Затем замер, словно забыл что-то, или только сейчас понял. На меня посмотрел, на руки мои слабые, да быстро из пузырька пробку вынул, и открытый уже мне передал. Улыбнулась заботе такой, когда даже в мелочах позаботился, и ни спрашивать не стала, ни сомневаться. Как есть взяла, кое-как приподнялась, да все до дна пусть и с трудом, но выпила.
О том, что на пол рухнула, поняла, лишь когда покатилось что-то прочь звеня.
Тогда и глаза открыла, и догадалась что сознание потеряла, пусть и на миг, но потеряла, и что пузырек укатился куда-то в темноту и не доползу я до него. Ну, так если подумать, доползла бы, только стон глухой, полный отчаяния и бессилия заставил вспомнить, что не одна я тут. С трудом на бок повернулась, на бледного, такого бледного, что и смотреть страшно Агнехрана посмотрела, а он с таким отчаянием в ответ, что захотелось яблоко от блюдца забрать, связь прерывая.
— Нет, только не это, Веся, — простонал, словно понял, о чем думаю.- Да, тяжело тебя видеть такой, спорить не буду, но не видеть тебя, от неизвестности подыхать, оно в сотни раз хуже. Не прерывай связь, я же с ума сойду.
И я не стала.
Легла как смогла, в плед пуховой закуталась, да на охранябушку посмотрела, а в голове словно шум нарастает, но и легче становится, тепло в груди разливается. Хорошие он травы подобрал, правильные, только вот:
— Значит, сам варил? — спросила шепотом.
— Сам, — глухо ответил, сглотнув судорожно.
Усмехнулся с горечью какой-то странной и добавил:
— Знаешь, для себя бы не стал, у целителя взял бы, а для тебя… тебя доверить никому не смог. Ты прости.
— За что? — и в правду не поняла.
— Горькое вышло, — объяснил Агнехран. — Знаю, что гадость, сам пробовал, но смягчить горечь не рискнул. Прости.
Улыбнулась ему, а сама только сейчас поняла — и в правду горько, очень горько, но согрелась вот, и глаза открытыми держать уже не так трудно.
— Ты улыбнулась, — тихо произнес охранябушка, на меня глядя, — счастье мое, я на твою улыбку готов смотреть вечно.
— А я в твои глаза, — не знаю, почему сказала.
Как-то само вырвалось, непроизвольно совсем. И взгляд отвела быстро, и поняла вдруг, что лежу не знаю в каком виде, волосы не чесаны, умываться то умывалась, леший помог, а вот волосы встрепанные, да и сама не лучше, и…И что же это я делаю? И как-то сразу стыдно стало, и смутилась, и что ж творю-то, нельзя же так! И…
— Глаза не совсем мои, — вдруг произнес Агнехран.
И я о сомнениях своих всех разом позабыв, удивленно на него посмотрела.
— Они когда-то голубые были, — продолжил маг.
Вроде так спокойно продолжил, размеренно, а сам что-то искал судорожно, перебирал в ящике стола своего.
— А… а потом что? — спросила, любопытства не сдержав.
— А потом намудрил с заклинанием ночного зрения… да где ж она, чтоб ее! — непонятно на что выругался.
— И что, в темноте видишь? — я поудобнее легла, руку под голову положила.
— Не так как хотелось бы, — он все еще искал что-то. — Но лучше, чем прежде. А, вот!
И достал из стола коробочку. Размером с ладонь, золотой лентой красиво перевитую. Подарочная упаковка была, такую покупают в подарок, подарком и вручают. В особенно дорогих магазинах подарки именные делают, вот и на тут поверх коробочки было выгравировано «Для Веси». Глянул маг на гравировку, на ленту золотую, на меня никакую, да одним движением порвал и обертку, и ленточку. Крышку снял, и мне открытую коробочку протянул.
— Осторожно, не рассыпь, — попросил, видя как руки у меня дрожат.
И я осторожно. Осторожно взяла, осторожно на пол положила и дыхание задержала, увидев, что внутри оказалось.
Это был мармелад.
Ягодный, очень дорогой, очень полезный, очень… для меня. Совсем весь для меня. Где каждая мармеладка была из тех ягод и фруктов что я люблю. Малина, земляника, яблоко, смородина, морошка.
— Спасибо, — прошептала, стараясь слезы навернувшиеся сдержать.
— На здоровье, — очень тихо, ответил он.
На него я не смотрела, казалось взгляну только и слезы сами с ресниц покатятся, так что на мармелад смотрела, выбирая. Выбрала яблочный…Да зря видимо, был у него привкус горечи. Горечи по загубленной мною посаженной яблочной роще, что пришлось погубить мне же. Больно…
— Знаю про яблони, — вдруг сказал Агнехран. — В приморье яблоневые саженцы закупил, Савран купец твой, уже перевозит, мужики деревенские сажать помогают. Сорт хороший, быстро растет, плодоносит уж на второй год. Не печалься, хороший сад будет, лучше прежнего.
Замерла я. С мармеладкой во рту, со слезами на глазах, на мага смотрю и только одно сказать смогла:
— Как?..
Улыбнулся, платок достал, мне протянул, да едва взяла, он тем воспользовался — к пальцам моим прикоснулся. На мгновение сжал, словно удержать хотел, но отпустил. Себя превозмогая отпустил. А когда лицо вытерла, об одном попросил:
— Связь не разрывай.
Да как же это «не разрывай»? У меня сил не много, то что говорить могу уже чудо, а сколько смогу, я же не знаю…
— Пожалуйста, Веся.
Вроде говорит, только говорит, а такая тоска в голосе, такая боль, такая мольба.
— А ты сам-то как, охранябушка? — спросила, руку под покрывало пряча, да сильнее закутываясь.
— Хорошо, — улыбнулся он, да только у меня глаза сами закрывались, так что может и почудилось, — теперь хорошо… Спи, моя Весенька, спи.
Ночь…
Утро…
Тепло ладони, что сжимает мою ладонь, такое надежное, родное тепло, и касание нежное, осторожное, такое бережное.
Стук в дверь, и чей-то голос издали:
— Лорд Агнехран. Господин?
— Исчезни! — хриплый голос охранябушки.
— Но император…
— Исчезни.
— Вас понял, — стушевался кто-то далеко.
И, кажется, исчез.
Вот только сон исчез тоже.
Я открыла глаза и поняла, кто держал меня за руку. Маг проснулся тоже, обнаружил что спал сидя за столом и что моя бледная ладонь в его руке.
— И… император там у тебя, — прошептала, глядя на самого заспанного мага в моей жизни.
— Подождет, — сжав мою руку крепче, видимо, чтобы не сбежала, ответил Агнехран.
Улыбнувшись, сообщила о другой неизбежности:
— Рассвет, лешинька сейчас придет.
И ладонь мою отпустили. Нехотя очень, но отпустили.
— Не позволяй ему забрать блюдце, — хриплым ото сна, но уверенным голосом потребовал архимаг.
А я все равно улыбаться не перестала. Видимо утро было такое улыбательное, когда улыбаешься вопреки всему.
— Обожди мгновение, — попросил охранябушка.
Встал быстро, отошел куда-то, умылся быстро, вернулся за стол, пытаясь с мыслями собраться. Затем к делу перешел.
— Девясил выпей, — и передал мне первую бутылочку.
Взяла с благодарностью. И тут он сказал:
— Стой, дай обратно.
Отдала.
Охранябушка быстро пробку из бутылочки вынул и мне уже открытую отдал. Заботливый.
Я с трудом поднялась, села кое-как, настой выпила, мармеладом заела. С мармеладом было терпимо, а так горько до невозможности.
— Что сейчас делать будешь? — спросил Агнехран, встревожено к чему-то прислушиваясь.
— Там видно будет, — вернув ему бутылочку, ответила сонно. — С лешинькой поговорю, узнаю, как в Гиблом яру дело продвигается, и раз легче мне уже, книги возьму, многое узнать-выучить надобно.
Поглядел на меня Агнехран так, словно сказать что-то хочет, да каждое слово обдумывает, словно должен сказать, да не решается никак, словно…
— Веся, — выдохнул судорожно, в глаза мне глядя, — я тебе сейчас скажу, а ты сделай дело доброе — запомни. Навсегда запомни — что бы тебе не сказал тот дьявол, чтобы не сказал твой леший, но единственная причина, по которой я помогаю тебе, в самой тебе и заключается. Ни в тайне Гиблого яра, ни в желании заполучить технологии чародеев, ни в стремлении обладать силой кругов Жизни и Смерти, а в тебе.
Застыла я, мармеладку до рта не донеся, просто застыла. Я ведь не спрашивала, я оправданий не просила, я ничего не требовала. Знаю ведь что маг, знаю каковы маги, все знаю, потому и не спрашивала ни о чем, так зачем… лгать? И я взгляд опустила, навернувшиеся слезы скрывая.
О том, что на пол рухнула, поняла, лишь когда покатилось что-то прочь звеня.
Тогда и глаза открыла, и догадалась что сознание потеряла, пусть и на миг, но потеряла, и что пузырек укатился куда-то в темноту и не доползу я до него. Ну, так если подумать, доползла бы, только стон глухой, полный отчаяния и бессилия заставил вспомнить, что не одна я тут. С трудом на бок повернулась, на бледного, такого бледного, что и смотреть страшно Агнехрана посмотрела, а он с таким отчаянием в ответ, что захотелось яблоко от блюдца забрать, связь прерывая.
— Нет, только не это, Веся, — простонал, словно понял, о чем думаю.- Да, тяжело тебя видеть такой, спорить не буду, но не видеть тебя, от неизвестности подыхать, оно в сотни раз хуже. Не прерывай связь, я же с ума сойду.
И я не стала.
Легла как смогла, в плед пуховой закуталась, да на охранябушку посмотрела, а в голове словно шум нарастает, но и легче становится, тепло в груди разливается. Хорошие он травы подобрал, правильные, только вот:
— Значит, сам варил? — спросила шепотом.
— Сам, — глухо ответил, сглотнув судорожно.
Усмехнулся с горечью какой-то странной и добавил:
— Знаешь, для себя бы не стал, у целителя взял бы, а для тебя… тебя доверить никому не смог. Ты прости.
— За что? — и в правду не поняла.
— Горькое вышло, — объяснил Агнехран. — Знаю, что гадость, сам пробовал, но смягчить горечь не рискнул. Прости.
Улыбнулась ему, а сама только сейчас поняла — и в правду горько, очень горько, но согрелась вот, и глаза открытыми держать уже не так трудно.
— Ты улыбнулась, — тихо произнес охранябушка, на меня глядя, — счастье мое, я на твою улыбку готов смотреть вечно.
— А я в твои глаза, — не знаю, почему сказала.
Как-то само вырвалось, непроизвольно совсем. И взгляд отвела быстро, и поняла вдруг, что лежу не знаю в каком виде, волосы не чесаны, умываться то умывалась, леший помог, а вот волосы встрепанные, да и сама не лучше, и…И что же это я делаю? И как-то сразу стыдно стало, и смутилась, и что ж творю-то, нельзя же так! И…
— Глаза не совсем мои, — вдруг произнес Агнехран.
И я о сомнениях своих всех разом позабыв, удивленно на него посмотрела.
— Они когда-то голубые были, — продолжил маг.
Вроде так спокойно продолжил, размеренно, а сам что-то искал судорожно, перебирал в ящике стола своего.
— А… а потом что? — спросила, любопытства не сдержав.
— А потом намудрил с заклинанием ночного зрения… да где ж она, чтоб ее! — непонятно на что выругался.
— И что, в темноте видишь? — я поудобнее легла, руку под голову положила.
— Не так как хотелось бы, — он все еще искал что-то. — Но лучше, чем прежде. А, вот!
И достал из стола коробочку. Размером с ладонь, золотой лентой красиво перевитую. Подарочная упаковка была, такую покупают в подарок, подарком и вручают. В особенно дорогих магазинах подарки именные делают, вот и на тут поверх коробочки было выгравировано «Для Веси». Глянул маг на гравировку, на ленту золотую, на меня никакую, да одним движением порвал и обертку, и ленточку. Крышку снял, и мне открытую коробочку протянул.
— Осторожно, не рассыпь, — попросил, видя как руки у меня дрожат.
И я осторожно. Осторожно взяла, осторожно на пол положила и дыхание задержала, увидев, что внутри оказалось.
Это был мармелад.
Ягодный, очень дорогой, очень полезный, очень… для меня. Совсем весь для меня. Где каждая мармеладка была из тех ягод и фруктов что я люблю. Малина, земляника, яблоко, смородина, морошка.
— Спасибо, — прошептала, стараясь слезы навернувшиеся сдержать.
— На здоровье, — очень тихо, ответил он.
На него я не смотрела, казалось взгляну только и слезы сами с ресниц покатятся, так что на мармелад смотрела, выбирая. Выбрала яблочный…Да зря видимо, был у него привкус горечи. Горечи по загубленной мною посаженной яблочной роще, что пришлось погубить мне же. Больно…
— Знаю про яблони, — вдруг сказал Агнехран. — В приморье яблоневые саженцы закупил, Савран купец твой, уже перевозит, мужики деревенские сажать помогают. Сорт хороший, быстро растет, плодоносит уж на второй год. Не печалься, хороший сад будет, лучше прежнего.
Замерла я. С мармеладкой во рту, со слезами на глазах, на мага смотрю и только одно сказать смогла:
— Как?..
Улыбнулся, платок достал, мне протянул, да едва взяла, он тем воспользовался — к пальцам моим прикоснулся. На мгновение сжал, словно удержать хотел, но отпустил. Себя превозмогая отпустил. А когда лицо вытерла, об одном попросил:
— Связь не разрывай.
Да как же это «не разрывай»? У меня сил не много, то что говорить могу уже чудо, а сколько смогу, я же не знаю…
— Пожалуйста, Веся.
Вроде говорит, только говорит, а такая тоска в голосе, такая боль, такая мольба.
— А ты сам-то как, охранябушка? — спросила, руку под покрывало пряча, да сильнее закутываясь.
— Хорошо, — улыбнулся он, да только у меня глаза сами закрывались, так что может и почудилось, — теперь хорошо… Спи, моя Весенька, спи.
Ночь…
Утро…
Тепло ладони, что сжимает мою ладонь, такое надежное, родное тепло, и касание нежное, осторожное, такое бережное.
Стук в дверь, и чей-то голос издали:
— Лорд Агнехран. Господин?
— Исчезни! — хриплый голос охранябушки.
— Но император…
— Исчезни.
— Вас понял, — стушевался кто-то далеко.
И, кажется, исчез.
Вот только сон исчез тоже.
Я открыла глаза и поняла, кто держал меня за руку. Маг проснулся тоже, обнаружил что спал сидя за столом и что моя бледная ладонь в его руке.
— И… император там у тебя, — прошептала, глядя на самого заспанного мага в моей жизни.
— Подождет, — сжав мою руку крепче, видимо, чтобы не сбежала, ответил Агнехран.
Улыбнувшись, сообщила о другой неизбежности:
— Рассвет, лешинька сейчас придет.
И ладонь мою отпустили. Нехотя очень, но отпустили.
— Не позволяй ему забрать блюдце, — хриплым ото сна, но уверенным голосом потребовал архимаг.
А я все равно улыбаться не перестала. Видимо утро было такое улыбательное, когда улыбаешься вопреки всему.
— Обожди мгновение, — попросил охранябушка.
Встал быстро, отошел куда-то, умылся быстро, вернулся за стол, пытаясь с мыслями собраться. Затем к делу перешел.
— Девясил выпей, — и передал мне первую бутылочку.
Взяла с благодарностью. И тут он сказал:
— Стой, дай обратно.
Отдала.
Охранябушка быстро пробку из бутылочки вынул и мне уже открытую отдал. Заботливый.
Я с трудом поднялась, села кое-как, настой выпила, мармеладом заела. С мармеладом было терпимо, а так горько до невозможности.
— Что сейчас делать будешь? — спросил Агнехран, встревожено к чему-то прислушиваясь.
— Там видно будет, — вернув ему бутылочку, ответила сонно. — С лешинькой поговорю, узнаю, как в Гиблом яру дело продвигается, и раз легче мне уже, книги возьму, многое узнать-выучить надобно.
Поглядел на меня Агнехран так, словно сказать что-то хочет, да каждое слово обдумывает, словно должен сказать, да не решается никак, словно…
— Веся, — выдохнул судорожно, в глаза мне глядя, — я тебе сейчас скажу, а ты сделай дело доброе — запомни. Навсегда запомни — что бы тебе не сказал тот дьявол, чтобы не сказал твой леший, но единственная причина, по которой я помогаю тебе, в самой тебе и заключается. Ни в тайне Гиблого яра, ни в желании заполучить технологии чародеев, ни в стремлении обладать силой кругов Жизни и Смерти, а в тебе.
Застыла я, мармеладку до рта не донеся, просто застыла. Я ведь не спрашивала, я оправданий не просила, я ничего не требовала. Знаю ведь что маг, знаю каковы маги, все знаю, потому и не спрашивала ни о чем, так зачем… лгать? И я взгляд опустила, навернувшиеся слезы скрывая.