Вот только и чащу звать, когда на младенце руку держу не самое верное дело – чаща у меня детей любит. В прямом смысле. Жуткой материнской любовью. Этой только волю дай – так заберет себе и вырастит, причем и молоком поить будет, и растить, и даже баловать. И не отдает. Пока дите не вырастит, вообще отдавать отказывается! Меня поначалу тоже все пыталась, да и сейчас… недалеко ушла.
Но делать нечего.
«Стой!» – взмолилась я, призывая чащу.
Зловредина остановилась, оглянулась на меня, словно бы через плечо на букашку мелкую и тут засекла дитятко! В следующее мгновение смола с огнем, успешно имитирующая горение чащи, перекинулась на магов, которым и так приходилось не сладко, в том смысле, что вообще неприятно, когда по тебе растут лианы с шипами, а заповедная мгновенно оказалась тут.
И в единый миг над кроваткой склонилась условно обнаженная девушка. Очень условная девушка, потому что сплетенная из ивовых прутьев и покрытая листочками чаща в принципе девушку напоминала разве что изгибами. И вот это чудище, восторженно приоткрыв условно губы, склонилась над младенцем.
– Так, вот давай без этого! – потребовала я. – У него вообще мать есть!
Зловредина дернула плечом, демонстрируя все, что думает об этой матери, и протянула загребущие ручонки к младенцу.
Вообще исстари лесные ведуны и ведуньи получались именно так – чаща подбирала брошенных в голодные годы младенцев, растила их, отдавая все тепло своей истинно женской материнской души, и вырастали ведуны как бы на грани миров – лесного и человеческого. Но голодные годы миновали, детей более в лес на смерть никто не выбрасывал вот уже много лет, вот чаща и тосковала, а потому оберегала вообще всех детенышей – то и дело периодически приходилось отбирать у нее оленят, медвежат, волчат, зайчат, а в последнее время даже птицы прилетали жаловаться.
– Не смей! – приказала я чаще.
Та выпрямилась, витые ивовые руки на груди сложила и с вызовом в пустых глазницах посмотрела на меня. Намекая на очевидное – а почему бы и нет?!
– У этого ребенка есть мать, – повторила я очевидное.
Чаща в ярости топнула ногой, не желая соглашаться с этим очевидным. Постояла, зло сузившими глазницами взирая на меня, и вдруг хлопнула себя ладонью по лбу, словно вспомнила о чем-то, запрыгала радостно, указала на меня, на стоявшего в некотором оцепенении мага, сложила ладони вместе недвусмысленным жестом, даже подвигала, имитируя явно зачатие, после чего обрисовала живот на себе, указала на меня – ну чтобы если кто не понял, обозначила что речь о моем животе, и радостно запрыгала снова.
Даже у меня челюсть отвисла, что уж об остальных говорить.
– Господи помоги, – прошептала жена Саврана, и добавила, – мужику.
«Мужик» промолчал, но выражение лица у охранябушки стало непередаваемым, а вот мальчик проявив удивительную для его лет осведомленность, со вздохом произнес:
– Да, не повезло вам, уважаемый.
Архимаг очень выразительно посмотрел на меня.
А я поняла две очень важные вещи: первая – Лесная сила сплетница, и вторая – я попала. Еще я поняла, что очень зря давала чаще на почитать книгу о человеческой анатомии… дочиталась. И главное не возразишь же никак.
– Хорошо, если забеременею, так и быть возьму в няньки, – сдалась я.
Зловреднючая чаща, даром что заповедная, радостно запрыгала, с разбегу обняла оторопевшего архимага и вымелась из избы и далее проводить наказательно-обучающие мероприятия.
Когда за ней дверь захлопнулась, охраняб очень тихо произнес:
– Ведьма, а ты не могла бы…
– Чего не могу, того не могу! – сходу сделала я заявление.
И выдохнула с облегчением, едва появился леший.
– Ребенка возьми и пои водой ключевой, – приказала я.
Леший тяжелой громоздкой массой ввалился в избу, и сменил меня на посту удержания одновременно разных степеней контроля.
– Ребенка мог поить и я, – произнес вдруг архимаг.
– Не мог, – возразила, тяжело поднимаясь, – нет в тебе магии.
И встав над ведром с водой, я простерла над ним уже обе ладони и зашептала:
«По небу ветрами,
По земле ногами,
По ночи светом,
Дождем летом.
Вдохом полным,
Выдохом легким,
Криком рождения,
Счастьем свечения…»
И вода в ведре начала светиться легким зеленовато-бирюзовым сиянием. На самом деле страшные вещи творю – сплетаю воедино магию ведьм и магию леса, за такое меня бы с первого курса вышвырнули не глядя, но суровые времена требовали суровых решений.
– Начинай, – приказала я лешему.
И из ведра потянулся первый ручеек, маленький, чуть ли не каплями, в сторону ребенка. Я не следила – знала, что леший контролирует, чтобы каждая капелька попала в рот малыша. И продолжила, используя исключительно ведьминское заклинание:
«Ассарда кеанар,
Аруна аргевар,
Дейшар нэквахар,
Дайсун аграхар!»
И ведро забурлило, вода в нем практически вскипела от магии, а я приказала жене Саврана:
– Подойди, встань на колени между мной и водой.
И едва женщина заняла нужное место, приказала:
– Пей.
Я видела слезы в ее глазах, видела мольбу. Она словно вся, всем телом просила «Детей, детей сначала!». Но я не могла. Первой следовало спасать мать.
– Пей! – приказала повторно, притянув магией притянув кружку и швырнув ее на руки женщине.
И она начала пить. Захлебываясь слезами и рыданиями, пить, старясь не смотреть на детей. А мне оставалось лишь следить, чтобы скверна, сейчас черным пятном пожиравшая ее желудок, была уничтожена… одна проблема – скверна уходить не желала.
Кружка, кружка, еще кружка, и еще…
Женщина уже едва ли могла пить, но каждый раз я, стараясь не смотреть на то, сколько воды осталось в ведре, повторяла:
– Еще.
Она пила. Но глупой жена Саврана не была, и видела как все меньше и меньше воды остается в ведре. Видела и понимала – ее детям практически ничего не останется.
– Я могу еще воды принести, – тихо сказал мне подошедший архимаг.
– Да и леший бы мог, вот только у меня на большее количество сил не хватит. Это ведро рассчитано конкретно под мои возможности, – хрипло ответила ему.
Женщина вздрогнула услышав это, подняла на меня заплаканные глаза, но мой приказ был неизменен:
– Пей.
Тьма покинула ее тело, когда от ведра оставалось меньше четверти.
– Все, – сказала я.
И женщина метнулась на улицу – вода волшебная, пока пьешь не ощущаешь, а как волшба схлынет… Рвало жену Саврана знатно, но никто из нас на такие мелочи внимания не обратил.
– Мальчик, – позвала я.
Сын Саврана насупился, он был смышленым мальчиком, все уже понял, и даже решение принял, сказав:
– Пусть Луняша первая.
У четырехлетней девочки шансов выжить было меньше… но я просто не могла об этом сказать.
– Или пьешь, или я тебя вместе с Луняшей в котел засуну, сварю и съем! – прорычала я.
Но мальчик стоял, и тогда я добавила:
– Луняшу съем первую!
Не знаю, подействовало бы это или нет, но тут вмешался архимаг. Он подошел к мальчику, присел перед ним, и сказал как взрослому:
– Луняша и твой братик маленькие, яд в них распространился сильнее, поэтому после исцеления им понадобится помощь. Ты помочь сможешь, а Луняша?
Мальчик судорожно вздохнул, прогоняя детские слезы, для которых считал себя слишком взрослым видимо, и сказал:
– Хорошо.
– Пей быстро, чем быстрее – тем меньше воды понадобится, – солгал ему маг.
Надо будет запомнить на будущее, что когда у него вот такое выражение лица – охранябушка врет, причем врет нагло и уверенно. Но естественно я лишь на миг обернулась – мне для дела нужно было, чтобы сын Саврана пил, он и принялся. И каково же было мое удивление, когда хватило всего половины кружки.
Но делать нечего.
«Стой!» – взмолилась я, призывая чащу.
Зловредина остановилась, оглянулась на меня, словно бы через плечо на букашку мелкую и тут засекла дитятко! В следующее мгновение смола с огнем, успешно имитирующая горение чащи, перекинулась на магов, которым и так приходилось не сладко, в том смысле, что вообще неприятно, когда по тебе растут лианы с шипами, а заповедная мгновенно оказалась тут.
И в единый миг над кроваткой склонилась условно обнаженная девушка. Очень условная девушка, потому что сплетенная из ивовых прутьев и покрытая листочками чаща в принципе девушку напоминала разве что изгибами. И вот это чудище, восторженно приоткрыв условно губы, склонилась над младенцем.
– Так, вот давай без этого! – потребовала я. – У него вообще мать есть!
Зловредина дернула плечом, демонстрируя все, что думает об этой матери, и протянула загребущие ручонки к младенцу.
Вообще исстари лесные ведуны и ведуньи получались именно так – чаща подбирала брошенных в голодные годы младенцев, растила их, отдавая все тепло своей истинно женской материнской души, и вырастали ведуны как бы на грани миров – лесного и человеческого. Но голодные годы миновали, детей более в лес на смерть никто не выбрасывал вот уже много лет, вот чаща и тосковала, а потому оберегала вообще всех детенышей – то и дело периодически приходилось отбирать у нее оленят, медвежат, волчат, зайчат, а в последнее время даже птицы прилетали жаловаться.
– Не смей! – приказала я чаще.
Та выпрямилась, витые ивовые руки на груди сложила и с вызовом в пустых глазницах посмотрела на меня. Намекая на очевидное – а почему бы и нет?!
– У этого ребенка есть мать, – повторила я очевидное.
Чаща в ярости топнула ногой, не желая соглашаться с этим очевидным. Постояла, зло сузившими глазницами взирая на меня, и вдруг хлопнула себя ладонью по лбу, словно вспомнила о чем-то, запрыгала радостно, указала на меня, на стоявшего в некотором оцепенении мага, сложила ладони вместе недвусмысленным жестом, даже подвигала, имитируя явно зачатие, после чего обрисовала живот на себе, указала на меня – ну чтобы если кто не понял, обозначила что речь о моем животе, и радостно запрыгала снова.
Даже у меня челюсть отвисла, что уж об остальных говорить.
– Господи помоги, – прошептала жена Саврана, и добавила, – мужику.
«Мужик» промолчал, но выражение лица у охранябушки стало непередаваемым, а вот мальчик проявив удивительную для его лет осведомленность, со вздохом произнес:
– Да, не повезло вам, уважаемый.
Архимаг очень выразительно посмотрел на меня.
А я поняла две очень важные вещи: первая – Лесная сила сплетница, и вторая – я попала. Еще я поняла, что очень зря давала чаще на почитать книгу о человеческой анатомии… дочиталась. И главное не возразишь же никак.
– Хорошо, если забеременею, так и быть возьму в няньки, – сдалась я.
Зловреднючая чаща, даром что заповедная, радостно запрыгала, с разбегу обняла оторопевшего архимага и вымелась из избы и далее проводить наказательно-обучающие мероприятия.
Когда за ней дверь захлопнулась, охраняб очень тихо произнес:
– Ведьма, а ты не могла бы…
– Чего не могу, того не могу! – сходу сделала я заявление.
И выдохнула с облегчением, едва появился леший.
– Ребенка возьми и пои водой ключевой, – приказала я.
Леший тяжелой громоздкой массой ввалился в избу, и сменил меня на посту удержания одновременно разных степеней контроля.
– Ребенка мог поить и я, – произнес вдруг архимаг.
– Не мог, – возразила, тяжело поднимаясь, – нет в тебе магии.
И встав над ведром с водой, я простерла над ним уже обе ладони и зашептала:
«По небу ветрами,
По земле ногами,
По ночи светом,
Дождем летом.
Вдохом полным,
Выдохом легким,
Криком рождения,
Счастьем свечения…»
И вода в ведре начала светиться легким зеленовато-бирюзовым сиянием. На самом деле страшные вещи творю – сплетаю воедино магию ведьм и магию леса, за такое меня бы с первого курса вышвырнули не глядя, но суровые времена требовали суровых решений.
– Начинай, – приказала я лешему.
И из ведра потянулся первый ручеек, маленький, чуть ли не каплями, в сторону ребенка. Я не следила – знала, что леший контролирует, чтобы каждая капелька попала в рот малыша. И продолжила, используя исключительно ведьминское заклинание:
«Ассарда кеанар,
Аруна аргевар,
Дейшар нэквахар,
Дайсун аграхар!»
И ведро забурлило, вода в нем практически вскипела от магии, а я приказала жене Саврана:
– Подойди, встань на колени между мной и водой.
И едва женщина заняла нужное место, приказала:
– Пей.
Я видела слезы в ее глазах, видела мольбу. Она словно вся, всем телом просила «Детей, детей сначала!». Но я не могла. Первой следовало спасать мать.
– Пей! – приказала повторно, притянув магией притянув кружку и швырнув ее на руки женщине.
И она начала пить. Захлебываясь слезами и рыданиями, пить, старясь не смотреть на детей. А мне оставалось лишь следить, чтобы скверна, сейчас черным пятном пожиравшая ее желудок, была уничтожена… одна проблема – скверна уходить не желала.
Кружка, кружка, еще кружка, и еще…
Женщина уже едва ли могла пить, но каждый раз я, стараясь не смотреть на то, сколько воды осталось в ведре, повторяла:
– Еще.
Она пила. Но глупой жена Саврана не была, и видела как все меньше и меньше воды остается в ведре. Видела и понимала – ее детям практически ничего не останется.
– Я могу еще воды принести, – тихо сказал мне подошедший архимаг.
– Да и леший бы мог, вот только у меня на большее количество сил не хватит. Это ведро рассчитано конкретно под мои возможности, – хрипло ответила ему.
Женщина вздрогнула услышав это, подняла на меня заплаканные глаза, но мой приказ был неизменен:
– Пей.
Тьма покинула ее тело, когда от ведра оставалось меньше четверти.
– Все, – сказала я.
И женщина метнулась на улицу – вода волшебная, пока пьешь не ощущаешь, а как волшба схлынет… Рвало жену Саврана знатно, но никто из нас на такие мелочи внимания не обратил.
– Мальчик, – позвала я.
Сын Саврана насупился, он был смышленым мальчиком, все уже понял, и даже решение принял, сказав:
– Пусть Луняша первая.
У четырехлетней девочки шансов выжить было меньше… но я просто не могла об этом сказать.
– Или пьешь, или я тебя вместе с Луняшей в котел засуну, сварю и съем! – прорычала я.
Но мальчик стоял, и тогда я добавила:
– Луняшу съем первую!
Не знаю, подействовало бы это или нет, но тут вмешался архимаг. Он подошел к мальчику, присел перед ним, и сказал как взрослому:
– Луняша и твой братик маленькие, яд в них распространился сильнее, поэтому после исцеления им понадобится помощь. Ты помочь сможешь, а Луняша?
Мальчик судорожно вздохнул, прогоняя детские слезы, для которых считал себя слишком взрослым видимо, и сказал:
– Хорошо.
– Пей быстро, чем быстрее – тем меньше воды понадобится, – солгал ему маг.
Надо будет запомнить на будущее, что когда у него вот такое выражение лица – охранябушка врет, причем врет нагло и уверенно. Но естественно я лишь на миг обернулась – мне для дела нужно было, чтобы сын Саврана пил, он и принялся. И каково же было мое удивление, когда хватило всего половины кружки.