Но как?
– Мастер Мару, – сказала Эльга, – вы же не видели, как они шли.
– Смотреть ведь можно не только глазами, – сказала Унисса. – Необходимо лишь правильно настроиться, чтобы увидеть.
– Как с животными?
– Почти.
Пичужки, осмелев, все ближе подбирались к людям.
– Ну-ка, – вытянула шею Унисса, – это не твой Рыцек там идет?
– Где?
Эльга повернула голову.
У загиба к площади возникла долговязая фигура и медленно, чуть прихрамывая, пошла к ним, касаясь стен ладонью.
– Он!
Унисса спрятала букет в широкую сумку.
– Тогда беги, – сказала она.
– Подержите? – Эльга стянула сак через голову.
– Подержу.
Сначала Эльга шла, но через десяток шагов не выдержала и побежала навстречу неторопливому силуэту.
За те восемь, почти девять месяцев, что они не виделись, Рыцек вытянулся и раздался в плечах. От белобрысого егозы, которого знала Эльга, казалось, остался лишь клок торчащих из-под шапки выгоревших волос да светлые глаза. Губы обветрились, кожу на огрубевшем лице украсили царапины и свежий, едва заживший шрам, змеящийся от уха по челюсти к подбородку.
– Рыцек.
Добежав, Эльга остановилась напротив, не совсем понимая, можно ли бросаться когда-то жившему за соседским забором мальчишке на шею.
– Эльга!
Рыцек улыбнулся и распахнул руки для объятий.
Момент радости был всепоглощающий, оглушающий и сладкий. Не хотелось ничего, хотелось лишь чувствовать Рыцека, виснуть на нем, ощущать, какой он сильный, родной, близкий. Это было какое-то совершенно запредельное счастье. Колючая куртка, кисло пахнущий мех, глаза, руки.
– Рыцек!
Ничего больше.
Ну, может, чуть-чуть еще хотелось отстраниться и набить это счастье в букет. Хрупкое, как прозрачные лепестки подснежника. Полное ивового ожидания. Жгучее, как крапивный лист. Переменно-ольховое. Острое, как речной осот.
Но нет, нет, лучше просто стоять, уткнувшись в грубую шерсть куртки.
– Рыцек.
Рыцек был, наверное, голоднее самой Матушки-Утробы.
– Ты что, с зимы не ел, что ли? – спросила его Эльга, наблюдая, как в Рыцековом горле несмотря на худобу один за другим исчезают огроменные куски пирога и толстые, жирные ломти разогретого в печи мяса.
Рыцек, не имея возможности ответить, урчал.
У него были кривые, обломанные ногти и потрескавшаяся, местами съежившаяся, будто от огня, кожа на тыльной стороне ладоней.
Куртка и рубаха его оказались настолько истрепанными и грязными, что Унисса без разговоров вынесла их в яму на заднем дворе, чтобы сжечь потом вместе с неудачными, выцветшими букетами. Штаны мастер пожалела, но, кажется, только из-за того, что замены им не было. Из запасов мастера Криспа Рыцеку досталась плотная суконная поддевка и овчинная безрукавка. Они, конечно, были слегка лежалыми, задубелыми, но Унисса их предварительно отбила палкой и отогрела у печи.
Рыцеку шло.
Эльге было жутко от того, какой он тощий. Кожа да кости. Волосы отросли, стоят колтуном. О чем только его мастер думает? Что это за мастер, у которого ученики вот-вот с голоду помрут?
– Молока? – спросила она.
Рыцек кивнул и торопливо допил остатки в кружке, чтобы Эльга налила снова. Кот Рыцек терся у ног, требуя, чтобы и ему перепало.
– На. – Эльга бросила ему крохотный кусочек мяса.
Горела лампа под потолком. Дышали теплом отдушины. Унисса сидела за марбеттой, рассыпала и укладывала листья, тихо постукивала пальцами – туп-туп. Там со всей определенностью медленно рождался еще один Рыцек, букетный, лиственный, почти живой. Эльга уже чувствовала к работе мастера ревнивое раздражение.
– Долго без еды? – спросила Унисса.
Рыцек кивнул.
– Пять дней. Потравлено там все, – сказал он, со вздохом рассматривая остатки пирога на блюде. – Вся скотина и хлеб. Нельзя было есть.
– Странные люди. Сами-то что потом?
– Мастер у них сумасшедший был.
– Мастер боя?
– Там не поймешь, что за мастер. – Рыцек уплыл глазами куда-то далеко, наверное, под тангарийское небо. – Сам в битву не лез, но все за него бились, будто ученики за учителя. Когда он командовал, мы редко побеждали.
Унисса задумалась.
– Но в конце концов вы победили?
– Нас просто больше было. Кранцвейлер три раза резервы присылал. Я вот с мастером Изори во втором резерве шел. Мы всю осень по степям и кумханам сумасшедшего мастера гоняли, когда даже тангарийские эрцгавры мира запросили. Тот и придумал тогда припасы и скотину травить всем назло. За зиму у него войско до кемера обмелело, и то, наверное, много, три дюжины мечей от силы у него было. Он сначала петлял у отрогов, а потом захотел по зимнему перевалу в Серые Земли прорваться, туда бы уж мы точно за ним не пошли, только и мастер Изори тоже так думал или, вернее, предугадал.
Рыцек вздохнул. Не глядя ни на Эльгу, ни на Униссу, застывшую у марбетты с прямой спиной, он взял последний кусок пирога. Глаза его неожиданно наполнились слезами.
– Рыцек! – полная жалости, кинулась к нему Эльга.
– Не надо!
Рука с пирогом вытянулась ей навстречу.
Движение было отточенным, острым. Вот не будь пирога, можно было подумать, что Рыцек может сделать Эльге что-то плохое в этот момент. Впрочем, и с пирогом… Говорят же, что для мастера боя оружием является даже бабочка.
Эльга растерялась.
– Рыцек.
– Все хорошо. Только не подходи.
Рыцек отвернулся, нырнул глазами к плечу, но рука так и осталась предупредительно вытянута. Даже не дрожала. На запястье, чуть повыше, краснела печать мастера. Нож и две скрещенные стрелы.
– Там что-то случилось? – спросила от марбетты Унисса.
Эльга села на место, и Рыцек опустил руку.
– Да. Мастер Изори вместе с десятью воинами отправился в обход, а мы должны были гнать сумасшедшего мастера прямо на него. Мы и гнали. Нас было около сотни, два кемера, то есть четыре мастера, воины и ученики. За какой-то деревушкой, в холмах, они дали нам последний бой. У них были сильные бойцы, и мы потеряли около двух дюжин…
– Ты убивал? – спросила Эльга.
Рыцек кивнул.
– Это то, чему учат. То, что показывал в Подонье мастер Изори, – больше забава, баловство, рассчитанное на мальчишек. Мастерство – другое, и победа часто означает смерть врага. Только сумасшедший мастер все равно ускользнул от нас. Мы встали там лагерем, надеясь, что мастер Изори поймает его. Но ни он и никто из ушедших с ним воинов не вернулись ни ночью, ни на следующее утро. Мы пошли искать и нашли их.
– Мертвых? – спросила Унисса.
– Мертвых.
– И мастера боя Изори?
– Да. – Рыцек положил кусок пирога обратно на блюдо. – Они просто лежали в низинке, будто их всех поразила молния. Только никаких ран и опаленной кожи не было. Просто…
Он судорожно втянул воздух через ноздри.
Эльга вдруг увидела его совсем взрослым, пережившим невыразимо больше, чем она, огрубевшим, суровым мальчишкой, внутри которого кипела боль потери. Клен, одуванчик, луковые перья. Не надо было даже лиственного зрения.
Клен, одуванчик…
Я вижу его и так, с удивлением обнаружила Эльга. Вижу всего. Первый слой. Второй слой. Вяз и дуб. И немножко яблони. Потом – клен…
Это потому, что я его люблю?
Она посмотрела на Рыцека, который допил молоко и поднялся, кутаясь в безрукавку.
– Я, наверное, пойду, – сказал он.