Пришелец принял успокаивающий бирюзовый оттенок.

– Ты ошибаешься, но это вполне естественно. Ты был мертв дольше, чем ты думаешь.

– Нет, – тупо произнес он.

– Это так. Разумеется, ты не помнишь того, что случилось за это время.

– Но база выглядит точно такой же, какой я ее оставил.

– Твой дом мы тоже починили. Если хочешь, мы вернем ему прежний вид.

Ренфру ощутил, что начинает принимать случившееся, осознавать, что пришелец говорит правду.

– Если вы вернули меня…

– Да, – произнес пришелец, побуждая его продолжать.

– А остальные? Как же остальные люди, которые умерли здесь, – Соловьева и другие до нее? Все люди, которые умерли на Земле?

– На Земле не осталось форм, которые можно возродить. Мы можем показать тебе, если хочешь… но нам кажется, что это будет неприятным зрелищем.

– Почему?

– Мы уже пробовали. Гибель жизни всегда расстраивает, даже таких механистических существ, как мы. Особенно после столь долгой и беспрерывной эволюции.

– Гибель жизни?

– Вымерло не только человечество. Вирус, который погубил ваш вид, был способен изменяться. Со временем он поглотил все формы жизни на планете. Остался только он: вечно пожирающий самое себя, бесконечно реплицирующийся.

Для Ренфру это не стало огромным ударом. Он уже смирился с тем, что человечество исчезло и он никогда не увидит Землю. Не требовалось больших усилий для принятия того факта, что утрачена и сама Земля вместе со сложной системой жизни.

Но и радости это ему не доставило.

– Ладно, – нерешительно сказал он. – А как же люди, которых я похоронил здесь?

Ренфру понял, что пришелец выражает сожаление. Его грани стали темно-оранжевыми.

– Образцы не подлежали восстановлению. Их похоронили в гробах вместе с влагой и микроорганизмами. Время довершило остальное. Да, мы пытались… но материала для работы не осталось.

– Я тоже умер здесь. Почему со мной все иначе?

– Ты находился в холодном и сухом месте. Для нас это имело решающее значение.

Выходит, он мумифицировался, испекся под безжалостным стерилизующим солнцем, вместо того чтобы сгнить в земле со своими друзьями. Он провел под марсианским солнцем почти триста лет… Как он выглядел, когда его достали из остатков скафандра? Выбеленный, перекрученный, перевитый узловатыми остатками мышц и тканей. Его можно было бы принять за кусок плавника, будь на Марсе плавник.

Все это было удивительно и жутко, почти невыносимо. Он остался последним живым человеком, затем умер, а теперь стал первым человеком, которого воскресили пришельцы.

Первым и, возможно, последним: он чувствовал, что даже кажущиеся божественными силы Сущности ограниченны. Пришельцы вынуждены подчиняться указаниям Вселенной в отношении того, что возможно и что нет, точно так же как человечество, или пыль, или атомы.

– Зачем? – спросил он.

Охристый импульс сигнализировал о замешательстве пришельца.

– Зачем что?

– Зачем вы вернули меня к жизни? Почему я вам интересен?

Пришелец обдумал его слова, переливаясь разнообразными оттенками, от оранжевого до ярко-алого. Следом и остальные пришельцы приняли тот же цвет, один за другим.

– Мы помогаем, – сказал вожак Ренфру. – Это то, что мы делаем. То, что мы делали всегда. Мы – Сущность.



Он вернулся на базу и попытался заниматься привычными делами, как будто никакой Сущности не было. И все же пришельцы постоянно виднелись за окном. Подкрался вечер, и они стали ярче и ближе, точно собрали дневной свет и теперь излучали его, немного изменив свои очертания. Он закрыл ставни, предусмотренные на случай бури, но это не помогло. Он не сомневался, что корабль по-прежнему балансирует в вышине, нависает над базой, словно охраняет его жизнь, ставшую бесконечно драгоценной.

Привычные занятия Ренфру утратили всякий смысл. Пришельцы не просто возвратили базу в состояние, предшествовавшее аварии багги. Они устранили все повреждения, накопившиеся со времен гибели человечества, и теперь системы базы функционировали лучше, чем за все время после ее возведения. Какими бы бессмысленными ни были рутинные обходы, они придавали его жизни структуру, которой больше не существовало. Ренфру чувствовал себя белкой, из чьей клетки убрали колесо.

Он отправился в рекреационный зал и включил систему. Все функционировало в соответствии с замыслом проектировщиков. Наверное, пришельцы починили его имплантат или, по крайней мере, не стали удалять. И все же, прокрутив множество вариантов, он обнаружил: с пианистом что-то случилось.

Тот по-прежнему был здесь – теперь Ренфру даже знал его имя, – но товарищ, которого он помнил, исчез. Теперь пианист вел себя, как все прочие искусственные личности. Ренфру по-прежнему мог говорить с ним, и пианист по-прежнему мог отвечать, но их разговоры стали совсем другими. Пианист принимал заявки, шутил, но и только. Если Ренфру пытался поговорить о чем-нибудь, кроме музыки, если он пытался втянуть пианиста в спор о космологии или квантовой механике, в ответ тот лишь смотрел на него вежливо, но озадаченно. И чем больше Ренфру упорствовал, тем меньше осознанности оказывалось в сгенерированном имплантатом лице. Перед ним был лишь призрачный обрывок развлекательной системы.

Ренфру знал, что пришельцы не «починили» пианиста в том смысле, в каком починили остальную базу. Но, прибыв, они разрушили – намеренно или нет – иллюзию дружеского общения. Возможно, они исправили какое-то завихрение в мозгах Ренфру, когда собирали его заново. А может, сам факт их прибытия заставил его подсознание отбросить умственный костыль.

Он знал, что это ничего не значит. Пианиста не существовало в реальности. Сожалеть о его отсутствии нелепо – все равно что оплакивать смерть того, кого видел во сне. Он придумал пианиста; на самом деле его товарища никогда не было.


И все же он чувствовал, что потерял друга.

– Прости, – сказал он, глядя в вежливое, но озадаченное лицо. – Ты был прав, а я ошибался. Мне следовало оставить все как есть. Зря я тебя не послушал.

Повисла неловкая пауза, затем пианист улыбнулся и поднес пальцы к клавиатуре.

– Сыграть что-нибудь?

– Да, – сказал Ренфру. – Сыграй «Rocket Man». В память о былых временах.



Он впустил Сущность в базу «Фарсида». Кристаллические формы вскоре были повсюду. Они распространялись и приумножались в безумном вихре радужных цветов, превращая унылые интерьеры в таинственные гроты, освещенные волшебными фонарями. Удивительно красиво и волнующе. Ренфру хотелось плакать при мысли, что никто больше этого не увидит.

– Но все можно изменить, – сказал ему вожак. – Мы прежде не говорили об этом, но ты можешь обдумать кое-какие варианты.

– Например?

– Мы восстановили тебя и сделали немного моложе, чем до несчастного случая. Попутно мы много узнали о вашей биологии. Мы не можем возродить Землю или вернуть к жизни твоих товарищей на Марсе, но мы можем дать тебе других людей.

– Я не понимаю.

– Мы без труда создадим тебе новых товарищей. Вырастим их в ускоренном темпе или остановим твое старение на то время, пока дети растут.

– А что потом?

– Ты сможешь с ними скрещиваться, если захочешь. Мы исправим любые генетические аномалии.

Ренфру улыбнулся:

– Марс – неподходящее место, чтобы растить детей. По крайней мере, так мне когда-то сказал один друг.

– Но теперь есть только Марс. Из-за этого что-то меняется? Мы можем создать обитаемую зону на Земле и пересадить тебя туда.

Они обращались с ним как с растением, невероятно редкой и нежной орхидеей.

– А я замечу разницу?

– Мы можем отрегулировать твои органы чувств таким образом, что Земля будет казаться прежней. Или исправить твои воспоминания в соответствии с нынешними условиями.

– Почему вы просто не можете вернуть все, как было? Несомненно, вы легко справитесь с вышедшим из-под контроля вирусом.

Пришелец стал пронзительно-синим. Ренфру уже знал, что этот оттенок означает вежливый упрек.

– Это против наших правил. Вышедший из-под контроля вирус стал самостоятельной формой жизни с огромным потенциалом. Уничтожить его – все равно что стерилизовать твою планету в те времена, когда твои собственные одноклеточные предки пытались закрепиться на ней.

– Для вас настолько важна жизнь?

– Жизнь бесценна. Возможно, нужен машинный интеллект, чтобы это понимать.

Пронзительно-синий цвет сменился на успокоительный оливково-зеленый.

– Учитывая, что мы не можем вернуть Землю в прежнее состояние, возможно, ты передумаешь и примешь наше предложение насчет товарищей?

– Не сейчас, – ответил он.

– Быть может, позже?

– Я не знаю. Я очень долго был один. Возможно, лучше ничего не менять.

– Ты много лет мечтал об обществе. Почему ты отвергаешь его теперь?

– Потому что… – Ренфру запнулся, сознавая, что пришелец не может его понять. – Когда я был один, я проводил много времени в раздумьях. Я ступил на этот путь и не уверен, что прошел его до конца. Мне еще многое нужно уложить в голове. А вот когда я закончу…

– Возможно, мы поможем тебе с этим.

– Поможете мне понять Вселенную? Поможете мне понять, что означает быть последним живым человеком? Или даже последним мыслящим существом во Вселенной?

– Это не первый случай. Мы – очень древняя культура. В наших странствиях мы встречали множество других видов. Одни уже вымерли, другие изменились до неузнаваемости. Но многие были заняты такими же поисками, как ты. Мы наблюдали и время от времени вмешивались, чтобы помочь им понять. Мы будем искренне рады оказать тебе подобную помощь. Если мы не можем дать тебе товарищей, позволь хотя бы поделиться с тобой мудростью.

– Я хочу достичь понимания пространства и времени и моего места в них.

– Путь к истинному пониманию полон опасностей.