– Знаешь, Оля, а давай попробуем выпить эту таблетку.
Я измельчила половинку парацетамола, смешала с сырком и всунула Оле в ротик. Она глотнула его и вздохнула с облегчением, и дала ей немножко соку, чтобы запить. А через минуту и таблетка и сок оказались у меня на блузке.
– Да, можно было это предвидеть. Пошли звонить тете Асе! – Трубку все равно никто не брал. – Хорошо, значит, выхода у меня нет, – сказала я сама себе.
Почувствовала, как сжимается мой желудок. Пару минут не решалась поднять трубку.
– Делай, если должна, – наконец вздохнула я и набрала номер. Тот самый. Год назад пообещала себе, что никогда не позвоню туда по своей воле. В свое отделение. Которое теперь было не моим.
– Алло! Это Дражинский! Слушаю.
«Вот холера!» – выругалась я про себя. Но почему именно Тадеуш взял трубку! Не везет так не везет. Все из-за того, что Иоанна куда-то пропала.
– Это Анна, – ответила я, немного поколебавшись.
– Анна, как я рад, что ты звонишь, – прощебетал он. Врать он умел отлично.
– Ага. Можно тебя попросить?
– Конечно, с радостью помогу! – очередное вранье.
– Я ищу Иоанну, можешь дать мне номер педиатрии?
Через секунду я получила то, что хотела. Трубку взяла Моника, и состояние Оли ее очень обеспокоило. Мы решили, что нужно везти ребенка в больницу. Медсестра объяснила мне, как из толченой таблетки сделать свечку. Я еще раз обтерла Олю холодной водой, поставила ей свечечку, чего мне малышка до конца жизни не простит, и мы погрузились в машину.
С трудом я отыскала туфли, которые не захотели налезать на распухшие ноги. Потом удалось найти какие-то старые домашние тапки, которые носила еще тогда, когда отец был жив. В левую ногу втиснула, а вот правая никак не налазила. Багровые стопы напоминали рыхлое дрожжевое тесто. Я оторвала у тапки подошву и примотала ее изолентой. Надо же было как-то добраться до больницы! Я посадила Олю на переднее сиденье, пристегнула ремнем безопасности, и мы поехали.
Было уже около одиннадцати, и я вела машину по пустой дороге. Стало немного прохладней, и на небе появились тучи. Я не спешила, потому что Оля чувствовала себя лучше. Сидела прямо, крутила головой и с интересом рассматривала все кругом. Голова и ноги невыносимо болели. Я тяжело дышала, вернее, сопела и стонала при каждом движении. Сосредоточилась и собрала все силы, чтобы добраться до больницы. Полицейского заметила в последний момент, когда уже почти его проехала. Я ничего не нарушала, да и не смогла бы на этой дороге. Скорость я тоже не превышала, можно было спокойно ехать дальше. Однако, когда он замахал своей волшебной палочкой, притормозила и через несколько метров остановилась. Полицейский подбежал к моей машине. Дверь со стороны водителя уже была открыта.
– Добрый вечер, пани нарушительница, – радостно воскликнул он, подходя к машине.
Ему было лет двадцать пять. Растительность над верхней губой только намечалась. Говорил он высоким голосом и весил меньше, чем моя левая нога. «Интересно, им форму в «Детском мире» покупают?» – подумала я.
– Добрый, – проворчала я в ответ, хотя называть меня «пани нарушительницей» было с его стороны рискованно.
– А куда это мы так спешим? – спросил шкет в полицейском мундире.
– Вы не знаю, а мы в больницу.
– О, малышка, – улыбнулся он во весь рот, когда заглянул вглубь автомобиля, но улыбка тут же исчезла, уступив место притворному возмущению. – Ребенок на переднем сиденье! Без кресла! Вы что, возите ребенка без кресла? – спросил он.
– Пан полицейский, а вы тут кресло видите?
– Так нельзя. Ваши документы!
– Какие документы? – прикинулась я идиоткой.
– Предъявите документы! Права, техпаспорт, удостоверение личности, – оттарабанил он.
«Вот холера, и зачем я только остановилась!» – подумала я. Документов у меня не было, сумку я оставила дома. Оля начала тихонечко плакать. Я прикоснулась к ее лобику и почувствовала жар. До больницы оставалось всего два километра.
– Предъявите ваши документы, немедленно!
– У меня их нет.
– Как нет! – завопил он с тем же притворным возмущением.
– Я везу ребенка в больницу.
– Нельзя перевозить детей без автокресла! За это полагается штраф.
– Пожалуйста, отпустите нас. Она очень больна, и нам опасно задерживаться.
– Опасно ребенка без кресла возить. Она же может погибнуть или покалечиться, – умничал полицейский. – Как ваша фамилия?
– А зачем тебе, сынок, моя фамилия? – у меня уже начали сдавать нервы.
– Штраф выписать.
– За что?
– За перевозку ребенка без автокресла и отсутствие документов… – начал перечислять он.
– Так у меня еще правый габарит не работает, и добавь вождение под действием лекарств, похмелье, и еще два километра назад я срезала поворот, – закончила я его список, с трудом выбираясь из машины. Ноги пришлось вытаскивать руками. – А еще добавь вождение в несоответствующей обуви, – рявкнула я и взглянула на свои ступни.
В правую глубоко впилась изолента. Я лезла из машины, разъяренная как бык, и весила я как бык. Да еще и опухшие ноги придавали мне массы. Могла запросто затоптать его. Шкет остолбенел.
– Ага, и еще я Слабковска, Анна Слабковска. Запиши, чтобы знать, кто тебя сейчас отделает!
– Доктор Слабковска! – вдруг просиял он. – Пани доктор?
Больше я ничего не помню. Наверное, я упала в обморок.
Следующие две недели мы провели в больнице. Олина лихорадка через три дня прошла, но Иоанна согласилась подержать ее подольше. Я лечилась от флебита, инфекции мочевыводящих путей, абстинентного синдрома и делирия. Мой организм очистили от токсинов, отрегулировали давление, избавили от избытка жидкости и, обновленную, выписали домой. Не обошлось без душеспасительных разговоров, нервных телефонных звонков от Магды, визитов бывших коллег из гинекологии и других отделений. Приходила ко мне и женщина из органов опеки. К счастью, она оказалась моей бывшей пациенткой, потому я отделалась только беседой о том, что мне необходимо как можно быстрее заняться юридическим состоянием Оли. Мне прочитали лекцию, что нельзя управлять автомобилем во время приема лекарственных средств и что детей можно перевозить только в автокресле.
Уважаемый директор сего заведения тоже нанес мне визит. Уверил меня, что я могу оставаться в отпуске так долго, как мне будет нужно. Естественно, ради моей же пользы. А также добавил, что я могу претендовать на досрочную пенсию. Какой заботливый!
У Иоанны хватило ума не поучать и не судить меня. Я только жалею, что не видела выражения ее лица, когда мы оказались в приемном покое. Моника предупредила, что мы едем, и Иоанна ждала «скорую». Оля в одном мокром подгузнике выглядела далеко не так эффектно, как я. О нашем прибытии по больнице ходили легенды. Вообще, мое пребывание в этом заведении в качестве пациентки, со всеми вытекающими последствиями, оживило затхлую местную атмосферу. А я целых две недели изо всех сил старалась соответствовать своему положению.
За это время мне пришлось лицом к лицу столкнуться со своими кошмарами и с людьми, встречи с которыми я всеми силами старалась избегать. Коридоры, кабинеты, палаты и процедурная комната напоминали мне о том, что я хотела забыть. Встретилась с Тадеушем и Павлом, врачами из моего отделения, с медсестрами и всеми теми, кого надеялась больше в жизни не увидеть. Оказаться их пациенткой было настолько унизительно, что, выходя из больницы, я пообещала себе больше никогда спиртного в рот не брать. Болезнь еще можно как-то оправдать – такое с любым может случиться. Зависимость – это уже совсем другое. Признаться в своей зависимости значит признаться в слабости. А доктор Слабковска не может быть слабой!
Глава 11
Через два дня, после возвращения из больницы, очередного звонка Магде и очередного «подожди немного», я решила серьезно поговорить с малышкой.
– Оля, тетя хочет тебе кое-что сказать.
Девочка подняла на меня взгляд. Она сидела на ковре, играя с какими-то плюшевыми зверюшками, и смотрела на меня внимательно, немного наклонив голову, как маленькая собачка.
– Придется нам, моя панночка, как-то договариваться. Видимо, ты у меня останешься еще какое-то время, и ни в какой приют я тебя не отдам.
Оля молчала, внимательно меня слушая. Я даже не представляла себе, что она может так долго на чем-то сосредоточиться. Смотрела на меня огромными серыми глазами – взгляд был осмысленный и совсем не детский. О детях с такими глазами моя мама говорила, что у них «душа старая». Мама была обычной деревенской женщиной, она хранила народную мудрость и суеверия и щедро делилась ими. Теперь одна из «старых душ» обосновалась под моей крышей, и, похоже, надолго.
– Я хотела бы установить правила нашего совместного существования в этом доме, – продолжила я свою речь. – Во-первых, с этого дня никаких истерик. Отныне, Оля, я прошу не переходить эту границу. Я в свою очередь обещаю не бить и не кричать на тебя. Вдобавок есть еще одна проблема: Моника больше не сможет к нам приходить, но я обещаю, что сама с тобой буду понемножку играть каждый день. Более того, – теперь я разговаривала сама с собой, потому что Оля вернулась к своим игрушкам, – я попрошу тебя отныне писать в унитаз. Оля, ты меня слушаешь? – попробовала я вновь привлечь ее внимание. – Ты уже большая девочка, хватит носить подгузники. Давай попробуем дома днем обходиться без них. А ночью или когда пойдем гулять, будем их надевать. Хорошо? – Мой вопрос остался без ответа, а Оля начала наводить порядок в моем ящике с фильмами.
– Оля! – рявкнула я раздраженно. – Там твоих вещей нет!
Вдруг меня осенило: а почему, собственно, там нет ее вещей? Я взглянула на ковер, где лежало несколько Олиных игрушек. Все, а было их не так уж много, были уже старые и рваные. Мы их еще из Торуни привезли, когда ездили в дом Госи, чтобы забрать Олины вещи. С тех пор у нее появился только плюшевый песик, который уже полгода был ее лучшим другом. Я его купила сразу после аварии, а Оля с тех пор с ним не расставалась. Мне удалось забрать его, чтобы постирать, только когда Оля уснула. К утру собачка высохла. Девочка как-то неуверенно взяла его в руки, что-то ей не понравилось, но я объяснила, что собачка случайно упала в умывальник и искупалась. Оля посмотрела на меня с улыбкой, а потом крепко обняла Гав-гава.
– Ну что, Оля, договорились? Ты писаешь в туалете, устраиваешь только одну истерику в день, а я пью не больше трех стаканов. – Я была не настолько глупа, чтобы обещать полностью отказаться от спиртного. – Собирайся, мы едем в магазин.
– Мазин! – обрадовалась Оля. Она любила ездить за покупками. Пока девочка жила у меня, магазин был ее самым большим развлечением.
– Но сначала ты пописаешь в туалете. Сходишь, потом мы съедим суп и поедем. Хорошо?
– Ага, – охотно согласилась Оля и сделала то, о чем я ее просила.
Потом мы съели томатный суп, который я сама сварила. Я даже готовить начала, и хотя меню выходило однообразное, но все же лучше, чем еда из баночек. С тех пор как я начала готовить, Олю меньше рвало. Я как-то сама попробовала кашу из одной такой баночки: неудивительно, что ребенку после нее плохо было. Мы поехали «в город». В этот раз зашли не только в продуктовый магазин. Правда, ходить за покупками в нашем селе было рискованно – мы могли нарваться на знакомых. Однако в тот раз пронесло. Почти. Конечно, я бы предпочла повезти Олю в Торунь, но было уже поздно.
В продуктовом я спросила у продавщицы, не знает ли она, где тут детский магазин с одежками, игрушками и всяким таким. Она знала и объяснила, как туда добраться. Вы, конечно, понимаете, что в большом городе и таком селе, как наше, дорогу вам будут объяснять по-разному. В Варшаве вам бы сказали:
– Переедете через мост Понятовского, потом до второго светофора, и там, на перекрестке Аллей и Кручи, по правой стороне увидите большой магазин «Смик».
У нас же это выглядело приблизительно так:
– Видите, пани, тот дом, справа? Белый такой? Там живет Квятковска, у которой сын на машине разбился в прошлом году. А за ним дом Ковальской, у нее муж алкоголик. Он ее раз так отделал, что «скорая» забрала. Ну, вы знаете, о ком я. Проедете еще три дома и увидите магазин. Там хозяйка – моя одноклассница бывшая, Мариола. Скажете ей, что вас Моника из продуктового прислала, так она вам скидку сделает.
Мы поехали туда. За прилавком сидела уставшая Мариола, а рядом ерзала на стуле ее мать, моя бывшая пациентка. Тут, конечно, начались вопросы, охи-вздохи. Она восхищалась Олей, без всяких оснований, нужно заметить. Мариола тоже оживилась и засыпала нас городскими новостями и сплетнями. Вот только они меня совсем не интересовали. Сначала я пробовала разговаривать вежливо и тактично, отчего мои собеседницы совсем разошлись, потом огрызнулась пару раз, и они от меня отстали.
Мы с Олей спокойно выбирали игрушки, одежку, несколько фильмов на видео, карандаши, краски и пластилин. Я ходила по тому магазину и все удивлялась, сколько же разных игрушек, книжечек, раскрасок, вытынанок и всяких товаров для малышей сейчас появилось. Оля просто светилась от счастья. Мне пришлось ее сдерживать, потому как она кидалась на игрушки, как голодный волчонок на кусок курицы. Я боялась, что она в таком восторге может что-нибудь сломать. Мы накупили целую кучу вещей. А Оле, после той истории, еще и автокресло приобрели. Большое, удобное, со всеми сертификатами и ремнями, из грязеооталкивающего, непродуваемого, гипоаллергенного материала. Только петушка на палочке еще не хватало. Счет нам выставили внушительный, и скидки не дали.
Когда мы вернулись домой, я решила, что подарки буду выдавать маленькими порциями, и большинство вещей спрятала. Оля этого не заметила. Вечером я сидела, смотрела, как она играет, и корила себя, что раньше этого не сделала. Бедный ребенок шесть месяцев игрушек ждал!
Тот день прошел спокойно, но на следующий истерика все-таки случилась. Но только одна! Согласно нашему договору, я не злилась и не ругалась, просто сидела рядом и, когда могла, гладила малышку по спинке. Она день за днем устраивала истерики, а я хранила спокойствие. Сидела рядом с ней и, если та не бросалась на меня, не дралась и не кусалась, просто гладила ее по спинке, как щенка. Дни тянулись медленно, один за другим. Мы учились жить вместе. Олины истерики случались все реже и становились не такими сильными. Она начала проситься в туалет, и мы теперь надевали подгузники только на ночь и когда шли гулять. Я иногда играла с ней, но потом обнаружила, что Оля любит играть сама, надо только ей показать и заинтересовать новой игрушкой. Иногда к нам заходила Иоанна.
– Вижу, у вас дела на лад идут. Поздравляю! Похоже, Оля привыкает к этому дому.
– Ничего подобного. Еще немного, и я ее в Варшаву отвезу, – отрезала я.
– Ну конечно, – ответила Иоанна с ядовитой и многозначительной улыбкой.
– Как только Магде станет лучше после операции, Роберт разберется с работой, а Игорь на следующий семестр переведется в Варшаву, Оля отправится к деду с бабкой.
Я измельчила половинку парацетамола, смешала с сырком и всунула Оле в ротик. Она глотнула его и вздохнула с облегчением, и дала ей немножко соку, чтобы запить. А через минуту и таблетка и сок оказались у меня на блузке.
– Да, можно было это предвидеть. Пошли звонить тете Асе! – Трубку все равно никто не брал. – Хорошо, значит, выхода у меня нет, – сказала я сама себе.
Почувствовала, как сжимается мой желудок. Пару минут не решалась поднять трубку.
– Делай, если должна, – наконец вздохнула я и набрала номер. Тот самый. Год назад пообещала себе, что никогда не позвоню туда по своей воле. В свое отделение. Которое теперь было не моим.
– Алло! Это Дражинский! Слушаю.
«Вот холера!» – выругалась я про себя. Но почему именно Тадеуш взял трубку! Не везет так не везет. Все из-за того, что Иоанна куда-то пропала.
– Это Анна, – ответила я, немного поколебавшись.
– Анна, как я рад, что ты звонишь, – прощебетал он. Врать он умел отлично.
– Ага. Можно тебя попросить?
– Конечно, с радостью помогу! – очередное вранье.
– Я ищу Иоанну, можешь дать мне номер педиатрии?
Через секунду я получила то, что хотела. Трубку взяла Моника, и состояние Оли ее очень обеспокоило. Мы решили, что нужно везти ребенка в больницу. Медсестра объяснила мне, как из толченой таблетки сделать свечку. Я еще раз обтерла Олю холодной водой, поставила ей свечечку, чего мне малышка до конца жизни не простит, и мы погрузились в машину.
С трудом я отыскала туфли, которые не захотели налезать на распухшие ноги. Потом удалось найти какие-то старые домашние тапки, которые носила еще тогда, когда отец был жив. В левую ногу втиснула, а вот правая никак не налазила. Багровые стопы напоминали рыхлое дрожжевое тесто. Я оторвала у тапки подошву и примотала ее изолентой. Надо же было как-то добраться до больницы! Я посадила Олю на переднее сиденье, пристегнула ремнем безопасности, и мы поехали.
Было уже около одиннадцати, и я вела машину по пустой дороге. Стало немного прохладней, и на небе появились тучи. Я не спешила, потому что Оля чувствовала себя лучше. Сидела прямо, крутила головой и с интересом рассматривала все кругом. Голова и ноги невыносимо болели. Я тяжело дышала, вернее, сопела и стонала при каждом движении. Сосредоточилась и собрала все силы, чтобы добраться до больницы. Полицейского заметила в последний момент, когда уже почти его проехала. Я ничего не нарушала, да и не смогла бы на этой дороге. Скорость я тоже не превышала, можно было спокойно ехать дальше. Однако, когда он замахал своей волшебной палочкой, притормозила и через несколько метров остановилась. Полицейский подбежал к моей машине. Дверь со стороны водителя уже была открыта.
– Добрый вечер, пани нарушительница, – радостно воскликнул он, подходя к машине.
Ему было лет двадцать пять. Растительность над верхней губой только намечалась. Говорил он высоким голосом и весил меньше, чем моя левая нога. «Интересно, им форму в «Детском мире» покупают?» – подумала я.
– Добрый, – проворчала я в ответ, хотя называть меня «пани нарушительницей» было с его стороны рискованно.
– А куда это мы так спешим? – спросил шкет в полицейском мундире.
– Вы не знаю, а мы в больницу.
– О, малышка, – улыбнулся он во весь рот, когда заглянул вглубь автомобиля, но улыбка тут же исчезла, уступив место притворному возмущению. – Ребенок на переднем сиденье! Без кресла! Вы что, возите ребенка без кресла? – спросил он.
– Пан полицейский, а вы тут кресло видите?
– Так нельзя. Ваши документы!
– Какие документы? – прикинулась я идиоткой.
– Предъявите документы! Права, техпаспорт, удостоверение личности, – оттарабанил он.
«Вот холера, и зачем я только остановилась!» – подумала я. Документов у меня не было, сумку я оставила дома. Оля начала тихонечко плакать. Я прикоснулась к ее лобику и почувствовала жар. До больницы оставалось всего два километра.
– Предъявите ваши документы, немедленно!
– У меня их нет.
– Как нет! – завопил он с тем же притворным возмущением.
– Я везу ребенка в больницу.
– Нельзя перевозить детей без автокресла! За это полагается штраф.
– Пожалуйста, отпустите нас. Она очень больна, и нам опасно задерживаться.
– Опасно ребенка без кресла возить. Она же может погибнуть или покалечиться, – умничал полицейский. – Как ваша фамилия?
– А зачем тебе, сынок, моя фамилия? – у меня уже начали сдавать нервы.
– Штраф выписать.
– За что?
– За перевозку ребенка без автокресла и отсутствие документов… – начал перечислять он.
– Так у меня еще правый габарит не работает, и добавь вождение под действием лекарств, похмелье, и еще два километра назад я срезала поворот, – закончила я его список, с трудом выбираясь из машины. Ноги пришлось вытаскивать руками. – А еще добавь вождение в несоответствующей обуви, – рявкнула я и взглянула на свои ступни.
В правую глубоко впилась изолента. Я лезла из машины, разъяренная как бык, и весила я как бык. Да еще и опухшие ноги придавали мне массы. Могла запросто затоптать его. Шкет остолбенел.
– Ага, и еще я Слабковска, Анна Слабковска. Запиши, чтобы знать, кто тебя сейчас отделает!
– Доктор Слабковска! – вдруг просиял он. – Пани доктор?
Больше я ничего не помню. Наверное, я упала в обморок.
Следующие две недели мы провели в больнице. Олина лихорадка через три дня прошла, но Иоанна согласилась подержать ее подольше. Я лечилась от флебита, инфекции мочевыводящих путей, абстинентного синдрома и делирия. Мой организм очистили от токсинов, отрегулировали давление, избавили от избытка жидкости и, обновленную, выписали домой. Не обошлось без душеспасительных разговоров, нервных телефонных звонков от Магды, визитов бывших коллег из гинекологии и других отделений. Приходила ко мне и женщина из органов опеки. К счастью, она оказалась моей бывшей пациенткой, потому я отделалась только беседой о том, что мне необходимо как можно быстрее заняться юридическим состоянием Оли. Мне прочитали лекцию, что нельзя управлять автомобилем во время приема лекарственных средств и что детей можно перевозить только в автокресле.
Уважаемый директор сего заведения тоже нанес мне визит. Уверил меня, что я могу оставаться в отпуске так долго, как мне будет нужно. Естественно, ради моей же пользы. А также добавил, что я могу претендовать на досрочную пенсию. Какой заботливый!
У Иоанны хватило ума не поучать и не судить меня. Я только жалею, что не видела выражения ее лица, когда мы оказались в приемном покое. Моника предупредила, что мы едем, и Иоанна ждала «скорую». Оля в одном мокром подгузнике выглядела далеко не так эффектно, как я. О нашем прибытии по больнице ходили легенды. Вообще, мое пребывание в этом заведении в качестве пациентки, со всеми вытекающими последствиями, оживило затхлую местную атмосферу. А я целых две недели изо всех сил старалась соответствовать своему положению.
За это время мне пришлось лицом к лицу столкнуться со своими кошмарами и с людьми, встречи с которыми я всеми силами старалась избегать. Коридоры, кабинеты, палаты и процедурная комната напоминали мне о том, что я хотела забыть. Встретилась с Тадеушем и Павлом, врачами из моего отделения, с медсестрами и всеми теми, кого надеялась больше в жизни не увидеть. Оказаться их пациенткой было настолько унизительно, что, выходя из больницы, я пообещала себе больше никогда спиртного в рот не брать. Болезнь еще можно как-то оправдать – такое с любым может случиться. Зависимость – это уже совсем другое. Признаться в своей зависимости значит признаться в слабости. А доктор Слабковска не может быть слабой!
Глава 11
Через два дня, после возвращения из больницы, очередного звонка Магде и очередного «подожди немного», я решила серьезно поговорить с малышкой.
– Оля, тетя хочет тебе кое-что сказать.
Девочка подняла на меня взгляд. Она сидела на ковре, играя с какими-то плюшевыми зверюшками, и смотрела на меня внимательно, немного наклонив голову, как маленькая собачка.
– Придется нам, моя панночка, как-то договариваться. Видимо, ты у меня останешься еще какое-то время, и ни в какой приют я тебя не отдам.
Оля молчала, внимательно меня слушая. Я даже не представляла себе, что она может так долго на чем-то сосредоточиться. Смотрела на меня огромными серыми глазами – взгляд был осмысленный и совсем не детский. О детях с такими глазами моя мама говорила, что у них «душа старая». Мама была обычной деревенской женщиной, она хранила народную мудрость и суеверия и щедро делилась ими. Теперь одна из «старых душ» обосновалась под моей крышей, и, похоже, надолго.
– Я хотела бы установить правила нашего совместного существования в этом доме, – продолжила я свою речь. – Во-первых, с этого дня никаких истерик. Отныне, Оля, я прошу не переходить эту границу. Я в свою очередь обещаю не бить и не кричать на тебя. Вдобавок есть еще одна проблема: Моника больше не сможет к нам приходить, но я обещаю, что сама с тобой буду понемножку играть каждый день. Более того, – теперь я разговаривала сама с собой, потому что Оля вернулась к своим игрушкам, – я попрошу тебя отныне писать в унитаз. Оля, ты меня слушаешь? – попробовала я вновь привлечь ее внимание. – Ты уже большая девочка, хватит носить подгузники. Давай попробуем дома днем обходиться без них. А ночью или когда пойдем гулять, будем их надевать. Хорошо? – Мой вопрос остался без ответа, а Оля начала наводить порядок в моем ящике с фильмами.
– Оля! – рявкнула я раздраженно. – Там твоих вещей нет!
Вдруг меня осенило: а почему, собственно, там нет ее вещей? Я взглянула на ковер, где лежало несколько Олиных игрушек. Все, а было их не так уж много, были уже старые и рваные. Мы их еще из Торуни привезли, когда ездили в дом Госи, чтобы забрать Олины вещи. С тех пор у нее появился только плюшевый песик, который уже полгода был ее лучшим другом. Я его купила сразу после аварии, а Оля с тех пор с ним не расставалась. Мне удалось забрать его, чтобы постирать, только когда Оля уснула. К утру собачка высохла. Девочка как-то неуверенно взяла его в руки, что-то ей не понравилось, но я объяснила, что собачка случайно упала в умывальник и искупалась. Оля посмотрела на меня с улыбкой, а потом крепко обняла Гав-гава.
– Ну что, Оля, договорились? Ты писаешь в туалете, устраиваешь только одну истерику в день, а я пью не больше трех стаканов. – Я была не настолько глупа, чтобы обещать полностью отказаться от спиртного. – Собирайся, мы едем в магазин.
– Мазин! – обрадовалась Оля. Она любила ездить за покупками. Пока девочка жила у меня, магазин был ее самым большим развлечением.
– Но сначала ты пописаешь в туалете. Сходишь, потом мы съедим суп и поедем. Хорошо?
– Ага, – охотно согласилась Оля и сделала то, о чем я ее просила.
Потом мы съели томатный суп, который я сама сварила. Я даже готовить начала, и хотя меню выходило однообразное, но все же лучше, чем еда из баночек. С тех пор как я начала готовить, Олю меньше рвало. Я как-то сама попробовала кашу из одной такой баночки: неудивительно, что ребенку после нее плохо было. Мы поехали «в город». В этот раз зашли не только в продуктовый магазин. Правда, ходить за покупками в нашем селе было рискованно – мы могли нарваться на знакомых. Однако в тот раз пронесло. Почти. Конечно, я бы предпочла повезти Олю в Торунь, но было уже поздно.
В продуктовом я спросила у продавщицы, не знает ли она, где тут детский магазин с одежками, игрушками и всяким таким. Она знала и объяснила, как туда добраться. Вы, конечно, понимаете, что в большом городе и таком селе, как наше, дорогу вам будут объяснять по-разному. В Варшаве вам бы сказали:
– Переедете через мост Понятовского, потом до второго светофора, и там, на перекрестке Аллей и Кручи, по правой стороне увидите большой магазин «Смик».
У нас же это выглядело приблизительно так:
– Видите, пани, тот дом, справа? Белый такой? Там живет Квятковска, у которой сын на машине разбился в прошлом году. А за ним дом Ковальской, у нее муж алкоголик. Он ее раз так отделал, что «скорая» забрала. Ну, вы знаете, о ком я. Проедете еще три дома и увидите магазин. Там хозяйка – моя одноклассница бывшая, Мариола. Скажете ей, что вас Моника из продуктового прислала, так она вам скидку сделает.
Мы поехали туда. За прилавком сидела уставшая Мариола, а рядом ерзала на стуле ее мать, моя бывшая пациентка. Тут, конечно, начались вопросы, охи-вздохи. Она восхищалась Олей, без всяких оснований, нужно заметить. Мариола тоже оживилась и засыпала нас городскими новостями и сплетнями. Вот только они меня совсем не интересовали. Сначала я пробовала разговаривать вежливо и тактично, отчего мои собеседницы совсем разошлись, потом огрызнулась пару раз, и они от меня отстали.
Мы с Олей спокойно выбирали игрушки, одежку, несколько фильмов на видео, карандаши, краски и пластилин. Я ходила по тому магазину и все удивлялась, сколько же разных игрушек, книжечек, раскрасок, вытынанок и всяких товаров для малышей сейчас появилось. Оля просто светилась от счастья. Мне пришлось ее сдерживать, потому как она кидалась на игрушки, как голодный волчонок на кусок курицы. Я боялась, что она в таком восторге может что-нибудь сломать. Мы накупили целую кучу вещей. А Оле, после той истории, еще и автокресло приобрели. Большое, удобное, со всеми сертификатами и ремнями, из грязеооталкивающего, непродуваемого, гипоаллергенного материала. Только петушка на палочке еще не хватало. Счет нам выставили внушительный, и скидки не дали.
Когда мы вернулись домой, я решила, что подарки буду выдавать маленькими порциями, и большинство вещей спрятала. Оля этого не заметила. Вечером я сидела, смотрела, как она играет, и корила себя, что раньше этого не сделала. Бедный ребенок шесть месяцев игрушек ждал!
Тот день прошел спокойно, но на следующий истерика все-таки случилась. Но только одна! Согласно нашему договору, я не злилась и не ругалась, просто сидела рядом и, когда могла, гладила малышку по спинке. Она день за днем устраивала истерики, а я хранила спокойствие. Сидела рядом с ней и, если та не бросалась на меня, не дралась и не кусалась, просто гладила ее по спинке, как щенка. Дни тянулись медленно, один за другим. Мы учились жить вместе. Олины истерики случались все реже и становились не такими сильными. Она начала проситься в туалет, и мы теперь надевали подгузники только на ночь и когда шли гулять. Я иногда играла с ней, но потом обнаружила, что Оля любит играть сама, надо только ей показать и заинтересовать новой игрушкой. Иногда к нам заходила Иоанна.
– Вижу, у вас дела на лад идут. Поздравляю! Похоже, Оля привыкает к этому дому.
– Ничего подобного. Еще немного, и я ее в Варшаву отвезу, – отрезала я.
– Ну конечно, – ответила Иоанна с ядовитой и многозначительной улыбкой.
– Как только Магде станет лучше после операции, Роберт разберется с работой, а Игорь на следующий семестр переведется в Варшаву, Оля отправится к деду с бабкой.