— Обещали? — воскликнул Бервик. — Вы дали слово магометанину? Да любой христианин нарушит его и глазом не моргнув!

Даже Шартр и Лоррен поморщились. Мари-Жозеф потрясенно воззрилась на Бервика.

— Вы, без сомнения, правы, — сухо согласился граф Люсьен, — вот только я не христианин.

Бервик рассмеялся, но никто не поддержал его. Он неловко замолчал.

— Вернемся к охотникам. — Граф Люсьен неожиданно стал настойчиво погонять Зели.

Мари-Жозеф прошептала на ухо Заши:

— Ты свободна, можешь лететь во весь опор!

Обе арабские кобылы кинулись галопом, легко обойдя трех жеребцов, совершенно измученных бесплодной погоней за Заши.

Мари-Жозеф скакала следом за графом Люсьеном среди отставших от его величества, в беспорядке разбредшихся по лесу охотников. Егеря и подавальщики ружей кланялись, когда они проезжали мимо; верховые придворные пропускали советника его величества. Он подскакал к королевскому экипажу: мадам де Ментенон страстно и убедительно доказывала что-то его величеству и его святейшеству. Воодушевление оживило ее, словно она читала лекцию своим дорогим воспитанницам в своем любимом Сен-Сире. Месье как будто заигрывал с Ивом, а тот изо всех сил старался не упустить ни слова из того, что говорила мадам де Ментенон, и одновременно не оскорбить месье.

Мадам ехала верхом тотчас за спиной его величества, болтая и пересмеиваясь со своими фрейлинами в придворных робронах, которые отправились на охоту в коляске.

— Постарайтесь не удаляться от мадам, — посоветовал граф Люсьен. — Шартр не рискнет вести себя слишком дерзко в ее присутствии, а не то сия грозная дама перекинет его через колено и как следует отшлепает. Да и Лоррену достанется.

Мари-Жозеф очень хотелось, чтобы так все и было, а еще чтобы граф Люсьен сопровождал ее всю обратную дорогу.

— Благодарю вас, — сказала она. — Вам пора возвращаться к его величеству.

— Я пошлю за мазью месье де Баатца, — пообещал граф Люсьен, — и прикажу передать ее вам.

— Я не могу оставить русалку без присмотра…

— Кто-нибудь другой может ее покормить.

— Ей очень одиноко. И потом, если я не появляюсь в шатре, пойдут слухи, будто я больна!

— Хорошо, тогда встретимся у фонтана Аполлона.

Он учтиво поднес руку к полям шляпы, проскакал вперед, на минуту задержался и отправил во дворец мушкетера, а потом пустил довольную Зели галопом, догоняя королевский экипаж.

Мари-Жозеф надеялась, что мазь графа Люсьена облегчит боль, которой наливались пурпурные следы надреза.

«Главное — никому не показывать, — подумала она, пристроившись сразу за мадам, — иначе они опять пошлют за доктором Фагоном».

— Мадемуазель де ла Круа! — с улыбкой окликнула ее мадам. — Вот и вы, душенька. Вы видели мою лису?

Мари-Жозеф показалось, что со времени охоты прошел целый год: она обо всем забыла, и о лисе тоже. Теперь, перестав опасаться Шартра и Лоррена и пребывая в относительной безопасности рядом с мадам и его величеством, она ощутила слабость и жар.

— Да-да, конечно видела, мадам.

— Я преподнесу ее его величеству.

Слуга в ливрее цветов мадам кинулся к королевскому экипажу с безжизненным клочком рыжего меха в руках.

— Но его величество вернет ее мне. Из ее меха выйдет отличный палантин. Я прикончила ее одним выстрелом, так что мех почти не пострадал.

Слуга передал лису егерю, тот вручил ее Иву, а Ив уже — его величеству. Папа Иннокентий с отвращением отстранился от окровавленной лисьей тушки. Его величество прикоснулся к лисе и передал мадам свой ответ столь же замысловатым маршрутом.

Слуга мадам кинулся назад, увертываясь от лошадиных копыт.

— Его величество просит мадам пожаловать к его экипажу.

— Мадам, — начала было Мари-Жозеф, — его величество просит…

Не дожидаясь, когда она закончит предписанное этикетом повторение, мадам торжественно выступила в поход, словно кавалерийский офицер. Мари-Жозеф последовала за ней, почти скрытая ее крупными формами. Граф Люсьен учтиво освободил место принцессе Пфальцской; только мадам отделяла теперь Мари-Жозеф от его величества.

В этот миг из лесу на взмыленных конях выехали Лоррен, Шартр и Бервик. Они присоединились к охотникам, подскакав поближе к месье.

Лоррен притронулся к полям шляпы, глядя на Мари-Жозеф, но она предпочла не заметить его приветствия. Возле мадам и графа Люсьена она действительно ощущала себя в безопасности. Месье властным жестом погладил Лоррена по руке, будто подтверждая свои права на него. Мари-Жозеф только теперь поняла, почему он позволил себе такую вольность и почему, заметив это, нахмурился папа Иннокентий. Она пожалела, что заставила месье испытать тревогу и ревность.

«Мне кажется, — думала она, — я не найду слов, чтобы сказать, что не стоит меня бояться, я ему не соперница. Это было бы очень любезно с моей стороны, но безмерно самоуверенно».

— Добрый день, мадам, — приветствовал король невестку. — Вы сегодня отличились меткостью, всем на зависть.

— Ваше величество, для меня участие в вашей охоте было ни с чем не сравнимой радостью. — Мадам заговорила нежно, выбирая самые изысканные выражения, нисколько не похожие на грубоватые и откровенные замечания, которые она обыкновенно отпускала в разговоре с королем.


— Вы заслужили награду.

Его величество расстегнул ошейник мертвой лисы, перелившийся ему на ладонь пригоршней солнечного света. Оказалось, что это широкий золотой браслет, отделанный бриллиантами. Он сам застегнул его на запястье мадам.

— Ваше величество… — От восторга у мадам перехватило дыхание. — Я не в силах выразить свою благодарность!

Она восхищенно рассмотрела сияющие радужные грани камней и показала браслет Мари-Жозеф.

— Он прекрасен, мадам, — совершенно искренне восхитилась Мари-Жозеф. — Самый чудесный браслет, который мне когда-либо доводилось видеть.

Мадам расцвела, получив знаки внимания его величества; она даже с улыбкой кивнула мадам де Ментенон, хотя обычно обнаруживала в общении с нею лишь холодную, суховатую вежливость. Удивленная мадам де Ментенон замешкалась было, но потом кивнула ей в ответ.

— У меня найдется награда и для вас, — обратился король к мадам де Ментенон. — Закройте глаза и подставьте руки.

— О, сир…

— Ну же, не заставляйте меня ждать! — шутливо поторопил ее он.

Мадам де Ментенон повиновалась супругу. Король наклонил черный бархатный ридикюль, и в ее подставленные ладони словно стекли сияющими струями великолепные украшения из бриллиантов и сапфиров: серьги, брошь и браслет. Драгоценности заиграли в руках у мадам де Ментенон всеми цветами радуги, однако она по-прежнему сидела не шелохнувшись и не открывала глаз.

Улыбка погасла на лице у его величества.

— Можете посмотреть.

Мадам де Ментенон едва взглянула на чудесные камни:

— Они прекрасны, но, по совести говоря, я не могу носить их.

Она передала драгоценности его святейшеству.

— Продайте их, а вырученные деньги раздайте бедным.

— Ваше милосердие не знает границ!

Его святейшество передал украшения Иву, который принял их с той же опаской, что и до того — тушку лисы.

Людовик взирал на все происходящее с совершенно непроницаемым лицом, но мадам не сдержалась.

— Я бы никогда не рассталась с даром его величества! — провозгласила она. — Я слишком эгоистична и легкомысленна. Я надену браслет на Карусель.

Его величество кивнул мадам.

«Любой его поступок, даже ничтожно малый, великолепен», — подумала Мари-Жозеф и преисполнилась надежды на то, что он сохранит жизнь ее подруге.

— Мне следовало бы продать его, чтобы заплатить жалованье слугам, — прошептала мадам Мари-Жозеф. — Но все же я буду его носить, если только его не выманит у меня месье!

— А мне так хотелось, чтобы вы надели подаренные мною драгоценности, хотя бы раз, — сказал мадам де Ментенон его величество.

Он не повысил голоса, но и не понизил до шепота: ему явно было совершенно безразлично, услышат ли его посторонние. Месье внезапно обернулся к Лоррену и затеял с ним оживленную беседу; мадам столь же неожиданно пожелала продемонстрировать Мари-Жозеф, как работает затейливая застежка ее нового браслета. Все присутствующие притворились, будто не замечают размолвки между королем и его супругой. Даже его святейшество благовоспитанно отвернулся и стал задавать Иву вопросы о какой-то пролетевшей птице, промелькнувших растениях или назойливых насекомых.

«Король никогда не остается в одиночестве или наедине с близкими, — подумала Мари-Жозеф. — Ему безразлично, пребывает ли он в обществе особо приближенных на церемонии утреннего пробуждения или на глазах у всего двора».

— Сир, я всего лишь безобразная старуха и буду выглядеть нелепо в драгоценностях, которые были бы к лицу юной невесте.

— В моих глазах вы всегда останетесь прекрасной, — возразил его величество.

— Мое единственное украшение — мои добрые дела, которые я посвящаю вам, правителю милостью Божьей.

Людовик, которого в юности прозвали Дьёдонне, «Дар Божий», покачал головой.

— Все это так, но я еще и мужчина, которому хотелось порадовать жену.

Воцарилось неловкое молчание, которое не спешили нарушить ни король, ни мадам де Ментенон.

Внезапно молчание прервало хихиканье месье.

— Морская тварь? — воскликнул он. — Неужели морская тварь рассказывала непристойности?

— Именно так, а мадемуазель де ла Круа их нам переводила.

Лоррен глядел куда-то мимо месье, мимо Ива и его величества, мимо мадам. Он улыбнулся Мари-Жозеф своей неотразимой улыбкой, но уже лишился всякой власти над своей недавней жертвой.

— Пожалуйста, поведайте свою историю еще раз, мадемуазель де ла Круа, — томно протянул Лоррен, — месье и его величеству.

— Это не моя история, сударь! — Мари-Жозеф не собиралась отвечать холодно и резко, но не раскаялась, что ответ получился именно таким. — Это история…