– Помоги. – Унисса попыталась сдвинуть одну из бочек.

– Зачем?

– Мастеров увидеть хочешь?

Эльга кивнула.

– Перевернем, выкатим – встанешь на бочку, – сказала Унисса.

– Ой, да!

Эльга вслед за мастером уперлась ладонями в темный бок. Дерево было скользким и жирным. Вместе они расшатали и опрокинули одну из пузатых товарок. Внутри бочки что-то треснуло, она вздрогнула, но покатилась к выходу, стоило ее подтолкнуть.

– Сюда.

Унисса ловко завернула бочку, и они, тяжело дыша от усилий, поставили ее вверх дном. Барабаны сменили песню. Теперь они звучали: бум-бум-ба! Бум-бум-ба! Толпа заволновалась и разразилась криками.

Уже рядом!

– Забирайся!

Упрашивать Эльгу не пришлось. Она уцепилась за неровную кладку стены, краешком ботинка нашла опору – выгиб обруча и, оттолкнувшись вверх, очутилась на бочке. Донце скрипнуло, но выдержало.

– Видно? – спросила Унисса.

Эльга выпрямилась.

– Да, мастер Мару!

Красота!

Поверх голов темнела мостовая и покачивался тесный ряд горожан на той ее стороне.

Знаменосцы и почетное сопровождение из городской охраны уже прошли к площади, в легком изгибе пропали их крашеные шерстяные плащи.

– О-о-о! – взревела толпа показавшимся победителям. – А-а-а!

– Ёрпыль-гон! – закричала Эльга.

Ей жутко хотелось помахать рукой, но бочка и так угрожающе потрескивала.

– Рыцек!

Мастера с учениками и воины шли неторопливо, устало. Их было не так уж и много, около полусотни, и Эльга подумала, что это просто те, кто уходил воевать с тангарийцами из здешних мест или наделов, расположенных еще дальше от центра Края.

Шли они нестройно, островками вокруг мастеров, в полушубках и куртках, подбитых собачьим мехом, в островерхих шапках и штанах, заправленных в сапоги. Кто-то улыбался, кто-то находил в себе силы приветственно поднять руку. Эльга вдруг поняла, что они едва держатся на ногах.

– Слава! Слава! – заголосила толпа.

Вверх и на головы победителям полетело пшено. Словно не тающий, твердый снег. Разглядеть Рыцека среди бредущих к площади было невозможно.

– Рыцек!

Как тут перекричишь толпу? Только горло надорвешь. Его уже покалывает острыми иголочками изнутри.

– Рыцек! Это я – Эльга!

Эльга вытянулась, чтобы Рыцек заметил ее, стоящую на бочке. Только никто не смотрел в ее сторону.

Может, Рыцека и нет здесь?

– Мастер Мару, – едва не прорыдала Эльга, – он не слышит.

Унисса подняла глаза на ученицу.

– Тебе он так нужен? – спросила она.

В руках у нее была доска, на которую мастер почти не глядя бросала листья. Колено поддерживало доску снизу, а пальцы набивали пестрый букет, с Эльгиной высоты перевернутый и неузнаваемый рисунок.

– Да!

– А помнишь, я показывала тебе донжахин? – спросила Унисса. – Красный, лапчатый.


– Друг-приятель?

– Конечно.

– Но как мне его использовать?

– Шепни имя и пусти по ветру, – сказала Унисса и уткнулась в букет.

Эльга поспешно сунула руку в сак. Донжахин, донжахин, миленький!

Последние воины брели мимо. Пшено желтело на мостовой. Толпа смыкалась в отдалении и тоже медленно подвигалась к площади.

Барабаны рокотали. Ветер доносил запахи дыма.

Ну же! Где ты там? Руку – глубже. Донжахин снулой рыбкой толкнулся в пальцы. Почти завял. Эльга поднесла его к губам.

– Рыцек, – прошептала она и, вытянув руку, отпустила листок с ладони.

Темно-красный друг-приятель кувыркнулся в воздухе и, вихляя, полетел над головами к проходящим воинам и мастерам боя. Его дернуло в одну сторону, в другую, занесло вперед, и Эльга во все глаза следила за ним, чтобы не пропустить, куда он упадет.

Ах! Лист спикировал вниз, к группе из пяти человек, чуть ли не на грудь к долговязому воину, несущему в руке короткий округлый щит. Воин поймал донжахин, поднес к лицу и вдруг повернул голову прямо туда, где стояла на бочке Эльга.

– Рыцек!

Увидел!

Девочка бешено замахала рукой, но тут опять понеслось:

– Слава! Слава!

От ворот наплыла толпа, держась от бойцов на расстоянии десятка шагов, не больше. Многие кричали что-то радостное и воинственное. Они казались преследователями или погонщиками в пестрых одеждах.

– Рыцек!

Донжахин, зажатый в кулаке, на крик Эльги взмыл вверх, но сразу пропал. Толпа набухла, и под ее весом, возгласами, пшеном победители тангарийцев протиснулись в поворот.

Несколько мгновений – и мостовая оказалась пуста. Лежали в пшене потерянные и затоптанные шапки.

Эльга спрыгнула с бочки.

– Мастер Мару, нам надо идти на площадь!

– Зачем? – спросила Унисса.

– Там – Рыцек!

– Ты хочешь найти его там?

Унисса медленным, раздумчивым движением нанесла последний штрих и посмотрела на ученицу поверх букета.

– Да! – выпалила Эльга, которой только нерешительность мастера мешала умчаться за всей толпой.

– Ох, – вздохнула Унисса, – влюбленные ученицы почему-то удивительно глупы.

Эльга вспыхнула.

– Я вовсе… Мы просто оба из Подонья!

– Видел он тебя где? – улыбнулась мастер.

– Здесь, на бочке.

– Значит, если в твоем Рыцеке имеется чуточку больше ума, чем у тебя, искать тебя он будет здесь. Как думаешь?

– Да, мастер Мару, – краснея, признала Эльга.

– Тогда ждем?

– Да.

С площади доносилось барабанное бум-ба-ба. На мостовую налетели пичужки и, опасливо поглядывая на людей, принялись шумно клевать пшено. Три ворона вышагивали в отдалении. Им, впрочем, тоже на прокорм хватало.

– Посмотри-ка, – сказала Унисса и повернула букет к ученице.

На доске в сплетении листьев ольхи и дуба, смотря под ноги, брели усталые герои, и только один смотрел вдаль. Еще один поднял руку. В груди героев рдела рябина. Раны? Или сердца? Эльга внезапно осознала, что победа этим людям досталась очень нелегко, что они потеряли многих друзей и праздник в Гуммине – для них вовсе не праздник.