— С чистильщиками не договоришься…
— Да. Но это уже совсем не люди, это живое оружие.
— Ты реально считаешь, что Изменённые могут свергнуть две сверхцивилизации? — спросил я с иронией.
— Их мало, Макс. Каждый Инсек или Прежний сам по себе могучая боевая единица. Но они всегда были элитой. Есть низшие особи в их иерархии: Слуги у Прежних, рабочие у Инсеков. Им возвышение не светит, если Инсеки и Прежние уйдут — они попытаются занять их место, но справятся ли? Они тоже злы на всех.
Я кивнул. Я помнил Слуг и их яростный бестолковый мятеж.
— Хорошо, есть противоречия. Есть недовольные. Есть оружие. Мятежи бывали?
— Мятеж нам не нужен, мятеж — это неудачное восстание. Так вот, что ещё нужно восстанию?
— Тебе всё мало! — возмутился я. Лес начал редеть, Ана замедлил шаг, но не осторожничая, а словно стараясь растянуть путь. — Лозунги нужны, знамя какое-нибудь…
— Вот я же вижу, ты умный, — сказал Ана. — Почти попал! Восстанию нужны символы. Нужна святая и слепая уверенность в своей правоте и неизбежности победы.
— А, — сказал я, соображая. — Пророчество, значит?
— Конечно, рождённый человеком, призванный дважды, любящий жницу, проливший кровь за Изменённых, порождающий смыслы! — оттарабанил Ана.
— Прекрати!
— Это потребует времени, — заметил он. — Несколько лет, как минимум. Когда стражи приходят из Гнёзд, они как чистый лист. Знают, что и как, горят желанием сражаться за Инсеков. Но потом они непременно сталкиваются с реальностью. У них возникают вопросы и сомнения. Если в лагерях они будут слышать легенду… что однажды придёт человек, который…
— Молчи! — воскликнул я. — Ещё раз услышу эту белиберду — получишь в рыло.
— Молчу, — согласился Ана. — Но Изменённым нужна надежда. История про то, что есть тот, кто поведёт их. Всё исправит. Всё изменит.
— И ты хочешь, чтобы это был я.
— Да. Истории всё равно ходят. Про стратега, которая закончит войну и прикажет оставить Землю в покое. Про Высшего, который прекратит охоту за смыслами и велит каждому искать свои. Про Изменённого небывалого профиля, способного сражаться с Прежними и Инсеками. Про великую любовь, которая превозмогает всё. Знаешь, как всем нам хочется любви? Материнской, дружеской, любимой женщины или мужчины?
— Знаю, — сказал я. — Но мне неприятно, что ты лепишь из меня какой-то символ, Ана.
— Может, это не я? — Ана развёл руками. — Может, это судьба, может, это твой путь? Ты ведь и впрямь необычный. И ты попал в этот лагерь, мы встретились, и я узнал, кто ты. А ты сам знаешь, кто ты?
Я стоял в чужом лесу, солнечном и сказочном. В чудесном лесу, населённом жестокими дикарями с милыми лицами, когда-то выбравшими своё странное будущее. И страхолюдного вида старший страж, цепляющийся за свою мужскую сущность, втирал, что я должен стать символом и знаменем восстания против двух исполинских сил.
— Да ну тебя, — сказал я. — Болтай, что хочешь. Только на меня не указывай, ладно? Мы вернёмся на Саельм, меня отправят к тэни, я стану за ними шпионить. Буду честно сражаться за Инсеков.
— Так и надо, — согласился Ана. — Это потребует много времени. Годы, может быть, десятилетия. Легенда должна пройти по всей галактике. Её должны рассказывать новичкам. О ней должны спорить ветераны. Она уйдёт на другую сторону, бойцы и панцеры, стельщики и буги должны её услышать — и спорить, что Тот, Кто Поведёт за собой, придёт и к ним. За эту историю должны ссылать в безнадёжный десант; её должны шептать, умирая; её должны ночами рассказывать шёпотом куколки в Гнёздах. Должны прийти ложные избранные, должны вспыхнуть неудачные мятежи. А только потом…
— Замолчи! — выкрикнул я. — Хватит!
Ана замолчал. Примиряюще развёл руки.
— Всё. Всё, молчу. Ты пойми, от тебя ничего не требуется. Только живи, не умирай. Хотя… хотя можешь и умереть. Это дело далёкого будущего.
— Может, мне плевать на будущее?
— А на тех, кто ждёт тебя дома, — тоже плевать? — Ана пожал плечами. — Двигай, мы почти на месте.
Дальше мы шли молча. Я тихонько злился, чувствуя, как бухает в груди — слева и справа. Того сердца, что у меня выросло в животе, я не ощущал — и хорошо. Без того тошно было.
Подпольщики, революционеры, ну надо же…
Символ им требуется…
Я вспомнил, как Прежний стоял, улыбаясь, полковник Лихачёв стрелял в него из пулемёта, а тому было хоть бы хны. А потом в меня незримо вошёл Высший — и я, пусть и со стороны, понимал — сущность во мне может убить Прежнего, разрушить Москву, утопить весь материк… или сорвать Землю с орбиты.
Вот это — сила! Силища!
Это то, чего боятся и Прежние, и Инсеки.
А жестоких безжалостных Слуг и воспитанных из детей Изменённых они не боятся. Для них это даже не восстание рабов. Это вообще не заслуживает внимания. Промоют мозги, показательно накажут зачинщиков. Счастливчик Ана со своими идеями — тот ещё наивный пацан.
Лес кончился одновременно быстро и незаметно. Деревья росли всё реже и реже, становились ниже, впереди проступили холмы, что-то белое на склонах — и вот мы уже стоим на пригорке, глядя на живописную зелёную долину.
— Здесь был город… — прошептал я.
— Да. Не самый крупный, кстати, — сказал Ана.
Повсюду среди зелени виднелись руины. Нет, не безобразные остовы домов. Эти руины были восхитительно красивыми, из белого и красного камня, и будто нарисованными дизайнером.
Вот тянется белая стена с округлыми проёмами окон.
Вдали стоит башня, не круглая, а пяти или шестиугольная, верхушка обрушилась и разлетелась грудами красного камня, поросшего травой и цветами.
А вот ведущая вверх, в никуда, лестница, два широченных пролёта над контурами рухнувших стен…
— Тысяча лет? — спросил я.
— Инсеки тут триста с лишним, — ответил Ана. — Говорят, ничего не изменилось. Думаю, тысячелетие назад всё выглядело точно так же.
Я попытался представить, как оно всё выглядело до разрушения. Дворцы, башни, проспекты и парки? Нет, ну не мог целый город быть таким, наверняка где-то имелись и уродливые жилые строения, возведённые по стандартным планам, трущобы, вонючие тёмные закоулки…
Или мог?
— Это один из самых скучных и маленьких городов, — сказал Ана. Мне послышалась печаль в его голосе. — Но городов мы нашли не так уж и много. В основном они жили на уединённых виллах. Дорог не сохранилось, может быть, транспорт был воздушным… Но виллы они почти все разрушили в прах.
— Не хотели показывать чужакам, — произнёс я.
— Наверное. Слишком личное, видимо. А это… это как укор. Как насмешка. Думаю, у них было много смыслов, которые Прежние бы с жадностью поглотили.
— Не верю, что они злые, — сказал я.
— Те, кто не верят — очень быстро тут умирают. Видишь вон те руины, на холме? Круглые остатки стен, посередине белая плита…
Зрение у меня было не такое, как у стража, но куда лучше, чем у людей.
— Вижу. Только плита… она не совсем белая.
— Дождь пройдёт, всё смоет. Они приходят туда временами. Приводят детей.
— Каких детей?
— Своих. И маленьких, и постарше. Некоторых убивают на этой плите. Жестоко, с пытками. Некоторые уходят со взрослыми. Но это не значит, что их не приведут снова.
Меня замутило.
— Своих детей? Почему?
Ана помолчал. Потом неохотно ответил:
— Я говорил с одним монахом. Знаешь, наверное, монахи обожают поболтать. Он сказал, что лавли способны передавать сознание через свой аналог волновой сети. Если понимают, что их сейчас убьют — просто цепенеют и падают замертво. Значит, ушли в иное тело. Они вроде как бессмертные получаются, понимаешь?
— Ну и что?
— Их общество стабильно. Большая часть нынешней цивилизации — те же самые существа, что тысячу лет назад её разрушили. Если численность будет расти, неминуемо начнётся экспансия, развитие, освоение новых территорий, попытки возродить технологии — то, от чего они когда-то ушли. Но им надо размножаться, им нужны новые тела, в которые они со временем перейдут, нужен резерв на случай массовой гибели. Поэтому есть дети, есть молодые особи. Если их становится слишком много — их убивают.
— Но почему жестоко-то? — я не сразу понял, что кричу. — Зачем пытать?
— Думаю, они давно уже рехнулись, — сказал Ана. — За тысячу лет у любого поедет крыша.
— И вы не пробовали им помешать?
— Пробовали, они набросились на нас. Все, включая тех, кого стащили с плиты полуживым.
Ана сплюнул и добавил:
— Психи. Красивые умные психи. Знают кучу земных языков, восхищаются музыкой. Сами, кстати, чудесно поют и играют, у них инструменты вроде свирелей. И в любой момент готовы кого-нибудь прикончить… Нам туда, Макс. К маленькому зданию, которое почти целое, только без крыши. Там Продавец.
Когда он показал, я увидел и здание. Высокие стены, хорошо сохранившиеся с трёх сторон. Четвёртая отсутствовала. Может, её и не было никогда.
Внутри стояли стражи и закутанная в одеяния крупная неуклюжая фигура.
Здесь не было привычных мне Комков, бесформенных помещений, упавших на Землю с неба. Видимо, даже Продавцы старались «не обострять». Стеклянный куб репликатора, в котором Продавцы могли создать любой предмет, стоял совершенно открыто, в углу между двух хорошо сохранившихся стен. Рядом кушетка, несколько ящиков — что в них, кристаллы? Был и прилавок, но тоже символический, не перегораживающий руины полностью.
А ещё я заметил что-то вроде тускло светящейся полосы, опоясывающей здание в паре метров от стен. Светились камни и трава.
— Что это? — шёпотом спросил я Ану, когда мы подошли.
— Периметр безопасности Продавца. В его пределах любое нападение карается смертью. Лавли долго экспериментировали и убедились в этом.
— Ты говорил, одного всё-таки убили…
— О да, это отдельная история… С тех пор Продавцы не ставят свои точки возле склонов, с которых может сойти гигантский оползень.
— Да. Но это уже совсем не люди, это живое оружие.
— Ты реально считаешь, что Изменённые могут свергнуть две сверхцивилизации? — спросил я с иронией.
— Их мало, Макс. Каждый Инсек или Прежний сам по себе могучая боевая единица. Но они всегда были элитой. Есть низшие особи в их иерархии: Слуги у Прежних, рабочие у Инсеков. Им возвышение не светит, если Инсеки и Прежние уйдут — они попытаются занять их место, но справятся ли? Они тоже злы на всех.
Я кивнул. Я помнил Слуг и их яростный бестолковый мятеж.
— Хорошо, есть противоречия. Есть недовольные. Есть оружие. Мятежи бывали?
— Мятеж нам не нужен, мятеж — это неудачное восстание. Так вот, что ещё нужно восстанию?
— Тебе всё мало! — возмутился я. Лес начал редеть, Ана замедлил шаг, но не осторожничая, а словно стараясь растянуть путь. — Лозунги нужны, знамя какое-нибудь…
— Вот я же вижу, ты умный, — сказал Ана. — Почти попал! Восстанию нужны символы. Нужна святая и слепая уверенность в своей правоте и неизбежности победы.
— А, — сказал я, соображая. — Пророчество, значит?
— Конечно, рождённый человеком, призванный дважды, любящий жницу, проливший кровь за Изменённых, порождающий смыслы! — оттарабанил Ана.
— Прекрати!
— Это потребует времени, — заметил он. — Несколько лет, как минимум. Когда стражи приходят из Гнёзд, они как чистый лист. Знают, что и как, горят желанием сражаться за Инсеков. Но потом они непременно сталкиваются с реальностью. У них возникают вопросы и сомнения. Если в лагерях они будут слышать легенду… что однажды придёт человек, который…
— Молчи! — воскликнул я. — Ещё раз услышу эту белиберду — получишь в рыло.
— Молчу, — согласился Ана. — Но Изменённым нужна надежда. История про то, что есть тот, кто поведёт их. Всё исправит. Всё изменит.
— И ты хочешь, чтобы это был я.
— Да. Истории всё равно ходят. Про стратега, которая закончит войну и прикажет оставить Землю в покое. Про Высшего, который прекратит охоту за смыслами и велит каждому искать свои. Про Изменённого небывалого профиля, способного сражаться с Прежними и Инсеками. Про великую любовь, которая превозмогает всё. Знаешь, как всем нам хочется любви? Материнской, дружеской, любимой женщины или мужчины?
— Знаю, — сказал я. — Но мне неприятно, что ты лепишь из меня какой-то символ, Ана.
— Может, это не я? — Ана развёл руками. — Может, это судьба, может, это твой путь? Ты ведь и впрямь необычный. И ты попал в этот лагерь, мы встретились, и я узнал, кто ты. А ты сам знаешь, кто ты?
Я стоял в чужом лесу, солнечном и сказочном. В чудесном лесу, населённом жестокими дикарями с милыми лицами, когда-то выбравшими своё странное будущее. И страхолюдного вида старший страж, цепляющийся за свою мужскую сущность, втирал, что я должен стать символом и знаменем восстания против двух исполинских сил.
— Да ну тебя, — сказал я. — Болтай, что хочешь. Только на меня не указывай, ладно? Мы вернёмся на Саельм, меня отправят к тэни, я стану за ними шпионить. Буду честно сражаться за Инсеков.
— Так и надо, — согласился Ана. — Это потребует много времени. Годы, может быть, десятилетия. Легенда должна пройти по всей галактике. Её должны рассказывать новичкам. О ней должны спорить ветераны. Она уйдёт на другую сторону, бойцы и панцеры, стельщики и буги должны её услышать — и спорить, что Тот, Кто Поведёт за собой, придёт и к ним. За эту историю должны ссылать в безнадёжный десант; её должны шептать, умирая; её должны ночами рассказывать шёпотом куколки в Гнёздах. Должны прийти ложные избранные, должны вспыхнуть неудачные мятежи. А только потом…
— Замолчи! — выкрикнул я. — Хватит!
Ана замолчал. Примиряюще развёл руки.
— Всё. Всё, молчу. Ты пойми, от тебя ничего не требуется. Только живи, не умирай. Хотя… хотя можешь и умереть. Это дело далёкого будущего.
— Может, мне плевать на будущее?
— А на тех, кто ждёт тебя дома, — тоже плевать? — Ана пожал плечами. — Двигай, мы почти на месте.
Дальше мы шли молча. Я тихонько злился, чувствуя, как бухает в груди — слева и справа. Того сердца, что у меня выросло в животе, я не ощущал — и хорошо. Без того тошно было.
Подпольщики, революционеры, ну надо же…
Символ им требуется…
Я вспомнил, как Прежний стоял, улыбаясь, полковник Лихачёв стрелял в него из пулемёта, а тому было хоть бы хны. А потом в меня незримо вошёл Высший — и я, пусть и со стороны, понимал — сущность во мне может убить Прежнего, разрушить Москву, утопить весь материк… или сорвать Землю с орбиты.
Вот это — сила! Силища!
Это то, чего боятся и Прежние, и Инсеки.
А жестоких безжалостных Слуг и воспитанных из детей Изменённых они не боятся. Для них это даже не восстание рабов. Это вообще не заслуживает внимания. Промоют мозги, показательно накажут зачинщиков. Счастливчик Ана со своими идеями — тот ещё наивный пацан.
Лес кончился одновременно быстро и незаметно. Деревья росли всё реже и реже, становились ниже, впереди проступили холмы, что-то белое на склонах — и вот мы уже стоим на пригорке, глядя на живописную зелёную долину.
— Здесь был город… — прошептал я.
— Да. Не самый крупный, кстати, — сказал Ана.
Повсюду среди зелени виднелись руины. Нет, не безобразные остовы домов. Эти руины были восхитительно красивыми, из белого и красного камня, и будто нарисованными дизайнером.
Вот тянется белая стена с округлыми проёмами окон.
Вдали стоит башня, не круглая, а пяти или шестиугольная, верхушка обрушилась и разлетелась грудами красного камня, поросшего травой и цветами.
А вот ведущая вверх, в никуда, лестница, два широченных пролёта над контурами рухнувших стен…
— Тысяча лет? — спросил я.
— Инсеки тут триста с лишним, — ответил Ана. — Говорят, ничего не изменилось. Думаю, тысячелетие назад всё выглядело точно так же.
Я попытался представить, как оно всё выглядело до разрушения. Дворцы, башни, проспекты и парки? Нет, ну не мог целый город быть таким, наверняка где-то имелись и уродливые жилые строения, возведённые по стандартным планам, трущобы, вонючие тёмные закоулки…
Или мог?
— Это один из самых скучных и маленьких городов, — сказал Ана. Мне послышалась печаль в его голосе. — Но городов мы нашли не так уж и много. В основном они жили на уединённых виллах. Дорог не сохранилось, может быть, транспорт был воздушным… Но виллы они почти все разрушили в прах.
— Не хотели показывать чужакам, — произнёс я.
— Наверное. Слишком личное, видимо. А это… это как укор. Как насмешка. Думаю, у них было много смыслов, которые Прежние бы с жадностью поглотили.
— Не верю, что они злые, — сказал я.
— Те, кто не верят — очень быстро тут умирают. Видишь вон те руины, на холме? Круглые остатки стен, посередине белая плита…
Зрение у меня было не такое, как у стража, но куда лучше, чем у людей.
— Вижу. Только плита… она не совсем белая.
— Дождь пройдёт, всё смоет. Они приходят туда временами. Приводят детей.
— Каких детей?
— Своих. И маленьких, и постарше. Некоторых убивают на этой плите. Жестоко, с пытками. Некоторые уходят со взрослыми. Но это не значит, что их не приведут снова.
Меня замутило.
— Своих детей? Почему?
Ана помолчал. Потом неохотно ответил:
— Я говорил с одним монахом. Знаешь, наверное, монахи обожают поболтать. Он сказал, что лавли способны передавать сознание через свой аналог волновой сети. Если понимают, что их сейчас убьют — просто цепенеют и падают замертво. Значит, ушли в иное тело. Они вроде как бессмертные получаются, понимаешь?
— Ну и что?
— Их общество стабильно. Большая часть нынешней цивилизации — те же самые существа, что тысячу лет назад её разрушили. Если численность будет расти, неминуемо начнётся экспансия, развитие, освоение новых территорий, попытки возродить технологии — то, от чего они когда-то ушли. Но им надо размножаться, им нужны новые тела, в которые они со временем перейдут, нужен резерв на случай массовой гибели. Поэтому есть дети, есть молодые особи. Если их становится слишком много — их убивают.
— Но почему жестоко-то? — я не сразу понял, что кричу. — Зачем пытать?
— Думаю, они давно уже рехнулись, — сказал Ана. — За тысячу лет у любого поедет крыша.
— И вы не пробовали им помешать?
— Пробовали, они набросились на нас. Все, включая тех, кого стащили с плиты полуживым.
Ана сплюнул и добавил:
— Психи. Красивые умные психи. Знают кучу земных языков, восхищаются музыкой. Сами, кстати, чудесно поют и играют, у них инструменты вроде свирелей. И в любой момент готовы кого-нибудь прикончить… Нам туда, Макс. К маленькому зданию, которое почти целое, только без крыши. Там Продавец.
Когда он показал, я увидел и здание. Высокие стены, хорошо сохранившиеся с трёх сторон. Четвёртая отсутствовала. Может, её и не было никогда.
Внутри стояли стражи и закутанная в одеяния крупная неуклюжая фигура.
Здесь не было привычных мне Комков, бесформенных помещений, упавших на Землю с неба. Видимо, даже Продавцы старались «не обострять». Стеклянный куб репликатора, в котором Продавцы могли создать любой предмет, стоял совершенно открыто, в углу между двух хорошо сохранившихся стен. Рядом кушетка, несколько ящиков — что в них, кристаллы? Был и прилавок, но тоже символический, не перегораживающий руины полностью.
А ещё я заметил что-то вроде тускло светящейся полосы, опоясывающей здание в паре метров от стен. Светились камни и трава.
— Что это? — шёпотом спросил я Ану, когда мы подошли.
— Периметр безопасности Продавца. В его пределах любое нападение карается смертью. Лавли долго экспериментировали и убедились в этом.
— Ты говорил, одного всё-таки убили…
— О да, это отдельная история… С тех пор Продавцы не ставят свои точки возле склонов, с которых может сойти гигантский оползень.