– Спасибо. За все.
– Не за что.
– Что вы теперь будете делать?
– Отправимся дальше, – ответила Сущность. – Найдем другого, кто нуждается в помощи. Возможно, еще заглянем при случае, посмотрим, как у тебя дела.
– Было бы неплохо.
Повисла неловкая пауза.
– Джон, мы должны кое-что сказать тебе, прежде чем ты уйдешь.
В тоне Сущности было что-то новое: такого он не слышал за все время, проведенное вместе.
– Что именно?
– Мы солгали тебе.
Он невольно хохотнул, ожидая чего угодно, кроме этого. Он думал, что Сущность всегда была предельно правдива с ним.
– В чем именно?
– Третье разумное существо, о котором мы говорили… то, что разделило свое сознание на два потока…
Джон кивнул:
– Что с ним?
– Его никогда не было. Мы придумали его, чтобы убедить тебя избрать этот образ действий. На самом деле ты был первопроходцем. Ни одно другое существо не избежало коллапса, достигнув последней стадии просветления.
Джон переварил новость и медленно кивнул:
– Ясно.
– Мы надеемся, ты не очень сердишься на нас.
– Почему вы солгали?
– Потому что привязались к тебе. Это было нехорошо… ты должен был сделать выбор сам, не опираясь на нашу ложь… но мы опасались, что без примера ты не выберешь этот путь. И тогда мы бы тебя потеряли, и ты не стоял бы здесь со всеми своими воспоминаниями.
– Ясно, – уже спокойнее повторил он.
– Ты злишься на нас?
Джон немного помолчал, прежде чем ответить.
– Наверное, мне следовало бы злиться. Но я не злюсь. Полагаю, вы правы, я бы продолжил путь. С учетом того, что я знаю сейчас, – с учетом воспоминаний, которые у меня есть, – я рад, что эта часть меня отступила.
– Так, значит, мы поступили правильно?
– Это была ложь во спасение. Не самый страшный грех.
– Спасибо, Джон.
– Полагаю, в следующий раз, когда вы встретите кого-то вроде меня – другое разумное существо, ступившее на этот путь, – вам больше не придется лгать?
– Не придется.
– Тогда забудем об этом. Я рад, что все так обернулось.
Джон уже собирался выйти на свет, но тут кое-что пришло ему в голову. Он с трудом сдержался, чтобы не расплыться в улыбке.
– Но я не могу вас отпустить, не попросив напоследок об услуге. Конечно, вы и так очень много сделали для меня…
– Мы постараемся исполнить любую твою просьбу.
Джон указал на зеркально гладкую поверхность плато, на хоровод паломников вдалеке.
– Я сейчас выйду на гору Павлина. Но я не хочу напугать их до смерти, просто появившись ниоткуда, без предупреждения.
– Что ты задумал?
Джон по-прежнему указывал на плато.
– Пусть кое-что появится прежде меня. Учитывая ваши возможности, вряд ли это вас затруднит.
– Что именно?
– Белое фортепиано, – ответил Джон. – Но не просто какое-то там старое пианино. Рояль «Бёзендорфер». Я когда-то был им, помните?
– Но этот, вероятно, должен быть меньше?
– Да, – кивнул Джон. – Намного меньше. Настолько маленьким, чтобы я мог сидеть за клавишами. Хорошо бы поставить рядом табурет.
Стремительные машины мелькнули в воздухе со скоростью молнии. На плато сгустился рояль, а затем и табурет с красной подушкой. Один или два паломника наблюдали за их появлением. Они бурно жестикулировали, и новость разлеталась во все стороны.
– Это все?
Джон поправил очки на переносице:
– И последняя просьба. Пока я иду к табурету, я должен научиться играть на фортепиано. Я раньше играл музыку, но это было другое. Теперь мне нужно делать это руками, по старинке. Вы сможете это устроить?
– Мы многое знаем о музыке. Пока ты идешь к «Бёзендорферу», мы успеем запрограммировать твои нейроны. Возможно, слегка заболит голова…
– Это не беда.
– Мы только хотим уточнить… ты собираешься сыграть что-то конкретное?
– Вообще-то, – сказал Джон, разминая пальцы перед выступлением, – есть у меня на примете одна песня. Кстати, она о Марсе.
«Понимание пространства и времени» – рассказ с долгой историей, если она вообще была. В начале 2001 года меня попросили написать рассказ для журнала «Курьер ЮНЕСКО», посвященного науке и культуре. Они готовили специальный номер о космологии и Вселенной и спросили, не могу ли я сочинить что-нибудь на эту тему… слов на 750. Я обещал подумать, но особого оптимизма не испытывал. Мои рассказы выходили не короче 7000 слов. И все же я размышлял об этом по дороге домой, пока где-то между работой и передней дверью мне не пришла в голову идея. Я написал рассказ в тот же вечер и отправил в «ЮНЕСКО» на следующее утро. В нем было 1500 слов, в два раза больше, чем просили, но он был значительно короче всех моих предыдущих рассказов. Он понравился сотрудникам «ЮНЕСКО», мне даже сказали, что это могут напечатать, но все же спросили, нельзя ли его укоротить. Я ответил, что нет, рассказ и так очень короткий, и я не стану резать по живому. Однако, вернувшись домой в тот вечер, я придумал еще более короткий рассказ, который еще лучше подходил к теме номера. Он назывался «Фреска». В нем было 750 слов, и через положенное время его опубликовали в «Курьере». Поскольку этот журнал печатался одновременно на многих языках, «Фреска» сразу стала моим самым переводимым рассказом. Вряд ли еще какую-нибудь мою работу переведут на тайский.
В результате первый рассказ остался не у дел. Я захватил его на «Истеркон», один из главных научно-фантастических конвентов Великобритании, и прочел перед недоумевающей аудиторией. Возможно, он был слишком коротким: 1500 слов – маловато для рассказа о последнем живом человеке. (Во «Фреске», напротив, не было ни одного настоящего персонажа, поэтому краткость ее только украшала.) Так что я отвез его обратно домой, переехал и продолжал время от времени работать над ним следующие четыре с половиной года. Первоначальные 1500 слов превратились в 10 000. За это время я выбросил почти все куски оригинального рассказа, оставив только призрачный структурный костяк. И когда у меня не было других дел или меня покидало вдохновение во время работы над очередным большим проектом, я открывал «В начале» и подправлял его.
Возможно, я бы продолжал его править, если бы не конвент «Новакон», состоявшийся в ноябре 2005 года неподалеку от Бирмингема. Он всегда проводится в это время. По традиции гости представляют на конвенте новый рассказ, который печатается и раздается в качестве сувенира. У меня было полно времени, чтобы написать новый рассказ, но все попытки сделать это оканчивались ничем. Шли месяцы. Я женился. Рассказа для «Новакона» по-прежнему не было. Мы собирались в свадебное путешествие, и я пообещал комитету «Новакона», что по возвращении представлю им рассказ. Отчаявшись, я вернулся к рассказу «В начале», который уже получил название «Понимание пространства и времени». В ожидании свадебного путешествия я отчаянно пытался закончить рассказ. Я разобрал его на части и собрал заново. И все же он не был готов. Мы отправились в Малайзию втроем – я, моя жена и мой ноутбук.
Удивительно, но жена простила меня. И хотя я не провел весь медовый месяц за ноутбуком, я вернулся с более или менее готовым рассказом. Справившись с джетлагом, я за пару дней довел текст до приличного вида и отправил комитету «Новакона». Рассказ был напечатан в виде брошюры с замечательной цветной иллюстрацией космического художника Дэвида Харди. Кстати, хочу поблагодарить своего коллегу Нила Уильямсона за то, что я не ошибся с маркой рояля. Наш разговор (под хмельком, в кулуарах конвента) звучал примерно так:
– Нил, ты не в курсе, кого можно спросить о роялях?
– А что именно тебя интересует, Ал?
– Да просто хотел узнать, на каком рояле стал бы играть Элтон Джон.
– А, это я знаю. Рояль «Бёзендорфер».
– Спасибо, Нил.
Пауза.
– Э-э-э… а откуда ты это знаешь?
– Я сам играю на рояле. В группе. И мы делаем каверы на Элтона Джона.
– Э-э-э… ясно. Хорошо, что я спросил.
Так что в следующий раз, когда вам понадобится узнать что-то неочевидное, попробуйте спросить научного фантаста. Он может вас удивить.
Из цифры в аналог
Я вышел из «Дрома» в три утра. В голове крутился бельгийский хаус. Я не замечал, что меня преследуют. В такой час легко обмануться. Наша нервная система хочет отключиться и отправить нас в глубокий сон. Если мы бодрствуем, то совершаем глупейшие ошибки, полагая, что на рассвете даже не вспомним, что натворили. Иногда в мыслительный процесс вмешиваются еще и таблетки.
Я выпил больше обычного, но почти всю ночь воздерживался от наркоты. Потом появилась она – девушка в футболке «Булевард Ситизенз», шотландской белой соул-группы, – и предложила экстази из поясной сумки. У меня и без того кружилась голова, и я долго колебался, но в конце концов сдался. Мы заключили сделку в стробоскопическом вихре потных тусовщиков и пронзительных ритмов.
– Через несколько часов я вырублюсь, – сказал я, суя таблетки в карман.
– Делов-то, – ответила девушка. – Я обычно беру отгул. Звоню пораньше на работу, выдумываю что-нибудь и отправляюсь храпеть дальше.