— Ты что такое говоришь?! — переполошилась Жонкелия. — Это ведь не трудно…
— А если я заплачу? — невинно поинтересовалась донна Анна и достала кошелёк, звякнув монетами.
Кошелёк был новенький, из крашеной кожи, набитый так туго, что вот-вот готов был треснуть. Я стиснула зубы, потому что вот такая демонстрация богатства — она была обидной. Эта дамочка считала, что за деньги может купить всё. Она и на мельницу просочилась именно потому, что у неё были деньги. И я позволила ей жить здесь, потому что ничего не могла противопоставить её деньгам.
— Допустим, золотой, — госпожа Анна развязала шнурок на горловине кошелька и достала новенькую, совсем недавно отчеканенную монетку.
Монетка поймала луч солнца, и по стене, обшитой деревянными плашками, запрыгал солнечный зайчик.
— Конечно, она поможет, — запела мамаша Жо, незаметно дёргая меня за край фартука, чтобы я соглашалась поскорее.
Но я продолжала стоять неподвижно, не торопясь бежать и исполнять просьбу нашей незваной гостьи. Хотя монетка манила и соблазняла — ровненькая, блестящая…
— Вы обещали заплатить за ремонт дороги, госпожа, — сказала я с холодной любезностью, — и вложиться в дело. Об остальном речи не было, насколько я помню.
— А если две монеты? — словно забавляясь, госпожа Анна достала вторую монетку и небрежно бросила их на стол.
Монетки покатились и зазвенели, и мамаша Жо уставилась на них, как заколдованная.
— Торговаться вы не умеете, — заметила я.
— Думаете, переплатила? — с деланной тревогой спросила гостья.
— Сразу видно, что живёте не по средствам, — я кивнула, не делая попытки взять золото. — Даже не знаете, какие бывают расценки.
— Тогда, может, включим в эту стоимость ещё и ужин? — предложила донна Анна с такой улыбкой, что не захотелось швырнуть эти золотые в окно, а следом — и саму госпожу богачку.
— Не извольте беспокоиться, — тут же встряла Жонкелия и проворно сцапала монеты. — Эдит позаботится о шторках и об ужине. Уж она-то умеет готовить! Такое блюдо состряпает — вы пальчики оближите!
— Верните-ка деньги, мамашенька, — потребовала я. — Никаких шторок и никаких ужинов…
Госпожа Анна вопросительно приподняла брови и усмехнулась, мгновенно меня взбесив.
— Боюсь, графу Фуллартону это не понравится, — медленно произнесла она.
— Сейчас мы всё уладим, — пропела Жонкелия и в два счета вытолкала меня из комнаты. — Ты спятила, безмозглая коровища?! — шёпотом закричала старуха на меня, когда мы оказались в коридоре второго этажа. — Два золотых! Два! Ты хоть головой своей понимаешь, что это значит?!
— Понимаю, что за два золотых нас выгнали из нашего же дома, — сказала я сквозь зубы. — Неужели, вам это нравится?
— А что тут может не нравиться?! — всплеснула она руками и потащила меня вниз. — Берешь молоток, берешь гвозди — и прибиваешь ей эту чертову шторку, куда попросит!
— Если я возьму молоток, то лучше прибью её, — разозлилась я окончательно. — Вы взяли деньги — вот и пляшите под её дудку. А у меня много других дел.
— Каких? — желчно спросила Жонкелия. — Считать за гроши сорок для Ларка?
— По-крайней мере, это — честный труд, — отрезала я. — И доктор не ведёт себя со мной, как с личной собственностью.
— И золотом не платит, — подхватила старуха, и вдруг сменила песенку, подхалимски схватив меня под руку. — Ну что ты так разобиделась? Ведь тут ничего сложного — вбить пару гвоздей. Ты же хозяйка, а она — наша гостья…
— Незваная, — вставила я.
— …и тебе надо позаботиться о ней. Это твой долг.
Про долг она упомянула очень вовремя, хотя и неумышленно. И я сразу вспомнила, что мне скоро платить по счетам покойного мужа. Когда там срок выплат?
Не слушая Жонкелию, я зашла в нашу с ней комнату, и достала расписку Бриско из сундучка, где хранила бумагу, присланную Ларком, и расчеты по расходам и доходам мельницы. Два золотых — это возврат долга на двенадцать серебряных монет и проценты за два месяца. А значит, остальные деньги можно будет пустить в дело. Например, нанять плотников, чтобы сделали, наконец, крепкую дверь. Можно покрыть черепицей оставшуюся часть крыши. Можно построить добротный курятник, чтобы курицы не передохли зимой. Можно…
— Где у нас там молоток, мамашенька? — спросила я и начала подворачивать рукава. — Пойду повешу штору этой белоручке.
— Вот дано бы так, — обрадовалась Жонкелия и мигом притащила мне молоток, гвозди и колченогую табуретку.
Госпожа Анна встретила меня благосклонно. Похоже, она и не сомневалась, что я пропыхчусь и вернусь, чтобы устраивать её уют не неуютной мельнице.
— Я рада, что вы согласились помочь, — заметила она, пока я, взгромоздившись на табуретку, вколачивала в стену гвозди, на которые полагалось повесить шторы за петельки.
— Если вы будете платить — почему бы не помочь, — философски ответила я, спрыгнула на пол и полюбовалась на свою работу.
— Да, наслышана о вашей деловой хватке, — похвалила меня донна Анна, присаживаясь на краешек постели и складывая руки на коленях, как маленькая, послушная девочка. — Граф очень вас хвалил. Похоже, он очень вас ценит.
— Не очень, — отозвалась я, отряхивая ладони, — если подсунул мне вас.
Госпожа Анна смеялась долго и звонко, как будто я сказала удивительно какую смешную шутку. Я смотрела на неё и думала, как может так весело смеяться женщина, отправившая одного мужа в сумасшедший дом, а другого — в могилу?
— Так вы — вдова, мне сказали? — спросила я, и вдовушка сразу перестала хохотать.
— Мне не везёт в семейной жизни, — признала она.
— И решили всё исправить за счет господина командора?
Она ответила мне вежливой улыбкой.
— Зачем вы здесь? — устало вздохнула я. — Неужели, из-за глупостей о приворотном зелье? Да сварите вы вашему командору мясной супчик, испеките жирный рыбный пирог — и он побежит за вами безо всякий колдовских снадобий. С вашей-то красотой, деньгами и связями.
— Увы, — донна Анна насмешливо посмотрела на меня. — Золота, как и счастья, не бывает слишком много.
Что-то она там знала о счастье!
Меня так и распирало от злости, пока я готовила ужин — бросала яичные клёцки в рыбную похлебку, которую варила к обеду, потомила в чугунке куски солонины и овощи, заправив всё густой зажаркой из лука, муки и пряностей, да ещё подошло тесто, из которого я хотела испечь пышный дрожжевой пирог с вываренной в меду клубникой.
Как было бы хорошо жить на берегу озера, дышать по утрам свежим, чистым воздухом, никуда не торопиться и жить в своё удовольствие, если бы… если не ведьмы, черти, моргелюты, самоубийцы и убийцы, шантажисты и прочие милые личности, которые всем отравляют жизнь. Только, обычно, они действуют как-то выборочно, а тут скучковались вокруг меня.
Вот ещё и Димак объявился, только его не хватало.
Признаюсь, я ждала, что вот-вот он устроит мне какие-нибудь неприятности. Или кляузу напишет, или попытается поджечь… Может, это он и хотел сжечь мельницу? Но почему не сжёг? Решил сначала попросить денег? Но зачем тогда бросил сумку в лесу?..
Занимаясь пирогом, я постаралась не думать ни о чем неприятном. Тесто требует спокойствия духа и хорошего настроения. Впрочем, вся готовка этого требует. То, что делаешь с душой, всегда получается.
— М-м-м… Какой дивный запах! — услышала я за спиной, и от спокойствия духа ничего не осталось.
Госпоже Анне показалось скучным сидеть на втором этаже и глазеть в окошечко, и она решила спуститься. Да не просто спуститься, а сесть на скамеечку и смотреть, как я вожусь у печки — помешивая, пробуя, досаливая и добавляя пряностей.
— Вы такая проворная, такая расторопная, — продолжала госпожа Анна, хотя я молчала, не желая поддерживать беседу, — у вас в руках так всё и горит. Это похоже на волшебство.
Я рывком выпрямилась и посмотрела на вдовушку в упор.
На что это она намекает?
Но она смотрела на меня так невинно, что её можно было заподозрить разве что в воровстве маргариток на лесной лужайке.
Вошла Жонкелия, и я с удовольствием передала ей права по организации ужина.
— А ты? — спросила старуха. — Ты-то куда собралась?
— У меня дел мало, что ли? — я набросила платок и отправилась на задний двор, чтобы проверить, как сохнут мои первые экспериментальные образцы бумаги.
Третий лист, куда я добавила клея больше всего, получился самым удачным. Я осторожно сняла его с решетки и внимательно рассмотрела со всех сторон. Получилось толстовато, да и структура немного зернистая, потому что я не смогла перетереть тряпки в однородную кашицу. Зато моя монограмма смотрелась очень хорошо. Бумага Эдит Миллард! Да это почти мировой бренд! Теперь будет, что показать графу, а заодно попросить его забрать с мельницы одну изысканную женщину, которая здесь никому не нужна…
— Значит, вот это таинственное место, где мельничиха из Тихого Омута варит бумагу? — прозвенел голосок донны Анны, и я подскочила от неожиданности.
Зажав нос, незваная гостья стояла возле котла, где я варила тряпки, и с любопытством его осматривала. С не меньшим вниманием, но издали, она оглядела и груду тряпок, которые благополучно гнили в углу двора.
— Здесь-то вы что забыли? — устало спросила я, сворачивая готовую бумагу в трубочки.
— Должна же я защитить свои инвестиции, — ответила она и подошла посмотреть на бумагу. — Надо же, — она погладила пальчиком монограмму. — Впервые вижу такое. Даже в королевской гильдии такого не умеют.
— Это ещё что, — ответила я, перевязывая бумажные рулоны суровой ниткой, — если бы глава гильдии попробовал, какие я пеку сахарные пышки, он с ума бы сошел от зависти.
Шутку госпожа Анна оценила, долго смеялась и даже промокнула глаза платочком.
— Вы такая шутница, Эдит, — произнесла она растроганно. — И совсем не похожи на простолюдинку. Мне сказали, вы — сиротка и соседней деревни? Может, люди чего-то не знают?
— Люди многого не знают, — я подхватила корзину с бумагой и пошла к дому. — А вы нанимались шпионить за мной?
— Совсем нет, — ответила она с улыбочкой. — Почему вы это решили, хозяйка?
— Да так, показалось, — съязвила я, прибавляя ходу.
Но госпожа Анна не отставала ни на шаг, и Лексус, мимо которого мы прошли, проводил нас задумчивым взглядом. У меня промелькнула шальная мысль — спустить осла на надоедливую дамочку, чтобы понаставил ей синяков на ляжки.
— Подождите-ка, — я сунула Анне в руки корзину, а сама в два счета перепрыгнула через изгородь и подошла к Лексусу. — Не хочешь прогуляться, ослёныш? — спросила я ласково и развязала узел на верёвке, давая ослу свободу.
Пинком я распахнула калитку, но осёл не двинулся с места, посматривая на меня и на госпожу Анну из-под мохнатой чёлки.
— Не хочешь прогуляться? — снова предложила я и даже потянула осла за верёвку, чтобы вывести во двор, но проклятая животина словно окаменела.
Я сделала ещё пару попыток, чтобы науськать осла, но судя по всему, кусать бывшую жену судьи он не собирался.
Что ж, бывают такие женщины, перед которыми пасуют даже ослы.
— А если я заплачу? — невинно поинтересовалась донна Анна и достала кошелёк, звякнув монетами.
Кошелёк был новенький, из крашеной кожи, набитый так туго, что вот-вот готов был треснуть. Я стиснула зубы, потому что вот такая демонстрация богатства — она была обидной. Эта дамочка считала, что за деньги может купить всё. Она и на мельницу просочилась именно потому, что у неё были деньги. И я позволила ей жить здесь, потому что ничего не могла противопоставить её деньгам.
— Допустим, золотой, — госпожа Анна развязала шнурок на горловине кошелька и достала новенькую, совсем недавно отчеканенную монетку.
Монетка поймала луч солнца, и по стене, обшитой деревянными плашками, запрыгал солнечный зайчик.
— Конечно, она поможет, — запела мамаша Жо, незаметно дёргая меня за край фартука, чтобы я соглашалась поскорее.
Но я продолжала стоять неподвижно, не торопясь бежать и исполнять просьбу нашей незваной гостьи. Хотя монетка манила и соблазняла — ровненькая, блестящая…
— Вы обещали заплатить за ремонт дороги, госпожа, — сказала я с холодной любезностью, — и вложиться в дело. Об остальном речи не было, насколько я помню.
— А если две монеты? — словно забавляясь, госпожа Анна достала вторую монетку и небрежно бросила их на стол.
Монетки покатились и зазвенели, и мамаша Жо уставилась на них, как заколдованная.
— Торговаться вы не умеете, — заметила я.
— Думаете, переплатила? — с деланной тревогой спросила гостья.
— Сразу видно, что живёте не по средствам, — я кивнула, не делая попытки взять золото. — Даже не знаете, какие бывают расценки.
— Тогда, может, включим в эту стоимость ещё и ужин? — предложила донна Анна с такой улыбкой, что не захотелось швырнуть эти золотые в окно, а следом — и саму госпожу богачку.
— Не извольте беспокоиться, — тут же встряла Жонкелия и проворно сцапала монеты. — Эдит позаботится о шторках и об ужине. Уж она-то умеет готовить! Такое блюдо состряпает — вы пальчики оближите!
— Верните-ка деньги, мамашенька, — потребовала я. — Никаких шторок и никаких ужинов…
Госпожа Анна вопросительно приподняла брови и усмехнулась, мгновенно меня взбесив.
— Боюсь, графу Фуллартону это не понравится, — медленно произнесла она.
— Сейчас мы всё уладим, — пропела Жонкелия и в два счета вытолкала меня из комнаты. — Ты спятила, безмозглая коровища?! — шёпотом закричала старуха на меня, когда мы оказались в коридоре второго этажа. — Два золотых! Два! Ты хоть головой своей понимаешь, что это значит?!
— Понимаю, что за два золотых нас выгнали из нашего же дома, — сказала я сквозь зубы. — Неужели, вам это нравится?
— А что тут может не нравиться?! — всплеснула она руками и потащила меня вниз. — Берешь молоток, берешь гвозди — и прибиваешь ей эту чертову шторку, куда попросит!
— Если я возьму молоток, то лучше прибью её, — разозлилась я окончательно. — Вы взяли деньги — вот и пляшите под её дудку. А у меня много других дел.
— Каких? — желчно спросила Жонкелия. — Считать за гроши сорок для Ларка?
— По-крайней мере, это — честный труд, — отрезала я. — И доктор не ведёт себя со мной, как с личной собственностью.
— И золотом не платит, — подхватила старуха, и вдруг сменила песенку, подхалимски схватив меня под руку. — Ну что ты так разобиделась? Ведь тут ничего сложного — вбить пару гвоздей. Ты же хозяйка, а она — наша гостья…
— Незваная, — вставила я.
— …и тебе надо позаботиться о ней. Это твой долг.
Про долг она упомянула очень вовремя, хотя и неумышленно. И я сразу вспомнила, что мне скоро платить по счетам покойного мужа. Когда там срок выплат?
Не слушая Жонкелию, я зашла в нашу с ней комнату, и достала расписку Бриско из сундучка, где хранила бумагу, присланную Ларком, и расчеты по расходам и доходам мельницы. Два золотых — это возврат долга на двенадцать серебряных монет и проценты за два месяца. А значит, остальные деньги можно будет пустить в дело. Например, нанять плотников, чтобы сделали, наконец, крепкую дверь. Можно покрыть черепицей оставшуюся часть крыши. Можно построить добротный курятник, чтобы курицы не передохли зимой. Можно…
— Где у нас там молоток, мамашенька? — спросила я и начала подворачивать рукава. — Пойду повешу штору этой белоручке.
— Вот дано бы так, — обрадовалась Жонкелия и мигом притащила мне молоток, гвозди и колченогую табуретку.
Госпожа Анна встретила меня благосклонно. Похоже, она и не сомневалась, что я пропыхчусь и вернусь, чтобы устраивать её уют не неуютной мельнице.
— Я рада, что вы согласились помочь, — заметила она, пока я, взгромоздившись на табуретку, вколачивала в стену гвозди, на которые полагалось повесить шторы за петельки.
— Если вы будете платить — почему бы не помочь, — философски ответила я, спрыгнула на пол и полюбовалась на свою работу.
— Да, наслышана о вашей деловой хватке, — похвалила меня донна Анна, присаживаясь на краешек постели и складывая руки на коленях, как маленькая, послушная девочка. — Граф очень вас хвалил. Похоже, он очень вас ценит.
— Не очень, — отозвалась я, отряхивая ладони, — если подсунул мне вас.
Госпожа Анна смеялась долго и звонко, как будто я сказала удивительно какую смешную шутку. Я смотрела на неё и думала, как может так весело смеяться женщина, отправившая одного мужа в сумасшедший дом, а другого — в могилу?
— Так вы — вдова, мне сказали? — спросила я, и вдовушка сразу перестала хохотать.
— Мне не везёт в семейной жизни, — признала она.
— И решили всё исправить за счет господина командора?
Она ответила мне вежливой улыбкой.
— Зачем вы здесь? — устало вздохнула я. — Неужели, из-за глупостей о приворотном зелье? Да сварите вы вашему командору мясной супчик, испеките жирный рыбный пирог — и он побежит за вами безо всякий колдовских снадобий. С вашей-то красотой, деньгами и связями.
— Увы, — донна Анна насмешливо посмотрела на меня. — Золота, как и счастья, не бывает слишком много.
Что-то она там знала о счастье!
Меня так и распирало от злости, пока я готовила ужин — бросала яичные клёцки в рыбную похлебку, которую варила к обеду, потомила в чугунке куски солонины и овощи, заправив всё густой зажаркой из лука, муки и пряностей, да ещё подошло тесто, из которого я хотела испечь пышный дрожжевой пирог с вываренной в меду клубникой.
Как было бы хорошо жить на берегу озера, дышать по утрам свежим, чистым воздухом, никуда не торопиться и жить в своё удовольствие, если бы… если не ведьмы, черти, моргелюты, самоубийцы и убийцы, шантажисты и прочие милые личности, которые всем отравляют жизнь. Только, обычно, они действуют как-то выборочно, а тут скучковались вокруг меня.
Вот ещё и Димак объявился, только его не хватало.
Признаюсь, я ждала, что вот-вот он устроит мне какие-нибудь неприятности. Или кляузу напишет, или попытается поджечь… Может, это он и хотел сжечь мельницу? Но почему не сжёг? Решил сначала попросить денег? Но зачем тогда бросил сумку в лесу?..
Занимаясь пирогом, я постаралась не думать ни о чем неприятном. Тесто требует спокойствия духа и хорошего настроения. Впрочем, вся готовка этого требует. То, что делаешь с душой, всегда получается.
— М-м-м… Какой дивный запах! — услышала я за спиной, и от спокойствия духа ничего не осталось.
Госпоже Анне показалось скучным сидеть на втором этаже и глазеть в окошечко, и она решила спуститься. Да не просто спуститься, а сесть на скамеечку и смотреть, как я вожусь у печки — помешивая, пробуя, досаливая и добавляя пряностей.
— Вы такая проворная, такая расторопная, — продолжала госпожа Анна, хотя я молчала, не желая поддерживать беседу, — у вас в руках так всё и горит. Это похоже на волшебство.
Я рывком выпрямилась и посмотрела на вдовушку в упор.
На что это она намекает?
Но она смотрела на меня так невинно, что её можно было заподозрить разве что в воровстве маргариток на лесной лужайке.
Вошла Жонкелия, и я с удовольствием передала ей права по организации ужина.
— А ты? — спросила старуха. — Ты-то куда собралась?
— У меня дел мало, что ли? — я набросила платок и отправилась на задний двор, чтобы проверить, как сохнут мои первые экспериментальные образцы бумаги.
Третий лист, куда я добавила клея больше всего, получился самым удачным. Я осторожно сняла его с решетки и внимательно рассмотрела со всех сторон. Получилось толстовато, да и структура немного зернистая, потому что я не смогла перетереть тряпки в однородную кашицу. Зато моя монограмма смотрелась очень хорошо. Бумага Эдит Миллард! Да это почти мировой бренд! Теперь будет, что показать графу, а заодно попросить его забрать с мельницы одну изысканную женщину, которая здесь никому не нужна…
— Значит, вот это таинственное место, где мельничиха из Тихого Омута варит бумагу? — прозвенел голосок донны Анны, и я подскочила от неожиданности.
Зажав нос, незваная гостья стояла возле котла, где я варила тряпки, и с любопытством его осматривала. С не меньшим вниманием, но издали, она оглядела и груду тряпок, которые благополучно гнили в углу двора.
— Здесь-то вы что забыли? — устало спросила я, сворачивая готовую бумагу в трубочки.
— Должна же я защитить свои инвестиции, — ответила она и подошла посмотреть на бумагу. — Надо же, — она погладила пальчиком монограмму. — Впервые вижу такое. Даже в королевской гильдии такого не умеют.
— Это ещё что, — ответила я, перевязывая бумажные рулоны суровой ниткой, — если бы глава гильдии попробовал, какие я пеку сахарные пышки, он с ума бы сошел от зависти.
Шутку госпожа Анна оценила, долго смеялась и даже промокнула глаза платочком.
— Вы такая шутница, Эдит, — произнесла она растроганно. — И совсем не похожи на простолюдинку. Мне сказали, вы — сиротка и соседней деревни? Может, люди чего-то не знают?
— Люди многого не знают, — я подхватила корзину с бумагой и пошла к дому. — А вы нанимались шпионить за мной?
— Совсем нет, — ответила она с улыбочкой. — Почему вы это решили, хозяйка?
— Да так, показалось, — съязвила я, прибавляя ходу.
Но госпожа Анна не отставала ни на шаг, и Лексус, мимо которого мы прошли, проводил нас задумчивым взглядом. У меня промелькнула шальная мысль — спустить осла на надоедливую дамочку, чтобы понаставил ей синяков на ляжки.
— Подождите-ка, — я сунула Анне в руки корзину, а сама в два счета перепрыгнула через изгородь и подошла к Лексусу. — Не хочешь прогуляться, ослёныш? — спросила я ласково и развязала узел на верёвке, давая ослу свободу.
Пинком я распахнула калитку, но осёл не двинулся с места, посматривая на меня и на госпожу Анну из-под мохнатой чёлки.
— Не хочешь прогуляться? — снова предложила я и даже потянула осла за верёвку, чтобы вывести во двор, но проклятая животина словно окаменела.
Я сделала ещё пару попыток, чтобы науськать осла, но судя по всему, кусать бывшую жену судьи он не собирался.
Что ж, бывают такие женщины, перед которыми пасуют даже ослы.