Великого отъезда, который предрекал Вещерский, не случилось. Несколько особ, чрезмерно нервических, конечно, изволили покинуть виллу, но освободившиеся места тотчас были заняты.
— А что вы хотите, дорогой мой, — сказал Никанор Бальтазарович, сквозь театральный бинокль на ручке разглядывая грузную особу весьма недовольного вида.
Особа только что прибыла в сопровождении пары упитанных девиц и одной тощей разбитного вида горничной, которая ныне и кружилась над горой сумок, баулов и шляпных коробок.
Из последних можно было бы башню выстроить.
— Здесь слишком много людей и мало приличных мест, чтобы позволить такой малости, как бомба, сорвать отдых…
К особе устремились лакеи, которым она указала на багаж.
— И что теперь будет?
— Ничего особенного, — Никанор Бальтазарович стоял, опираясь на парапет. Из нумера его открывался удивительный вид на сад, темная проплешина которого спешно затягивалась зеленою травкой. Сгоревшие дерева уже заменили, арку подправили, и теперь пара магов сосредоточенно восстанавливала былой роскошный вид. Пройдет пара дней, и о несчастье напомнит разве что слегка оплавленный камень в основании лавочки. Да и то, возможно, его тоже заменят. — Наше с вами дело простое — наблюдать.
Он подал бинокль Демьяну.
— И приглядывать за известной вам особой.
— Мне это не по душе.
— Особа? Мне казалось напротив… — и глянул этак, с насмешечкой. — Симпатию вашу, уж простите, и без бинокля видать. А что до прочего, надеюсь, вы в полной мере осознаете, что давешнее покушение, пусть и было совершеннейшей случайностью, даже глупостью, но нельзя допустить, чтобы оно повторилось.
Бинокль был отличнейшим, верно, не обошлось и без крупицы силы, если все-то в нем видно было ясно и четко.
Сад.
И Нюся, которая устроилась на лавочке. Забралась на оную с ногами, причем одну вытянула, а вторую согнула, отчего поза получилась до крайности вызывающей. А может, не в позе дело, но в этом вот наряде с чересчур короткою юбкой, которая съехала, позволяя разглядеть и подвязку с камушками, даже край чулка.
Демьян понял, что краснеет и поспешно отвел бинокль от девицы.
Правда… подумал и вернулся.
Она явно кого-то ждала.
Аполлона?
Или тот, после случая в ресторации, полностью лишился Нюсиного доверия, а с ним и симпатий? Как бы то ни было, это не голое любопытство. Если Ефимия Гавриловна и вправду нездорова, а Демьян склонен был думать, что так оно и есть, то дочь ее и наследница вполне подходящая цель, ежели кто легких денег ищет. Нюся легкомысленна.
И не особо умна.
А еще падка на яркое, и голову подобной особе вскружить при должном умении несложно.
— Вещерский не простит, если с его своячницей беда приключится…
— Я сам себе не прощу.
Нюся была одна.
И все-таки… она явно кого-то ждала, кого-то столь важного, ради кого и маялась красивыми позами, ибо подозревал Демьян, что сидеть вот так, выгнув спину, опираясь лишь на руку и вторую прислонивши к голове, до крайности неудобно.
— И это тоже, — согласился Никанор Бальтазарович, доставши второй бинокль. Отчего-то Демьян совсем не удивился. — Оно-то, конечно, охрана поставлена, но сами понимаете…
Понимает.
И все же… было что-то подленькое в этой затее, сколь Демьян себя не убеждал, а все одно не способен был отделаться от мысли, что поступает дурно.
И надобно рассказать Василисе, как оно есть.
И…
Меж тем рядом с Нюсей возникла особа, которую Демьян не то, чтобы вовсе не ожидал увидеть, скорее уж удивился, увидев в этакой компании.
Белла Игнатьевна, одетая куда как проще, Нюсиному присутствию явно не обрадовалась. Как и Нюся не обрадовалась этакой гостье. Она мигом убрала ноги с лавочки и подол юбки одернула.
Сказала что-то, видать, резкое, ибо щеки Беллы Игнатьевны полыхнули румянцем. Она даже отступила на шаг, но после на лице появилось преупрямое выражение.
И Белла ответила.
Нюся… уперла руки в боки.
— Думаете, подерутся? — с интересом спросил Никанор Бальтазарович.
— Нет.
Нюся топнула ножкой, а вот Белла… вдруг усмехнулась этак спокойно и, наклонившись к Нюсе, что-то произнесла. И что-то такое, заставившее Нюсю разом растерять прежний пыл.
Она отпрянула даже.
Тряхнула куделькастой головой. И скривилась. Показалось, что Нюся вот-вот или расплачется, или вцепится Белле в волосы. Но нет, развернувшись, она удалилась быстрым военным шагом.
— Интересно, — произнес Никанор Бальтазарович и подбородок потер. — Действительно интересно… и кого это они не поделили?
— Место? — предположил Демьян.
Место и вправду было удобным. Лавочка стояла у самой ограды, отделенная от нее лишь живой изгородью. Рядом поднималась по шпалере плетущаяся роза, а с другой стороны лавочку отделяла от тропы зеленая стена кустов.
— Склонен с вами согласиться.
Меж тем Белла Игнатьевна прошлась вдоль ограды и, привстав на цыпочки, попыталась заглянуть за изгородь, которую давно следовало бы постричь.
Нахмурилась.
Топнула ножкой и извлекла из ридикюля луковицу часов.
Огляделась.
Постучала по циферблату. Лицо ее скривилась в болезненной гримасе, и Белла Игнатьевна, добравшись до лавочки, опустилась на нее. Она, в отличие от Нюси, не стала принимать красивых поз, но скорее сжалась в комок, обняла себя руками. И почудилось, что того и гляди, Белла заплачет.
— Может, ей дурно стало? — тихо поинтересовался Демьян, испытывая преогромное желание отложить бинокль и спуститься в сад.
— Может, — согласился Никанор Бальтазарович, — что будет вовсе неудивительно… с учетом того, какое лекарство она имела неосторожность принимать…
— Простите?
— Погодите. А вот и…
Белла заметила этого человека первой, вскочила, бросилась навстречу, но остановилась столь резко, будто наскочила на стену.
Сказала что-то.
И замерла, нервно кусая губы. Бледная. Растрепанная, она гляделась почти безумицей в отличие от Аполлона. Он выглядел… пожалуй именно так, как должен выглядеть состоятельный молодой человек, жизнь которого складывается наилучшим образом.
Приподняв шляпу, он поприветствовал Беллу Игнатьевну, как почудилось, с немалой насмешкой. И тросточку перевесил с одной руки на другую.
Указал на лавку.
И Белла, опустив голову, разом как-то поникнув, к этой лавке подошла. Присела она на самом краю, явно желая оказаться в каком-нибудь другом месте, но не имея сил для этого.
— Вот стервец… — то ли удивился, то ли восхитился Никанор Бальтазарович. Аполлон тем временем поставил на лавку аккуратного вида несессер.
На него-то Белла Игнатьевна и уставилась, словно завороженная.
Происходящее все менее и менее нравилось Демьяну, но стоило ему шелохнуться, как Никанор Бальтазарович тихо произнес:
— Стоять.
— Но…
— Что бы ни происходило, девушке помогут, а его нельзя спугнуть. Слишком все… нехорошо.
И вправду нехорошо.
Вот откинулась крышка несессера, правда, даже с биноклем разглядеть толком содержимое не удалось. Поблескивало стекло… какие-то то ли склянки, то ли банки.
Шприц.
Он появился в руках Аполлона, и было видно, что держат его с немалою сноровкой.
Белла замотала головой и указала на чемодан.
— Он что…
Аполлон возразил.
И постучал пальцем по стеклу. Спор продолжался недолго, но закончился победой Беллы Игнатьевны: шприц вернулся на место, а из несессера извлекли склянку с белыми пилюлями.
Белла задала вопрос.
— А что вы хотите, дорогой мой, — сказал Никанор Бальтазарович, сквозь театральный бинокль на ручке разглядывая грузную особу весьма недовольного вида.
Особа только что прибыла в сопровождении пары упитанных девиц и одной тощей разбитного вида горничной, которая ныне и кружилась над горой сумок, баулов и шляпных коробок.
Из последних можно было бы башню выстроить.
— Здесь слишком много людей и мало приличных мест, чтобы позволить такой малости, как бомба, сорвать отдых…
К особе устремились лакеи, которым она указала на багаж.
— И что теперь будет?
— Ничего особенного, — Никанор Бальтазарович стоял, опираясь на парапет. Из нумера его открывался удивительный вид на сад, темная проплешина которого спешно затягивалась зеленою травкой. Сгоревшие дерева уже заменили, арку подправили, и теперь пара магов сосредоточенно восстанавливала былой роскошный вид. Пройдет пара дней, и о несчастье напомнит разве что слегка оплавленный камень в основании лавочки. Да и то, возможно, его тоже заменят. — Наше с вами дело простое — наблюдать.
Он подал бинокль Демьяну.
— И приглядывать за известной вам особой.
— Мне это не по душе.
— Особа? Мне казалось напротив… — и глянул этак, с насмешечкой. — Симпатию вашу, уж простите, и без бинокля видать. А что до прочего, надеюсь, вы в полной мере осознаете, что давешнее покушение, пусть и было совершеннейшей случайностью, даже глупостью, но нельзя допустить, чтобы оно повторилось.
Бинокль был отличнейшим, верно, не обошлось и без крупицы силы, если все-то в нем видно было ясно и четко.
Сад.
И Нюся, которая устроилась на лавочке. Забралась на оную с ногами, причем одну вытянула, а вторую согнула, отчего поза получилась до крайности вызывающей. А может, не в позе дело, но в этом вот наряде с чересчур короткою юбкой, которая съехала, позволяя разглядеть и подвязку с камушками, даже край чулка.
Демьян понял, что краснеет и поспешно отвел бинокль от девицы.
Правда… подумал и вернулся.
Она явно кого-то ждала.
Аполлона?
Или тот, после случая в ресторации, полностью лишился Нюсиного доверия, а с ним и симпатий? Как бы то ни было, это не голое любопытство. Если Ефимия Гавриловна и вправду нездорова, а Демьян склонен был думать, что так оно и есть, то дочь ее и наследница вполне подходящая цель, ежели кто легких денег ищет. Нюся легкомысленна.
И не особо умна.
А еще падка на яркое, и голову подобной особе вскружить при должном умении несложно.
— Вещерский не простит, если с его своячницей беда приключится…
— Я сам себе не прощу.
Нюся была одна.
И все-таки… она явно кого-то ждала, кого-то столь важного, ради кого и маялась красивыми позами, ибо подозревал Демьян, что сидеть вот так, выгнув спину, опираясь лишь на руку и вторую прислонивши к голове, до крайности неудобно.
— И это тоже, — согласился Никанор Бальтазарович, доставши второй бинокль. Отчего-то Демьян совсем не удивился. — Оно-то, конечно, охрана поставлена, но сами понимаете…
Понимает.
И все же… было что-то подленькое в этой затее, сколь Демьян себя не убеждал, а все одно не способен был отделаться от мысли, что поступает дурно.
И надобно рассказать Василисе, как оно есть.
И…
Меж тем рядом с Нюсей возникла особа, которую Демьян не то, чтобы вовсе не ожидал увидеть, скорее уж удивился, увидев в этакой компании.
Белла Игнатьевна, одетая куда как проще, Нюсиному присутствию явно не обрадовалась. Как и Нюся не обрадовалась этакой гостье. Она мигом убрала ноги с лавочки и подол юбки одернула.
Сказала что-то, видать, резкое, ибо щеки Беллы Игнатьевны полыхнули румянцем. Она даже отступила на шаг, но после на лице появилось преупрямое выражение.
И Белла ответила.
Нюся… уперла руки в боки.
— Думаете, подерутся? — с интересом спросил Никанор Бальтазарович.
— Нет.
Нюся топнула ножкой, а вот Белла… вдруг усмехнулась этак спокойно и, наклонившись к Нюсе, что-то произнесла. И что-то такое, заставившее Нюсю разом растерять прежний пыл.
Она отпрянула даже.
Тряхнула куделькастой головой. И скривилась. Показалось, что Нюся вот-вот или расплачется, или вцепится Белле в волосы. Но нет, развернувшись, она удалилась быстрым военным шагом.
— Интересно, — произнес Никанор Бальтазарович и подбородок потер. — Действительно интересно… и кого это они не поделили?
— Место? — предположил Демьян.
Место и вправду было удобным. Лавочка стояла у самой ограды, отделенная от нее лишь живой изгородью. Рядом поднималась по шпалере плетущаяся роза, а с другой стороны лавочку отделяла от тропы зеленая стена кустов.
— Склонен с вами согласиться.
Меж тем Белла Игнатьевна прошлась вдоль ограды и, привстав на цыпочки, попыталась заглянуть за изгородь, которую давно следовало бы постричь.
Нахмурилась.
Топнула ножкой и извлекла из ридикюля луковицу часов.
Огляделась.
Постучала по циферблату. Лицо ее скривилась в болезненной гримасе, и Белла Игнатьевна, добравшись до лавочки, опустилась на нее. Она, в отличие от Нюси, не стала принимать красивых поз, но скорее сжалась в комок, обняла себя руками. И почудилось, что того и гляди, Белла заплачет.
— Может, ей дурно стало? — тихо поинтересовался Демьян, испытывая преогромное желание отложить бинокль и спуститься в сад.
— Может, — согласился Никанор Бальтазарович, — что будет вовсе неудивительно… с учетом того, какое лекарство она имела неосторожность принимать…
— Простите?
— Погодите. А вот и…
Белла заметила этого человека первой, вскочила, бросилась навстречу, но остановилась столь резко, будто наскочила на стену.
Сказала что-то.
И замерла, нервно кусая губы. Бледная. Растрепанная, она гляделась почти безумицей в отличие от Аполлона. Он выглядел… пожалуй именно так, как должен выглядеть состоятельный молодой человек, жизнь которого складывается наилучшим образом.
Приподняв шляпу, он поприветствовал Беллу Игнатьевну, как почудилось, с немалой насмешкой. И тросточку перевесил с одной руки на другую.
Указал на лавку.
И Белла, опустив голову, разом как-то поникнув, к этой лавке подошла. Присела она на самом краю, явно желая оказаться в каком-нибудь другом месте, но не имея сил для этого.
— Вот стервец… — то ли удивился, то ли восхитился Никанор Бальтазарович. Аполлон тем временем поставил на лавку аккуратного вида несессер.
На него-то Белла Игнатьевна и уставилась, словно завороженная.
Происходящее все менее и менее нравилось Демьяну, но стоило ему шелохнуться, как Никанор Бальтазарович тихо произнес:
— Стоять.
— Но…
— Что бы ни происходило, девушке помогут, а его нельзя спугнуть. Слишком все… нехорошо.
И вправду нехорошо.
Вот откинулась крышка несессера, правда, даже с биноклем разглядеть толком содержимое не удалось. Поблескивало стекло… какие-то то ли склянки, то ли банки.
Шприц.
Он появился в руках Аполлона, и было видно, что держат его с немалою сноровкой.
Белла замотала головой и указала на чемодан.
— Он что…
Аполлон возразил.
И постучал пальцем по стеклу. Спор продолжался недолго, но закончился победой Беллы Игнатьевны: шприц вернулся на место, а из несессера извлекли склянку с белыми пилюлями.
Белла задала вопрос.