И добавить пробудившиеся дрожжи. Вымесить ком, тяжелый, тугой. Тесто пока не чувствовалось живым, зато и раздражение уходило.
Василиса сложила ком в таз и накрыла полотенцем. Вот так. Теперь пару часов… или до утра даже. Можно вернуться к себе и, если повезет, уснуть.
Во двор она вышла без особой причины.
Ночь.
И прохлада. Стрекот кузнечиков в траве. Звезды. Луна, которая все-таки не сверзлась в пропасть, но вполне себе твердо держалась на небосводе.
А главное тихо… было тихо, пока тишину эту не разогнал грохот копыт. И звук в ночи показался слишком уж сильным, бьющим по нервам. Василиса обернулась.
- Пожар! – этот крик разнесся над округой, перебивая, перемалывая ночную тишину. – Беда! Пожар!
Жеребец влетел во двор и заплясал, закружился, то ли не способный сразу остановиться, то ли все еще силясь скинуть мальчишку, распластавшегося на широкой конской спине.
- Пожар! – всхлипнул тот, судорожно цепляясь за гриву. – Конюшни… горять… дядько велел… ехать… подмога…
- Мамочки родные! – Ляля выкатилась на крыльцо, как была, в длинной просторной рубахе. – А что ж это деется…
- В город скачи, - велела Василиса. – Зови помощь. Кого можешь. Родных… не знаю. Обещай, что заплачу. Не обижу.
Она развернулась и поднялась в дом.
Скинула халат.
- Барышня, что вы удумали…
- Подай костюм.
- Так еще не обсох…
- Другой. Любой, - душила ярость, ледяная, оглушающая и в то же время изрядно проясняющая мысли. Пожар не возник случайно.
Там нечему гореть.
И, стало быть…
- Не след, барышня… что-то вы там сделаете… огонь же ж… мужиков ждать надобно.
Огонь.
Каменные стены не горят, как и кирпичные, а вот солома – дело иное… крыши… черепица растрескается. А вот если огонь повредит стропила, то и крыша просядет.
Лошади…
В леваде. Аким не стал бы возвращать их в грязные стойла. Зачем? Ночи ведь теплые, спокойные… волки…
Василиса застегнула пуговки на жакете. Костюм и вправду не до конца обсох, и влажная ткань неприятно липла к коже. Но не в платье же ехать, в самом-то деле?
Хмурого она вывела сама. И тот, злой спросонья, нервно прял ушами.
- Надо, мой хороший, надо… - она накинула уздечку. И с трудом, но подняла-таки потник, забросила на конскую спину.
Отвыкла.
А прежде сама седлала. Ничего, справится. Седло стало ровно, а вот подпругу получилось затянуть раза этак с третьего. И Василиса сдула пот со лба. Появилась мыслишка, что и вправду в ее присутствии нет никакой надобности. Что сил ее малых не хватит, чтобы пожар затушить, что она скорее даже мешаться станет, и надобно ехать с утра.
Ущерб оценить.
Заявление написать в полицию или же отправить кого-то, кто вовсе возьмет на себя подобные заботы.
- Барышня! Куда ж вы одна… - Ляля скатилась с крылечка. – Насилу собралася. Погодите, я сейчас…
Кобылку Ляля заседлала весьма ловко. И в седло взгромоздившись, подняла юбки, закрутила вокруг талии.
- Что? У меня, чай, амазонков нет, - сказала она мрачно.
- Подарю, - пообещала Василиса. – Бархатную.
- Ну… тогда с Богом, - Ляля широко перекрестилась. – А огоньку-то…
И Василиса, спохватившись, создала крошечный светящийся шар. Пусть получился он небольшим, с детский кулачок, но света давал достаточно, чтобы не переломать ноги на горных тропах.
А вот зарево пожара они увидали издали. И Хмурый сам, без понуканий, прибавил шагу. Шел он ровно, будто стлался над землей. Пахнуло дымом. И Василиса закашлялась, а после, убрав светляка – надобности в нем ныне не было – набросила легчайший полог.
Горело…
Все.
Все три здания. Огонь полз по стенам, отчаянно пытаясь вцепиться в камень ли, в кирпич, скатывался и вновь раскрывался. Тлели остатки соломы. Поднималась сухая парная вонь от навозной кучи, мешаясь с иными дымами.
- Барышня! – Аким вынырнул из темноты, весь в саже, черный, страшный. И Хмурый шарахнулся было, присел, готовый взвиться свечой, но был остановлен. – Барышня, дальше неможно, палит нещадно.
Василиса и сама ощущала жар, исходящий от конюшни. А еще силу, которая клубилась где-то там, не позволяя огню погаснуть.
- Лошади?
- Так… как полыхнула, ворота открыл. Пошли, родимые. Далеко не забредут, а волки огня побоятся…
- Такого и вправду.
Это не было огнем в полном смысле слова. Сотворенный человеком, заговоренный силой, он грозился уничтожить все, что еще осталось от конюшен. И Василиса сжала кулаки от бессилия, глядя на то, как медленно оседает, проваливается крыша манежа.
- Я малого отправил, велел людей звать, - Аким отер пот. – Только…
Люди не помогут.
Этот огонь сожрет и песок, и воду, и силу… погань какая! Василиса тряхнула волосами. Она, конечно, не Александр, которого Господь одарил силой щедро, и не Марья, способная одним движением руки осадить пламя, и не Настасья с ее придумками… но и она Радковская-Кевич, а стало быть - на что-то да способна.
- Барышня! – взмолился Аким.
- В огонь не полезу, - пообещала Василиса, вполне, к слову, искренне. Конюшни-то она отстроит, но вот сила… чужая сила раздражала.
И манила.
Она сделала шаг.
И еще один.
И еще… пахнуло жаром в лицо, в воздухе закружился пепел и искры, а сам он сделался горек, что застоялая вода. Но Василиса вдохнула эту горечь.
И сосредоточилась.
Потянулась к проклятому клубку, питавшему пламя, почти коснулась его и отпрянула, обжегшись. Кто бы ни принес эту погань, он позаботился о том, чтобы даже маг не способен был погасить ее.
Ничего.
Василиса разберется.
Как там наставник говорил? Ох, не зря пеняли ее за лень и отсутствие интереса к учебе, не зря… клубок переливчатых нитей предстал пред внутренним взором. Тонкие, золотистые, надо полагать, это внешняя защита, та самая, которая отзывается жаром на приближение чужой силы.
И, стало быть, трогать нельзя.
Но как пробиться… если осторожно… не спеша.
Вдох.
И выдох.
Внутренние нити кажутся одинаковыми, чего быть не может. Не должно. Просто Василиса не умеет смотреть, иначе заметила бы ту самую, на которой крепится заклятье. Если ее перерезать…
…одна из нитей замерцала, и шар пришел в движение, он повернулся, порождая новую волну пламени. А Василиса решилась. Она потянулась к этой нити, которая продолжала сверкать, манила, дразнила своей недоступностью.
Ничего.
У Василисы самой силенок немного, а потому и сотворить нить толстую не выйдет при всем желании. А вот тонкая, легкая, что игла… и сквозь переплетение сторожевых, к самому сердцу, чтобы это сердце обвить и…
- Стой!
Крик заставил вздрогнуть.
И отвлечься.
И нить силы рассыпалась, опалив Василису жаром чужой силы. И в следующее мгновенье этот жар стал почти невыносим, показалось, что вот-вот он дойдет до Василисы, погребет ее под огненною волной и… и все исчезло.
Опало.
- Господи, Вася, ты дура! – воскликнула Марья, убирая руки. Пальцы ее слегка дрожали, и дрожь эту не способно было скрыть кружево перчаток. – Как знала… Вася…
Василиса сложила ком в таз и накрыла полотенцем. Вот так. Теперь пару часов… или до утра даже. Можно вернуться к себе и, если повезет, уснуть.
Во двор она вышла без особой причины.
Ночь.
И прохлада. Стрекот кузнечиков в траве. Звезды. Луна, которая все-таки не сверзлась в пропасть, но вполне себе твердо держалась на небосводе.
А главное тихо… было тихо, пока тишину эту не разогнал грохот копыт. И звук в ночи показался слишком уж сильным, бьющим по нервам. Василиса обернулась.
- Пожар! – этот крик разнесся над округой, перебивая, перемалывая ночную тишину. – Беда! Пожар!
Жеребец влетел во двор и заплясал, закружился, то ли не способный сразу остановиться, то ли все еще силясь скинуть мальчишку, распластавшегося на широкой конской спине.
- Пожар! – всхлипнул тот, судорожно цепляясь за гриву. – Конюшни… горять… дядько велел… ехать… подмога…
- Мамочки родные! – Ляля выкатилась на крыльцо, как была, в длинной просторной рубахе. – А что ж это деется…
- В город скачи, - велела Василиса. – Зови помощь. Кого можешь. Родных… не знаю. Обещай, что заплачу. Не обижу.
Она развернулась и поднялась в дом.
Скинула халат.
- Барышня, что вы удумали…
- Подай костюм.
- Так еще не обсох…
- Другой. Любой, - душила ярость, ледяная, оглушающая и в то же время изрядно проясняющая мысли. Пожар не возник случайно.
Там нечему гореть.
И, стало быть…
- Не след, барышня… что-то вы там сделаете… огонь же ж… мужиков ждать надобно.
Огонь.
Каменные стены не горят, как и кирпичные, а вот солома – дело иное… крыши… черепица растрескается. А вот если огонь повредит стропила, то и крыша просядет.
Лошади…
В леваде. Аким не стал бы возвращать их в грязные стойла. Зачем? Ночи ведь теплые, спокойные… волки…
Василиса застегнула пуговки на жакете. Костюм и вправду не до конца обсох, и влажная ткань неприятно липла к коже. Но не в платье же ехать, в самом-то деле?
Хмурого она вывела сама. И тот, злой спросонья, нервно прял ушами.
- Надо, мой хороший, надо… - она накинула уздечку. И с трудом, но подняла-таки потник, забросила на конскую спину.
Отвыкла.
А прежде сама седлала. Ничего, справится. Седло стало ровно, а вот подпругу получилось затянуть раза этак с третьего. И Василиса сдула пот со лба. Появилась мыслишка, что и вправду в ее присутствии нет никакой надобности. Что сил ее малых не хватит, чтобы пожар затушить, что она скорее даже мешаться станет, и надобно ехать с утра.
Ущерб оценить.
Заявление написать в полицию или же отправить кого-то, кто вовсе возьмет на себя подобные заботы.
- Барышня! Куда ж вы одна… - Ляля скатилась с крылечка. – Насилу собралася. Погодите, я сейчас…
Кобылку Ляля заседлала весьма ловко. И в седло взгромоздившись, подняла юбки, закрутила вокруг талии.
- Что? У меня, чай, амазонков нет, - сказала она мрачно.
- Подарю, - пообещала Василиса. – Бархатную.
- Ну… тогда с Богом, - Ляля широко перекрестилась. – А огоньку-то…
И Василиса, спохватившись, создала крошечный светящийся шар. Пусть получился он небольшим, с детский кулачок, но света давал достаточно, чтобы не переломать ноги на горных тропах.
А вот зарево пожара они увидали издали. И Хмурый сам, без понуканий, прибавил шагу. Шел он ровно, будто стлался над землей. Пахнуло дымом. И Василиса закашлялась, а после, убрав светляка – надобности в нем ныне не было – набросила легчайший полог.
Горело…
Все.
Все три здания. Огонь полз по стенам, отчаянно пытаясь вцепиться в камень ли, в кирпич, скатывался и вновь раскрывался. Тлели остатки соломы. Поднималась сухая парная вонь от навозной кучи, мешаясь с иными дымами.
- Барышня! – Аким вынырнул из темноты, весь в саже, черный, страшный. И Хмурый шарахнулся было, присел, готовый взвиться свечой, но был остановлен. – Барышня, дальше неможно, палит нещадно.
Василиса и сама ощущала жар, исходящий от конюшни. А еще силу, которая клубилась где-то там, не позволяя огню погаснуть.
- Лошади?
- Так… как полыхнула, ворота открыл. Пошли, родимые. Далеко не забредут, а волки огня побоятся…
- Такого и вправду.
Это не было огнем в полном смысле слова. Сотворенный человеком, заговоренный силой, он грозился уничтожить все, что еще осталось от конюшен. И Василиса сжала кулаки от бессилия, глядя на то, как медленно оседает, проваливается крыша манежа.
- Я малого отправил, велел людей звать, - Аким отер пот. – Только…
Люди не помогут.
Этот огонь сожрет и песок, и воду, и силу… погань какая! Василиса тряхнула волосами. Она, конечно, не Александр, которого Господь одарил силой щедро, и не Марья, способная одним движением руки осадить пламя, и не Настасья с ее придумками… но и она Радковская-Кевич, а стало быть - на что-то да способна.
- Барышня! – взмолился Аким.
- В огонь не полезу, - пообещала Василиса, вполне, к слову, искренне. Конюшни-то она отстроит, но вот сила… чужая сила раздражала.
И манила.
Она сделала шаг.
И еще один.
И еще… пахнуло жаром в лицо, в воздухе закружился пепел и искры, а сам он сделался горек, что застоялая вода. Но Василиса вдохнула эту горечь.
И сосредоточилась.
Потянулась к проклятому клубку, питавшему пламя, почти коснулась его и отпрянула, обжегшись. Кто бы ни принес эту погань, он позаботился о том, чтобы даже маг не способен был погасить ее.
Ничего.
Василиса разберется.
Как там наставник говорил? Ох, не зря пеняли ее за лень и отсутствие интереса к учебе, не зря… клубок переливчатых нитей предстал пред внутренним взором. Тонкие, золотистые, надо полагать, это внешняя защита, та самая, которая отзывается жаром на приближение чужой силы.
И, стало быть, трогать нельзя.
Но как пробиться… если осторожно… не спеша.
Вдох.
И выдох.
Внутренние нити кажутся одинаковыми, чего быть не может. Не должно. Просто Василиса не умеет смотреть, иначе заметила бы ту самую, на которой крепится заклятье. Если ее перерезать…
…одна из нитей замерцала, и шар пришел в движение, он повернулся, порождая новую волну пламени. А Василиса решилась. Она потянулась к этой нити, которая продолжала сверкать, манила, дразнила своей недоступностью.
Ничего.
У Василисы самой силенок немного, а потому и сотворить нить толстую не выйдет при всем желании. А вот тонкая, легкая, что игла… и сквозь переплетение сторожевых, к самому сердцу, чтобы это сердце обвить и…
- Стой!
Крик заставил вздрогнуть.
И отвлечься.
И нить силы рассыпалась, опалив Василису жаром чужой силы. И в следующее мгновенье этот жар стал почти невыносим, показалось, что вот-вот он дойдет до Василисы, погребет ее под огненною волной и… и все исчезло.
Опало.
- Господи, Вася, ты дура! – воскликнула Марья, убирая руки. Пальцы ее слегка дрожали, и дрожь эту не способно было скрыть кружево перчаток. – Как знала… Вася…