— Господин Касимиро, — Герард окликнул мужчину, открывающего дверь, — а вы не желаете остаться у меня на службе?

Тот удивлённо вскинул брови:

— Я прибыл с госпожой графиней, с ней же и отбуду. — Выйдя в коридор, обернулся: — Как бы не желал иного. Благодарю вас, господин граф, за приглашение.

Беседа с прибывшей экономкой была не столь плодотворной. Сославшись на рекомендацию известного в Аугусте судьи Христофера фон Шмидта, о причине своей отставки рассказала сбивчиво, вызвав подозрение. Показалось странным, чем могла не угодить приятная скромная женщина, отслужившая у законника восемь лет. Почему она не осталась в большом городе, а предпочла жизнь в малознакомом ничем не примечательном графстве?

Присматривался, задавал вопросы о семье, в надежде, что она расскажет больше. Одинокая. Похоронила мужа и малолетнюю дочь. Пожалуй, она одного возраста с Кларой. От воспоминания о ней на лицо набежала тень. Отвечала сдержанно, немногословно, по сути, ничего лишнего не сболтнула. Вышколена. Назначив ей испытательный срок, коротко поведал об обязанностях. Вызвав Берту, велел поселить в покоях прежней экономки и ввести в курс дел. Прохлаждаться нет времени. Свадебный пир и то, как справится со всем женщина, скажут о многом.

Подозвав Франца, приказал приглядывать за новыми жильцами и обо всех непонятных действиях докладывать без промедления.

Наставник для графини Атале Дригер не вызвал вопросов. Средних лет, он испросил позволения, при условии заключения соглашения, привезти свою жену. На вопрос, чем она может быть полезна, с готовностью рассказал о её опыте в воспитании малолетних детей. Граф, пообещав ему, что в случае их сговора, он не будет против её приезда, остался доволен. Детям барона как раз требуется опытная нянька.

Уладив со всеми вопрос об оплате, вдохновился.

Теперь, сидя на ложе в своих покоях, смотрел под ноги, не в силах встать. Загонял себя за день. Да, так легче переносить разлуку. Хорошо бы заснуть сразу и без сновидений. А поутру снова окунуться в дела. Прискачет Дитрих. Расскажет, что высмотрел у пфальцграфа, как себя показал Карл.

Свеча мигнула. Пламя упало и вновь вспыхнуло. В приоткрытую дверь проскользнула женская фигурка. Таша?

Сердце, рванувшись к ней, забилось дико, гулко. Ударившись в рёбра, подпрыгнуло, перекрыв дыхание. Качнулся навстречу:

— Таша… — всматривался, не веря глазам. Откуда? Чудится?

Нет, не показалось. Дева в светлом одеянии, закрыв дверь, замерла.

Он ждал, боясь шелохнуться, спугнуть видение. Оно шагнуло в его направлении, выходя в полоску слабого света.

— Луиджа? — нахмурился.

Она оробела, останавливаясь.

— Чего тебе? — Устало глянул на неё.

Графинька облизала губы и судорожно вздохнула:

— Я хотела…

— Мать подослала?

— Нет, я сама.

— Ты видела её? Знаешь, что произошло? — Был уверен, что стража не допустит её к матери.

— Меня не пустили к ней. Знаю только, что поутру нам нужно уехать, — теребила присборенный рукав выбеленной сорочки.

— Знаешь, почему уезжаете?

Дева, осмелев, приблизилась. Настолько, что он слышал её прерывистое дыхание, исходящий от неё аромат: тёплый, мягкий, животный. Пунцовые щёки украсили бледное лицо. Глаза, немного испуганные, сияющие, медленно блуждали по его фигуре. Вид девчонки вызывал грешные мысли.

— Почему ты в таком одеянии? — строго посмотрел на неё.

Она снова вздохнула, но глаз не отвела.

— Что же ты молчишь? Будешь просить за мать? Я вас не трону. Уже сказал графине. Езжайте с Богом… Ступай, я устал.

— Я пришла к вам сказать, что люблю вас.

— Меня? — присмотрелся: «Хитрит?» Ухмыльнулся: — И давно?

— Как впервые увидела.

— Ступай, Луиджа, — задержал на ней взгляд. Распущенные волосы обрамляют нежный овал лица. Кисти рук прячутся под длинными рукавами одеяния. Развязанные завязки на его вороте. Он видит пульсирующую жилку, просвечивающую сквозь тонкую прозрачную кожу. Сердце встрепенулось, направляя ток крови в пах. — Уходи… — Пересохшие губы стянуло.

Наклонился, собираясь снять ботфорты.

— Я люблю вас, мой господин. — Она боялась, что сейчас он встанет и прогонит её. Ноги подкашивались. Сердце билось, то замирая, то с новой силой давая о себе знать.

— Любишь? — усмехнулся. Закралась мысль, что девчонка неспроста здесь. Что-то задумала? — Насколько любишь?

Молчала, опустив глаза.

— Снимай. — Приподнял ногу, кивая на сапог.

Она послушно опустилась, хватаясь за его ступню. Потянула за пятку сапога, исподлобья глядя на господина.


В глубоком вырезе сорочки просматривались её острые грудки с ягодками сосков. Герард сглотнул слюну. Жар прилил к щекам. Он смотрел на Луиджу и видел другую женщину: с прищуренным лукавым взором, манящими губами, налитой грудью. Разве она бы стала снимать с него обувь вот так, молча, покорно, как прислуга?

Дева, стянув сапог, схватилась за другой.

Её раболепие вывело сиятельного из себя. Снял пропотевшую рубаху, отбрасывая:

— Луиджа, ты дева? — Зачем спрашивает? Знает, что дева. Графиня не из тех матерей, которые позволят дочери без их ведома сделать опрометчивый шаг. Да и сама кичилась этим, предлагая непорочную деву.

— Нет. — Отложила в сторону сапог, вставая. При виде обнажённого мужского торса все мысли из головы улетучились. Враз забылось всё, о чём говорила ей мать, чему учила, что показывала. Сейчас свершится то, о чём она думала бессонными ночами, мечтая о своём возлюбленном.

— Подойди сюда… Ты лжёшь мне. Зачем?

— Я люблю вас, мой господин. — Шагнула, прикасаясь коленом к его ноге, глядя на его руки, распутывающие завязки брэ.

У графиньки закружилась голова. Она качнулась, сглатывая колючий ком. От пола по босым ногам поднимался холод. Стало зябко и страшно.

— Боишься меня. — Мужчина, приблизив её, костяшкой указательного пальца притронулся к горячей щеке, очерчивая скулу, спускаясь к ключице. — А завязки распустила. Соблазнить пришла. — Поглаживал округлое плечо. Проник под ткань сорочки, стянул её с плеч. Широкое одеяние с лёгким шорохом опустилось к ногам. Дева не шелохнулась, не удержала сползающую ткань в стремлении прикрыться. Не лжёт, что не девственна?

Сиятельный вздёрнул бровь, дивясь её выдержке. Стоит. Готова на всё… А девка хороша́. Подавил вздох. Притянув за руку, усадил на колено. В её глазах плескалась радость. Жар лона, пробиваясь сквозь ткань штанов, поднял волну желания. Плоть рвалась наружу. Женщина продуманным действием возбудит любого мужчину. Он — завоеватель. Его инстинкт требует завладеть всем. Коснулся сухими губами её приоткрытых губ, пробуя на вкус. Топлёное молоко. Притронулся к маленькой груди, оглаживая, сжимая пальцами затвердевший сосок. Опустился ниже, раздвигая колени, не спуская глаз с её лица.

Луиджа, выпрямилась, развела бёдра. Она позволит ему коснуться запретного. Судорожно вздохнула, метнув на него взор, крепко зажмуриваясь, прикусывая нижнюю губу. Напряглась, приготовившись испытать хвалёное матерью неземное наслаждение.

Раздавшийся хлопок по её щеке и обжигающая боль моментально отрезвили. Распахнула глаза. Ахнула, опрокидываясь под натиском мужских рук, оказавшись прижатой животом к твёрдому мужскому колену. Упавшие на лицо волосы закрывали обзор. Видела только босую мужскую ступню с длинными пальцами. От следующего удара, сильного и болезненного, взвыла, сообразив, что поясной ремень возлюбленного охаживает её ягодицы. Завертелась, заёрзала, впившись ногтями в карающую руку, пытаясь соскользнуть на пол, уползти, сбежать, спрятаться…

— Не дева, говоришь? — Ещё один удар обжёг бедро. — Что же ты врёшь? Мать подослала? Признавайся! — Не знал бы, что графиня заперта стражниками, подумал бы, что ворвётся сейчас в его покои и обвинит в насилии, вынуждая взять дочь в жёны. Сдавил шею бесстыдницы со спины, захватывая волосы, клоня к полу.

— Нет, я сама пришла! — Взвизгнула тонко, по-детски, заскулила.

— Сама? А если я сейчас скажу тебе делать то, чему мать учила? Она говорила мне, что я останусь доволен тобой на ложе! — Вздёрнул на ноги, всхлипывающую, жалкую. — Будешь делать?

Ответом ему стал утвердительный кивок.

— Дрянь! — с брезгливостью смотрел на юную блудницу. Отбросил кожаный пояс. — Я люблю другую женщину, и никто кроме неё мне не нужен. Слышишь? — Тряхнул за плечи безжалостно, зло. Её голова безвольно откинулась. Щёки блестели от слёз. Волосы, взвившись, пушистым облаком опустились на плечи. — Я бы мог тебя наказать по-другому, но не буду… Сделай правильные выводы. Убирайся. — Небрежно оттолкнул, отворачиваясь. На виски давила боль. Лик Птахи выплыл из тумана. Слышал её голос. Звала, манила. Душа рвалась к ней.

Графинька подхватилась, хватая сорочку, заполошно кидаясь в сторону умывальни, до конца не сознавая, что произошло. Толкнув туда дверь, увидела, что ошиблась, рванулась к выходу, дрожащими руками натягивая одеяние. Поняла только одно — она ему не нужна. Мать заключена под стражу, и она бессильна ей помочь. Их выгоняют. Она — ничтожество, безликое, бестелесное, никчёмное. Бледная не́мочь…

Путаясь в сорочке, выскочила в коридор, не обращая внимания на стражников у покоев графини, на араба. Зачем ей мать обещала, что граф Бригахбург будет её мужем? Не нужна она ему! И удвоенное приданое не нужно. Он любит ту, другую, бесприданницу и бесстыдницу. Старую и… красивую. С той он бы так не поступил.

За пеленой слёз не видела куда идёт.

Кралась вдоль стены на бесчувственных ногах, придерживаясь, чтобы не сползти на пол.

Знала, если упадёт, подняться уже не сможет.





* * *


Сквозь утреннюю дрёму, Герард прислушивался к крику в коридоре. Не в силах разлепить глаза, неспешно просыпался. Что-то снилось: тревожное, нехорошее, оставившее в душе чёрный след недовольства.

Стук в дверь. Она приоткрылась. В щель просунулась лохматая голова:

— Хозяин, там беда. Вас зовут.

Не понял, кто это был: девка или пацан. Нехотя встал. Занимался рассвет. Подождут. Рань такая.

Далеко идти не пришлось. Дверь в соседний покой распахнута. Толпится прислуга. Душераздирающий вой исходит оттуда.

Рявкнув на слуг, мгновенно расступившихся перед ним и шарахнувшихся в утреннюю темень коридора, застыл в дверном проёме.

Мисулла стояла на коленях у ложа дочери. Растрёпанная, в нижней сорочке, она заламывала руки, причитая на своём языке.

Отец Готтолд, шептал молитву, крестился.

Луиджа лежала недвижимо, вытянувшись тростинкой. Посеревшие губы, прозрачное лицо, отливающее синевой.

Глянув на неё, граф обмер. Мертва? Брови в удивлении поползли вверх. Рядом услышал голос лекаря:

— Отравилась. — Элмо перекрестился, тяжко вздыхая.

— Чем? Почему?