— Яблок не получишь, — пригрозила я, снова привязывая его к изгороди.

Анна следила за мной со всё возрастающим интересом, а я почувствовала себя по дурацки.

— Ослов надо выгуливать, — объяснила я, забирая у неё корзину. — Иначе они дичают.

— Правда? — очень вежливо ответила она. — Но он у вас по виду и так — не домашний.

— Он — ручной, — мрачно ответила я. — И нрав у него, как у овечки. Не смотрите, что осёл.

Судя по всему, бывшая жена судьи решила следить за мной. За весь вечер она ни на шаг не отставала от меня, и я избавилась от её присутствия только когда оказалась в постели.

— Что сделать, чтобы она убралась отсюда? — спросила я в темноту. — Не просто так эта богачка притащилась в Тихий Омут.

— Твоё-то какое дело? — сонно ответила Жонкелия. — У богатых свои причуды. Пусть тешится, если хочет. Главное, — тут она зевнула, — чтобы платила.

— Денег, как и счастья, много не бывает, — пробормотала я.

В ту ночь мне очень плохо спалось. Во сне я видела донну Анну, которая шпионила за мной из-за угла, из-за печки, и даже когда я заглянула в своём сновидении в квашню с тестом, оттуда на меня смотрели внимательные голубые глазки милой вдовы.

Я проснулась на заре и первым делом побежала оставить моргелютам хлеба, пока никто не увидел. Определённо, на этой мельнице уже собралось слишком много людей.

Выложив куски хлеба на разделочную доску, я спустилась по мосткам к самому колесу и тихонько свистнула, подзывая водяных, как собак. Иногда они отзывались, иногда — нет, но в этот раз мне повезло, и из воды сразу же высунулась дырявая голова Каппы.

— Хлебушек!.. — расплылся он в идиотской улыбке и потянулся перепончатыми лапками к угощению.

— Подожди, — я отдёрнула доску, и водяной успел схватить только воздух. — Есть дело, — сказала я строго. — Важное.

— Дай хлеба, — сказал он, высовываясь из воды по пояс. — Два хлеба.

— Отдам всё, — я посмотрела на него выразительно, — если напугаете ту даму, которая поселилась у нас.

— Блондинку? — уточнил моргелют.

— Ну не меня же с мамашей Жо! — начала я раздражаться. — Только запомните: вреда ей не причинять, покойники мне не нужны, на глаза нашим работникам не показываться, пугать осторожно, но жёстко. Чтобы эта дамочка умчалась отсюда сверкая пятками. Понятно?

— Понятно, — радостно заверил он и потянулся к подносу.

Я отдала ему хлеб и вернулась на мельницу, испытывая некоторые угрызения совести. Но кто виноват, что донна Анна везде суёт свой нос? Жила бы себе в городе… или у графа… Искала бы приворотное зелье где-нибудь в другом месте…

Но Эдит… Какова простушка! Бедная сиротка, запуганная, жалкая — всё это видимость. На самом деле — хитрая ведьма, организовавшая продажу колдовских снадобий. И судя по всему, это давало хороший доход. Но потом-то что пошло не так?..

Размышляя об этом, я завела тесто для хлеба, уже привычно растопила печь, сбегала в курятник за яйцами, и попутно посчитала, сколько птиц и каких именно сидят на деревьях, чтобы потом отправить письмо доктору Ларку. Вернувшись, сболтала на скорую руку омлет, чтобы покормить своих домочадцев завтраком, и поморщилась, вспомнив, что в их число теперь входит надоедливая Анютка. Потом поставила глубокую сковороду в печь, смазала донышко смальцом, вылила яичную смесь, закрыла сковороду крышкой и, очень довольная, что справилась с утренними делами, отправилась одеваться.

Жонкелия уже тоже проснулась и потягивалась, поднимаясь с кровати. Я расчесала свою шевелюру волосок к волоску, заплела косу и оделась с особой тщательностью, туго затянув корсаж.

— Что-то сегодня прямо светишься, — проворчала старуха, подозрительно поглядывая на меня.

— Просто жду от этого дня много хорошего и доброго, — пропела я, натягивая чулки и башмаки. — Ладно, скатаюсь в деревню, мамашенька. Нам нужны тряпочки и ветошь для нашего великого дела!

Мои стратегические запасы тряпья подходили к концу, и нужно было разжиться сырьем для производства бумаги. Для этих целей и был приобретён Лексус.

Я растолкала работников, велев запрячь осла, накрыла на стол, взяла с собой пару яблок, пару ломтей хлеба и кусок вчерашнего пирога. В поясной сумочке звенела пригоршня медяков, и был припасен длинный прут с привязанной к нему верёвкой. На эту веревку я прицепила яблоко, которому предварительно вырезала серединку, и это яблоко должно было быть приманкой для упрямого Лексуса, который вечно застревал на полпути, если не получал лакомства.

Повозка была готова, я — вооружена прутом и яблоком, и осёл меланхолично посматривал, как я спускаюсь с крыльца, как подхожу к повозке, помахивая прутом с подвешенным яблоком.

— А куда это вы собрались, хозяюшка? — раздался нежный голосок Анны.

Она уже стояла на крыльце, затянутая в рюмочку, с белым платочком в руке и в черной кружевной косынке.

— У меня дела, — уклончиво ответила я, забираясь в повозку. — А вы говорили, что любите спать до обеда.

— Совсем не люблю, — госпожа Анна спустилась по ступенькам, придерживая подол двумя пальцами. — Но доктора советуют…

— Вот и прислушались бы к их советам, — я взяла вожжи, взмахнула прутом — и над самой мордой Лексуса заплясало румяное яблочко.

Осёл потянулся к нему, сделал шаг, повозка тронулась, а я чуть не запела «Прощание славянки», вдохновленная маленькой победой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Лексус тянулся за яблоком, повозка катилась, и яблоко заманивало моё транспортное средство всё дальше и дальше.

— Возьмите меня с собой, хозяюшка! — окликнула госпожа Анна.

— Места нет, — отозвалась я, даже не оглянувшись.

Но гостья оказалась на удивление проворной, догнала и вцепилась в край повозки.


— Места — сколько угодно, — сказала она таким тоном, что я сразу поняла — не отвяжется.

— Не глупите, — велела я ей, — если купили место на моей мельнице, это не значит, что купили и меня.

— Мне рекомендовали лечебные прогулки, — не отставала донна Анна. — Что вам стоит взять меня с собой?

— Вам рекомендовали покой у озера — вот и наслаждайтесь!

Я хотела подхлестнуть Лексуса, но вместо этого пришлось резко натянуть поводья, к огромной радости госпожи Анны, которая сразу полезла в повозку.

Но ехать я никуда не собиралась, потому что на дороге, преграждая моему ослу путь, стояла Сюзетт Квакмайер.

Всё это очень напоминало появление моргелютов, и я с тоской подумала, что с водяными было легче справиться, чем с этими надоедливыми дамочками. Моргелютам хватило пары ударов метлой по хребту, а как разобраться с этими красотками? Не метлой же их гнать?

— Вы к нам в деревню едете, хозяйка? — поинтересовалась Сюзетт. — Подвезите, пожалуйста? Я из города иду, звала на девичник свою троюродную сестру. Так ноги оттоптала…

— Милая девушка, — с улыбкой сказала донна Анна, но прозвучало это, как оскорбление, — вы же видите, что этот милый ослик не увезёт троих. А у нас с хозяюшкой дела.

— Дела у меня, — поправила я её. — И вы в моей повозке явно лишняя, госпожа. А Сюзетт я подвезу с удовольствием. Её отец часто выручал меня.

— Благодарю, — Сюзетт Квакмайер улыбнулась не менее презрительно, чем благородная дама. — Потрудитесь освободить повозку.

— Да ты знаешь, с кем говоришь, дитя? — усмехнулась Анна и расправила юбку, показывая, что покидать повозку не намерена.

— Хватит, — сказала я резко. — Это моя повозка, и я решаю…

— А если я заплачу? — поинтересовалась бывшая жена судьи и извлекла из кошелька золотой. — Вы ведь не откажете мне в прогулке, дорогая Эдит?

Синие глаза дочери лавочника гневно вспыхнули, и я прекрасно её понимала. Меня тоже злила эта манера столичной госпожи повернуть всё так, словно деньги были центром мира. И она, естественно, потому что деньги были у неё.

Золотой соблазнял и манил, но я глубоко вздохнула и приготовилась дать наглой дамочке полную отставку. Не всё покупается, не всё продаётся, и по крайней мере сегодня мой ослик стоит гораздо дороже золота…

— Ой, господин Кроу сюда едет, — сказала вдруг Сюзетт. — И что это ему здесь понадобилось?

Мы все уставились на судью, который выехал верхом на своём вороном коне и направлялся прямо к мельнице.

— Не хватало ещё одного осла, — негромко фыркнула госпожа Анна.

— А вы… — начала я гневно, готовая высказаться по полной насчёт невоспитанности некоторых изысканных особ.

Но и тут у меня не получилось осадить эту нахалку, потому что в этот самый момент Сюзетт сказала:

— Что это с ним? У него такой вид, будто он приведение увидел.

Я похолодела, потому что лицо у Рейвена и правда было ужасным — бледным, с заострившимися чертами. Пару раз он нервно мотнул головой, будто отгоняя кого-то.

— Добрый день, дамы, — поздоровался судья, когда его конь остановился в метре от Лексуса. — Куда-то собрались?

— В деревню, — с готовностью ответила Сюзетт. — Хозяйка Эдит пообещала меня подвезти…

— Это мы с ней едем, милочка, — осадила её Анна. — А вы вполне можете пройтись пешком.

— Что случилось? — спросила я, потому что Рейвен смотрел на меня, и глаза у него были — как чёрные бездонные омуты.

Судья помедлил прежде, чем ответить.

— Два часа назад, — сказал он, тщательно подбирая слова, — в этом озере утопился некто Димак. Знаете такого?

— Димак? Кто это? — недоуменно спросила Сюзетт, а госпожа Анна ничего не сказала.

Зато она оглянулась на озеро, и глаза у нее загорелись ещё ярче, чем у Сюзетт.

— Димак? — с запинкой спросила я. — Тот самый, которого вы допрашивали недавно?

— Допрашивал? — тут уж донна Анна навострила ушки. — О чем? Рейвен, о чем ты его допрашивал? Он что — преступник?

Судья смерил её взглядом и сказал с неприязнью:

— Ты уверена, что я должен перед тобой отчитываться? И вообще, ты что здесь делаешь?

— Пожалуй, я пойду, — деликатно сказала Сюзетт.

Она поклонилась и очень бодро засеменила к дороге, оглядываясь на нас через каждые два шага.