет?
Я попыталась объяснить множественную функциональность денег. Обмен товарами – ясное дело, но еще и накопление стоимости. Если облигации станут выпускать центральные банки, эти бумаги будут абсолютно надежны, и, если ставка доходности будет довольно высокой, они выиграют конкуренцию с другими типами инвестиций. Разрешена продажа до срока погашения и так далее. Существует рынок облигаций. С другой стороны, так как вопрос эмиссии новых денег находится в компетенции центральных банков, то инвесторы поверят в карбон-койн, ведь он будет иметь покрытие в виде долговременных облигаций. Причем эти деньги будут создаваться и попадать к людям исключительно в результате добрых дел.
– Например? – спросила Мэри. – За что их будут платить?
– За отказ от сжигания углеводородов.
Почувствовав, что она созрела для кое-каких цифр, я начала писать на лекционной доске. Не уравнения – с таким же успехом я могла бы писать на санскрите. Лишь некоторые числа.
За каждую тонну несожженных или несвязанных углеводородов, которая была учтена в течение договорного периода – пока что в дискуссиях преобладает промежуток в сто лет, – выплачивается один карбон-койн. Его можно немедленно обменять на любую другую валюту на валютной бирже, поэтому стоимость карбон-койна будет выражаться определенной суммой в других фиатных валютах. Центральные банки будут поддерживать низший порог его стоимости, чтобы он не обвалился. Когда люди почуют, что карбон-койн имеет ценность на валютных рынках, его стоимость поднимется выше минимального порога.
– То есть, по сути, это разновидность количественного смягчения?
– Да. Но прямого и прицельного. Эмиссия и запуск новых денег в оборот будут напрямую привязаны к сокращению выбросов. Новые деньги генерирует непосредственно сокращение. В своей работе Чен так это и называет – УКС, углеродное количественное смягчение.
– Значит, любой, связав тонну углерода, сможет получить один койн?
– Или долю койна. Должна возникнуть целая отрасль мониторинга и сертификации, государственно-частная по своей природе, какими ныне являются рейтинговые агентства. Вероятно, будут попытки обмана и обхода законов, однако их можно контролировать обычными мерами надзора. К тому же все карбон-койны будут регистрироваться, любой сможет проверить, сколько их в обращении, а банки будут из года в год выпускать ровно столько, сколько нужно для покрытия сокращения выбросов, поэтому никто не будет бояться потери стоимости из-за надувания денежной массы. Большое количество выпущенных карбон-койнов будет означать, что удалось связать много углерода, а это показатель здоровья биосферы, укрепляющий доверие к системе. Таким образом, количественное смягчение сначала послужит доброму делу и только тогда получит свободу участвовать в экономике.
– Если связать эту идею с углеродными налогами, то те, кто сжигает углеводороды, будут платить налог, а те, кто связывает углерод, получать деньги?
– Правильно. К тому же можно ввести прогрессивную шкалу углеродного налога, по которой более крупные пользователи платили бы больше, чтобы налог не стал регрессивным. Тогда налог станет добрым делом, можно также добавить штрафы-скидки, чтобы часть этого налога возвращалась гражданам, отчего он будет работать еще лучше. Сочетание углеродного налога и карбон-койна – ключевой элемент плана Чена. В случае одновременного применения налога и карбон-койна модели и социальные эксперименты предсказывают гораздо лучшие результаты, чем при использовании их по отдельности. Не в два раза лучше – в десять.
– Это почему же?
Я призналась, что не знаю. Синергия кнута и пряника, человеческая психология – темный лес. Почему люди поступают так, а не иначе – это епархия Мэри.
Дик заметил, что для экономистов что пряник, что кнут – не более чем стимулы, а потому одинаковы, хотя и предполагается, что кнуты эффективнее пряников.
Мэри решительно затрясла головой. «Ни хрена подобного! – заявила она. – Мы животные, а не экономисты. У животных положительное и отрицательное заметно различаются. Пинок или поцелуй, бог ты мой». Она обвела нас взглядом и добавила: «Еще большой вопрос, кто из вас двоих меньше похож на человека – компьютерный ботан или экономист».
Оба референта согласно кивнули. Это фактически предмет гордости. Оба пытаются переплюнуть друг друга, продемонстрировать научную объективность в духе Спока из «Звездного пути», значительность целей и так далее. За Диком в этом плане иногда забавно наблюдать.
Мэри заметила кивки и еще раз вздохнула.
– Ну хорошо, если поставить в один ряд и негативные, и позитивные побуждения, толкающие нас к определенному поведению, то мы начинаем вести себя соответствующим образом. Условный рефлекс, так? Раздражитель и реакция. С чего начать?
– Если дюжина крупных центральных банков согласятся действовать заодно, дело сдвинется с мертвой точки, – ответила я.
– То же самое можно сказать о чем угодно! Каков минимум, необходимый для успеха?
– Любой центральный банк может поэкспериментировать. Лучше было бы, если на это пойдут в США, Китае и ЕЭС. Индия наиболее мотивирована действовать в одиночку, они по-прежнему очень встревожены высоким содержанием углерода в атмосфере. Однако, как говорится, в большой компании веселее.
Мэри попросила еще раз объяснить, как учитывается время.
– Центробанки могут попросту обнародовать ставку доходности, по которой планируют делать выплаты в будущем. Инвесторам понравится, у них появится уверенность. Они смогут открывать длинные позиции и секьюритизировать более спекулятивные. Кнут углеродного налога со временем должен приобрести бо́льшую силу. Зная ставку налога, а также имея опубликованную информацию о том, насколько она повысится в будущем, зная долгосрочную гарантированную ставку доходности для инвестиций в карбон-койн, нетрудно сопоставить стоимость сжигания углеводородов и выгоду от связывания углерода. Курсы обычных валют плавают на валютном рынке относительно друг друга, но если стоимость какой-либо валюты со временем гарантированно возрастает, то инвесторы начинают ее ценить больше других. Благодаря метке времени, гарантирующей рост стоимости, такая валюта никогда не потеряет силу на валютных рынках. Карбон-койн задуман так, что мог бы со временем заменить доллар США в роли главной мировой валюты.
– Мэри, это похоже на сложные проценты, – напомнил Дик.
– Да, – сказала я. – Но курс будет отвязан от текущих процентных ставок, которые нередко опускаются до нуля и даже становятся негативными. Карбон-койн не потеряет свою стоимость, что бы ни случилось.
– Может возникнуть ловушка ликвидности, – заметил Дик. – Инвесторы начнут накапливать деньги ради надежности вместо того, чтобы пускать их в работу.
Я отрицательно покачала головой.
– Ставка должна быть достаточно низкой, чтобы койн считался просто страховкой.
– Если центральные банки решат поднять объем углерода, необходимый для получения карбон-койна, они могут восстановить баланс с помощью других надежных активов, например, казначейских или инфраструктурных облигаций, – ответил Дик. – Это увеличит ликвидность и позволит трейдерам играть на коротких позициях, что они иногда любят делать.
Я согласилась: хорошая идея.
– А наше министерство не могло бы выпускать карбон-койны? – спросила Мэри.
Я покачала головой.
– Для этого нужна способность выкупать койны по минимальной ставке, иначе люди в них не поверят. Нам не хватит резервов.
– У нас на зарплату и ту денег не хватает, – согласилась Мэри.
– Мы заметили, – пошутил Дик.
Я была рада, что план ему понравился.
Мэри объявила встречу законченной. «Подготовьте развернутое предложение, – распорядилась она. – Чтобы я могла показать его центробанкам и выступить в его защиту. Встречи с банкирами уже назначены. Посмотрим, что выйдет».
43
Я секрет на службе у всех. Сначала вы должны сосчитать все мои блоки и перевести их в знаки, которые меня не характеризуют. Блоки и знаки скованы цепью; с помощью знака, который меня не характеризует, вы можете открыть и прочитать то, что я в себе заключаю. В обмен на меня люди предоставят вам свои обязательства; если злоумышленник похитит меня у вас, вы сумеете найти меня и сообщить всему миру, где меня прячут. Я начинался как бессловесная фраза, ключ от любого замка; теперь же, отперев все парадные двери, я стал ключом, который запирает черный ход, дабы злоумышленники не могли скрыться с места преступления. Я ничто, благодаря чему происходит все. Вы обо мне не знаете, не понимаете меня, и все же, если вы ищете справедливости, я помогу вам ее обрести. Я блокчейн, я криптография, я шифр. Используйте меня.
44
Самый старый лед находится ближе к центру Антарктиды, между Трансантарктическими горами и хребтом Гамбурцева. Горы Гамбурцева почти такие же высокие, как Альпы, но полностью укрыты льдом; их обнаружили во время облета с помощью радара подледного зондирования. Между этим недавно обнаруженным хребтом и Трансантарктическими горами пролегает плоская равнина; покрывающий долину лед, по мнению ученых, не уйдет из нее по меньшей мере еще пять тысяч лет. Лед в других частях континента сползет в море через несколько десятилетий. Козырное место.
Понятное дело, что эта точка максимальной секвестрации углерода в ледяном покрове находится далеко от побережья, полярный ледниковый щит в этом месте имеет толщину три километра, то есть возвышается на эту величину над морем, потому как скальное ложе ледника находится чуть ниже уровня океана. Перекачка сюда морской воды потребует очень больших затрат энергии. И много труб. Посчитайте сами и увидите: вариант безнадежный.
Тем не менее нашлись люди, пожелавшие рискнуть. Смельчаки эти, похоже, не дружат с арифметикой, зато при деньгах. Главным представителем этого любопытного народца был русский миллиардер из Кремниевой долины, которому идея полива Антарктиды морской водой показалась настолько оригинальной, что он решил профинансировать эксперимент. Когда речь заходит об Антарктиде, негоже воротить нос от любых спонсоров. Я, по крайней мере, никогда не воротил.
И вот, когда в Южном полушарии еще стояло лето, целая эскадрилья частных самолетов вылетела из южноафриканского Кейптауна, где в аэропорту есть отдельная стойка с надписью «АНТАРКТИДА» (блеск!). Мы высадились на шельфовом леднике Фильхнера, вдающемся в замерзшее море Уэдделла. Разгрузились и оборудовали поселок из юрт, домиков «Джеймсуэй» и палаток, выглядевших совсем крохотными на безбрежном ледяном поле. Такими они, собственно, и были. Даже поселки для туристов у возвышенности Пайонир-Хайтс и на берегу Принцессы Астрид больше нашего. Однако наше стойбище служило пунктом доставки растущего ассортимента специализированного оборудования. Кое-что для операции выделила «Транснефть», российская государственная трубопроводная корпорация. Самую крупную установку – гигантский насос – на берег шельфового ледника Фильхнера доставил и путем замысловатой процедуры сгрузил большущий российский ледокол. Водозаборные трубы продели сквозь морской лед, а магистральные подсоединили к насосу и проложили в глубь материка поперек ледника Фильхнера и шапки полярного льда, мимо южного полюса, к Куполу Аргус – высшей точке Восточного антарктического ледяного щита. Купол возвышался над окружающей территорией, отчего по энергетическому эквиваленту не уступал горам Гамбурцева.
Энергию для насоса и подогрева трубопровода, чтобы в нем не замерзала вода, поставлял снятый с подводной лодки ядерный реактор – подарок российского ВМФ. Если операцию удастся осуществить, объяснил милл
Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь.
Перейти к странице: